Kapitel 28. Potsdam Hauptbahnhof
Teil 3. Gummibärchen
Teil 3. Gummibärchen
Potsdam Hauptbahnhof (Потсдамский вокзал) — главный вокзал немецкого города Потсдам, столицы земли Бранденбург. Он расположен на железной дороге Берлин-Магдебург, основан в 1838 году. Станция является конечной станцией линии S7 берлинской городской железной дороги, идущей из Аренсфельде.
Gummibärchen (нем.) - мармеладные мишки
Из школы мальчиков забирает Каспиан. Он в Потсдаме по какому-то поручению Эдварда и возвращается в город через Berlin International School. Виттория появляется у нас на пороге в начале седьмого – как раз перед приездом детей. Вежливо здоровается со мной, приветственно улыбается и вручает большой бумажный пакет с эмблемой «Impasto Rosso» – одной из моих любимых итальянских тратторий в Берлине. Там целый un banchetto del cuisina italiano (пир итальянской кухни): четыре порционных равиоли со шпинатом и риккотой, паста карбонара, паста кватро формаджи, фокачча с пармезаном и баклажаны миланезе. На десерт – панакотта в крошечных картонных пиалках. И стеклянная бутылка апельсинового сока «Granini».
Сколько бы Эдвард не говорил, что контроль его оставляет желать лучшего, а организация процессов проседает, опровержения – налицо. Все это он организовывает с потрясающей быстротой, а выполняются поручения с блестящей точностью. Виттория желает нам хорошего вечера, поинтересовавшись, нужно ли что-нибудь мне. Но в этот и без того долгий четверг – уже вряд ли.
- Спасибо, Витто, все в порядке.
Эдвард, полулежа устроившись на нашей постели, проверяет почту. Его ждут несколько срочных писем и пара отчетов, что нужно просмотреть. Меня радует, что приступает он к ним ближе к вечеру, уже как следует отдохнув. И даже не упорствует, что этот вынужденный рабочий час проведет в офисе – в кровати комфортнее. Его еще немного познабливает. И Falke благодарно, тронуто улыбается мне, когда приношу ему горячий черный чай прямо в постель.
- Danke, meine Schwalbe.
- Не за что. У нас сегодня итальянский ужин?
- Я заказал Виттории всего понемногу – то, что вы любите. Ты бы хотела что-нибудь еще?
Я присаживаюсь на край постели, оставив чашку на тумбочке. Эдвард с интересом поглядывает на меня поверх макбука. Выглядит он куда лучше, чем утром – и тем более ночью. Этот день, сколько бы не открещивался от него, пошел Falke на пользу. И ему, и его здоровью, и нашим отношениям.
- Не планируешь больше пускать меня на кухню?
- Я обожаю, как ты готовишь, - он пожимает мою ладонь и красиво, обезоруживающе улыбается. – Но сегодня, думаю, нам всем стоит отдохнуть.
- Звучит как призыв к действию, - киваю на его макбук я.
Эдвард прищуривается. Поднимает мою ладонь выше, к себе. Трепетно ее целует.
- Еще двадцать минут, Изза. И я весь ваш.
Надо отдать должное Каспиану, его тайминг идеально вписывается в концепцию старой-доброй Германии. Он привозит Фабиана и Гийома ровно к обещанному времени: в 18.20. Им приходится задержаться и подождать, пока кончится собрание мат-клуба у Фабиана, но это не критично – и, разумеется, предусмотрено. Гийом, по докладу Каспиана, неплохо проводит время ожидания с одноклассниками на заднем дворе школы.
Я открываю им дверь, едва заслышав шум лифта в коридоре. Каспиан пропускает детей вперед.
- Добрый вечер, Изабелла.
- Добрый, Каспиан. Как у вас дела?
Мы соблюдаем каноны вежливости. Каспиан вышколен до безобразия, но при этом крайне учтив и прекрасно знает, что делает. Я понимаю, почему Эдвард дорожит таким помощником. Он доверяет ему самое дорогое – мальчиков. И Каспиан безупречно справляется со своими обязанностями. Хотя, по мнению Гийомки, разговаривать он бы мог больше – малыш не выносит долгой тишины.
- Белла!
Только увидев меня в дверном проеме, Гийомка окончательно забывает обо всем другом. Спешит ко мне немного неуклюжим, торопливым шагом. И шумно выдыхает, обнимая за талию. Куртка Паркера расстегнута, шапка сиротливо виднеется из кармана, а волосы растрепались. Парки снова похож на воробышка, вполне соответствуя своему прозвищу. Он часто дышит и держит меня чуть крепче, чем обычно.
- Здравствуй, солнышко.
- Я соскучился.
- И я, Парки. Но теперь мы все дома.
- Долгожданное возвращение, - с экспрессией бормочет Тревор, подходя к нам ближе. Каспиан на уважительном расстоянии наблюдает за всем действом – но Тревора все равно это волнует. Он не любит посторонних.
- Привет, Тревви, - отвлекаю его. Улыбаюсь мальчику и Тревор, каким бы расстроенным и утомленным не казался, все равно улыбается в ответ. Вздыхает и улыбается. Медленно мне кивает.
- Привет, Белл.
- Спасибо большое, Каспиан, - благодарю молчаливого помощника, что так и остается ожидать на полпути к лифту. У него в руках рюкзаки мальчиков и он передает их Тревору. Тот закидывает рюкзак Парки себе на плечо.
- Я буду неподалеку, если понадоблюсь. Хорошего вечера, Изабелла. Мальчики.
- До свидания, - за них обоих отвечает Тревор. И проходит в прихожую, миновав нас с Парки.
- Пойдем и мы домой?
Паркер вдруг совсем по-детски закусывает губу, смущенно кивнув. Отпускает меня.
Тревор сам закрывает за нами дверь. Ставит рюкзаки на пол.
- Как вы тут, Белла? Как папа?
Озабоченность его тона эхом отражается в чертах лица. Тревор умеет заботиться и переживать о близких не хуже, чем Эдвард. Он вполне может дать ему форы в будущем.
- Ему гораздо лучше, Тревви. Ничего страшного.
- Поэтому он нас не встречает?
- Разве я могу пропустить такой момент?
Дети синхронно оборачиваются, заслышав его голос. Эдвард выходит из спальни. Из пижамы он успел переодеться в серые хлопковые брюки и синюю футболку, хоть волосы и остались в продуманном беспорядке. Черты его лица выглядят свежее, но бледность никуда не делась. И Тревор без труда это считывает.
Гийомка озабоченно оглядывает отца снизу-вверх.
- Как ты, папочка?
- Выспался на неделю вперед, Spatzen, - с ухмылкой отвечает мистер Каллен. Сам помогает Гийому снять куртку, а потом ловко забирает его в объятья. Малыш не теряется и даже не вздрагивает. Маленькой обезьянкой обвивает папу за шею, прижавшись к нему как следует. Ничего не говорит, только лишь крепко держит. Эдвард утешительно гладит его спинку.
- Ну, любимый. Все хорошо.
- На сколько можно верить твоим словам? – чуть свысока зовет Фабиан. Он раздевается, убирая в шкаф и свою обувь, и ботинки Гийома. Оценивающе смотрит на отца.
Я вижу, что тревожится куда сильнее, чем готов показать. Есть еще в Треворе элемент этой подростковой стеснительности, от которой никуда не деться. Ему знакомо чувство стыда – и куда глубже, чем должно быть знакомо. Но в моменты сильных эмоций Тревор попросту теряется. Это чем-то похоже на отстраненность, едва ли не легкую враждебность. Но на деле – это чистой воды беспокойство.
- Привет, мой Тревор, - улыбается ему Эдвард. С пониманием, с теплотой. Не держит дистанции и не призывает Фабиана так просто ему поверить. Сам подступает ближе, прямо с Гийомкой на руках обнимая и старшего сына. Слышу, как судорожно Фабиан выдыхает. Утыкается лицом в папино плечо.
- Tut dir etwas weh? (тебе что-то болит?)
Он спрашивает тихо, но с призывом. Эдвард отвечает на доверительно.
- Nein, Kätzchen. Mir geht es gut (нет, котенок, я в порядке). Как я рад, что вы дома, мальчики!
- Хорошо, что после школы всегда можно приехать домой, - бормочет у папиной шеи Гийомка, коснувшись виском его щеки. – Ты такой горячий.
- Морозы жуткие, согласен, мои Gummibärchen.
Это теплая картина – теплая сама по себе. Видеть их троих, вместе, наконец-то воссоединившихся после долгого дня. В чем-то напряженных, но все же успокоенных. Каллены сами являются лекарством друг для друга. И лучшим утешением – это дорогого стоит, иметь такую семью. Я ласково улыбаюсь, глядя на них. Каждый такой момент – это плюс в копилку моих счастливых воспоминаний. Только такими они и могут быть.
Эдвард как будто бы читает мои мысли. Выглядывает из-за макушек мальчиков, приветственно протянув мне свободную руку.
- Иди-ка и ты к нам, Schönheit. Погреемся как следует.
- Как пингвины, - выдыхает Гийомка.
В круг объятий принимают и меня.
Чуть позже, когда первая радость встречи немного утихает, Гийом переодевается в своей спальне в домашнюю одежду, а Эдвард отвечает на последний на сегодня email, Фабиан приходит ко мне на кухню. Вызывается помочь накрыть на стол к ужину.
- Не думай, что я не рад тебя видеть, Изза.
Фабиан с излишне сосредоточенным видом расставляет тарелки. Он, не изменяя себе, весь в черном. На запястье – силиконовой браслет Сибель, как талисман.
- Я знаю, что рад, Тревви. Ты же сейчас здесь.
Я говорю с ним мягко, понимающе. Тревор отлично улавливает интонации, считывает эмоции, видит насквозь некоторые состояния. В тревожности порой кроется суперсила – наблюдательность и чувствительность. Сколько бы не строил вокруг себя стены младший Каллен (по примеру vati, разумеется), я вижу его уязвимость и чистоту. Но никогда этим не воспользуюсь – Тревор подспудно в это верит. Я надеюсь.
- Я просто... много всякого. И папа еще, - он тяжело вздыхает, едва ли не закусив губу, - можешь сказать мне правду? Что сегодня было?
- На самом деле – ничего ужасного. Я думаю, простуда. Может быть, переутомление – он говорил, есть какие-то проблемы на работе.
Тревор поднимает на меня свои черные глаза – бездонные, большие, в роскошном обрамлении таких же черных ресниц. Смотрит внимательно, но с просьбой. Часто же готов он просить меня последнее время...
- Честно?
Спрашивает, как совсем ребенок, как Гийом. И я на долю секунды теряюсь. Правда – это не подробности. Ситуация в очередной раз слишком запутанная, чтобы перед нашим ужином я посвящала в нее Тревви. Лучше бы этим заняться Эдварду. Им стоит поговорить наедине. Но позже.
- Я честно удержала его в постели весь этот день, - с улыбкой докладываю Тревору, поставив на стол стаканы для сока. Мальчик мне сдавленно улыбается.
- Вряд ли это удалось бы кому-то,кроме тебя. Он упрямый.
- Не стану спорить, - тихонько посмеиваюсь я. Улыбка у Тревора становится нежной.
- Спасибо тебе.
- Не за что, солнышко. Но признаюсь, было непросто.
- Не сомневаюсь, - он закатывает глаза, немного успокоившись. Раскладывает приборы. Уже не так сосредоточенно, куда свободнее. Тревор мне верит.
- Как прошел твой день? Как школа?
- Die Schule ist langweilig (школа – это скучно). На следующей неделе тест по математике. И первого марта Сиб узнает, попадает ли она в Erasmus. Пока шансы 50-50.
- Она отлично постаралась, Фаби – в любом случае. Но решение можно найти всегда. А насчет математики я почему-то спокойна: папа говорил мне, в мат-клубе ты один из лучших.
Фабиан чуть рдеется, но это быстро проходит.
- Я нестандартный – и мысли у меня нестандартные, так говорят парни. Но на тестах как раз стандарты выигрываю бой.
- Все равно я в тебе не сомневаюсь.
- А стоило бы.
Он вдруг пронзительно смотрит на меня с долю секунды. Опускает голову, подальше от тарелки отложив свою вилку.
Но я не успеваю спросить, к чему это было. Парки с Эдвардом заходят на кухню.
- Готовы к ужину, familie? – погладив плечики младшего сына, зовет Falke.
- Всегда готовы, - салютует папе пустым бокалом Фаби. И занимает свое место за столом.
Ужин проходит в спокойной атмосфере. Гийому нравятся равиоли (к изумлению Эдварда), а Тревор забирает себе обе пасты, жалуясь, что голоден как волк. Мы с Эдвардом делим равиоли, баклажаны и фокаччу. Непринужденно говорим на отвлеченные темы. Поднимать животрепещущие вопросы сегодня ни у кого желания нет – слишком устали. Хочется просто побыть вместе. Панакотта еще больше разряжает обстановку.
Гийом более внимателен к папе сегодня. Он то и дело посматривает в его сторону, словно бы оценивая каждый жест. Малыш тоже переживает. Как и Фабиан, который делает это менее явно, он беспокоится. И Эдвард как может старается успокоить детей. После ужина уединяется с ними на диване гостиной, включив телевизор, National Geographic на немецком. Программа о жизни сурикатов. Гийомка кладет голову папе на колени, а Фабиан – на плечо. Они тихонько лежат там втроем, время от времени о чем-то разговаривая.
Я не мешаю. Принимаю долгий душ, неспешно расчесываю подсыхающие волосы, переодеваюсь в пижаму. Гийомка заглядывает в спальню, когда я ставлю на зарядку телефон. Мнется на пороге, уже совсем сонный.
- Я хотел пожелать тебе доброй ночи, Белла.
Я подхожу к Парки, присаживаясь рядом. Он вздыхает.
- И тебе спокойной ночи, малыш.
Эдвард укладывает Гийома, как я тому вчера и обещала. Фабиан запирается в своей комнате, впервые за долгое время со мной не попрощавшись. Это для него нетипично. Но свет он гасит довольно скоро, пожелав добрых снов Эдварду, что проверяет его на ночь. Слышу, как целует его лоб, а Фабиан крепко пожимает папину руку. И затем в детских воцаряется мирная тишина.
Я меняю постельное белье. Эдвард кажется особенно счастливым, укладываясь на свежие простыни. Прижимает меня к себе, не дав и шанса для маневра – даже если захотела бы. Тепло целует у линии волос. Не глядя на день сна, он устал и не слишком-то опасается бессонницы. Еще и со мной так близко.
Я ласково целую Сокола, придержав рядом, погладив у челюсти. Он сонно, но улыбается.
- Доброй ночи.
- Доброй ночи, любимая, - довольно выдыхает Эдвард.
В полудреме, засыпая первой сегодня, чувствую, как целует мои волосы.
* * *
Mille lune passeranno
E una ci sarà per sempre
Per te che non vuoi scendere
Come la febbre
E una ci sarà per sempre
Per te che non vuoi scendere
Come la febbre
Он открывает дверь своим ключом. Дважды проворачивает его, чересчур сильно, с излишним упором насев на замок. Громкий щелчок, металлический скрежет – и тяжелая дверь открывается. Распахивается, я бы сказала. Почти врезается в близлежащую стену – не хватает пары сантиметров.
Я слышу шум в коридоре. Выглядываю из прачечной – отдельной комнаты возле кладовой, располагающейся прямо по центру коридора – и не могу взять в толк, когда Эдвард успел выйти из квартиры. Он все утро провел в кабинете, я точно видела. Остался дома – уже не столько по моей просьбе, сколько чтобы не отменилась поездка в США. Жар спал, но он все еще чувствовал себя уставшим. Детей отвез Каспиан – у нас с Falke у обоих были звонки – и еще слишком рано, чтобы они вернулись, едва ли начало третьего. Вряд ли Эдвард мог пройти мимо меня, я была в гостиной большую часть времени, но за ним водится это умение – ускользать бесшумно. Особенно если для этого есть причина.
Он закрывает дверь сам. Не слишком громко, но слышно, не боясь, что потревожит кого-то. И кидает сумку на пол. Высоко держит голову.
Это не Эдвард, это Фабиан пришел. Фабиан, что по всем канонам прямо сейчас должен быть в школе под Потсдамом, в тридцати километрах отсюда. У них с папой больше общего, чем можно подумать – едва ли сорок восемь часов назад точно также появился здесь Эдвард. С дурными новостями.
Я так и останавливаюсь с рубашкой Гийомки в руках – она знатно пострадала от недавнего похода за мороженым и у меня была мысль вывести пятна.
- Тревор?..
Это так странно. Даже мой голос звучит странно. Больше похоже на навязчивое сновидение.
Но юный Каллен выглядит вполне реальным, а ведет себя еще реальнее – несколько вызывающе. Его черные волосы мокрые от налипших на них снежинок, ведь снег сегодня сыплет с самого утра. Кожа бледная, словно бы туго натянутая, а руки все красные от холода. Фабиан не носит перчатки – ни здесь, ни в Портленде, также редко, как и Falke, надевая головной убор. Пальто тяжелое, влажное, усыпанное тающим снегом. Но он его пока не снимает.
- Папа дома, Белла?
Он спрашивает скоро и по-деловому, но как будто бы с вызовом. Черные глаза его горят настоящим синим пламенем, выжигая все внутри до тла. Я уже видела такое однажды. И мне тревожно.
- Тревви, откуда ты?..
Ловлю себя на мысли, что со всей силы сжимаю в руках хлопковую рубашку. Поспешно оставляю ее на дверной ручке. Иду к Фабиану.
Он вздергивает голову, сжав зубы до того, что под кожей ходят желваки. Откидывает с лица отросшие черные волосы.
- VATI! - громко зовет. Требовательно.
- Тревор, что с тобой?
- Подожди, Изз. Подожди.
Эдвард с недоверием открывает дверь домашнего офиса. Слышу, как шумно отставляет стул, быстро поднимаясь, спешит к коридору. И как выглядывает в него, до последнего уверенный, что ему послышалось. Совсем хмурый. Но лицо его вытягивается при виде сына.
- Трев?!
Юноша не слишком-то доволен произведенным эффектом, он его словно бы не замечает. Выше поднимает подбородок и смотрит на отца с излишним вниманием, пронзает взглядом.
- Ты дома.
- Я не уезжал, - Эдвард с тревогой оглядывает Фабиана с ног до головы и почти сразу же идет в его сторону. – Почему ты не в школе? Кто привез тебя?
- Я сам приехал.
Эдвард осекается.
- Как это: сам?
- На S-bahn.
- S-bahn?!
- S-Bahn S7 ходит до самого Potsdam Hauptbahnhof. Я сел на ближайшей станции.
Это очередной виток сюрреализма. Или странный плод воспаленного воображения. Потому что пугающе напоминает наши дни в Портленде перед Новым Годом. Может быть я все-таки задремала днем? Мне так часто хочется спать последнее время... недостаток витамина D дает о себе знать. Я завтра же куплю Doppelherz aktiv. И себе, и Falke, и детям. Фабиану – в первую очередь, он неважно выглядит.
Эдвард подходит к сыну вплотную. Останавливается рядом, совсем немного, но возвышаясь над ним. Во взгляде Тревора появляется жесткость. Он знает как папа относится к общественному транспорту, недостатку организации и сорванному расписанию. Поджимает губы.
И все же, первым делом Эдвард спрашивает то, на что Фабиан не рассчитывает:
- Ты в порядке?
Тихо и серьезно. Мальчик сглатывает.
- Да.
- Кто отпустил тебя, Sohn? Из школы! Что-то произошло?
- Ты и отпустил.
Эдвард кладет руку на его плечо и Фабиан, хоть ему и хочется, эту руку не стряхивает. Только тон его мрачнеет.
- Что ты говоришь?
- Ты написал записку мистеру Фрудшильду. Никакого немецкого сегодня, у меня Termin beim Arzt (визит к доктору). Я лучше тебя подписываюсь твоей подписью, vati. Ты не знал?
Это противостояние. Тревор и говорит отрывисто, и смотрит также. Но заметно краснеет его бледное прежде лицо. И взгляд уже совсем безумный. Прожженный и насмехающийся.
Эдвард берет ситуацию в свои руки. Всегда, когда нужно, он умеет совладать с собой. Что касается детей – так точно. Я беспокойно приникаю плечом к стене коридора.
- Сынок, что происходит? Что это за выходка?
Строго, но в чем-то даже мягко. Сокол окидывает сына взглядом с ног до головы.
- Твои сюрпризы куда значимее моих.
Он было отворачивается, но Эдвард придерживает его, огладив плечи. Фаб вздрагивает. Вырывается.
- Не смей делать вид, что не понимаешь.
- Но я не понимаю, Тревор, - еще спокойнее, еще настойчивее зовет его Каллен.
- Ты собираешься сесть за совращение. На долгие и счастливые годы.
Я потрясенно смотрю на Фабиана. Эдвард хмурится.
- Не отрицай! – почти выкрикивает юный Каллен, нездоровый румянец широкими волнами заливает его лицо, сквозь полупрозрачную кожу шеи пульсирует вена, - ты уже успел все решить, верно? Ты давно это решил!
- Ты весь мокрый, Трев.
- Не переводи этот разговор.
- Раздевайся.
- ПАПА!
Тревор не ведется на это настойчивое умиротворение. Выпутавшись из папиных рук, вдруг с силой толкает Эдварда в плечо. Страшно мерцают его черные глаза, когда кратко, но исчерпывающе на папу смотрит.
- Она сказала мне. Что ты сядешь, если не отзовешь свое обвинение. Что вы сядете вместе, не ей одной отвечать за ошибки. Десять лет? Двенадцать? Максимальный срок – пятнадцать лет. Ты сядешь с ней на пятнадцать лет, VATI! За Маккензи!
Эдвард меняется в лице. Перехватывает руку Тревора и крепко пожимает в своей. Фиксирует внимание.
- Кто тебе сказал?..
- Кэтрин, - прерывисто выдыхает мальчик, запнувшись на ее имени. Судорожно вздыхает, однако не дает ярости погаснуть. Наоборот, распаляется больше.
Я накрываю левую щеку рукой. Кожа пылает.
- Трев, я ничего не понимаю. Давай сядем в зале, сними ты это чертово пальто. Ты дрожишь.
- Какое тебе дело? КАКОЕ, VATI? Ты хочешь бросить меня. Ты снова хочешь меня бросить!
Он выплевывает это злобно, но задыхаясь. Сжимает зубы, не теряет спеси и полон этой сокрушительной гневной силы. А в глубине глаз закипают слезы.
Эдвард его считывает. Он всегда видит его насквозь, как и нас всех. И действует сам, никогда не дожидаясь лучшего момента. Переборов сопротивления Тревора, пересилив его, прижимает к себе. Мальчик выгибается.
- Отпусти меня!
- Hase, - уговаривает его как маленького, - hase, ш-ш-ш. Тише.
- Ты снова как!.. Не смей!
Но Эдвард продолжает – еще вкрадчивее.
- Ich bin hier, Hase. Ich bin bei dir und ich bin hier (я с тобой, я здесь и я с тобой). Идем-ка.
Фабиан противится, однако уже не так упорно. С подача папы все-таки сбрасывает это пальто на пол, к рюкзаку. Из кармана выпадает вскрытая пачка Haribo, те самые Gummibärchen. Тревор переступает через все это, насилу разувшись. Проходит в гостиную мимо меня.
И вдруг оборачивается.
- Ты знала?..
- Тревор.
Я и сама чувствую, что задыхаюсь. Резкая колющая боль пронзает изнутри, снизу-вверх, из глубины тела. Фаб режет меня одним таким взглядом – безбрежно отчаянным.
- Ты знала, - сам себе подводит итог он, судорожно пожав плечами. – И ничего не сделала!
Он приникает спиной к стене зала. В своей темной школьной форме, и строгой, и торжественной, кажется мраморным изваянием.
- Ты не сядешь?
- Постою, - упрямо отвечает. Прячет руки за спину, опирается и о них тоже. Ярко выделяется на лице алая кайма губ.
- Садись хоть ты, Изза, - просит Эдвард. Довольно тихо.
Я не спорю. Сажусь на кресло, на самый его краешек, и становлюсь единственной, кто сидит в этой гостиной.
На долгие пару минут в комнате повисает давящая тишина. Тревор ждет объяснений папы. Эдвард надеется, что он скажет что-то еще. Я нервно поправляю волосы.
- Давай сначала, Тревви, - наконец говорит Каллен, снова забрав инициативу на себя, - школа, S-bahn и записка. Что это за выходка?
- Давай сначала, папа, - сжав зубы, парирует юноша, - клуб, водка и девочка.
- Ты не знаешь всей истории. И не следует нам о ней говорить.
- Ты хочешь определить наше будущее, никого не спросив. Снова. Папа все знает и папа сам все сделает. Ни черта, vati! Ни черта!
- Еще ничего не случилось.
- Но случится же! Изза! – он оглядывается на меня и губы его дрожат, - Изза, как же ты?.. Тебе уже не важно?.. Уже никому не важно?..
- Как Кэтрин связалась с тобой? И что конкретно она тебе сказала, Трев? – переводит на себя его внимание Falke. Складывает руки на груди.
- Ты слышал. И если не заберешь это иск, столкнешься с последствиями. Мы все. Мы все столкнемся с этими последствиями, папа!
- Она звонила тебе? На телефон?
- Написала. Она любит писать.
- Со своего номера?
- Нет. Но я знаю, что это она. Дала мне шанс все исправить.
- Откуда, Трев?
- Папа!
Он ударяет кулаками о стену, отпустив от нее на полтора шага. Становится с ним рядом, поднимает голову и смотрит Эдварду в глаза. Не отводит их.
- Прекрати делать вид, что это все тебя не касается! То, что она написала. Про обвинение, про твой... срок – это правда?
- Тревор.
- Скажи мне, правда или нет?! – выкрикивает он.
Эдвард выдерживает его взгляд. Каждую его эмоцию, каждое выжженное в глазах чувство. И медленно, слишком медленно кивает.
- Пока это лишь возможность.
Фабиан до крови закусывает губу. Резко выдыхает.
- И какая вероятность, что?..
- Я не знаю, Тревор. Я еду в Портленд, я встречусь с Габриэлем. Мы поговорим об этом.
- Едешь в Портленд?! Когда?
- Завтра днем, Hase.
Тревор изо всех сил старается сохранить хотя бы видимое спокойствие. Собрать себя по кусочкам.
- И когда ты собирался сказать?..
- За ужином. Тебе и Гийомке сразу.
Юноша опускает глаза, на долю секунды словно бы потерявшись окончательно. Дышит совсем неслышно, но чаще нужного.
- Ты просил меня всегда говорить правду, самую уродливую и неприглядную.. а ты сам, пап? Ты сам – что?
- Обвинение не получило ход, есть только вероятность. Она почти наверняка блефует.
- Почти наверняка?.. Я не хочу узнавать. Правильно, езжай в Портленд! Езжай и отзови свое обвинение!
- Все немного сложнее, сынок.
- Неправда! Не усложняй! – Тревор едва ли не кричит, хотя голос у него звучит глухо, - пусть идет на все четыре стороны, пусть не будет никаких судов! Но ты гарантированно останешься на свободе.
Строже, мрачнее становятся черты лица Эдварда. Он почти скалится.
- Хочешь, чтобы я спустил ей то, что с тобой сделала?
- А что она сделала? Потрахалась со мной? Ну и к черту! Все живы, папа, все в порядке!
- Безнаказанным это не останется.
- Что за жажда справедливости? Мне плевать!
- Но мне нет, Тревор. Мне – нет.
Эдвард говорит спокойно и уверенно. Мертвой уверенностью веет от его слов. Напряженное, но не больше выражение его лица. Эдвард опускает руки, стоит ровно рядом с Тревором. И того пронимает, как убежденно он на него смотрит. Без сомнений.
- Ты не бросишь меня вот так.
Влажная узкая дорожка касается его скулы. Фабиан, устыдившись, стирает ее ребром ладони. Весь мелко, пронизывающе подрагивает, отчаянно стараясь с собой справиться.
- Я же здесь, Тревви. Посмотри.
Он качает головой с силой сжав зубы. Горбится, впившись ладонями друг в друга.
- Я сделал это ради тебя. Я сделал, как ты сказал, признался... потому что ты пообещал, что всегда будешь рядом! Ты поклялся мне!
- Тревор, сынок, все будет в порядке.
- Ты не знаешь, - хрипло выдыхает юноша, перебарывая предательские слезы, - ну сядет она... предъявят ей обвинение, совратила, оттрахала... ну сядет она на много лет. Но ты будешь там с ней, папа! Не с нами, с ней! Из-за меня?!
- Это справедливо, Тревор. Ты едва не покончил с собой, мучился столько месяцев. За это следует ответить.
- Да плевать мне на наказание! Если это отберет у нас тебя! Папа! А Гийом как же? А Белла?
Я с горькой, судорожной тревогой смотрю на обоих Калленов. Обвиваю себя руками.
- Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы нас это не коснулось, - довольно спокойно обещает Эдвард. Гладит Фабиана по плечу. Он отдергивает руку.
- А если не поможет? – с вызовом спрашивает.
- А если не поможет – я сделаю все, чтобы вы были в безопасности и в порядке. Все устроим.
Фабиан пронзает папу взглядом несколько бесконечных секунд. А потом как-то пьяно отступает обратно к стене. Использует ее как опору. Поднимает голову выше, смотрит на нас обоих свысока. Влаги в его глазах уже нет. Там острая, пугающая... пустота. Без самого маленького проблеска надежды.
- Папа.
Эдвард выдыхает, мягко посмотрев на него в ответ на этот зов. Слабо, но тепло улыбается уголками губ. С любовью.
- Да, малыш?
- Лучше бы я тогда умер.
Я вздрагиваю, а Falke, не сумев сдержаться, резко выдыхает. Его брови сходятся к переносице.
- Что ты говоришь, Тревор. Как бы я жил?
- Так, как хочешь, чтобы жил я. Надо было утопиться в ванне. Порезать вены. Прыгнуть в океан. В океан даже лучше было бы... ты говорила, будет больно, Белл? Больнее, чем было?.. А чем сейчас?
- Тревви, солнышко...
Эдвард качает головой.
- Это эмоции, Тревор, но жизнь стоит дороже эмоций. Мы пришли к согласию.
- Я дал тебе слово, а ты дал мне свое. Кто первый нарушит?
Эдвард борется с собой. Каждую секунду этого разговора, зашедшего слишком далеко. Фабиан бледный, как смерть, но держится из последних сил, на отчаянье. И Сокол, сколько бы не старался удержать контроль над ситуацией, тоже на грани. Это его кошмар, самый ясный и полный, совсем недавний. Что Фабиан бы... закончил все, не окажись его рядом. Не доверься он ему.
- Трев, Эдвард, - не выдержав этой напряженной, изрезанной в клочья тишины встреваю я. Слишком резко.
Взгляд Фабиана останавливается на мне. Голос его звучит хрипло.
- А с ней что будет, пап? Кэтт поплатится, ты сядешь, я вскроюсь. А Белла? Ей и Гийому, им что делать? Ждать тебя пятнадцать лет? Их ты за что наказываешь?..
О господи.
- Этого не будет.
- Что за жажда возмездия? – Фабиан глотает слезы, что узкими, но бурными полосками виднеются на его щеках, - ну получит она свое, ну и что? Ты все можешь перечеркнуть, все, что у нас есть ради... возмездия? Да кому?!
- Трев.
- Нет, слушай! Хотя бы раз. Последний раз!
Он что есть мочи втягивает в себя воздух, сжав руки в кулаки и подавшись отцу навстречу. Страдальчески, сорванно, но четко говорит. Громко, призывно и с надрывом. Меняется его голос.
- Папа, я тебя умоляю, отзови обвинение. Я без тебя не справлюсь. Ты думаешь, я все выдержу и на меня можно положиться. Нельзя. Я не позабочусь о Парки и о Белле, о маме, об Элли... я ни о ком не позабочусь, я... Ich kann nicht. Я не смогу спокойно жить, зная, что это из-за меня. Что если не сказал бы тебе, совершил бы суицид молча... папа... я не смогу. Пожалуйста, ну пожалуйста, пожалуйста... не делай этого.
- Иди ко мне, котенок. Иди сюда.
Он обнимает его сам, не призывая Фабиана к активным действиям. Но зовет так ласково и тихо, что Тревор даже не упирается. Обмякает в его руках, до крови кусая губы – снова и снова. Сжимает и разжимает кулаки, перебарывая судорожные вздохи. Весь дрожит.
- Ты хочешь, чтобы я на колени стал? Я стану.
Он было дергается, но Эдвард удерживает его. Бережно, но крепко.
- Это не стоит твоих слез, - уговаривает, - все не настолько страшно.
- Оно страшнее.
Фабиан поднимает на него глаза, совсем красные от слез. По-детски дрожат его губы.
- Пап, vati... папа. Пожалуйста, только раз... только один раз, но... уступи мне. Я больше ни о чем не попрошу. Мне больше ничего не надо.
Он входит в глубину истерики, но очень старается удержаться на поверхности. Цепляется за Эдварда и одновременно заземляется рядом с ним, сдерживая себя изо всех сил. Фабиан совсем ребенок в эту секунду. Сломленный, измученный и несчастный. Эдвард видит не меньше, чем я, он чувствует его... и вся боль Тревора, вся его мольба глубокими бороздками отражается на лбу Каллена. Он обнимает Тревора крепче, прижимает к себе. Тепло целует его у виска.
- Сыночек, Alles ist in Ordnung (все в порядке). Я тебе обещаю, я все сделаю как надо. Alles wird gut (все будет хорошо).
Тревор всхлипывает, с силой зажмурившись. Кратко выдыхает.
- Зачем ты привез нас сюда?.. Ради чего этот спектакль? Если все равно собирался оставить?.. Ты говорил, любовь всем правит, любовь нас всех спасет. Как бы ни так. Нашей любви тебе мало – ладно моей, и твоей, Изза, и Гийома, Элис... всех. Всего тебе мало, оно ничего не стоит. Ты в погоне за какими-то принципами готов так легко послать все к черту. Так зачем, папа? Зачем было все это начинать?
Он кратко оглядывается на меня, когда говорит. Отстраняется, глянув на отца исподлобья. Стирает слезную дорожку. Ждет.
Но Эдвард лишь оглаживает его щеку, коснувшись большим пальцем искусанных губ. Мальчик сглатывает.
- Я люблю тебя больше жизни, Тревор.
Он как будто слегка улыбается. Предчувствует такой ответ.
- Ты меня не слышишь.
- Напротив, Hase.
Он не ведется. Мотнув головой, также слабо улыбается, уже немного шире. Обходит Эдварда и садится на диван. Тянется за телевизионным пультом.
- Как тебе угодно.
Тишину гостиной заполняет звучный немецкий новостного диктора. Резня в Конго. Сто погибших. Фабина откидывается на спинку дивана, прижав колени к груди. С излишним вниманием смотрит и вслушивается в подробности трагических новостей. Он белый, как полотно.
- Liebe.
Эдвард окликает меня тихо, но я сразу реагирую. Он утешительно касается моей ладони.
- Принесешь нам стакан воды? Bitte.
Я набираю воду из-под встроенного фильтра целую вечность. Чувствую, как стакан слегка дрожит в руках, позванивая от тихих ударов об краник. Эдвард сидит рядом с Тревором, когда я возвращаюсь. Оба молчат и слушают новости.
Мне бы сказать ему что-то... но я не знаю, услышит ли меня сейчас и, на самом деле, понятия не имею, как утешить Фабиана. Более того: полностью и абсолютно разделяю его страхи. И знаю, что Эдвард разделяет. Его кошмары, тяжелая прошлая ночь и даже общее недомогание, из-за которого и сегодня остался дома – все на лицо. Но Эдвард грешит излишней сдержанностью и даже сейчас отказывается сам для себя признавать все риски. Ловлю себя на мысли – я поняла бы его, если бы и правда отозвал иск. Оно того стоит?.. Совсем мало прошло времени, Фабиан не юлит, у него не так много сил и он не справится без папы. А Гийом? А я?.. Все мы. На чаше весов наша общая жизнь.
Передаю стакан Тревору. Он его спокойно берет. Делает несколько глотков. Тихо благодарит.
На часах – 15.00. Через час и двадцать минут заканчиваются занятия у Гийома. Каспиан, насколько мне известно, занят до вечера – организовывает отъезд Эдварда. У Виттории выходной, она выпросила себе еще в ноябре. Забирать мальчиком вы планировали вдвоем.
Аккуратно окликаю Сокола.
- Эдвард. Я поеду за Парки, уже время. А вы сможете поговорить наедине.
Мальчик и бровью не ведет. Невозмутимо допивает воду. Эдвард пристально смотрит на него долю секунды.
- Лучше останься дома, Schönheit. Мы с Фабианом заберем Гийома.
Тревор закатывает глаза, устало облокотившись на спинку дивана.
- С чего бы мне ехать с тобой?
- Сменим обстановку и продолжим разговор. Расскажешь мне подробнее про побег из школы.
- Я не хочу, пап.
- Я знаю, сынок, - он утешительно гладит его по колену, похлопав затем по крепко сжатой руке, - но мы поедем вместе. Только переоденься.
Источник: http://robsten.ru/forum/29-3233-1
