Белла

— Итак, давай подытожим.

Ухмылка Эммета прекрасно видна даже в зернистом изображении Skype.

— Ты пробыла там меньше трех недель, но уже спасла проект своего босса, потом соблазнила его, затем разбила ему сердце?

Издаю разочарованный стон, но невольно посмеиваюсь: мне не хватает Эммета и его поддразниваний.

— Эм, я не совсем так сказала.

— Но я так услышал.

— Я не спасала проект, просто немного помогла. И уж точно не соблазняла босса! Ты же знаешь: я бы не стала… я не могу. Мы просто немного выпили, и все пошло… наперекосяк.

Эммет скептично поднимает бровь.

— Так вот как вы, ребятишки, это называете?

Он делает паузу, задумываясь о чем-то.

— А как выглядит этот чувак? Он горяч?

Не могу удержаться от смеха.

— Эммет! Ты правда хочешь обсудить сексуальность моего нового босса? Неужели сменил команду? — шучу я.

Но Эм очень хорошо меня знает. Несмотря на игривый тон, по моему лицу поднимается предательский жар. Эммет, конечно, этого не упускает. Я мысленно возвращаюсь к тому моменту у двери квартиры. Рот Эдварда нежно касается горла, у меня перехватывает дыхание. Большая теплая рука сжимает талию, в животе порхают бабочки...

Эммет по-прежнему ждет ответа и выглядит все веселее и веселее.

— Хорошо! — сдаюсь я. — Он чертовски великолепен, если хочешь знать.

— Так почему ты не позволила себя поцеловать?

Опускаю взгляд.

— Ты знаешь почему.

Эммет пожимает плечами. Мы уже говорили на эту тему. Ему легко замять обсуждение: это не его жизнь и не его проблема.

— И дело все равно не только в этом, — продолжаю я.

— В чем же еще? — спрашивает Эм.

Усмехаюсь.

— В смысле, помимо того, что он мой коллега и начальник?

Эммет невозмутим.

— Да, кроме этого, — он делает рассеянный жест рукой, демонстрируя, насколько несущественным считает социальный статус.

Я вздыхаю.

— Он кобель, Эммет. Добросовестный, типичный, ежедневно меняющий цыпочек вечный холостяк.

— Вот как, — вздыхает Эммет.

— Вот так. Ничего между нами не будет — по ряду причин.

Мой собеседник, кажется, задумывается.

— Я все еще не понимаю, почему ты отказалась от его дружбы.

— Слушай, мы можем, пожалуйста, поговорить о чем-нибудь другом? — расстраиваюсь я. В памяти возникает реакция Эдварда, когда я сказала, что хочу оставить отношения на профессиональном уровне. Чувство вины захлестывает с головой.

Пытаясь сменить тему, я спрашиваю:

— Кстати, как дела дома? Есть новости?

Лицо Эммета становится серьезным и немного сердитым.

— У тебя был посетитель, — сообщает он сквозь стиснутые зубы.

Я уже знаю, кто.

— Джейкоб, — говорю я.

— Джейкоб, — соглашается он.

Как бы я хотела не беспокоиться по этому поводу. Как бы хотела притвориться, что Джейка не существует.

Но не могу.

— Как он выглядел? — спрашиваю я.

— Нормально. Нетрезвый, но способный себя контролировать. Лучше, чем в прошлый раз. — Эммет не может сдержать злорадную ухмылку. В их последнюю встречу он прижимал Джейка к стене; честно говоря, довольно трудно достичь еще более жалкого положения.

— А чего он хотел?

— Как обычно — «Где моя жена? Мне нужно с ней поговорить», и тому подобное.

У меня кровь стынет в жилах.

— Ты ведь не сказал, что я уехала в Англию, правда?

Эммет закатывает глаза.

— Блядь, конечно, нет. За кого ты меня принимаешь?

Вздыхаю с облегчением.

— Спасибо.

— Всегда пожалуйста, Беллз. То, через что вы прошли, по меньшей мере... сложно, но это не оправдание всему, что он потом натворил. Ну а после бутылки этот чувак становится чертовски опасным.

Сказать нечего: Эммет много раз слышал все мои мысли по этому поводу. Он никак не может мне помочь.

— Когда ты делаешь такое лицо, мне хочется тебя обнять, Белларелла, — грустно улыбается Эммет.

— К сожалению, для Skype еще не разработали виртуальные руки.

Хихикаю и усмехаюсь.

— Спасибо, Эм. Думаю, мне пора — уже поздно. Скучаю по тебе.

— Я тоже по тебе скучаю, детка. Доброй ночи.

— Доброй ночи. — Я кликаю, завершая звонок.

Готовясь ко сну, пытаюсь отогнать меланхолию, которая грозит вот-вот накрыть. Не могу винить Джейка за его гнев — никогда не смогу. Я чищу зубы и переодеваюсь в ночную рубашку. Выглядываю из окна и смотрю вниз, на улицу. Она по-прежнему совершенно чужая: красные автобусы, черные такси; все новое, необычное и странное. Другой мир. Боюсь, сюда я не вписываюсь еще сильнее, чем в Форкс.

Пораженная внезапным приступом одиночества, я заставляю себя задернуть занавески и забраться в постель. Прошло всего несколько недель. Я еще не успела по-настоящему дать Англии шанс. Страна красива, увлекательна, она захватывает воображение. Но порой хочется поделиться впечатлениями. В такие моменты я скучаю по Джейку.

Вспоминаю слова Эммета об Эдварде. Получится ли у меня стать его другом? Я не могу не считать его привлекательным — это подтвержденный факт. Так какая же дружба вырастет на этой почве?

Погружаясь в сон, я мимолетно беспокоюсь, что увижу во сне Джейкоба и тенистую лесную сень Форкса, но вместо этого мысли наполняют ярко-зеленые глаза и блестящие бронзовые волосы. Этой ночью мне впервые снится Эдвард Каллен.

***

«Огромный опыт Грега в управлении небольшими командами и крупными проектами станет реальным преимуществом для отдела разработки компании «Коулман». Его маркетинговое образование — лучшее среди всех отобранных кандидатов. Уверен, он привнесет много свежих идей».

В американском офисе «Вольтури» мне не слишком нравилось печатать под диктовку. Деметрий обладал очень монотонным голосом — я изо всех сил старалась не уснуть на полуслове. Кроме того, предыдущий босс не отличался собранностью: порхал от абзаца к абзацу, заставляя отыскивать то один, то другой раздел и дополнять его, когда что-то вспоминал. Сплошная путаница и разочарование.

Диктовка Эдварда, само собой, лишена всех этих недостатков. Мой новый босс весьма конкретен, организован и прямолинеен. Честно говоря, это даже не имеет значения: с тем же успехом он может говорить загадками — и мне будет все равно, потому что самым привлекательным в работе является его голос. Проводя несколько часов в неделю за конспектированием фраз, произнесенных с красивым британским акцентом, ассистентка получает большое удовлетворение от работы. У Эдварда одновременно грубоватый и гладкий голос — словно сладкий мед, льющийся по острым камням.

В последние две недели во время диктовки все меньше и меньше проявляется слегка фальшивый «деловой» акцент, который Эдвард имитирует в разговорах с клиентами. Сейчас, думаю, я слышу практически чистый говор — длинные мягкие гласные, естественные и восхитительные. Я улыбаюсь: кажется, Эдвард постепенно расслабляется рядом со мной. Наслаждаюсь тем, как он произносит некоторые слова, а иногда использует совсем не те выражения, что я ожидаю. Затем вспоминаю разговор в пабе, и мне вдруг становится жарко в рабочей блузке.

«Во время оценки часто отмечается, что Грег отлично контролирует свою команду, но не испытывает необходимости вникать в каждую мелочь. Он верит…».

— Мне жаль, если это скучно.

Сзади доносится живой голос босса, пугая меня. Похоже, испуг очевиден: Эдвард тихо посмеивается и бормочет:

— Извини.

— Совсем не скучно, — быстро говорю я, отчаянно пытаясь вспомнить содержание. Обычно я просто печатаю на автопилоте и сосредотачиваюсь на звуках, представляя, что Эдвард произносит другие слова...

— Грег кажется хорошим кандидатом, — выдаю я в конце концов.

— Да, — соглашается Эдвард. — Можно определенно поставить галочки напротив большинства требований Коулмана.

Несколько минут мы болтаем о проекте. Кажется, Эдварду нравится обсуждать со мной детали. В этом нет нужды, но я наслаждаюсь его энтузиазмом. К тому же, довольно интересно узнавать о соискателях, которых мы рассматриваем. В разговоре с Эдвардом я предпочитаю придерживаться рабочих тем. Это безопасно, легко, и мне не нужно много говорить. Беседа приближается к естественному завершению, но Эдвард немного колеблется, и я чувствую, что он еще не все сказал.

— Ну, я тебе кое-что принес.

Он лезет в карман и протягивает мне флаер.

— На выставку Дали, о которой я рассказывал на прошлой неделе. С обратной стороны маленькая карта. Я подумал, тебе пригодится, поскольку ты новичок в городе. — Он переворачивает бумажку в моих руках, и наши пальцы соприкасаются.

— Ух ты, спасибо, Эдвард. Обязательно схожу, — улыбаюсь я.

Он нерешительно мнется, а на лице появляется самое нервное выражение из всех, что я видела. Эдварда хочется обнять.

Он откашливается.

— Вообще-то, я тоже приду туда в воскресенье, — говорит он, переступая с ноги на ногу. — Знаю, мы решили не общаться вне работы, и меня все устраивает. Но я подумал, что ты, возможно, не захочешь идти одна, и не знал, есть ли у тебя кто-то еще. В смысле, может, и есть — откуда же мне знать? Но я просто хотел предложить. Ну, знаешь, на всякий случай.

Эдвард перестает бессвязно бормотать и пристально смотрит на меня. Его яркие глаза одновременно нервные и раздраженные, но в очаровательном смысле: он как будто раздражен тем, что нервничает.

Если честно, мне не с кем пойти, а в одиночестве идти не хочется. Но при мысли о том, что рядом окажется Эдвард, живот скручивает от волнения.

Приняв молчание за отказ, Эдвард тихо вздыхает и говорит:

— Слушай, я приду около одиннадцати. Если захочешь встретиться и посмотреть вдвоем, пересечемся у входа. Если ты там не появишься, то никаких проблем.

— Я появлюсь.

Слова самовольно слетают с губ — не успеваю подумать. Увидев, как загораются глаза Эдварда, понимаю, что поступила правильно. Это всего лишь выставка. Он просто мой коллега. Ничего. Особенного.

— Отлично! — ухмыляется Эдвард. — Тогда увидимся там.

Он возвращается в свой кабинет, а я гадаю, на что сейчас подписалась.

***

В десять утра воскресенья я в панике стою перед шкафом, сомневаясь в собственном здравомыслии. Что, черт подери, надеть, когда идешь не на свидание, не на встречу с другом, а на исключительно профессиональное посещение художественной выставки вместе с боссом?

— Ясно, что не гребаный сарафан, — раздраженно бормочу себе под нос, швыряя отвергнутую цветастую вещицу на кровать. Слишком неофициально. Да и дождь все еще идет.

После еще пятнадцати минут раздумий я, наконец, останавливаюсь на своих наиболее элегантных узких джинсах, синем топе и длинном черном кардигане. Наношу немного пудры, тушь и блеск для губ, но проявляю осторожность, чтобы не накраситься ярче, чем в будни на работу. Размышляю, не оставить ли волосы распущенными, но в итоге выбираю стильный и профессиональный образ и стягиваю пряди в пучок на затылке. Последний взгляд в зеркало — и я выскакиваю за дверь, уверенная, что наверняка опоздаю.

После выхода из подземки мне открывается отличный вид на Темзу. Она великолепна даже под пасмурным небом и моросью. Река — своего рода центр Лондона; ею определяется каждое географическое положение. В моих мыслях это всегда порождало фантазии на исторические и романтические темы. Я иду вдоль воды, наблюдая за группами туристов, путешествующих в красных автобусах без крыши или стоящих в очереди на речные круизы. Тауэрский мост поднят; я с восторгом смотрю, как под ним проплывает лодка. Так красиво, так похоже на Средневековье, что на ум невольно приходят короли, изменники и принцессы, запертые в высоких башнях.

Взглянув на часы, я поскорее выхожу на набережную. Она наполнена туристами: дождь ничуть их не беспокоит. Я миную множество кафе и уличных артистов. Приближаюсь к основанию «Лондонского глаза» и останавливаюсь, чтобы посмотреть вверх. Должно быть, в ясный день вид с вершины этого гигантского колеса обозрения просто захватывающий.

— Довольно круто, не так ли? — произносит голос у самого уха. Не просто какой-то голос, а мед и камни: грубоватый, гладкий и восхитительный.

Я поворачиваюсь, чтобы поприветствовать Эдварда, но его внешний вид застает меня врасплох. В костюме он казался ошеломляющим. Повседневная одежда творит по-настоящему пугающие вещи с моим телом. Эдвард надел темно-синие джинсы Levis, черные конверсы и изумрудно-зеленую рубашку поло, оставив расстегнутыми две верхние пуговицы. Я первые смотрю на его грудь и чувствую необъяснимое желание наклониться и лизнуть кожу. Эдвард сменил серое шерстяное пальто на черный свитер на молнии, небрежно набросив его на плечи. Волосы еще более взъерошены, чем обычно; полагаю, в будни он все же пытается их пригладить, даже если ему это не удается.

Эдвард ухмыляется, и я понимаю, что он снова поймал мой пристальный взгляд. «Господи, неудивительно, что парень решил, будто я отвечу на поцелуй взаимностью!»

— Привет. Все хорошо? — здоровается он.

— Привет. Я думала, мы встретимся на выставке?

— Так мы совсем рядом, — он указывает на здание позади нас, и я чувствую себя идиоткой. — Я ждал снаружи и заметил тебя.

— О, здорово. — Почему я настолько социально неловкая?

Спрашиваю, решив сменить тему:

— Каков вид сверху? — и киваю на вращающиеся над головами стеклянные капсулы.

Эдвард смущенно смотрит себе под ноги.

— Вообще-то, не знаю.

— Ты живешь здесь и никогда не посещал «Лондонский глаз»? Как так вышло?

— Ну, вроде как боюсь, — бормочет он. — У меня не очень хорошие отношения с высотой.

Эдвард краснеет — впервые с момента нашего знакомства, и я чувствую это всем своим существом. Дерзкий Эдвард горяч, а смущенный, ранимый Эдвард — опасен...

Странно, что столь уверенный в себе человек может испытывать страх перед тем, что, по сути, является большим колесом обозрения, но я нахожу это раздражающе очаровательным.

— Может, однажды попробуешь? — ухмыляюсь я.

Эдвард пожимает плечами и усмехается.

— Ну, я живу здесь уже почти десять лет, но этого пока не произошло. Впрочем, никогда не говори никогда!

Желая, по-видимому, сменить тему разговора, он жестом указывает на здание и говорит:

— Ну что, пойдем?

Я киваю, и Эдвард начинает пробираться ко входу через толпу неторопливых туристов. Когда мы подходим к кассе, он настаивает на покупке обоих билетов. Мне немного неловко — разве так поступают не на свиданиях? Но Эдвард упорствует: говорит, что я должна рассматривать это как бонус от компании, поэтому я уступаю. Но не упускаю из виду легкую улыбку на его губах.

Это не огромная картинная галерея — просто небольшая выставка, но она очаровывает меня. Я сразу замечаю много знакомых произведений Дали.

— Это фантастика, Эдвард, — восхищаюсь я. Он ухмыляется в ответ.

Мы начинаем переходить от картины к картине. Вокруг тихо. По залу слоняются несколько человек, так что мы не можем громко разговаривать. Но Эдвард понемногу рассказывает мне о каждой из работ. Чтобы сохранять тишину, ему приходится говорить негромко и близко к моему уху, а я изо всех сил стараюсь подавить дрожь, которую вызывают его голос и близость.

— Она всегда казалась мне самой страшной, — говорю я, когда мы останавливаемся перед «Сном». Оригинал картины с изображением искаженной спящей головы, поддерживаемой костылями, теперь навсегда врежется в память.

— Да, жутковато, — соглашается Эдвард, — но мне она вроде как нравится. Пугающе, но в то же время так символично. Очевидно, речь идет о фрейдистских идеях, касающихся сновидений и того, насколько мы уязвимы, когда находимся в бессознательном состоянии.

Я чувствую, как он быстро переводит взгляд с картины на мое лицо и обратно.

— И это действительно так, верно? Какие бы барьеры мы не воздвигли в сознательной жизни, под ними мы обнажены, уязвимы, и опираемся на самые тонкие и хрупкие костыли.

Я поднимаю глаза на Эдварда в то самое мгновение, когда он смотрит на меня, и мы на секунду встречаемся взглядами.

— И можем упасть в любой момент, — почти шепчу я.

— Именно, — отвечает он. Затем прочищает горло и отводит глаза.

Когда мы добираемся до самого известного произведения Дали — «Постоянство памяти», — я испытываю воодушевление.

— Тебе она нравится? — догадывается Эдвард.

— Да, — отвечаю я. — Знаю, это совсем не оригинально, ведь эта работа — самая знаменитая, но я думаю, что картина стала таковой не без причины. И люблю ее.

Он снова смотрит на меня. Мне становится неловко под пристальным взглядом. Чувствую, как румянец растекается по лицу, и мысленно умоляю краску отступить.

— Я тоже ее люблю, — признается Эдвард. — Мне нравятся мягкие часы. Время действительно весьма изменчиво: Дали отлично передал идею. Оно приходит и уходит. Порой растягивается бесконечно, а иногда слишком быстро проносится мимо. В мире науки время — измеряемая величина, но для нас ни одна минута не сравнится с предыдущей.

Эдвард удивляет меня. Не только тем, насколько он на самом деле творческий и глубокий человек, но и тем, до какой степени его мнение о картинах похоже на мое. К сожалению, чем больше общего я нахожу в нас двоих, тем сильнее хочу сбежать. По крайней мере, этого хочет разум. А ноги жаждут остаться рядом с Эдвардом до тех пор, пока он позволит.

— Согласна, — наконец говорю я.

Мы продолжаем осматривать картины. Мысли Эдварда с поразительной регулярностью отражают мои. Когда мы заканчиваем, снаружи льет как из ведра. Эдвард раскрывает над нами зонтик, и мы идем по набережной.

— Спасибо, Эдвард, — благодарю я. — Было здорово. Я очень рада, что пришла сюда не одна.

— Мне это в радость, Белла, — отвечает он. — У тебя есть планы на остаток дня?

Он застает меня врасплох; я не настолько хитра, чтобы с ходу что-то придумать.

Пока я колеблюсь, Эдвард торопливо продолжает:

— Просто я вроде как голоден. Если ты тоже, думаю, мы можем перекусить? В пабе подают кое-что вкусное в дополнение к восхитительным коктейлям Гаррета.

«Успокойся, Свон, это не свидание». Но означает ли это, что мы друзья? Моя решимость следовать правилам довольно быстро ускользает. Ладно, просто обед, ничего страшного.

— Хорошо, — говорю я.

***

К четырем часам дня мы все еще сидим в пабе и непринужденно болтаем. Начинаю думать, что дружба с этим человеком практически неизбежна. Вопреки первому впечатлению об Эдварде Каллене, у нас гораздо больше общего, чем я хочу признавать. Мы провели последние несколько часов за обсуждением любимых книг и музыки; я поражена сходством наших вкусов. Полагаю, Эдварда это тоже удивляет.

— Мне правда пора идти, — говорю я. Хочу уйти до того, как день превратится в вечер, а выпивка в Equius сменится более крепкой.

— Хорошо, — отвечает Эдвард, и мы выходим на улицу. Он снова раскрывает над нами зонтик, но, кажется, держится на большем расстоянии, чем раньше. Вероятно, просто вспомнил, как мы в прошлый раз вместе шли по этой улице.

Когда мы снова добираемся до моей квартиры, сердцебиение ускоряется — то ли от страха, то ли от волнения. А может, от того и другого сразу: в голову приходит прощание у этой же двери. Эдвард, похоже, усвоил урок. Или, по крайней мере, в этот раз он немного лучше осознает ситуацию: между нами сохраняется дистанция в несколько футов, и никто не тянется за поцелуем в щеку.

— Что ж... спасибо за отличный день, Белла, — говорит Эдвард, изучая мое лицо.

— Тебе спасибо. Было очень весело. Увидимся в понедельник?

— Да. До встречи. — Он поворачивается, чтобы уйти.

Не задумываясь, выпаливаю его имя. Эдвард оборачивается и выжидательно смотрит на меня.

— Эдвард, — повторяю я, пытаясь подобрать слова и подавить врожденную неловкость. — Я сожалею о том, что произошло раньше.

Он молча недоумевает.

— Об отказе дружить с тобой. Это было поспешно и несколько грубо, — объясняю я.

— Вот как?

Стараюсь не реагировать на сияющую в его взгляде надежду.

— Да. Думаю, у нас получится. Вероятно, мы даже должны попробовать. Стать друзьями, я имею в виду.

Эдвард одаривает меня своей фирменной усмешкой, которая медленно превращается в счастливую, захватывающую дух улыбку.

— Белла, — говорит он. — Я думаю, мы уже дружим.

Следующая глава

Предыдущая глава