Белла

— А это, кстати, отличный вопрос.

В дверном проеме стоит человек, который, предположительно, приходится Эдварду отцом, и по лицу не понять, хмурится он или ухмыляется. Мужчина высокий и худой, как Эдвард, с редеющими светлыми волосами. Пару мгновений он пристально смотрит на меня, затем с натянутой улыбкой поворачивается к Эдварду.

— Здравствуй, сынок.

— Привет, — Эдвард произносит свое стандартное приветствие, но тон ровный и жесткий.

Он продолжает:

— Папа, это Белла. Белла, мой отец, Карлайл. — Даже произнося имя отца, Эдвард не смотрит на него — не отрывает от меня взгляда.

Поворачиваюсь к Карлайлу, встаю и протягиваю руку.

— Приятно познакомиться, — говорю я, хотя и не совсем уверена в этом.

— Вы из Америки, — констатирует он. Бесстрастный тон не дает намека, находит ли Карлайл это хорошим или плохим.

Смотрю на Эдварда, и он закатывает глаза.

— Эм, да. Переехала пару месяцев назад.

— Понятно, — говорит Карлайл, пожимая наконец мою руку. — И каковы твои впечатления об Англии, Белла?

— О, я в восторге! — улыбаюсь я.

Карлайл лишь насмешливо фыркает.

— Что ж, мисси, скоро разочаруетесь. Экономика катится ко всем чертям, а правительство заинтересовано лишь в сокращении государственных услуг и наказании рабочего класса.

— Господи, папа! — восклицает Эдвард. — Может, отложим политическую лекцию хотя бы до обеда?

Карлайл пожимает плечами.

— И все же, Эд, тебя это устраивает, верно? Жизнь в корпоративном пузыре.

Эдвард с вызовом встречает взгляд отца.

— Да. На работе все отлично, папа, спасибо, что спросил, — саркастично говорит он.

К моей бесконечной радости, в комнату заходит Элис.

— Папа! — Она целует его в щеку. — Пива? — Элис протягивает ему банку и уводит Карлайла из комнаты. Эдвард благодарно улыбается сестре. И впрямь отличный буфер.

Как только мы остаемся наедине, Эдвард заключает меня в объятия, притягивая к себе, словно защищает от чего-то.

— Прости, милая, — бормочет он мне в волосы. — Я же говорил, он придурок.

За ужином, похоже, испаряется вся легкость дня. Присутствие Карлайла напрягает даже Эсме и Элис.

Элис поддерживает разговор, рассказывая о знаменитостях, которые появлялись у нее в магазине. Карлайл говорит о своих занятиях, Эсме — о друзьях, но я замечаю, что никто не упоминает Эдварда или его работу. Пока Карлайл в конце концов не спрашивает:

— Чем вы занимаетесь, Белла?

Бросаю взгляд на Эдварда. Странно, что Эсме так много знает обо мне, а Карлайл — так мало. Видимо, они и правда мало общаются.

— Я работаю в «Вольтури» с Эдвардом.

Карлайл поднимает бровь и косится на Эдварда.

— С ним или на него?

Я колеблюсь, и Эдвард поясняет с лукавой улыбкой, явно вспомнив нашу ссору в Сохо:

— Со мной.

Лицо Карлайла непроницаемо.

— Понятно. И вам это нравится?

— Да, очень. «Охота за головами» — гораздо более значимая профессия, чем некоторые думают, — мой голос звучит немного жестче, чем хотелось бы, но после всего, что Эдвард сказал в поезде, я испытываю невольное желание защитить нашу работу.

Карлайл слегка прищуривается, но вежливость не позволяет ему высказать возникшую в голове мысль. В конце концов он одаривает меня удивительно нежной улыбкой. Когда черты его лица смягчаются, я замечаю сходство с Эдвардом: схожая форма лица, те же зеленые глаза, но менее яркого оттенка.

— Должен сказать, ты меня впечатлила, Белла.

Смотрю на него с любопытством.

— Эд годами не играл на пианино!

— Папа... — в голосе Эдварда звучит предупреждение, которое Карлайл предпочитает игнорировать.

— Он чудесно играет, — комментирую я, стараясь вести себя как можно дипломатичнее. Очевидно, напряженность в отношениях между отцом и сыном проистекает из этого момента. Хотелось бы знать, как и почему.

— Не так ли? — Карлайл слишком резко приходит в восторг, и Эдвард бросает на него взгляд, в котором ясно читается просьба прекратить.

— Так почему же ты сегодня играл, сынок?

— Белла попросила, — отвечает Эд сквозь немного стиснутые зубы.

Все довольно быстро идет по наклонной. К сожалению, именно мое любопытство становится катализатором напряжения.

— Кто-нибудь хочет десерт? — бодро спрашивает Эсме, вставая, чтобы убрать тарелки, и явно пытаясь сменить тему. Карлайл не обращает внимания.

— Он был моим вундеркиндом, Белла, — говорит он, поворачиваясь ко мне. — В два года уже сидел вместе со мной за инструментом. Такой талантливый. К одиннадцати годам достиг восьмой ступени (ПП: восьмая ступень — высшая в музыкальном образовании Англии; считается большой удачей, если к одиннадцати годам достигают хотя бы пятой).

Он говорит как гордый отец, но угрюмое выражение лица Эдварда раскрывает мне все. Его кулаки сжаты, а челюсти стиснуты, словно он отчаянно пытается сдержаться.

— Но он все это профукал. Отказался от шанса, за который убили бы другие дети.

— Папа, хватит! — восклицает вдруг Элис. — Пожалуйста, не мог бы ты просто… перестать заводить одну и ту же песню снова и снова?

Карлайл, несмотря ни на что, продолжает. Я борюсь с желанием воткнуть вилку ему в глаз за уничтожение беззаботного Эдварда, который прибыл сюда утром.

— Упустил все возможности, чтобы стать... охотником за головами, — практически выплевывает Карлайл. — Господи, я даже не совсем понимаю, что это означает…

— Ты бы понимал, если бы хоть раз, блядь, послушал! — взрывается Эдвард, с грохотом бросая приборы на стол.

— Но ты ведь не станешь, правда? — говорит он уже тише, не сводя глаз с Карлайла. — Потому что тебе это безразлично. Ты не хочешь меня узнавать — ведь я больше не тот мальчик, который сидит у тебя на коленях за роялем. Не тот человек, которого ты надеялся увидеть.

Глаза Эдварда горят, а горло дергается, когда он глотает.

— И я никогда им не буду.

Мы с Эсме и Элис молчим и смотрим. Карлайл не отрывает пристального взгляда от Эдварда, но тоже ничего не говорит.

— Спасибо за ужин, мам, — шепчет Эдвард. Берет меня за руку, вытаскивая из комнаты, и ведет наверх.

В спальне он падает на край кровати, обхватив голову руками. Сажусь рядом, нежно поглаживая левой рукой его шею и волосы. Эдвард тянется к моему прикосновению.

— Прости, — шепчу я.

Он удивленно поворачивается ко мне.

— За что ты извиняешься?

— Я заставила тебя играть. Если бы не я, он бы ничего не увидел и не поднял шум…

— Белла, не глупи. Ты абсолютно в этом не виновата. Мне чертовски жаль, что я сегодня все испортил и втянул тебя в это. — Он глубоко вздыхает, не поднимая глаз. — Если честно, я хотел сыграть. Мне понравилось. Мне всегда это нравилось, я просто не хотел становиться профессионалом. Не мог жить так, как ожидал отец. Теперь он не может простить меня, а я не могу этого вынести.

Эдвард сбрасывает туфли и ложится на кровать. Я укладываюсь рядом. Снизу доносятся громкие голоса, но слов не разобрать. Мы молчим, но Эдвард крепко меня обнимает.

Я подпрыгиваю от стука в дверь.

— Эд, это я, — шепчет Элис.

— Заходи, — устало говорит он. Непривычно несчастная Элис вползает в комнату и садится на пол, прислонившись спиной к кровати.

Она поворачивает голову к Эдварду.

— Ты в порядке?

Эдвард пожимает плечами.

— Вот почему я не люблю возвращаться домой.

Элис вздыхает.

— Да, знаю. Просто... Боже, я просто не понимаю! — Она в отчаянии вскидывает руки.

— Какого хрена он такой? Вечно бросается на тебя, подначивает. И ведь знает, что у тебя за характер, — она прищуривается и смотрит на брата.

Эдвард хмурится.

— И ты, блядь, можешь меня в этом винить? Несмотря на то, какой он?

Элис поднимает руки.

— Знаю, знаю. Он ведет себя как придурок. Но почему? Ему ведь никогда не было дела до того, чем я зарабатываю на жизнь.

Эдвард проводит рукой по волосам, изучая потолок.

— Он просто не возлагал на тебя надежды.

— Ну спасибо! — восклицает Элис.

Эдвард тихонько хихикает.

— Ты же знаешь, о чем я, Эл. Он не заставлял тебя заниматься музыкой. По какой-то причине он тратил всю энергию на меня, и теперь злится из-за этого.

Элис молча кивает. Поворачивается ко мне и кладет руку мне на ногу.

— Боже, Белла, какое унижение. Хотела бы я, чтобы папа не выставил себя таким идиотом.

Смотрю на Эдварда. Он выглядит несчастным, щеки пылают от смущения.

— Все в порядке, Элис. Не переживай.

Крики внизу наконец смолкают.

— Мама просто в бешенстве, — заговорщицки шепчет Элис. — Папе придется спать на диване.

Эдвард лишь кивает. Кто-то другой поднимается наверх — предположительно, Эсме, — и закрывается еще одна дверь.

— Мне нужно поговорить с мамой и извиниться, — говорит Эдвард.

— Не волнуйся, я поговорю, — отвечает Элис, вставая.

— Спокойной ночи, — добавляет она, улыбаясь мне. Наклоняется и целует Эдварда в щеку.

— Люблю тебя, — шепчет она брату. Я испытываю прилив иррациональной зависти: мне отчаянно хочется сказать Эдварду те же слова, но совсем по-другому.

— И я тебя, сестренка. — Улыбаясь друг другу, они закатывают глаза, а затем Элис покидает комнату.

— Хочешь поговорить об этом? — спрашиваю я, когда мы остаемся одни.

Эдвард поворачивается и притягивает меня к себе.

— Честно? Нет. — Он нежно целует меня. — Хочу забыть об этом.

— Ну, с этим я тоже могу помочь... — бормочу я, прижимаясь к его губам. Эдвард сразу открывает рот, впуская мой язык и касаясь его своим. Одной рукой обхватывает мое лицо, другой — талию, побуждая подняться и прижаться к нему. Нас охватывает уже знакомая страсть, и вскоре поцелуй становится все более жадным и глубоким. Эдвард проводит руками по моему телу — волосам, рукам, талии, заднице. Наши тела все теснее прижимаются друг к другу. Хочется сорвать с себя всю одежду и ощутить каждый дюйм его кожи.

— Прости, Белла, — прерывисто шепчет Эдвард между поцелуями. — Я все испортил. Испортил невероятный день и…

— Тс-с-с... Малыш, все в порядке, — тихо говорю я ему в шею, скользя рукой под футболку и наслаждаясь гладкостью его кожи. — Расслабься.

Спустя несколько минут наша одежда сброшена. Остаемся только он и я — голые и бездыханные. Его пальцы нежно исследуют меня между ног, слова обжигают ухо, простыни холодят разгоряченную кожу, и я хочу.

Боже, как же я хочу.

Всего.

Хочу ощутить внутри себя его движение — а не только пальцы. Хочу подарить ему это простое утешение. Хочу близости. Хочу оказаться физически настолько близко, насколько сближаются наши разумы и души.

Я чувствую, как он, твердый и готовый, прижимается именно там, где мне хочется. Придвигаюсь ближе, и он скользит по тому месту, где я сильно промокла.

— Белла, — выдыхает Эдвард, встречая мой взгляд. Глаза полны похоти и удивления.

— Пожалуйста, — шепчу я. — Я хочу попробовать. Мне это необходимо.

Он хмурится.

— Но раньше у нас не получалось…

— Знаю, знаю. Пожалуйста, просто попробуй. Пожалуйста.

Оказавшись под ним, я закрываю глаза и пытаюсь заставить каждую мышцу расслабиться. Пытаюсь представить свое тело жидким, резиновым и податливым, мягким и открытым. Чувствую взгляд Эдварда, но боюсь открыть глаза. Знаю, с каким беспокойством он смотрит, и от этого только сильнее волнуюсь.

Головка члена касается меня между ног. Эдвард нежно гладит клитор кончиками пальцев. Я сосредотачиваюсь на удовольствии, стараясь игнорировать жгучую боль, которая возникает, когда он начинает медленно толкаться внутрь.

Болезненный дюйм следует за болезненным дюймом. Я паникую все сильнее, заставляя себя делать глубокие вдохи и успокаивая бешено колотящееся сердце. Нутро поддается, растягивается и рвется, а затем стискивается, сжимается, словно тиски. Промежность отзывается тошнотворной болью. Из зажмуренных глаз льются горячие слезы разочарования.

Через секунду давление внезапно исчезает. Мое тело расслабляется от облегчения, а обжигающая боль сменяется ноющей.

— Белла, — шепчет Эдвард немного надломленным голосом. — Открой глаза, детка.

При виде его лица — страдальческого, извиняющегося, до смешного виноватого — слезы льются еще сильнее, скользя по моим щекам сердитыми солеными дорожками. На сей раз они порождены жалостью к себе, а не болью.

— Просто продолжай, — умоляю я. — Попробуй еще раз, я справлюсь. Я выдержу.

Он сердито качает головой

— Нет, Белла. Ни за что. У тебя было такое лицо… Я не могу. И не стану.

В моем голосе звучит отчаяние.

— Но я хочу дать тебе это, Эдвард. Хочу дать тебе все.

Он обхватывает мое лицо обеими руками, целует щеки, лоб, нос, рот.

— Не думай, детка. Ладно? Просто позволь мне любить тебя. Позволь любить каждый твой дюйм. Просто будь со мной, хорошо? — Его тон тоже немного отчаянный. И моя разгоряченная кожа ощущает его, словно прикосновение.

Киваю, и Эдвард медленно, нежно снимает напряжение с моего тела. Как и обещал, он изучает каждый дюйм руками и ртом. Вопреки своему состоянию, вскоре я снова возбуждаюсь. Власть, которую Эдвард имеет над моим телом, поразительна. Я задыхаюсь. Сердце колотится, но не от страха.

Отвечаю взаимностью, погрузив его член как можно глубже в рот. Стараюсь компенсировать все то, что не могу ему дать, тем, что могу.

— Белла, — стонет Эдвард, мягко отводя мою голову. Его глаза горят.

— Вместе, детка. Хочу видеть тебя.

Мы ложимся лицом друг к другу, прикасаемся, целуемся и задыхаемся, пока я не начинаю дрожать, а он — дергаться. Смотрю ему в глаза, когда он кончает на мою кожу горячими каплями.

Молчаливый, погруженный в раздумья, Эдвард вытирает меня, накрывает одеялом и притягивает к себе. Вскоре его руки тяжелеют, дыхание становится глубоким, но я еще долго не сплю. Мозг не желает отключиться, снова и снова повторяя три слова.

«Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя».

«Позволь мне любить тебя».

Резко проснувшись, я понимаю, что осталась одна — лишь в компании этих слов.

«Позволь мне любить тебя».

Ведь именно это он и сказал, не так ли? И, безусловно, это он и сделал. Но означает ли это?..

С трудом приходя в себя, я понимаю, что меня разбудили доносящиеся с лестницы звуки фортепиано. Вполне возможно, это играет Карлайл или студент, но в глубине души я знаю, что это Эдвард.

«Позволь мне любить тебя».

«Прекрати, Свон!»

Пытаюсь выбросить его слова из головы и быстро одеваюсь, отчаянно желая спуститься вниз и увидеть восхитительное зрелище, которое представляет собой играющий на пианино Эдвард Каллен.

На полпути ноты сбиваются, музыка резко обрывается, и раздается рычание Эдварда:

— Я не могу сосредоточиться, когда ты на меня смотришь.

На секунду я замираю, подумав, что он говорит со мной, но потом понимаю, что середину лестницы ему никак не увидеть. Спустившись еще на две ступеньки, я замечаю Карлайла. Он стоит в дверном проеме гостиной, прислонившись к косяку.

— Это все еще с тобой, сынок. — Голос старшего Каллена сейчас мягче, намного мягче, чем во время вчерашнего разговора с Эдвардом.

Наступает тишина, и я представляю, как Эдвард пожимает плечами или кипит от злости. В конце концов он тихо говорит:

— Ты же знаешь, сейчас я не для тебя играю.

— Поверь, Эд, я знаю, — вздыхает Карлайл. — Когда впервые встретил твою маму, я не мог оторваться от пианино. Каждую мысль, каждое чувство вложил в эти ключи.

После очень долгого молчаливого мгновения раздается скребущий звук, и голос Эдварда внезапно становится громче.

— Ну, может, тебе стоит самому сказать это маме, — выплевывает он. И не успеваю я отреагировать, как он проходит мимо отца и видит меня.

— Белла.

Я застываю, смущенная тем, что меня застукали за подслушиванием. Эдвард медленно поднимается по лестнице мне навстречу.

Он выглядит неловким, удивленным и немного сердитым.

— Ты это слышала?

Киваю.

Он несколько секунд смотрит на меня, затем качает головой, наклоняется и нежно целует в губы.

— Неважно, — шепчет он. — Давай выберемся отсюда.

После коротких раздумий его великолепное лицо озаряется моей любимой кривой ухмылкой.

— Я знаю одно веселое местечко, — говорит Эдвард.

***

— Это было потрясающе! — улыбается раскрасневшаяся Элис. Эсме смеется и немного спотыкается. Позади них находится источник их восторга — огромные желтые американские горки с таким же количеством петель и поворотов, как моя жизнь в последние пару месяцев.

Мы отправляемся на Остров Приключений. Он крупнее, чем местный карнавал, но не настолько велик, чтобы его можно было назвать парком аттракционов. Расположился он прямо на краю набережной. В обе стороны тянется пляж, а в отдалении виднеется пирс. Эдвард говорит, Остров стоит здесь столько, сколько он себя помнит, но раньше здесь был только автодром, киоск с сахарной ватой и американские горки. Фактически, последний аттракцион все еще здесь — изношенный и потрепанный, он приютился среди новых.

Карлайл остался дома. Никто не удивился. Очевидно, у него был ученик. Но, скорее всего, Эсме просто запретила ему присоединиться к нам. При виде сложных отношений Эдварда с отцом у меня болит сердце, но я не уверена, чем могу помочь. Очевидно, корни обид уходят на много лет в прошлое.

Вдали от напряженности, вызванной присутствием отца, Эдвард снова становится беззаботным, веселым человеком, которым был вчера.

Хотела бы я и о себе сказать то же самое. Но я, как бы хорошо не проводила время, не могу избавиться от поразившего меня озарения.

Я влюблена в него.

Теперь мне это настолько отчаянно ясно, что я просто не могу выбросить мысль из головы. Я думала, что люблю Джейка, думала, что он для меня все, но теперь становится очевидно, насколько я ошибалась. Он был мне небезразличен. Я хотела сохранить брак ради будущего, ради наших семей, а еще потому, что не знала ничего другого.

Но то, что я чувствовала к Джейку даже в наши самые светлые дни, ничуть не походило на эту одержимость, эту зависимость. Я отзываюсь на каждое движение Эдварда. Не могу оторвать от него глаз. Постоянно хочу прикасаться к нему, забраться в него и остаться там навсегда. Хочу исследовать каждую часть его разума, его мысли, воспоминания. Узнать каждый его опыт, произошедший до этого момента, хороший и плохой, — ведь все они сделали его таким, как сейчас. Заботливым, честным, уважительным, страстным, замечательным человеком... которого я люблю.

Прошло всего несколько недель, но я уже не могу представить жизнь без него. Мысль чертовски сильно пугает.

Однако теперь я навязчиво задаюсь вопросом, испытывает ли Эдвард то же самое. Чувствую себя легкомысленным, наивным подростком, что, вероятно, вполне нормально — ведь я не познала этих эмоций лет десять назад, как все.

«Позволь мне любить тебя».

Вчерашние слова весь день звучат у меня в голове, доводя до безумия.

— О чем ты так напряженно думаешь, красавица? — Звучит в ухе его теплый голос, выдергивая меня из раздумий. Эдвард крепко обнимает меня, притягивая к своему телу. Прижимаюсь носом к его груди, вдыхая его запах и удивляясь, как два человека могут столь идеально подходить друг другу.

Поднимаю голову и улыбаюсь ему.

— Ни о чем важном, — лгу я. Он скептически приподнимает бровь, но затем наклоняется и целует меня, мягко и нежно, едва касаясь языком.

— Перестаньте уже, — ворчит Элис. — Меня от вас тошнит.

Эдвард смеется и ерошит ей волосы.

— О-о-о, кто-то соскучился по Джасу? — дразнит он. Сестра бросает на него свирепый взгляд, но Эдвард только сильнее смеется.

Боже, я люблю его.

— Что дальше? — спрашивает Эсме, словно взволнованный ребенок.

— Я бы снова прокатилась на горках, — говорит Элис. Голубые глаза сверкают в ярком солнечном свете.

— Скажи-ка, милый братец, не хочешь ли ты присоединиться к нам? — она дьявольски улыбается ему.

Эдвард нервно поднимает взгляд и смотрит на самую высокую точку огромного желтого аттракциона.

— Нет, мне и тут хорошо, — бормочет он.

— Правда? Ты уверен? — подначивает Элис. — А если Белла захочет прокатиться в твоей компании?

Эдвард косится на меня, пытаясь скрыть легкое потрясение.

— Ты хочешь, детка? То есть, если хочешь, мы можем... — он с гримасой оглядывает сооружение.

Смеясь, я наклоняюсь и целую его в щеку.

— Все в порядке, Эдвард. Если захочу, могу просто прокатиться с твоей мамой и Элис, — шепчу я ему на ухо. — Но я лучше останусь с тобой.

Элис хихикает.

— Ох, бро, ты такой забавный. — Она поворачивается к Эсме. — Помнишь тот раз в Торп-парке, когда мы стояли в очереди, а он передумал?

— Мне было восемь лет! — восклицает Эдвард. У него розовеют щеки, и я в восторге. Слова уже не остановить: голова заполнена только этой мыслью.

Эсме тоже хихикает.

— Да, папе пришлось провожать его до самого конца очереди!

— Ради бога, мам, — ворчит Эдвард, глядя в пол.

— Ты слишком милый, — говорю я ему. Он закатывает глаза, но все равно улыбается в ответ.

— Такой слабак! — смеется Элис. У меня вырывается тихое хихиканье.

— Ну все, — он хватает меня за руку. — К черту!

Не успеваю я понять, что происходит, как он уже наполовину несет, наполовину тащит меня, бегом направляясь к аттракциону. Элис и Эсме смеются позади нас, явно довольные тем, что убедили его.

Когда мы подходим к концу очереди, я задыхаюсь и хихикаю. Эдвард тоже смеется, но на горки по-прежнему смотрит с сомнением.

Он хватает меня за руку и притягивает к себе.

— И что это за эффект, Свон? — игриво рычит он. — Почему-то с тобой я вечно оказываюсь выше, чем хотелось бы.

С улыбкой пожимаю плечами. Он притягивает меня к себе, прижимается ко лбу. Глаза внезапно становятся более серьезными.

— Может, все ради того, чтобы у меня выросли крылья, — шепчет он.

У меня перехватывает дыхание. Слова, которые я умираю от желания сказать, всплывают на поверхность, но нетерпеливый голос позади нас советует двигаться вперед.

Мы молчим до самого аттракциона. Украдкой поглядываю на Эдварда. Чем ближе мы подходим, тем сильнее он нервничает, но лишь улыбается своей кривой улыбкой, поймав мой взгляд.

— Черт, — бормочет себе под нос, когда настает наша очередь.

— Тебе не обязательно ехать, малыш, — шепчу я.

Он скрипит зубами.

— Конечно, обязательно. Пойдем.

Мы садимся, и на нас застегивают тяжелые ремни безопасности. Эдвард делает глубокий вдох. Теперь я действительно немного за него беспокоюсь: фобия, очевидно, вполне реальна. Чувствую себя сволочью за то, что поддразнивала его.

— Ты в порядке? — тихо спрашиваю я.

— Ага, — говорит он. — Просто хочу поскорее подняться.

Хочу взять его за руку, но его пальцы крепко сжимают поручни.

Аттракцион оживает, и Эдвард резко втягивает воздух.

— Ладно, — говорит он, кажется, самому себе. — Хорошо.

Первый подъем очень крутой, наши тела откидываются назад, и Эдвард закрывает глаза.

— Просто скажи мне, когда будем спускаться, хорошо? — просит он. — Я не возражаю против спуска, но просто ненавижу медленный подъем и этот щелчок — почему всегда звучит щелчок?

Я сдерживаю улыбку.

Мы взбираемся все выше и выше, а я думаю об Эдварде. Обо всем, что я узнала о нем, обо всем, чего хочу в будущем. Он был таким терпеливым, таким заботливым. Сколько мужчин готовы рискнуть всем ради такой физически и эмоционально испорченной девушки, как я? Черт, он ведь боится высоты, но оказался из-за меня на американских горках.

И я решаюсь. Он так много сделал для меня. Пришло время и мне столкнуться со своими страхами. Если я хочу физических отношений с Эдвардом, то именно мне следует это сделать. А вслед за этим решением я понимаю, что другие слова уже не удержать. Я хочу сказать их, мне необходимо их произнести. Не имеет значения, ответит ли он взаимностью; мне просто нужно, чтобы Эдвард знал, как много он значит для меня.

Мы приближаемся к вершине и начинаем переваливаться через крутой пик. Именно здесь я бы посоветовала бы Эдварду открыть глаза.

Смотрю на его потрясающий профиль. Челюсти стиснуты, костяшки пальцев побелели, глаза плотно закрыты. Делаю глубокий вдох и наклоняюсь так далеко, как позволяют ремни безопасности, приближая губы к его уху.

— Эдвард, — шепчу я. Позади и впереди нас едут другие пассажиры, но мне почему-то кажется, что мы оба остались наедине с небом.

— М-м-м-м? — сухо отвечает он.

— Я люблю тебя.

На долю секунды его глаза широко распахиваются. Эдвард поворачивается, смотрит на меня, и на краткий миг, кажется, его зеленые глаза наполняются удивлением.

А потом мы падаем, несемся, обрушиваемся, опрокидываемся и летим. Эдвард кричит, ругается и безудержно смеется.

Когда мы проезжаем еще один поворот, до меня доходит, что я в жизни не чувствовала себя такой свободной.

***

Знаете ли вы, что Саутенд-он-Си может похвастаться самым длинным прогулочным пирсом в мире? Это одна из многих мелочей об Эссексе, которыми Эдвард несколько нервно поделился за последний час. Как только мы покинули аттракцион, нас встретили хихикающие Эсме и Элис. Они продолжали мягко подтрунивать над Эдвардом, но он воспринимал это вполне добродушно и часто украдкой косился в мою сторону.

Мое заявление, на высоте казавшееся таким смелым и необходимым, теперь висит между нами, словно темная завеса беспокойства.

Покинув парк, мы продолжаем прогулку по набережной. Встревоженная, я едва могу смотреть на Эдварда, но он, кажется, не сводит с меня глаз. Мы идем бок о бок, и я через каждые несколько шагов чувствую на себе его взгляд. Наконец, набираюсь смелости взглянуть на Эдварда в ответ и вижу на его лице странную смесь недоумения и удивления.

Он пристально смотрит на меня с этим странным выражением, затем улыбается и нежно сжимает мою руку.

— Может, пообедаем, Эдди? — спрашивает Эсме.

Но Эдвард отвечает, снова глядя на меня:

— Вообще-то, мам, думаю, мы с Беллой немного прогуляемся вдвоем, если ты не против.

Мое сердце колотится. Интересно, замечает ли он, какая потная у меня ладонь?

— Конечно, милый. — Эсме по очереди улыбается нам. — Увидимся дома.

И вот мы прогуливаемся по самому длинному в мире пирсу, не слыша ничего, кроме криков чаек и нервных экскурсионных пояснений Эдварда в качестве звукового сопровождения.

Кажется, я еще не встречала эту неловкую сторону Эдварда. Профессиональную? Да. Сердитую? Конечно. Страстную? Определенно. Но этот бормочущий парень — совершенно иного склада. Я люблю его еще сильнее. И это — проблема.

«Черт возьми, Свон, ты такая идиотка. Зачем ты ему это сказала? Прошел всего месяц. Бедолага, вероятно, все еще пытается решить, хочет ли он вообще увлекаться тем, у кого за плечами столько багажа, а ты признаешься ему в вечной любви во время поездки на аттракционе?»

Чувствую себя полной дурой. Неудивительно, что Эдвард заполняет тишину статистикой туристического совета Саутенда. Боится, наверное, что если помолчит дольше тридцати секунд, я снова унижусь.

— Эй, Белла, — перебивает он сам себя и останавливается.

Пытаюсь храбро улыбнуться, но я настолько смущена, что гадаю, не покраснели ли мои внутренности.

— С тобой все в порядке? — нервно спрашивает он.

— Да. Да, я в порядке. — Пытаюсь успокоить его, мысленно замахиваясь на боксерскую грушу с собственной фотографией.

— Ты что-то говорил? — подсказываю я. Даже слушать о том, как совет планирует поступить с односторонней системой движения, лучше, чем молча стоять под жалостливым взглядом Эдварда.

Но он не заговаривает — лишь смотрит на меня со странной улыбкой на лице. Протягивает руку, касаясь непослушной пряди волос, которую ветер сдул мне на лицо, и заправляет ее за ухо.

В его взгляде столько нежности, что я задаюсь вопросом, оправданы ли мои страхи. Может, Эдвард действительно чувствует то же, что и я?..

«Позволь мне любить тебя».

— Не хочешь присесть? — тихо спрашивает он, указывая на крытую скамью позади меня.

Делаю глубокий вдох.

— Конечно.

Мы садимся, и он притягивает меня ближе, проводя пальцами по спине и практически усаживая к себе на колени. Я дрожу. Он бы не захотел так сидеть, если бы собирался сказать что-то плохое, верно?

— Что такого особенного в скамейках? — говорит он наконец с улыбкой в голосе. Вспоминаю ту ночь в Сохо, когда Эдвард взял меня за руку и сказал, что мы больше не можем быть просто друзьями. Я так благодарна за проявленное им в тот вечер мужество.

— Знаешь, я ведь никогда не благодарила тебя за это.

Он смотрит на меня.

— За что?

— За то, что рассказал мне о своих… чувствах. За то, что не позволил сбежать. — Провожу рукой по его подбородку.

— Я бы не смог, Белла. Я никогда... — Эдвард замолкает, опускает глаза на свои руки, а потом решительно переводит взгляд на меня. — Никогда раньше такого не испытывал.

Киваю. Я все прекрасно понимаю. Сразу же осознаю, что поступила правильно, первой сказав эти слова, потому что Эдвард сделал все остальное. Он показал мне, что мы можем быть вместе, что мы должны быть вместе. Ради нас он поставил на кон самого себя. Был сильным за нас обоих.

Эдвард все еще пристально смотрит на меня, выражение его лица непроницаемо. А затем заговаривает почти шепотом, словно поверяет тайну.

— Ты говорила серьезно?

Испытываю искушение прикинуться дурочкой. Спросить, о чем речь, попытаться сделать вид, будто ничего не произошло. Но я произнесла эти слова, потому что люблю Эдварда и хочу рассказать ему об этом, каковы бы ни были его ответные чувства. Но мне все еще немного страшно, поэтому я спрашиваю:

— Ты хочешь, чтобы я говорила серьезно?

Зеленые глаза не отрываются от моих. Он тяжело сглатывает.

— Да, — наконец шепчет Эдвард.

Забываю, как дышать. Просто сижу и смотрю на него. Он приближает лицо к моему, рука ложится на мою шею. Чувствую, как тяжело он дышит.

— Я тоже тебя люблю, Белла.

Эдвард говорит это немного робко, словно не совсем уверен, что слова слетели с его губ. Но затем, через кратчайшее мгновение, он улыбается, а глаза загораются, словно бремя слетело с плеч.

Он слегка качает головой, почти смеясь.

— Я люблю тебя. Это... — он усмехается. — Это же чертовски очевидно!

Не успеваю я сообразить, как реагировать на такое странное заявление, как Эдвард прижимается к моим губам, крепко целуя меня. Я приоткрываю рот, и он делает то же самое. Дыхание у него такое же неровное, как и у меня. Запускаю пальцы в волосы Эдварда, прижимая его как можно ближе к себе. Не хочу его отпускать — никогда. Мы целуемся, но я, несмотря на это, с трудом сдерживаю улыбку.

Эдвард прерывает поцелуй и крепко, очень крепко меня обнимает. Губы оказываются у самого моего уха, и мне уже не до смеха.

— Боже, я так тебя люблю, — бормочет он. Я замечаю дрожь в его голосе.

Эдвард целует меня снова и снова, прижимая к себе, пока, наконец, не освобождает, и мы улыбаемся друг другу, как идиоты.

— Есть еще кое-что.

— Что такое? — с улыбкой спрашивает он.

— Когда вернемся домой, я запишусь на прием... к терапевту.

При виде явного облегчения на лице Эдварда я ненавижу себя за то, что мне не хватало смелости сделать это раньше.

Я продолжаю тихо говорить, проводя рукой по его невероятным волосам.

— Мне нужна эта близость. Я хочу быть с тобой так, как никогда и ни с кем другим.

Делаю глубокий вдох.

— И на этот раз я не сдамся. То, что между нами происходит, — жестом поочередно указываю на нас, — настолько правильно, что не может не сработать, верно?

Прекрасные глаза Эдварда слегка затуманиваются. Он наклоняет голову и нежно целует меня.

— Да, — бормочет он, сжимая мою руку.

— Спасибо, детка. Все будет хорошо, — продолжает он. — Я искренне в это верю. — Его честное выражение лица говорит мне, что он действительно так думает.

Обращаю лицо к сверкающему на солнце океану. Ветерок охлаждает мою разгоряченную кожу. Свежий бриз наполнен возможностями. Он несет с собой моего старого друга и врага — надежду.

Снова поворачиваюсь к Эдварду.

— Да, я тоже начинаю в это верить.

Следующая глава

Предыдущая глава