Глава 8.1. Разысканный

Самое прекрасное, что мы можем испытать – это ощущение тайны. Она источник всякого подлинного искусства и науки. Тот, кто никогда не испытал этого чувства, кто не умеет остановиться и задуматься, охваченный робким восторгом, тот подобен мертвецу, и глаза его закрыты.

Альберт Эйнштейн

Изабелла

Никогда не имело значения, сколько раз его глаза впитывали формы ее человеческого тела. Этого всегда было недостаточно, и всегда будет недостаточно. Мысленно он поимел ее всеми вообразимыми способами, и вот теперь пришло время поиметь ее еще раз, хотя на этот раз это определенно будет гранд-финал. Пришло время доказать ей раз и навсегда, что именно он все контролирует; не она. Он тщательно закладывал границы их отношений с самого начала, а она была той, кто постоянно пересекал их, претендуя на то, на что претендовать не имела права. Он устал от ее наглости, ее полного пренебрежения к нему и его правилам. Это был его дом, а не ее.

Он пытался контролировать свой темперамент на протяжении многих недель, но недавно она оборвала последнюю нить, связывавшую его с якорем самоконтроля, когда он застал ее шныряющей по его кабинету. Это было его священное место, одно место, где ей быть не разрешалось, и она посмела войти туда. Это было непростительно. Хотя она знала о его жизни, у него все еще были свои тайны, подробности, о которых ей просто знать было не нужно. Ни сейчас, ни когда-либо еще.

Это был такой позор, что теперь этому придет конец. И, тем не менее, он не мог заставить себя пожалеть о том, что решил сделать. Любое другое живое существо, возможно, посчитало бы это пустой тратой, но не он, поскольку знал, что ничто в ней не будет растрачено попусту.

Было действительно что-то завораживающее в ней сейчас, что-то, что его разум не заметил в прошлом. Желтоватый оттенок кожи изысканно контрастировал с блеском ее темных волос, которые напоминали ему шелк, когда были разметаны по его белым шелковым простыням, подобно темному солнцу, обрамляющему ее лицо.

Она стояла перед ним, повернувшись спиной, не подозревая о том, что багровые глаза смотрят на нее, не зная о приближающейся опасности. Она стояла там как невинная лань, не подозревая о присутствии хищника.

Хищник закрыл глаза и нетерпеливо вдохнул запах. Он мог попробовать ее в неподвижном воздухе – ее шампунь, ее кожу, ее тело. Все сошлось вместе в идеальном аромате, олицетворяющем прекрасную женщину, которую он держал рядом с собой последние два года. Два года – довольно долгий срок, чтобы усыпить ее инстинкт самосохранения иллюзией безопасности, достаточно долгий, чтобы заставить ее поверить, что она знает обо всем, на что он способен.

Если бы он снял еще один слой со своей истинной сущности и раскрыл бы себя еще больше, она убежала бы и поступила бы мудро. В некотором смысле он был благодарен, что она осталась, несмотря на все знания, которыми обладала. Холодная мраморная поверхность его кожи больше не заставляла ее съеживаться, но вызывала дрожь похоти в ее теле, где бы он ни прикоснулся к ней, а тьма его глаз будила возбуждение, а не страх.

Он затвердел, наблюдая, как она покачивает бедрами на кухне, стоя спиной к нему и тихо напевая, готовя себе ужин, не ожидая того, что произойдет с ней в ближайшем будущем. Он бесшумно передвинулся, в груди инстинктивно закололо от ощущения руки, скользящей по его возбуждению. Он считал, что должен взять ее еще один раз. Ведь поэтому она здесь, разве нет?

Он поимеет ее еще один раз, прежде чем все закончится. Стремление к теплу ее потаенных глубин и запаху не покинуло его тело до сих пор, несмотря на то, что они были вместе много раз в прошлом. Она будет готова для него, как и всегда.

Он тихо встал позади нее, положив руки на ее бедра, радуясь видимой дрожи, что пронеслась по ее позвоночнику от его легкого прикосновения, и запахом ее возбуждения, взорвавшемся в воздухе вокруг нее. Ее бедра замерли, и она изогнула шею в сторону, позволяя его холодным губам ласкать ее безумно горячую кожу. Он боролся со стоном, когда она прижалась к нему, его каменно-холодное возбуждение прижалось к ней в неистовой потребности. Он хотел воспользоваться своим временем, насладиться ею в этот последний раз, и он ощутил приступ, как он догадывался, вины за то, что он собирался сделать, но он затолкал это в потаенные закрома своего разума.

Они оба наслаждались этой игрой, и он был благодарен, что она позволила некоторым из его хищных инстинктов вырываться наружу. Она была извращенной, и он знал, как сильно она наслаждалась опасностью, когда находилась рядом с ним, зная, как он жаждал ее. Ей нравилось быть его добычей.

«Наконец-то», – подумал он. Он возьмет ее так, как всегда желал. Ничего в нем не препятствовало сделать то, чего он хотел – не в этот раз. Эта маленькая девочка балансировала на грани жизни и смерти достаточно долго, и хотя он знал, как сильно она наслаждалась этим, на этот раз он докажет ей, насколько опасным был ее флирт.

Он исследовал контуры ее тела, сжимая ее мягкую грудь, прежде чем продолжил, опускаясь к ее плечам и наконец-то обхватывая ее щеки. Голова женщины откинулась назад на его плечо, когда она подалась к нему, не зная, что это был последний раз, когда она отдаст себя ему, и что делая это, она подписывает себе смертный приговор.

– О, ебать, – прошептала она кротко, когда он схватил ее за шею и позволил своему языку скользить по теплой и гладкой поверхности ее кожи.

Ебать. Слово, которое всегда звучало странно непристойно для него. Конечно, это было тем, что он делал с ней, даже если и предпочитал использовать другие слова. Брать, заполучать, насиловать…

Слово «ебать» же всегда казалось таким грубым, юным, жалким и наивным. Это было не то слово, которое используют леди; оно было слишком разговорным и, казалось, почти предполагало своего рода участие с ее стороны. Прямо сейчас это слово заставило его рассмеяться, потому что сегодняшним вечером он попользуется ею в свое удовольствие.

– Я собираюсь взять тебя, – прошептал он ей на ухо, когда схватил подол жалкой футболки, в которую она была одета, ее теплые глубины все еще были обнажены после их предыдущего свидания. Он чувствовал запах возбуждения между ее бедер и глубоко вдохнул этот сладкий опьяняющий аромат, скользя пальцами под футболку, нежно и быстро обхватывая ее грудь. Звук рвущейся ткани эхом отразился от ровных стен кухни, когда единственная ее одежда упала к ногам, оставляя ее совершенно обнаженной и уязвимой для него.

– Да… – простонала она.

– Я собираюсь сделать это ради себя; только для удовлетворения собственных нужд.

– Пожалуйста, – ответила она, ее разум реагировал на его голос так же, как ее тело реагировало на грубые прикосновения его рук. – Мне нравится это… – прошептала она, как будто хотела подбодрить его.

Ее ответ заставил его улыбнуться.

– Мне это не важно, cara. (ПП: итал. «дорогуша».)

Она захныкала, услышав его родную итальянскую речь. Левой рукой он быстро расстегнул кнопку и молнию своих штанов, торопливо их стягивая, наконец-то освобождаясь от оков угольно-черных брюк.

Он быстро двигался, нуждаясь в немедленном освобождении. Он склонил голову к ее уху и прошептал слова на итальянском, которые, как он знал, сведут ее с ума.

– Ti piace il mio cazzo? Ti piace sentirlo dentro di tua fica? – Эти слова произвели желаемый эффект, ее тело мгновенно сжалось вокруг него в оргазме, и он последовал сразу же за ней. Он развернул ее и потянулся за ее спину, обмакнул палец в кастрюлю и, поднеся к ее губам теперь уже остывшую еду, обмазал их красным томатным соусом. Он застонал, когда она слизывала его с губ, заводясь еще больше от вида того, как она это делает. (ПП: итал. «Нравится мой член? Нравится ощущать его в своей киске?»)

Он отбросил штаны прочь и поднял ее так, чтобы она обхватила его ногами за талию, его пальцы задержались на точке ее пульса, который еще дико трепетал после пережитого несколькими минутами ранее оргазма. Он оставил поцелуй на этом местечке, прежде чем отстраниться и посмотреть на нее.

– Почему ты всегда так злишь меня? – Он поцеловал ее, прежде чем она смогла ответить, выключая духовку и унося ее прочь одним быстрым движением, быстро перенося их из кухни в его спальню. – Почему ты всегда сводишь меня с ума?

Он поцеловал ее в шею, вдыхая ее запах и с трудом сглатывая. Она пахла так восхитительно. Это был такой позор.

Изабелла выронила из рук книгу и громко простонала, скользнув пальцами по разгоряченной из-за мыслей о сильных руках и медных волосах коже, которые штурмовали ее разум. В ее фантазии они были на его кухне, его рельефное тело прижимало ее к плите из нержавеющей стали. Он напал на ее шею своими губами, сдвинул ворот ее блузки вниз по плечу, прочь с его пути, покусывая бретельку лифчика зубами.

Он опустил ее на кровать, раздвинул ноги и глядел на то, что она предлагала. Он облизнул губы от открывшегося перед ним вида и погрузился в нее, прежде чем смог подумать дважды, опьяненный сладким нектаром, которого так жаждал. Он знал, что это сводит ее с ума; он мог слышать это в ее мыслях и читать в реакциях ее тела. Он быстро довел ее до кульминации, решив дать ей в последний раз насладиться, прежде чем отпустить свою обычно хорошо контролируемую сдержанность и войти в нее с дикой энергией, как он желал.

– Ты любишь меня. – Простонала она, с отчаянной надеждой цепляясь за то, о чем мечтала: что однажды он почувствует то же к ней. Он быстро покачал головой, сосредоточившись на ощущении ее тугого влагалища.

Изабелла закрыла глаза и вздохнула, потерявшись в своей фантазии. Ее пальцы спустились в ложбинку между грудей, скользя вниз и вверх, пока она представляла, как он закидывает ее ногу себе на бедро, открывая ее для своей твердой плоти так, что она могла чувствовать, как он прижимается к ней. Ее рука спустилась вниз по животу, выводя нежные круги вокруг пупка, вызывая мурашки по всему телу от этого ощущения.

– Нет. Я чувствую привязанность к тебе, tesoro. (ПП: итал. «сокровище».) Но я не люблю тебя. Не могу. – Она улыбнулась, испугавшись его отказа, и сжала мышцы вокруг него. Это чувствовалось как глубокий массаж, жесткий, но приятный. Она откинула голову назад, охваченная ощущением его движений внутри нее, и он не мог больше противостоять этому. Он обхватил ее тонкую шею своей рукой, все еще двигаясь в ней, потирая ее пульс подушечкой большого пальца. Ее шея была такой тонкой, такой хрупкой, и он понял, что может сломать ее надвое, если решит сделать это. Это, возможно, было бы наилегчайшим вариантом, но он осознал, что не может заставить себя покончить с этим так быстро, предпочитая растянуть пытку и чувствовать ее вокруг себя так долго, как это возможно. Ее сердцебиение ответило на его жест, ее реакция «беги или сражайся» мгновенно взбрыкнулась. Он не любил ее, но она была особенной для него, и поэтому он понял, что желает быть милостивым к ней, дать ей последний раз испытать удовольствие, прежде чем сделает то, что, как он знал, должен сделать.

Он сжал ее горло крепче, наслаждаясь непроизвольными ответами ее тела и с восхищением наблюдая, как румянец с ее щек перемещается на грудь. Ее тело завелось, несмотря на интенсивный трах. Мышцы сжались вокруг него невероятно сильно, пока она вдруг не замерла от неожиданного оргазма, и он воспользовался этой возможностью, чтобы посмотреть на нее. Он крепко массировал ее горло своей ладонью и пальцами, сжимая и разжимая их во время ее кульминации. Он чувствовал, как его собственная кульминация приближается, и твердо сжимал ее горло, ослепленный чистым удовольствием извергающегося из него освобождения. Он едва слышал задушенные звуки, исходившие из ее горла, и все увеличивал давление, зная, что ему нужно покончить с этим и избавить ее от ужасной действительности – от знания того, кем он на самом деле являлся. Звуки прекратились неожиданно, ее тело потеряло сознание от недостатка кислорода, хотя ему нравилось думать, что это было вызвано силой оргазма, которым он просто сокрушил ее тело. Он бросил на нее последний взгляд, отводя ей место в своей безвременной памяти, прежде чем глаза упали на ее горло. Жизнь медленно покидала ее. Он закричал от желания и ярости, прежде чем упасть и впиться зубами в ее горло, и наконец-то, с благодарностью осушить ее до дна.

Она выгнула спину, кончики пальцев скользнули под пояс штанов для йоги, другая рука мягко потирала правую грудь, сосок которой сморщился в ответ почти сразу же. Она чувствовала его пальцы на себе, настойчивые, нуждающиеся, желающие поглотить ее. Она закусила губу и снова застонала.

– Эдвард…

Изабелла резко приняла вертикальное положение. Звук его имени, слетевший с губ, вытащил ее из глубин похоти и фантазии, вызванной, вероятно, вином. Она быстро покачала головой, пытаясь очистить мысли, и протянула руку, чтобы поднять книгу, которую читала и которую уронила на пол. Она почти прорычала, когда ее глаза упали на обложку, а руки в отчаянии застучали по твердой обложке.

– Penumbra Эдварда Каллена. Дерьмо. – Она откинулась на своем диване, раздраженная и сексуально неудовлетворенная. Господи Боже, эта книга была горячей. Она никогда не читала ни одну из его работ, но предложение Розали Сету прочесть весь каталог книг Каллена зажег и ее собственный интерес, и она заехала в свой любимый книжный магазин по пути домой от него, все еще злая как черт, но тем не менее заинтригованная. (ПП: «Penumbra» с лат. переводится как «полутень, полумрак».)

Вот как она оказалась лежащей на своем диване с полупустой бутылкой вина на кофейном столике, почти прикасаясь к себе из-за фантазии, включающей одного из ее клиентов.

– БЛЯДЬ! – Изабелла подскочила со своего места на диване, вино мгновенно ударило ей в голову. – О, черт, черт, черт. – Она схватила вино со столика и сердито направилась на кухню, со стуком поставив его на стол и глядя на него. Очевидно, она вляпалась в серьезные неприятности, фантазируя об одном из своих самых крупных клиентов.

Она начала выливать оставшуюся часть бутылки в раковину, прежде чем остановилась и внимательнее изучила ее. Она почти мастурбировала, думая об одном из своих клиентов… может быть, лучше было бы утопиться в своих горестях и полном унижении. Она быстро приняла решение, долила в свой бокал вина и вернулась в гостиную, выбирая плейлист на iPod и включая его на полную громкость. Она улыбнулась себе, когда зазвучала песня Мэнди Мур, ведь этот альбом был среди многих ее запретных удовольствий, и она любила его, поскольку вся его аура на самом деле отражала то, что она думала о себе.

Такая тихая и сдержанная, хорошая во всех отношения девочка, вроде самой Мэнди Мур, но в конечном итоге – тигрица, которую разозлили и загнали в угол.

Она взяла бокал и начала танцевать по гостиной, громко подпевая.

– Я слышала, как ты сказал,

Что мы так похожи,

Что ж, ты снова ошибся.

Я бы никогда не сделала того,

Что ты сделал со мной.

Я буду в порядке,

И со временем ты превратишься

В то ничтожество,

Которым являешься на самом деле.

Она плюхнулась на диван, подтянула колени в позу лотоса и задумалась. Единственная основательная причина, которую она могла придумать, почему она только что фантазировала об Эдварде Каллене, состояла в том, что он пробрался ей под кожу. Не то чтобы она хотела иметь «секса и детишек» с ним, как грубо выразилась Розали, однако она не могла отрицать, что притяжение между ними существовало. Он не был в ее вкусе. Он был слишком красив и слишком уверен, и она знала наверняка, что парень вроде него будет каждый божий день бороться за то, чтобы оказаться в центре внимания, что будет вызывать у нее только раздражение и ярость.

Ей это было не нужно. Не то чтобы она наслаждалась пребыванием в центре внимания, но он предпочитала быть с кем-то удобным, кто был ее полной противоположностью, кто приземлял ее. Мужчины вроде Эдварда Каллена были совсем другими. Они ссорятся с вами каждый день по делу и без. Незначительные вещи – типа того, кто стащил пульт или какого цвета должен быть хозяйственный шкаф – могут вылиться в ссору масштаба мировой войны или чего-то столь же катастрофического.

Поэтому нет, это не было настоящим притяжением к нему. Скорее, притягивал вызов, который он олицетворял. И, конечно же, он выглядел прекрасно, так что, вероятно, это поспособствовало пробуждению ее тихо дремавшего либидо. Господи, как много времени прошло с тех пор, как она занималась сексом? Она быстро посчитала месяцы, поняв, что прошло где-то два года с тех пор, как у нее был любовник.

Смешно. Секс был отложен в долгий ящик, когда ее карьера начала набирать обороты, и месяцы постепенно превратились в годы, и прежде, чем она поняла, девушка начала придерживаться целибата, как тибетский монах. И не то чтобы она возражала. Секс и мужчины только все усложняют, а сложности были последним, в чем она нуждалась в данный момент. У нее их уже и так было достаточно.

А конкретно – звезда ее последней сексуальной фантазии. Сложности даже не совсем подходящее слово. Тернисто. Трудно. Невозможно. У Изабеллы было ощущение, что никакие тезаурусы этого мира не смогут подобрать достаточно точное описание для Эдварда Каллена.

Она читала свои заметки снова и снова и изучала его предысторию. Он был так пылок по отношению ко многим вещам, но она обнаружила, что он лишен любого намека на страсть, которой, как она ошибочно полагала, он обладал. Она могла видеть одолевающие его сомнения, когда его спрашивали, совершил ли он убийство или нет. Почему он продолжал настаивать, что совершил? В этом мире было правильное и неправильное: виновен или не виновен, черное или белое. Не было никаких серых оттенков; по крайней мере, не в этом мире. Да или нет. Почему же он не видел этого? Мудрая Опра Уинфри однажды произнесла фразу «Сомнениям нет места» в эпизоде, который Изабелле удалось посмотреть в один из ее редких больничных дней. Конечно, Опра тогда говорила о какой-то излишне дорогой покупке во время похода по магазинам, а не о работе адвоката по уголовным преступлениям, но это было несущественным. Изабелла приняла это близко к сердцу и продолжала использовать эту фразу в своей повседневной жизни. Если были какие-то сомнения, это значило «не осуждай», легко и просто.

Так почему Эдвард был так уверен, что он заслуживает смерти за то, что совершил, за то, в чем даже не был точно уверен? Этот факт сам по себе приводил ее в бешенство.

И то, как он просто, казалось бы, сдался, не желая даже делать то, что необходимо, дабы сражаться за свою честь, за свою жизнь… это заставляло ее кровь закипать. Она верила в человеческую расу… именно поэтому она и стала адвокатом по уголовным преступлениям, в конце концов. Даже те, кого с большей натяжкой можно было назвать невинными душами, заслуживали второй шанс, и именно поэтому она решила стать адвокатом, а не прокурором. Она была бойцом сама по себе, всегда была, и поняла, что у нее было немного терпения к тем людям, которые не хотели сражаться за себя.

Она знала, что где-то глубоко в Эдварде жила боль, которая простиралась далеко за пределы смерти Тани. Она могла видеть это в его глазах, когда он даже не понимал, что она наблюдает за ним, и она слышала кое-какие обрывки о его прошлом из его разнообразных разговоров с другими людьми. Она знала, что его усыновили и что он потерял своих биологических родителей в юном возрасте. Может быть, это как-то было связано с тем, как он смотрел на жизнь, почему он был таким, каким был.

Она не могла представить, что потеряла бы своих родителей в таком так рано. Конечно, она уже потеряла одного, но она была старше, когда это произошло. И тем не менее потеря была глубокая, и она все еще чувствовала ее воздействие даже двенадцать лет спустя. Потеря матери была одним из самых тяжелых опытов, что она пережила, особенно учитывая, как близки они были. Мама была ее лучшим другом и центром ее мира, и смотреть, как мать уступает раку, не в силах сделать ничего, чтобы помочь ей, практически разрушило ее. Ее мать всегда была свободной душой, никогда не желала оставаться привязанной к одному месту слишком долго, а отец Изабеллы просто следовал за матерью по всей стране, как щенок. Это было мило временами – видеть слабость ее отца перед матерью, но последствия этой всепоглощающей любви сказывались на ней. Отец так и не оправился после этой потери, и Изабелла слишком ясно осознавала, какой разрушительной силой обладала любовь, как она могла уничтожить чей-то дух… забрать все хорошее и превратить в плохое.

Она сама шла по тонкой грани, отчаянно желая той любви, что разделяли Чарли и Рене, но боясь той цены, которую будет вынуждено заплатить ее сердце. Именно по этой причине она никогда в действительности не давала своему сердцу свободы, не в полной мере. Она отдавала нескольким мужчинам-счастливчикам его кусочки, крошечные кусочки, чтобы держать их удовлетворенными, но точно знала, что все ее сердце было в целости и сохранности и не подвергалось неминуемой опасности быть полностью поглощенным.

Она поняла, что Эдвард Каллен был таким же, держал свою защиту, чтобы сохранить в безопасности свое сердце, чтобы никто и никогда не смог причинить ему боль. У нее с ним было больше общего, чем он даже осознавал, и она видела это в его глазах, когда он думал, что его худший страх, потеря любви всей жизни, осуществился. Если бы только он мог познакомиться с Чарли... он бы увидел, насколько легко он в действительности отделался, и на что это похоже на самом деле… потерять любовь всей своей жизни. Он бы увидел, что значит любить кого-то так сильно, что независимо от того, какую защиту ты возвел, они сокрушат ее подобно разрушительному шару. Изабелла считала, что Таня довольно близко подобралась к тому, чтобы стать его разрушительным шаром, но он выдержал и оправился уже неделю спустя. Верный признак того, что она им не была.

Она не собиралась говорить ему этого, разве что он действительно виновен в убийстве. Она не собиралась ставить под вопрос его любовь к Тане, или даже невероятно высокий постамент, на который он поставил ее в своей голове.

Она тяжело вздохнула, допивая остатки своего вина и ставя пустой бокал на столик. Безусловно, должен был быть способ сломать его. Даже если она будет вынуждена опуститься до скрытных – а иногда и несколько коварных – методов, она использует любую тактику, которая сработает. Она должна убедить его в невиновности. Вдруг ее осенило, что есть один человек, который может ей помочь.

Элис.