Часть 1, Часть 2

***

Седьмой класс – это много классной работы и сидения дома по будням.

Я скучаю по Элис и всей ее семье так, словно они – моя собственная семья. Я ночую у них чаще всего по пятницам и иногда и по субботам тоже, но я много времени провожу дома. Я хорошая дочь и превосходная ученица. Я приношу домой честно заработанные круглые «пятерки» и работаю над проектами Солнечной системы за кухонным столом, пока мама готовит ужин.

После ужина она моет посуду, а я вытираю, и мы говорим ни о чем. Так или иначе, обо всем кроме мальчишек, потому что когда она спрашивает о них, я закатываю глаза.

Мальчишки делают девчонок глупыми, а я не желаю быть дурочкой.

Жизнь легка, и она продолжается. Снег и холод уступают дорогу сияющей яркой весне, и я и рада и благодарна за новые платья. Элис в восторге от новых розовых колес на своем скейтборде, а Эдвард начинает носить темные очки, светит солнце или нет.

Пити с Беном тоже начинают их носить, как и Виктория. Вообще она-то, видимо, и была первой.

- Потому что когда ты крут, - сказала она на днях Элис, когда моя лучшая подруга спросила, почему на ней «Рей Бэн»*, когда на улице дождь, - солнце светит всегда.

Она меня смущает. Мне хочется ее любить, потому что она мила, даже с Элли, которая всегда против нее, но она слишком… другая для меня. Чужая, как бы много я ни знала о ней. Она уже живет полной жизнью, чего я не могу даже представить.

Они с Эдвардом оба отрицают, что они пара. А я это подозреваю. Все это подозревают, но они оба думают, что это чертовски глупое дерьмо. Так что они не пара, или кто они там, но иногда она носит его очки, а не свои. А иногда она звонит им домой, и он берет телефон в свою комнату и закрывает дверь.

Его гормоны слегка утихомирились, но не слишком. Его утренняя улыбка, та, что была много месяцев назад, та же самая, какой он одаривает меня иногда в коридорах, успокаивает меня, но я все равно думаю о его уходе, и если думаю об этом достаточно долго, это вызывает у меня некоторое беспокойство. Даже, несмотря на то, что он ни разу не повысил голос, некоторые его ссоры с родителями убеждают меня, что со дня на день он захлопнет за собой не дверь своей спальни, а входную дверь.

Я поворачиваюсь на бок на диванчике Элис, ставшем моим, бросая взгляд на телевизор, который еще работает. Время далеко за полночь, первая ночь весенних каникул, и она спит без задних ног.

После школы Эсме и моя мама взяли нас в торговый центр. Они пили кофе; мы бродили по центру и съели на двоих огромный кусок пиццы «Три сыра». Элис надрала меня в аэрохоккей, а я указала на те парочки, в которые ей стоит тайком швырнуть с балкона кубики льда.

Мама пошла с нами и на игру Эдварда. Мы с Элис смотрели игру примерно первые десять минут, затем, то смотрели, то нет, и большую часть времени провели, бегая с Джаспером и Леа. Ну, бегали-то они: Джаспер бежал за Элис, которая неслась на своей доске, а мы с Леа пили из бумажных стаканчиков розовый лимонад и смеялись.

После игры я обняла маму и поехала к ним домой на заднем сидении рядом с Элли. Эдвард, который сидел с другой стороны от Элис, все пытался отщипнуть у нее сахарной ваты бледно-фиолетового цвета, а Элис каждый раз пихала его локтем, и они оба улыбались.

- Руки прочь от нашей ваты, капитан Грязные Руки. – Она рассмеялась, спихивая пушистую сахарную вату со своих колен на мои. – Держи ее сама!

Дома, уставшие за долгий день, мы переоделись в бледно-голубые пижамные штаны и баскетбольные шорты. Вскоре пришли Бен и Пити: чистые джинсы, худи на молнии, свежеумытые болваны. А еще чуть позже Карлайл и Эсме ушли с бутылкой вина к соседям, живущим через три дома от них и, видимо, не должны были вернуться допоздна.

Зевая и потягиваясь, я поджимаю ноги и переворачиваю подушку. Я хочу пить. Никак не могу улечься удобно. Вообще-то я даже не устала. Я закрываю глаза и думаю, спят ли уже эти три придурка-мушкетера. Телевизор у Элис работает не очень громко, но я не слишком хорошо слышу, что происходит за дверью.

Сейчас середина марта, и я больше ни разу не приходила к Эдварду в комнату, но было бы ложью сказать, что я не думала об этом. Я не приходила, потому что мне не следует этого делать, но иногда я думаю об этом.

Я открываю глаза и стараюсь об этом не думать, но я по-прежнему не чувствую усталости. Мне все еще неудобно и я все еще хочу пить.

Сбросив одеяла, я тихо вылезаю из постели и натягиваю поверх майки футболку из шкафа Элли. Я не знаю, что на ней написано, только что она черная и что она делает свое дело. У меня маленькие сиськи, потому что я и сама вроде как маленькая, и у меня все пропорционально, но это определенно сиськи, а я не знаю, может, там кто-то еще не спит.

Когда я выхожу в коридор, радуюсь, что надела футболку, потому что слышу смех Эдварда и его друзей.

Тихо добравшись на цыпочках до ванной, я закрываю за собой дверь и наливаю в маленькую чашку, стоящую рядом с умывальником, холодной воды. Я пью, прислонившись к стойке. Не спеша, расчесываю пальцами волосы и слушаю звуки из коридора. Смотрю на себя в зеркале. За сегодня у меня высыпали несколько веснушек на лбу и щеках.

Я поворачиваюсь боком и смотрю на себя в профиль. Футболка Элис сидит на мне не так, как на ней. Мои небольшие округлости едва заметны, но я вижу их под этим линялым черным хлопком.

Она думает, что они забавные. Не именно мои, а сиськи в целом. Потому что, наверное, когда и если они у нее будут, она станет похожа на настоящую девочку.

- Ты только подожди, - подразнила я ее вчера. – Однажды ты проснешься с сиськами, и я куплю тебе самый красивый, самый кружевной и самый розовый лифчик, что есть на свете, и ты станешь молодой женщиной!

Сказав это, я фыркнула, а она принялась с улыбкой меня переубеждать, заявляя свой отказ от столь абсурдного события:

- Не-е-е-ет!

Улыбаясь при воспоминании об этом, я допиваю воду, возвращаю чашку на место и открываю дверь, гася свет. Я делаю примерно четыре шага по коридору, когда слышу, что дверь Эдварда открывается.

Я оборачиваюсь, когда выходит Пити, который смотрит себе под ноги и продолжает смеяться над чем-то, начиная закрывать дверь. Он закрывает ее не полностью, потому что когда в следующую секунду поднимает глаза, он видит меня.

– Привет, принцесса Блисси-блисс, - говорит он чуть громче шепота. У него глупая улыбка и тяжелые заплетающиеся шаги. – А тебе не пора в постельку?

Я вздыхаю и складываю руки на груди.

– А тебе не пора? Разве ты не должен превратиться в гремлина*?

- Может быть. Это было бы круто? – Он смеется, продолжая двигаться туда, где я стою.

- Пити, захлопни дверь! – кричит Эдвард из комнаты.

Его лучший друг издает нечто вроде фырканья и качает головой. Протягивая руку, он берет меня за предплечье, и я отпускаю руки, которые прижимала к груди. У него теплая рука.

– Пошли. – Он улыбается и тащит меня за собой.

Мне слишком любопытно, и я иду за этим высоким белокурым мальчишкой и смотрю через его плечо, когда он локтем толкает дверь комнаты Эдварда, и она полностью открывается.

- Смотрите-ка кто не превратился в тыкву после полуночи, - говорит он, отходя в сторону.

Бен, который полулежит-полусидит, прислонившись к кровати и шкафу, поднимает глаза и кивает, словно говоря «привет», а Эдвард привстает и улыбается.

Это напоминает мне прошлый раз, когда я пришла к нему в комнату посреди ночи, и он тоже улыбался, чувствуя себя глупо.

- Привет. – Я поднимаю левую руку и слегка машу ею.

Это быстро, действительно быстро, но я наблюдаю, как глаза Эдварда резко перемещаются туда, где его друг ослабляет хватку на моем запястье. Пити отпускает мою руку и снова садится на пол, его раскованное состояние совершенно естественное.

Улыбка Эдварда становится более глупой, когда он снова смотрит на меня. Он подвигается, чтобы между ним и Пити было больше места, и машет мне.

– Иди, садись рядом со мной, Блисс.

И я сажусь, и это вроде как здорово. Он забирает у Пити джойстик, который тот забрал у него, когда садился, и я сажусь на свои скрещенные ноги и прислоняюсь к изножью кровати.

На экране игра: они гоняют на украденных машинах и сбивают полицейские. Сидя слева и справа от меня, они передают друг другу большую зеленую бутылку. «Джеймисон», если верить грязно-белой надписи. У Бена и Пити по бутылке «Сэвен-Апа», а сбоку от Эдварда стоит банка «Спрайта» из холодильника на первом этаже.

Я с трудом сглатываю и ощущаю себя младшей сестрой-заучкой в комнате, полной классных парней, когда надеюсь, что эта бутылка не из шкафчика на первом этаже. Тем не менее, я не спрашиваю, откуда она. С одной стороны, потому что не хочу походить на заучку, а с другой стороны, потому что действительно не хочу знать.

Они по очереди играют в игру, меняя джойстики на алкоголь, когда проигрывают. У Бена розовые щеки, и он давится от смеха над всякими пошлостями вместе со своими друзьями. Это всего лишь тупой мальчишеский треп о всякой фигне, но мне кажется, что за сегодня я услышала от него больше, чем за все время, что его знаю.

Краем глаза я бросаю взгляд на Эдварда. У него тоже розовые щеки, но не такие розовые, как у Бена, а его улыбку, похоже, случайно приклеили к лицу, и она там и осталась.

Да мальчишки пьяные!

Часть меня пытается не рассмеяться. Другая часть хочет пойти разбудить Элис и привести сюда, чтобы она посмеялась вместе со мной. А третья часть меня, самая большая, странно заинтригована. Мне кажется, будто я подглядываю в дверь в их мир, как той ночью в Ла-Пуш, под уличными фонарями, и я совершенно очарована этим.

Когда Пити проигрывает и передает свой джойстик Бену, он берет «Джеймисон». Сделав большой глоток, он рыгает и толкает бутылку в мою сторону, и я еще ни разу в жизни не испытывала такого настойчивого желания быть крутой, как в этот момент.

Я беру бутылку обеими руками, и Пити смеется.

– Блядь, ты такая девчонка. – Он качает головой и тянет руку, чтобы показать мне, как надо держать бутылку, зажав одной рукой ее узкое горлышко.

Боковым зрением я вижу, что Эдвард отвел взгляд от телевизора и смотрит на нас.

- Подожди. – Он нажимает на паузу и кладет джойстик себе на колени. Он в джинсах.

- Что за нах? Эй, чувак, никаких пауз, слабак. – Бен смеется, отчего его щеки розовеют еще сильнее.

- Отъебись, - отвечает Эдвард, не глядя на него, его глупая улыбка по-прежнему на месте, когда он фокусирует зрение на бутылке и мне. – Подожди меня, Би, - говорит он, двигаясь немного назад. Наши плечи сталкиваются, когда он выпрямляется.

Когда он делает это, Бен тянется вперед и снова жмет на паузу на джойстике Эдварда, опять включая игру.

Эдвард лишь продолжает смеяться. Они оба смеются, и я тоже смеюсь, как и Пити, который потягивает свой «Севен-Ап». Мальчишки гоняют на своих украденных машинах, а я читаю надпись на этикетке бутылки у меня в руках.

Тройная дистилляция

Ирландское виски

40 % (80 оборотов)

Я подношу бутылку к носу и тут же жалею, что понюхала. Запах обжигает мне нос и щекочет нервы, так что волоски на руках встают дыбом.

Пораженно качая головой, Эдвард передает Пити джойстик. Он забирает у меня виски и делает глоток. Когда он относит бутылку от губ, я чувствую запах алкоголя.

- Ты не обязана пить, - тихо говорит он мне, так тихо, что его друзья не слышат этого из-за начавшейся новой игры.

Я киваю, думая об этом, пока смотрю на белую вышивку на его белой футболке и на медную собачку на молнии его расстегнутого худи. Я точно чувствую, что ему не будет со мной весело, если я не выпью. Он не позовет меня и не станет дразнить принцессочкой, и я так или иначе вроде как хочу его попробовать. Просто чтобы понять, на что оно похоже. Им оно явно нравится, и я хочу узнать, что упускаю.

- Я знаю, - говорю я, встречаясь с ним глазами. – Я просто хочу попробовать.

Его улыбка становится немного шире, словно он знает что-то, чего не знаю я, но возвращает мне бутылку.

На этот раз я держу ее одной рукой, за горлышко, как показал мне Пити, и как только что держал Эдвард, когда поднимал ее. Я не дышу, потому что если вдохну, этот запах обожжет мне нос до самых легких. Поднеся зеленую бутылку к своим губам, я медленно наклоняю ее.

Алкоголь обжигает мне язык как огненная вспышка.

Это самая ужасная, самая отвратительная вещь, и я чувствую, как мое лицо нелепо искривляется, когда я глотаю ровно столько, чтобы не выплюнуть. Секунду оно идет по моему горлу, и я выдыхаю весь кислород, что был у меня в груди и открываю рот, позволяя холодному воздуху ворваться ко мне в рот в надежде, что исчезнет это жжение и вкус тухлятины.

- Вот, вот. – Одна рука Эдварда касается внутренней стороны моей руки, а другая вкладывает мне в ладонь холодную банку.

Я тут же делаю два огромных глотка и они, кажется, помогают. Так что я делаю еще один, отчаянно глотая холодную цитрусовую газировку, прежде чем открываю глаза.

В какой-то момент, когда они были закрыты, кто-то забрал у меня «Джеймисон». Теперь он у Бена. Пити роняет свой джойстик и тот трескается, а Эдвард смотрит прямо на меня. Он не смеется, но так ухмыляется, что глаза превратились в щелочки.

Он ничего не говорит и не сводит с меня глаз, пока я снова выдыхаю, сглатывая болезненную икоту. Он просто улыбается и качает головой, словно я сумасшедшая.

Это заставляет меня почувствовать себя слегка сумасшедшей. Я делаю еще один глоток его «Спрайта», чтобы избавиться от вкуса виски и затем тянусь за джойстиком Пити.

Бен фыркает и садится, чтобы принять мой неожиданный вызов. Пити все еще смеется, когда я откидываюсь назад и делаю еще один глоток из бутылки, но мне все равно. Эдвард прямо позади меня. Я вижу сбоку его ногу, вытянутую рядом со мной, близко ко мне, и мальчишки разрешают мне потусить с ними и поиграть.

Они смеются, и я знаю, что они смеются не надо мной. Точнее, надо мной, но это не такой смех надо мной. Или, может, и такой, но на несколько минут мне становится совершенно все равно.

Я тоже смеюсь.

***

Две недели спустя я снова в комнате Эдварда, но сейчас ранний вечер и я с Элис, помогаю ей искать ее кед.

Сегодня первое апреля, День дурака, и так вышло, что это ее день рождения. Ей исполняется тринадцать раньше меня, и я слишком счастлива, чтобы завидовать. Дни рождения – всегда классные дни.

- Р-р-р-р-р-р, Эдвард гребаный Энтони, ты жопоголовый дурак. – Она опускается на колени у его стола и лезет под него. Она совсем не боится открывать его шкаф или лазать под его кроватью, когда дело доходит до поиска кеда.

Я же стою, прислонившись к дверному косяку, и оттуда обозреваю комнату. Я наблюдаю за ее экспедицией и пытаюсь не рассмеяться. Он уже сказал ей, что кеда здесь нет, но она ищет его уже добрые несколько минут и не нашла больше нигде. Где бы ни был ее «Чак Тейлор», на этот раз Эдвард спрятал его действительно хорошо.

- Мэри Элис, боже, хорош, - говорит голубоглазый прятальщик, проходя мимо меня, швыряя свою куртку на не заправленную кровать. Он добродушно смеется, но его слова кристально отчетливы:

- Хорош копаться в моем дерьме.

- Отдай мой кед! – требует она, вставая и откидывая назад свои волосы с пробором посередине.

- Так найди его, именинница-лохушка. – Эдвард криво улыбается ей, а затем мне. – Может, вот эта «Джеймисон» тебе поможет.

К счастью, Элли слишком занята, дважды проверяя под его кроватью, чтобы обратить внимание на то, что только что вылетело у него изо рта. Я же чувствую, как горят щеки, знаю, что они розовые, и знаю, что это не из-за румян, которые я нанесла утром. Он только что сдал меня, а теперь ухмыляется, словно это весело.

Я встревожено отвожу взгляд и качаю головой. Элис, видимо, не обратила внимания, но нет причин, чтобы кто-либо другой знал. Я провожу рукой под подбородком в универсальном жесте «сейчас же закрой свой рот, блин».

Ухмылка Эдварда превращается в смех, такой громкий, что он скрещивает руки на животе.

– Покеда, клубничная блондинка, - говорит он, проходя мимо и щелкая по одному из моих свисающих над плечом хвостиков. – Элис, уебывай из моей комнаты.

Добрых полчаса спустя мы сидим на диване и смотрим документальный фильм про Родни Маллена**.

На нас обеих по одному предмету обуви; свою туфлю я сняла из солидарности, потому что свой кед она так и не нашла.

Крестный отец уличного скейтбординга на экране выделывает хилфлип, и Эсме открывает входную дверь и несет в одной руке изодранный черно-белый кед, а другой рукой держит две коробки пиццы.

- Думаю, это твое, именинница. – Она улыбается, держа кед за его клетчатые шнурки и раскачивая его.

Элис ругается себе под нос и надевает кед, не потрудившись его завязать. Я беру с ковра свою туфлю, надеваю на белый носок и застегиваю, разглаживая клетчатую плиссированную юбку своего платья десяти оттенков синего. Элли как обычно в джинсах и футболке, но сегодня утром она позволила заплести ей слева две тонюсенькие косички. Они маленькие, симпатичные и их почти не заметно на ее соломенно-желтых волосах.

Эдвард спускается к ужину вместе с Карлайлом, и вскоре после этого начинают появляться люди. Леа, Джаспер, Гарретт и несколько других мальчишек и девчонок из нашей параллели. Элис даже сказала Бену и Пити, что они могут прийти, но не Ким и Виктории, потому что это ее день рождения и ей решать, кого приглашать.

Мама с папой тоже пришли; у мамы подарок для Элис и она держит его, а папа положил руку маме на поясницу. Она выглядит красиво, ее длинные светлые кудри заколоты и на ней солнечные очки «кошачий глаз». Я улыбаюсь и машу ей через всю комнату, и она поднимает очки на голову. Она подмигивает мне, а я подмигиваю ей в ответ.

Нет ни свечей, ни песен, но есть шоколадный торт с начинкой, торт-мороженое от миссис Гофф и множество подарков. Элли дарят новое стерео и тонну новых дисков и постеров. Ей дарят эти классные нежно лимонно-желтые огоньки на шнуре для спальни, и я вижу, как Джаспер, когда никто не смотрит, засовывает ей в сумку с учебниками записанный диск. Я мельком вижу, похоже, расписанную от руки обложку, и мне действительно хочется пойти посмотреть, но я сдерживаюсь в надежде, что потом она мне ее покажет.

Вечеринка хорошая.

– Четырнадцатый год будет хорошим, - говорит она мне с приторной усмешкой; ее ярко-голубые глаза светятся от чистого праздничного восторга. – Скорей бы и тебе исполнилось тринадцать, чтобы мы вместе были тинейджерами!

– Октябрь, наступай скорей! – Я смеюсь, согласно кивая.

Она высоко поднимает вверх свою чашку, а я поднимаю свою. Мы чокаемся ими в первоклассном тосте, а затем на скорость выпиваем весь пунш. Разумеется, она побеждает.

Когда солнце начинает садиться, мы всемером с одноклассниками выходим на улицу. У Карлайла и Эсме огромный задний двор, и все красиво зеленеет и цветет. Дождя не было несколько дней, и я рада. Это означает, что трава и земля под ногами не хлюпают, когда мы отваживаемся выйти из патио.

Вскоре болтовня и обмен шутками превращается в догонялки. Мы с Леа стоим, прислонившись к дереву, но чуть позже догонялки превращаются в прятки, а это игра, в которую я умею играть. Я прекрасно умею прятаться.

Я прячусь рядом с огромными пионовыми кустами Эсме, и меня тут же окружает их сладчайший цветочный запах. Днем меня, вероятно, заметили бы, но луна сегодня - всего лишь с большой палец. Все и вся – лишь контуры.

Элли водила первая. Она осалила Джаспера, он осалил ее. После она осалила Леа, меня, Гарретта, а потом Энджелу. Все, кого она салила, салили ее в ответ. В конце концов, это ее день рождения. Только так и надо.

С того места, где я нахожусь, я вижу ее. Она подходит туда, где, как я знаю, спряталась Леа – под лестницей террасы. Посреди двора центральный элемент – античная ванночка для птиц, и когда Элис тихо подходит на несколько шагов ближе к Леа, я раскачиваюсь на носках своих туфель, готовая бежать к ванночке.

Однако открывающаяся дверь патио застает меня врасплох, и я быстро ныряю обратно. Розовые лепестки и зеленые листья щекочут мои голые ноги, когда я задираю голову и вижу выбегающих Эдварда, Пити и Бена.

Они смеются, от души. Сначала они бегут за Элис; Эдвард поднимает ее только чтобы снять с нее один кед. За это она бежит за ним, но не может догнать. Она снимает второй кед и бросает ему под ноги, чтобы он споткнулся, но промахивается. Она бежит по траве и земле в одних носках, и ее это совершенно не беспокоит.

Она так смеется, что вынуждена остановиться, чтобы отдышаться. Я улыбаюсь во весь рот, так что чувствую это щеками.

- Где твои друзья? – спрашивает Эдвард, оглядываясь, и, проходя мимо нее, ерошит ей волосы.

Я чувствую улыбку, наблюдая за ним из своего безопасного тайного места.

- Раз, два, три, четыре, пять! Блисс, я иду тебя искать, - зовет он, улыбаясь. В тусклом свете луны я вижу слабый блеск его зубов.

Леа, Джаспер и все остальные выбегают из своих укрытий по одному и по двое, но я пригибаюсь еще ниже, пока Эдвард ходит вокруг. Он вытягивает шею, осматривая периметр, и чем ближе он подходит, тем глубже я прячусь и тем шире моя улыбка, до тех пор, когда я вынуждена прикрывать рот обеими руками чтобы не рассмеяться.

Я слышу вдалеке наших друзей, они смеются и разговаривают, но это звуки издалека по сравнению со звуками от его черных-пречерных «Конверсов» по траве.

- Уже теплее, Би? – Он подходит довольно близко, еще три-четыре шага, и меня найдут. У меня нет выбора.

Я выскакиваю из пионов, смеясь так, что отдается в животе, когда пробегаю мимо Эдварда.

Однако не мне с ним тягаться. Его ноги длиннее, а до ванночки для птиц, кажется, бежать целую вечность и еще один день.

- Беги, Блисс! Давай! – кричит Элис, улыбаясь от уха до уха, в котором у нее три дырки, и подпрыгивая.

В платье бежать довольно трудно, а Элли лишь вынуждает меня смеяться еще громче, и от этого я бегу медленнее. Я оглядываюсь через плечо, вижу, что Эдвард близко и понимаю, что убежать невозможно.

Он ловит меня обеими руками, обхватывает за талию, и несколько секунд я лечу.

У меня щекотно в животе. Я смеюсь и кричу, и слышу, что он тоже смеется. Он кружит меня один раз, а затем опускает на ноги.

- Ты водишь, - говорит он мне, его голос почти у моего уха, когда он убирает руки от меня и моего платья.

Когда я оборачиваюсь, Элис прыгает к нему на спину, и все вместе мы веселимся в тусклом свете луны, пока, наконец, не выходят родители и не начинают звать детей по домам.

Когда мы чистим зубы перед сном, я говорю своей лучшей подруге, что она права. Четырнадцатый год будет хорошим. Я это знаю, и чуть позже, когда она засыпает под новенькими лимонно-желтыми огоньками, а я не могу угнездиться, я невольно думаю о подушках и простынях, которые пахнут ванилью, деревом и проблемами.

И на этот раз не колеблюсь.
 

* намек на сюжет американского комедийного фильма ужасов «Гремлины», где добрые зверьки магваи, если их полить водой и накормить после полуночи, превращались в злых существ – гремлинов

** один из пионеров скейтбординга