Глава 4. Путеводный свет

Лондон, Великобритания
12 сентября 2005 года

Эта мелодия преследует меня на протяжении нескольких недель. Она разбросана по частям в моей голове, но, как бы сильно я ни старался, нужные модуляции просто не складываются в единую тему, сводя меня с ума. Я не помню, чтобы что-то требовало от меня такого длительного напряжения, и даже не могу возложить вину за это на некий паршивый сценарий, для которого мне нужно ее написать. Мелодия просто возникла из ниоткуда – назойливый продукт моих слабых творческих способностей. Возможно, если бы у нее была предыстория, это помогло бы, наконец, собрать целое из частей.

Нет никакой особой истории; однако, я знаю, в чем причина моих мучений. Я испытываю необъяснимое стремление, которое попросту сначала принял за вожделение. Но секс не принес мне ожидаемого облегчения. Физически, он был хорошим, интенсивным и доставляющим удовольствие от разрядки нам обоим. Эмоционально – наоборот – он заставил меня чувствовать себя усталым, практически, опустошенным. Сегодня мы уже дважды занимались сексом, и я даже попросил Викки остаться на ночь, чего никогда не делал прежде. Я не знаю, что на меня нашло. К счастью, она лишь рассмеялась и сказала, что я стал ненасытным животным, и ей необходимо ложиться спать до полуночи, чтобы утром хорошо выглядеть на фотосессии.

Сейчас я чувствую облегчение от того, что она ушла, и я снова могу попытаться решить головоломку. Мои руки движутся по клавишам, управляемые силой моего стремления к неизвестному в груди, которая стала просто невыносима. Но как бы усердно я ни старался, мелодия звучит плоско – чего-то не хватает для полноты гармонии, и я сдаюсь. Не в состоянии дольше быть заключенным в стенах своей квартиры, я надеваю свою куртку и выхожу на улицу.
Довольно холодно; осень – не лучшее время года в Лондоне, особенно по ночам. Поеживаясь, я засовываю руки в карманы куртки, решая вместо прогулки проехаться на машине.

Я громко включаю стерео, надеясь, что это заставит навязчивую мелодию убраться из моей головы. Направляемый огнями большого города, я бесцельно катаюсь по улицам до тех пор, пока оказываюсь у Тауэрского моста, и я останавливаюсь на парковке рядом.

Я медленно иду вдоль реки, чуть не поскальзываясь на мокрых булыжниках, покрытых первыми осенними листьями. Я останавливаюсь у фонарного столба и перегибаюсь через перила, любуясь величественным видом ярко подсвеченного моста передо мной. Внезапно я думаю о том, что Белле бы здесь понравилось. Лондон полон волшебства и ей нравится запечатлевать красивые моменты. Насколько я уже понял, у нее талант, даже, несмотря на то, что она оказывается это признавать – она совсем себя не знает. Я задаюсь вопросом – с чем это связано.

Белла.

Я смотрю на часы. Сейчас она должна быть дома.

Когда я возвращаюсь к машине, я замечаю целующуюся парочку на скамейке. На улице очень холодно и темно, но, кажется, что им все равно, они слишком поглощены друг другом. Обычно я нахожу такие картины неловкими, но эти двое чем-то отличаются, и я, словно вуайерист, невольно бросаю украдкой взгляды в их направлении. Есть в этом что-то особое – что-то, чего я не могу полностью определить – что-то в том, как он едва касается ее волос и нежно целует, а она смотрит на него и ласкает его лицо. Я пытаюсь вспомнить последний раз, когда я обнимался и целовался так с Викки, но не могу. А было ли это когда-нибудь? И самое печальное, что я даже не хочу этого. Должно быть, со мной что-то не так. Мое неопределимое страстное желание возвращается с новой силой, когда я думаю об этом.

В квартире холодно, когда я возвращаюсь, поэтому я наливаю себе немного виски, чтобы согреться. Когда я открываю свой МСН, Белла уже там.

Эдвард: Привет! Как дела?

Белла: Привет! Неплохо. Ты поздно сегодня, где ты был?

Эдвард: Просто бродил по городу. Лондон ночью красив.

Белла: Держу пари, что так и есть.

Эдвард: Итак, чем занимаешься?

Белла: Ничем особенным. Просто не нахожу себе места.

Эдвард: Почему это?

Белла: Завтра у меня день рождения.

Эдвард: И когда ты собиралась сказать мне?

Белла: Ну… мне не хотелось навязываться.

Я злюсь на нее за то, что она скрывает от меня важные вещи. Особенно если это ее двадцать первый день рождения. Ё-моё, я мог послать ей подарок, если бы знал заранее. Идиот, проклинаю я себя – она говорила, что у нее день рождения в сентябре.

Эдвард: Это моя вина. Мне следовало спросить у тебя число. А теперь - почему ты грустишь по этому поводу? Разве в день рождения не нужно веселиться с воздушными шарами, тортами и типа того?

Белла: Ха-ха-ха. Забавно слышать это от человека, который ненавидит свой собственный день рождения  И да, должно быть весело, но когда тебе исполняется 21 год, ты вроде как пересекаешь последнюю черту во взрослую жизнь и это заставляет меня немного грустить.

Эдвард: Но разве не здорово, что ты больше не будешь несовершеннолетней?

Белла: Да, но еще мне кажется, что как только я пересеку эту линию, я перестану считаться девушкой.

Я посмеиваюсь. Двадцать один ей год или нет, она говорит как маленький ребенок. Я даже могу себе представить, как она надувает губы, пока печатает.

Эдвард: Для меня ты всегда будешь девушкой.

Белла: Обещаешь? :)

Эдвард: Обещаю. С этого момента ты моя девушка. Но только моя. Помни об этом.

До меня вдруг доходит возможный, или, скорее, невозможный, смысл этого заявления. Мечтай. Я вздыхаю.

Белла: Это так мило с твоей стороны!

Эдвард: Кстати, как ты собираешься праздновать?

Белла: Я собираюсь поужинать с друзьями. Помнишь, я говорила тебе о Джейке? Будет он и его приятели по команде.

Я чувствую тревогу. Я осознаю, что не хочу, чтобы она пила в компании каких-то парней, которых я не знаю. Даже если она говорит, что Джейк всего лишь друг, я не доверяю ему. Кто знает – что у него на уме? Что, если он попытается воспользоваться ею, пока она пьяна?

Эдвард: Белла, я должен попросить тебя кое о чем. Пожалуйста, не пей никакого крепкого спиртного.

Белла: Я вообще-то и не собираюсь, но почему ты просишь об этом?

Эдвард: Просто пообещай мне, что не будешь. Я не хочу этого, ладно?

Я осознаю, как собственнически и лицемерно звучат мои слова в этот момент, когда сам сижу с полупустым бокалом «Гленфиддич» в руке, но мне нужно, по крайней мере, попытаться отговорить ее от этого.

Белла: Мм, хорошо. Я сомневаюсь, что парни принесут что-нибудь крепче пива, потому что утром у них тренировка, но ты точно понимаешь, что завтра мне исполнится 21 год, так ведь? :)

Я чувствую огромное облегчение. Она может смеяться надо мной, если хочет, пока воспринимает мои тревоги всерьез.

Эдвард: Чересчур заботливый, помнишь?

Белла: Боюсь, что «помешанный на контроле» звучит более похоже на правду :)

Я желаю ей спокойной ночи, заранее поздравляю с днем рождения, и прежде чем садиться работать, нахожу фото, которое она прислала мне какое-то время назад. Она фантастически выглядит на нем – девушка на фоне маяка, ее длинные волосы развеваются на ветру, глаза слегка прищурены под настойчивыми лучами солнца, ярко освещающими изгиб ее длинных ресниц, а ее губы изогнуты в загадочной полуулыбке.

И пока я внимательно смотрю на ее фото, меня вдруг внезапно осеняет. Мелодия, которая преследует меня много дней, теперь приобретает историю. Историю о девушке, стоящей на краю холма и метафорически – на краю зрелости, направляя меня в ночи своим внутренним светом и заставляя меня сиять в ответ.

Я пробегаю пальцами по клавишам, играя в нужном темпе, меняя высоту звука до тех пор, пока, наконец, не чувствую мелодию. Простая, но в то же время замысловатая линия добавляется в нее, делая звук чистым, живым и звонким. Я счастливо улыбаюсь, потому что мелодия чувствуется завершенной. Я чувствую себя превосходно. В течение нескольких последующих часов я совершенствую мелодию, до тех пор, пока не чувствую такой сильный голод и желание спать, что едва могу действовать. Я решаю, что еще нужно сначала послать ее Белле, и делаю себе крепкий кофе и тост.

В восемь утра я хватаю ноты и еду в звукозаписывающую студию, надеясь вписаться между другими назначенными записями. К счастью для меня, кто-то отменил свою раннюю сессию, и к девяти утра у меня есть записанное произведение.

Дорогая Белла,
Я желаю тебе самого счастливого дня рождения. Пожалуйста, прими мой простой подарок. Он не настолько величествен, как ты заслуживаешь, но это лучшее, что я могу сделать. Надеюсь, он тебе понравится.
P.S. Произведение называется «Путеводный свет».
P.P.S. Я думаю, что должен тебе теперь два коктейля.

***
В начале ноября я провожу выходные в доме моих родителей в Гилфорде(1). После ужина я сижу в удобном отцовском кресле у камина, глядя на огонь. У них здесь все по-настоящему – никаких фальшивых электрокаминов, как у меня в квартире. Я могу смотреть на огонь вечно. Это помогает мне не думать – я просто смотрю на языки пламени, лижущие дрова, отражающиеся в светло-желтом виски в моем бокале. Это покой. Это комфорт.

- Милый, мне кажется, что ты в последнее время слишком много пьешь, - моя мама осторожно накрывает мою руку и придерживает мой бокал.

- Разве? – я поднимаю на нее глаза, и она проводит пальцем вдоль моей скулы.

- Ты выглядишь уставшим, - она подтаскивает еще одно кресло, садится напротив меня, и ее лицо морщится от беспокойства.

- Я не устал, - я вздыхаю. Я знаю, что мамино сердце всегда обливается за меня кровью, и мне не хочется, чтобы она страдала, но она просто очень проницательная. От нее трудно что-либо скрыть.

- Я вижу, что что-то с тобой не совсем в порядке. И это длится уже много месяцев, если не лет.

- Я не в депрессии, если ты это имеешь в виду, - медленно говорю я, делая глоток виски, - Ты уже отправляла меня к психиатру несколько лет назад, помнишь? Мне просто… я не знаю… скучно, что ли?

- Скучно? – она поднимает бровь, - Ты хорошо спишь?

- Да, в основном. Ты же знаешь, что я предпочитаю работать поздно.

- Может быть, тогда тебе следует попробовать придерживаться более здорового рабочего распорядка?

- Может быть, - я киваю.

- Я все еще думаю, что тебя что-то беспокоит, - говорит она.

- Почему?

- Вот. - Мама наклоняется и дотрагивается до моего лба. - У тебя здесь глубокая складка, а ты еще слишком молод, чтобы иметь морщины.

Я фыркаю от смеха. – Шерлок.

- Матери следует знать каждую складку своего ребенка, - она улыбается, - Так что случилось?

- Жизнь случилась, - с горечью говорю я, глядя на огонь, который гипнотизирует меня. – Похоже на то, будто часть меня потеряна – способность наслаждаться. Я знаю, что было бы нечестно жаловаться, потому что у меня есть ты, у меня есть работа, у меня есть квартира, машина, деньги, друзья, девушка-модель, ради всего святого… я благодарен за все это, но я просто не чувствую радости.

- Я думаю, что ты вкладываешь слишком много сил в свою работу. Тебе необходимо расслабиться. Смени окружающую обстановку, поезжай куда-нибудь, где ты сможешь освободить свой разум.

- Поэтому я и приехал сюда, - я смотрю на нее и улыбаюсь. - Я расслабляюсь с тобой, мам.

- Рада это слышать. Но, кажется, это не действует, дорогой. Подумай о другом месте, куда бы ты мог поехать, куда-то, где ты чувствуешь себя живым. Должно же быть такое место.

- Есть еще кое-что… - я замолкаю и тру глаза. Я рад, что мои родители всегда придерживались политики «без вранья». У нас никогда не было проблем с тем, чтобы обсуждать больные темы. Не было никаких табу. – У тебя когда-нибудь было такое чувство… после секса, не важно – хорош он был или нет, я всегда испытываю опустошенность, словно я эмоционально лишился всей своей энергии. Ты понимаешь, что я имею в виду? – спрашиваю я, умоляя ее глазами понять меня, сказать мне, что со мной не так и помочь найти решение.

В глазах моей мамы нежность и грусть, когда она начинает говорить.

- Мне жаль, но я не могу сказать, что понимаю, о чем ты говоришь, - говорит она нежно, - Для начала, мы с твоим отцом не занимаемся сексом. Мы занимаемся любовью.

- Игра слов. - Я нервно посмеиваюсь и делаю еще один глоток виски. Если быть до конца честным, обсуждать сексуальную жизнь родителей – довольно неловко.

- Меня печалит то, что ты не видишь разницы, - она вздыхает.

- Расскажи мне – в чем она состоит.

- Эдвард, это не то, что я могу объяснить, - она качает головой. - Только ты сам можешь это понять. Ты любишь ее?

- Кого?

- А есть кто-то другой? – мама смеется, но в ее глазах по-прежнему сожаление. – Викторию.

- Конечно, никого нет. И я не знаю.

- Вы вместе сколько – три года? И ты не знаешь? – она поднимает бровь.

Я прикусываю губу и снова поворачиваюсь к огню. У меня нет на это ответа. Я никогда раньше не задавал себе этого вопроса. И, честно говоря, я не хочу развивать эту мысль, боясь заблудиться.

Долгое время мы сидим в тишине, которую нарушает лишь сухое потрескивание дров.

- Ты можешь не знать этого, потому что мы всегда пытались сохранять видимость счастливой семьи, чтобы оградить тебя и Элис, - говорит, наконец, мама. - Но у нас с Карлайлом были тяжелые времена. Когда тебе было двенадцать, мы подумывали о разводе. И ты знаешь, что твой отец тогда сделал?

- Что? – я изумленно поднимаю глаза и смотрю на нее. Она права – я понятия не имел. Я всегда считал своих родителей идеальной любящей парой.

- Он купил нам билеты в Париж. Он сказал, что нам нужно попытаться - обрести шанс начать все сначала. У нас был номер с видом на Эйфелеву башню, он приносил мне круассаны и кофе с молоком в постель, мы гуляли вдоль Сены и пили вино, и мы любили друг друга. - Мамино лицо светится счастьем, когда она делится со мной этими драгоценными воспоминаниями. - Это был словно наш второй медовый месяц.

Я думаю о Париже. Последний раз я был там около пяти лет назад, но картинка у меня в голове по-прежнему яркая. Я был потрясен и поглощен красотой, что была повсюду; даже небо и воздух Парижа казались мне тогда особенными. Я помню, как не мог спать, потому что не хотел пропустить ни единого мгновения. Еда была вкусной, трава – зеленой… я улыбаюсь. Возможно, мне следует попробовать. Я могу сесть на поезд и поехать туда. Поезда – это прекрасно, она не висят в воздухе, и даже, несмотря на то, что «Чаннел»(2) – не самая приятная вещь, я могу с этим справиться.

- Ты думаешь, это могло бы сработать для меня? Для нас? - поправляюсь я.

- Я думаю, попытаться стоит, - мама кивает. - Такое впечатление, что ты заблудился. Может быть, дорогой, ты найдешь те ответы, которые ищешь. Даже если они окажутся негативными, это хорошо - знать правду. И, кстати – скажи Виктории, что я буду счастлива видеть ее, если она приедет сюда на Рождество в этом году.

Когда позже я ложусь в постель, безуспешно пытаясь уснуть в «здоровое» время, я начинаю анализировать свои чувства к Викки. Я рисую ее образ в своей голове: голубые глаза, ярко-рыжие волосы, стройное кошачье тело, маленькие стопы, … и не чувствую ничего, кроме всплеска желания. Может быть, я действительно недостаточно старался, чтобы разжечь между нами искру настоящей любви?

И пока я продолжаю смотреть в потолок, в моей голове появляется другая картинка. Робкая улыбка, невинный взгляд, звонкий смех девушки, которую я встретил однажды.

Моя девочка.

x-x-x

***

Я выхожу из поезда на Северном вокзале и вдыхаю парижский воздух. Я не знаю, чего я ждал, но он пахнет осенью – промокшие листья и сырость с тяжелым оттенком выхлопных газов. Небо – совершенно обыкновенное, более того – оно просто укрыто густыми серыми облаками. Я вздыхаю и вызываю такси.

Было чертовски трудно организовать эту поездку. Я понятия не имел, что у Викки такое плотное расписание. В конце концов, мы выбрали те дни, когда у нее фотосессия в Париже. Мы планируем провести вместе вечер, ночь и часть утра. На часах три пополудни, когда я регистрируюсь в отеле и решаю прогуляться и съесть что-нибудь в городе.

Сад Тюильри выглядит пустым. Пока я гуляю по его аллеям, дрожа от холода, пытаюсь вспомнить – чем именно я восхищался здесь раньше. Сейчас деревья голые и выглядят просто серыми, безжизненными, и даже статуи выглядят такими мрачными, словно они в трауре от потери чего-то, чего больше нет.

Каркас Эйфелевой башни проглядывает из-за черных деревьев, когда я направляюсь к мосту. Река тоже почти черная, я смотрю в ее зеркало и на краткий миг задаюсь вопросом – на что будут похожи ощущения, когда вода сомкнется над моей головой. Я вздрагиваю; мне не следует позволять даже мысли об этом забираться мне в голову. Я думаю о своих маме и о папе – я бы никогда не поступил так с ними – они любят меня, даже, несмотря на то, что я этого не заслуживаю.

Я поспешно перехожу мост в направлении Левого Берега и продолжаю прогулку вдоль набережной, направляясь в сторону Латинского квартала. Я пытаюсь почувствовать радость - L'esprit de Paris – дух Парижа, который должен здесь присутствовать, но я просто не могу его почувствовать. Я думаю, что, может быть, что-то случилось с моим зрением, и я просто больше не вижу цветов – все сплошь черное и серое. Кроме того, холодно и ветрено, и колено, которое я повредил прошлым летом, начинает болеть. Я решаю, что вкусная пища может спасти мой день, поэтому ускоряю шаги, думая о хорошей теплой еде в старом кафе.

Но все против меня. По-видимому, слишком поздно для обеда, но слишком рано для ужина, и я ухожу, расстроенный и голодный. Когда, наконец, мне удается найти заведение, где соглашаются меня обслужить, официанту, кажется, я неприятен лишь из-за одного своего британского акцента. Я вечность жду свой бокал бургундского и затем снова жду свою чертову Boeuf Bourguignon(3), и когда ее, наконец, приносят, она слишком жесткая для меня, чтобы наслаждаться ею.

Все еще слишком рано, чтобы встречаться с Викки, но я просто не могу больше оставаться наедине с собой, поэтому решаю пойти в фото-студию и подождать ее там. Обычно я не езжу в метро, но в этот час такси поймать невозможно. Конечно же, я заблуждаюсь в хитросплетениях линий парижского метро. Когда я, наконец, выхожу на улицу на станции «Площадь Шарля де Голля», мои нервная система полностью разрушена.

Я продолжаю говорить себе, что радость впереди. Я покупаю красные розы в магазинчике на углу и звоню Викки.

- Эдвард, мы еще не закончили, и я не могу сейчас уйти. Это же гребаная «La Perla», - Викки вздыхает в трубке.

- Ничего, если я приду и подожду тебя там? Я жутко устал бродить по городу.

- Да, просто скажи, что ждешь меня, когда придешь сюда. - Она объясняет мне, как найти это место.

Я бреду по Авеню Фош, пока не добираюсь до места назначения и нажимаю кнопку звонка над надписью «Студия Лорана Дюпона».

- Bonjour. Puis-je vous aider?(4) - спрашивает приятный женский голос.

- Bonjour. Je voudrais voir mademoiselle Victoria Taylor(5), - поскольку я провожу почти каждое лето на французской Ривьере, я говорю бегло, но мое произношение по-прежнему никуда не годится.

- Пожалуйста, входите. - Смотрите-ка, а французы могут хорошо говорить по-английски, когда захотят.

Внутри место выглядит шикарно. Все белое. Белоснежное. Безжизненное. Стены, стойка регистрации,… даже телевизор в белом корпусе. Красные цветы в моей руке внезапно выглядят неуместно в этом бесцветном помещении.

- Мисс Тейлор будет здесь через минуту. - Девушка за стойкой регистрации улыбается, демонстрируя идеальную белую улыбку. Я задаюсь вопросом – входят ли услуги хорошего дантиста в систему ее поощрительных вознаграждений.

Викки появляется пять минут спустя, на ней ничего нет, кроме белого кружевного белья, которое абсолютно не оставляет простора для воображения. Меня реально напрягает то, что весь мир может смотреть на мою почти обнаженную девушку. Словно она принадлежит не только мне, а я делю ее с тысячами других парней.

- Привет, - я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее и вручаю ей цветы.

- Малыш, не надо. Ты размажешь мне макияж. Но спасибо. - Викки отстраняется. – Я пробуду здесь еще пару часов. Ты можешь подождать здесь, – она указывает на плюшевую белую кушетку.

Два часа напролет я бездумно листаю глянцевые журналы, пью «Сан Пеллегрино» и пытаюсь наслаждаться просмотром «Fashion TV», проклиная себя за то, что оставил свой «айпод» в отеле. Когда Викки выходит, на этот раз, должным образом одетая в то, что, как я только что узнал, называется юбкой-карандашом и жакетом в стиле Джекки О(6), мне до смерти скучно.

Мы выходим на улицу, и беру ее за руку, затянутую в мягкую кожаную перчатку, но она выдергивает руку.

- Господи, Эдвард, ты что – подросток? – она хмурится.

Я вздыхаю.

- Я хочу держать тебя за руку. Мне все равно, что подумают прохожие.

- Ты ведешь себя глупо.

- Ну, спасибо. Я просто хочу прикоснуться к тебе, что в этом такого глупого? – огрызаюсь я.

- Ты странный в последнее время, - замечает она. - Порой я тебя не понимаю.

- А ты попытайся, - бормочу я. Смехотворно то, что тебя называет странным человек, который носит солнцезащитные очки, когда темно, но я сдерживаю злобу. Ссора - это последнее, что нам сейчас нужно. Но я невольно думаю о том, как все у нас неправильно.

- Ты хочешь поужинать? – спрашиваю я, чтобы сменить тему.

- Нет, спасибо. Я сегодня уже обедала. Хотя, если хочешь, мы можем пойти выпить.

Блестяще. Просто, черт возьми, блестяще. Мог ли день стать еще хуже?

Елисейские Поля переливаются огнями заранее развешенных рождественских украшений, напоминая мне кое-что, о чем я должен спросить Викки.

- Мама пригласила тебя провести с нами Рождество, - говорю я ей.

- Господи, Эдвард, пожалуйста, не заставляй меня проходить через это снова, - умоляет меня Викки. - Пожалуйста.

Я хмурюсь, вспоминаю последнее Рождество. Моя мама сочла Викки нездорово худой и решила как следует ее накормить. Бедная девушка стоически съела все для того, чтобы позднее срыгнуть все в туалете гостевой спальни. Ее тошнило, она чувствовала себя униженной, и даже, несмотря на то, что я согласен с мамиными мотивами, я могу ей посочувствовать.

- У тебя уже есть другие планы? – спрашиваю я.

- Я думала – может быть, отправиться покататься на лыжах в Альпы. Ты хочешь поехать?

- Нет, останусь со своими, как обычно, - я качаю головой, - Знаешь, Рождество – семейный праздник.

- Я знаю, что ты – большой зануда.

Мы идем в «VIP Room»(7), чтобы выпить. Я клянусь – Викки подсчитывает калории, прежде чем сделать заказ, и, наконец, выбирает сухой мартини. Я выбираю джин с тоником. После трех коктейлей я начинаю размышлять над тем, в чем моя проблема и почему я не могу должным образом наслаждаться, проводя время со своей девушкой, и не где-нибудь, а в Париже.

- Я думаю, пора идти в отель, - Викки наклоняется ближе ко мне и кладет руку мне на колено. - Прежде чем ты надерешься и вырубишься.

Я позволяю ей уговорить себя на то, чтобы воспользоваться отельным лифтом. Мы в нем одни, и я начинаю целовать ее, отвлекаясь от беспокойства, которое скручивается в узел в центре моего живота. Конечно же, она отталкивает меня, шипя по поводу камер безопасности в лифте, но как только мы выходим из лифта в холл, она набрасывается на меня с неожиданным пылом. Все происходит очень быстро; в одну секунду я нащупываю электронный ключ от нашего номера, а в другую – прижимаю ее к стене внутри номера, жадно целуя и ощупывая. Ее руки вплетаются мне в волосы, больно тянут их у корней, дико заводя меня, и разочарование от этого дня внезапно становится похожим на пузырь, готовый лопнуть.

Мы сбрасываем с себя одежду до тех пор, пока она не остается в одном нижнем белье и своих «трахни-меня» сапогах, а на мне по-прежнему джинсы, но я больше не в силах сдерживаться. Я снова прижимаю ее к стене, мои бедра прижимаются к ее бедрам, отчаянно жаждая трения. Она стонет, в то время как ее руки передвигаются к моему паху и вскоре моя молния расстегнута. И только тогда я внезапно вспоминаю, что мы не должны заниматься сексом; мы, Христа ради, должны заниматься любовью.

- Подожди, котенок, - я останавливаю ее, тяжело дыша. - Помедленнее.

Я беру ее за руку и веду в спальню, наклоняюсь, чтобы поцеловать ее шею, горло, ключицу.

- Какого черта ты делаешь? – с раздражением спрашивает она.

- Мм… занимаюсь с тобой любовью?

- Просто трахни меня.

И я делаю это. Я толкаю ее на кровать, в спешке сбрасывая остатки нашей одежды, и грубо атакую ее, доведенный до безумия ее стонами, зная, что падаю в черную дыру забвения, где в конце меня ожидает лишь пустота.

Когда мы заканчиваем, Викки исчезает в ванной и быстро возвращается оттуда в длинной ночной сорочке.

- Спокойной, - бормочет она, надевая на лицо черную бархатную маску и выключая свет на своей половине постели.

- Спокойной. - Я лежу в темноте, ощущая себя как воздушный шар, из которого выпустили воздух и разочарованным собой. Сон не приходит; мои попытки добиться здорового распорядка до сих пор не имели успеха. Плюс, я не привык спать с кем-либо. Поэтому я жду, пока ее дыхание не станет ровным, означая то, что она крепко уснула, выбираюсь из кровати и подбираю с пола свою одежду.

Я останавливаюсь у окна. Прожекторы на вершине Эйфелевой башни делают ее похожей на маяк для всех влюбленных в мире, на сигнальный огонь в ночном небе. Но это не более чем просто иллюзия, потому что в этом городе не существует любви. Во всяком случае, не для меня.

Я спускаюсь по лестнице вниз и заказываю «Джеймисон» в баре отеля. В лобби стоит рояль, и я спрашиваю у бармена, могу ли я поиграть.

Поначалу это бездумная импровизация, но затем в хаосе звуков отыскивается мелодия. Она возникает из ниоткуда, но когда я понимаю, что это за мелодия, я резко прекращаю играть.

Я достаю свой мобильный из кармана и нажимаю на вызов.

- Привет, - удивленная, отвечает она.

- Привет. Ничего, что я звоню тебе сейчас? – я знаю, что это нехорошо – это совершенно неправильно – звонить ей сразу после того, как трахнул свою девушку, но мне отчаянно нужно услышать ее голос. Здесь. Сейчас.

- Конечно. Где ты?

- Я в Париже.

- Вау! Париж! Я тебе очень завидую. Что ты там делаешь?

- Просто… слоняюсь по городу. Я не очень хорошо себя чувствовал и подумал, что смена обстановки заставит меня почувствовать себя лучше, но здесь очень мрачно. Осень в Париже удручающая, - я вздыхаю.

- Эдвард, ты читал «Праздник, который всегда с тобой» Хемингуэя?

- Нет.

- Это одна из моих любимых книг. Он написал в ней о времени, проведенном в Париже. Подожди, я сейчас найду; у меня заложены места, которые я люблю больше всего. А, вот, – она начинает читать вслух, - Осенью с тоской миришься. Каждый год в тебе что-то умирает, когда с деревьев опадают листья, а голые ветки беззащитно качаются на ветру в холодном зимнем свете…

- Это именно то, что я сейчас чувствую, - говорю я.

- Подожди, дай мне закончить, - она продолжает читать. - Но ты знаешь, что весна обязательно придет, так же, как ты уверен, что замерзшая река снова освободится ото льда.

Весна обязательно придет.

И я улыбаюсь.

Потому что внезапно у меня появляется надежда на то, что весна наступит и для меня тоже. Даже, несмотря на то, что я не знаю точно, что случится, есть вероятность, что это будет что-то хорошее.

- Белла?

- Да?

- Я думаю, тебе надо приехать в Лондон на Рождество.

__________________________________________
(1) город, расположенный неподалеку от Лондона, административный центр графства Суррей
(2) «Евротоннель», подводный тоннель под проливом Ла-Манш
(3) говядина по-бургундски
(4) Здравствуйте, чем могу помочь? (фр.) – прим.автора
(5)Здравствуйте. Я бы хотел увидеть мисс Викторию Тейлор (фр.) – прим.автора
(6) Жаклин Кеннеди Онассис
(7) популярный ночной клуб

ГЛАВА 5 >>>

Дорогие читатели, не забывайте благодарить замечательную Елену за перевод. Ждем вас на Форуме!