Все дикие лошади: Глава 25
Комната была точно такой же, какой я видел ее в последний раз.
Стены все еще раскрашены красивыми голубыми облаками. Я помню, как однажды заглянув домой в полдень, нашел Марию с губкой, рисующую эти облака. Она улыбнулась мне, у нее на щеке оказались пятна белой краски.
Кровать Бена была аккуратно застелена ярко-вишневым пледом, на краю кровати лежало сложенным темно-синее одеяло. Старая деревянная игрушка стояла так и нераспечатанная в пыльной упаковке у изножья кровати.
Ящики комода сделаны из темно-красного дерева, ручки потемнели от времени. Эта мебель раньше принадлежала мне, когда я был маленьким. Мама хранила ее на чердаке, а в один прекрасный день Мария нашла ее, когда что-то там искала. Она восстановила ее, и та стала даже лучше, чем была. Я провел пальцем по месту, где вырезал свое имя, когда мне было двенадцать. Тогда я нашел старый швейцарский армейский нож в конюшне и тайком утащил его к себе в комнату.
Мой папа хорошенько меня отругал, когда узнал, что я взял тот нож.
Чувствовал руку Беллы в своей ладони, и она нежно сжала мои пальцы, когда мой взгляд упал на фотографии в красочных фоторамках на комоде. Воздух покинул мои легкие, когда увидел фотографию Бена в его высоком стульчике и с лицом, измазанным спагетти, ему тогда не было и года. Еще одна деревянная рамка, где Бен рядом со мной. Он был всего лишь малыш и сидел на спине Незабудки. Она терпеливо стояла, даже когда Бен схватил ее за гриву и потянул так сильно, как мог.
Фото, где Бен стоит в костюме для Хэллоуина, и его глаза полны озорства. Он одет как шериф. В его руках игрушечный пистолет, а его маленькие губки сложены так, будто он только что сказал «пух», имитируя выстрел.
Я вспомнил, как играл с ним, подняв вверх руки:
- Не стреляй! Я сдаюсь.
- Ты попался.
- Ты посадишь меня в тюрьму, Шериф?
Он кивнул.
- Угу. Я закрою тебя.
- Зачем? Я должен знать, что я сделал неправильно.
- Мама сказала, что ты не съел весь свой обед.
- Дай мне хоть слово сказать твоей маме.
Белла сделала шаг вперед, и я посмотрел на нее, когда она стала разглядывать фотографии.
- Он красивый, Эдвард, - ее голос перешел почти на шепот, но это звучало громко в чрезмерно тихой комнате.
- Он был таким. - Боль в груди жгла все сильнее, спускаясь вниз по моему животу.
Белла посмотрела на мое лицо, ее взгляд искал мои глаза.
- Он и сейчас такой.
Свободную руку я поднял к своему лицу и потер щеки и подбородок, пытаясь восстановить над собой контроль. Почувствовал резкое покалывание в уголках глаз. Ладонь Беллы выпала из моей ладони, и я почувствовал, что ее руки обвили мою талию.
- Все в порядке, Эдвард. Я здесь.
- Знаю, милая. Это просто... Я не был здесь в течение долгого времени.
- Хочешь сесть? - она, подвела меня к кровати и села. Я последовал за ней и услышал скрип кровати, когда опустился вниз.
Вздохнув, огляделся. Там были все те же темно-красные шторы, которые с трудом пропускали солнечный свет.
- Расскажи мне о нем.
- Что ты хочешь знать?
- Каким он был, когда был малышом? Был ли он послушным? Или шаловливым?
- Он был... идеальным. Я помню, когда мы привезли его домой. Мария и я... мы были так напуганы. Она боялась неправильно понять, что ему нужно... Я же находился просто в шоке. Он был так мал.
- Это всегда была его комната?
Я кивнул.
- Это детская. Эти голубые облака... идея Марии. Там раньше стояло кресло-качалка, - указал на угол около окна.
- Что случилось с креслом?
Я сглотнул.
После похорон я пришел сюда, и все время сидел в этом кресле-качалке. Я засыпал в нем и просыпался в нем. На третий день Эл отважился и попытался уговорить меня поесть, но я ничего не хотел слышать.
Прошла неделя, и я выходил из комнаты, только чтобы сходить в туалет и захватить бутылку виски внизу. Я напивался каждый день и просыпался с головной болью, как будто по мне пробежало стадо лошадей.
И тогда я стал крушить все вокруг. Кресло-качалка стало первой жертвой. Я разломал его на части голыми руками, а затем топтал своими сапогами, пока не превратил в груду щепок.
Я просто хотел, чтобы мой маленький мальчик вернулся обратно. Хотел, подержать его на руках еще раз, ощутить сладкий запах от его макушки. Я любил укладывать его спать. Он хихикал, когда я щекотал его, прежде чем подвернуть одеяло. И всегда, прежде чем я выходил из комнаты и выключал свет, его сонный голосок доносился до меня из темноты:
- Спокойной ночи, папа.
- Спокойной ночи, сынок.
Я пытался проглотить комок в горле. Это были простые вещи, которых мне больше всего не хватало. У него никогда не будет первого дня в детском саду или первого визита зубной феи. Я не научу его ездить на лошади или как управлять ранчо.
Все это исчезло в мгновение ока. Я чувствовал, что старый гнев пытается вырваться из меня, и попытался погасить его в себе.
- Есть еще фотографии Бена, Эдвард?
Прочистив горло, я указал на комод.
- В верхнем ящике должен быть фотоальбом.
Белла поднялась с кровати и подошла к комоду. Открыв верхний ящик, она вытащила толстый синий альбом. Спокойно закрыла ящик и снова села рядом со мной.
Я посмотрел на альбом, не уверенный, что смогу пройти через это вместе с ней.
Она, должно быть, почувствовала мое сомнение, ее голова резко повернулась ко мне; широко раскрытые глаза смотрели на меня, как у животного, пойманного за нарушение границы.
- Ничего, если я взгляну? Не хочу давить на тебя.
Глядя ей в глаза, я знал, что она мое будущее, и верил ей. Я любил эту женщину и хотел, чтобы она знала обо мне всё.
- Да. Все нормально, - мой голос звучал, как стук сапог по гравию.
Ее тонкие руки раскрыли альбом, и я наблюдал за жизнью моего сына, застывшей на неподвижных фотографиях. Его личико только через несколько минут после рождения, его малюсенькие пальчики, обернутые вокруг моего пальца. Я вспомнил, как был почти сражен тем доверием, которое излучал он тогда.
Мария сохранила его и свой браслет из больницы. Они были приколоты к странице вместе с фото Бена в автомобильном кресле в белоснежной шапочке. Дни и недели пробегали перед нами снова, а потом и месяцы, и годы. Улыбающиеся лица нашей небольшой семьи проплывали мимо перед моими, снова наполнившимися влагой, глазами. Я встал с кровати, и Белла остановилась.
- Эдвард?
- Я в порядке. Ты можешь продолжать, если хочешь.
И она продолжила, листая страницу за страницей, останавливаясь на некоторых снимках немного дольше, ее глаза изучали лица и события не только жизни моего сына, но и моей тоже.
Слишком скоро фото закончились, в конце альбома остались пустые страницы, из которых на пол выпал еще не приклеенный наш семейный портрет. Мария настояла на том, чтобы пригласить на ранчо профессионального фотографа. Это был солнечный июльский день. Я помню, как шалил Бен, и Марии с трудом удалось заставить его сесть для фотографии. Но, в конце концов, он успокоился и позволил сделать пару снимков.
Белла наклонилась, чтобы поднять фотографию, и задержала ее в своих руках. Уголок ее губ приподнялся в легкой улыбке, когда она смотрела на фотографию. Я чувствовал себя немного неловко, потому что ей пришлось увидеть мою старую жизнь. Это было, будто Мария и Белла оказались в одной комнате. Я чувствовал себя растерянно, пойманный между двумя мирами.
Белла вздохнула, вернув фото в конец альбома. Она закрыла его и встала. Я смотрел, как она убрала его в ящик. Подойдя ко мне, она взяла меня за руку и повела к выходу из комнаты. Дверь осталась открытой, и я почувствовал желание закрыть ее снова.
Повернулся, чтобы взяться за ручку, но Белла остановила меня.
- Оставь ее открытой.
Я посмотрел на нее, а затем обратно на широко открытую дверь. Боролся с желанием закрыть ее за собой, что стало почти подавляющим. Белла потянула мою руку, и я заставил себя отвернуться от двери.
Она провела меня по коридору в спальню. Внутри Белла заставила меня сесть на кровать и стянула с меня сапоги, пока я не остался в носках. Она сняла и их тоже, положив на мою обувь. Я снова встал, и она начала раздевать меня. Позволил ей сделать это и тупо смотрел, как ткань, поддаваясь ей, скользит по моей коже. Я хотел помочь, я должен был помочь, но я просто чувствовал себя опустошенным.
Когда на мне остались только боксеры, она откинула покрывало, и я лег. Шорох ее одежды, последовавшей за моей, заполнил тишину, но я смотрел вперед, как умирающий свет дня отдавал небо во власть мраку ночи.
Белла присоединилась ко мне, ее прохладные руки успокоили мою пылающую кожу. Она обвила их вокруг моей шеи, и я спрятал свое лицо на мягкой гладкой коже под ее ключицей. Я мог чувствовать запах ее духов и запах, который был только ее. Он был мягким и нежным, как луг после весеннего дождя.
Мои руки притянули ее, и мы так и держали друг друга в объятиях, пока не заснули. Она ласкала мое лицо, пальцы обводили линию моей челюсти, касались скул, вокруг уха…
И когда я почти провалился в забытье, она прошептала мне в темноте:
- Спасибо, Эдвард.
- Все для тебя, - прошептал я в ответ.
Ее рука скользнула в мои волосы, кончики пальцев успокаивающе начали массировать мою голову.
- Я так люблю тебя.
*****
Субботний вечер мы провели у родителей Беллы. Она испекла персиковый пирог, и я нес его за ней, когда мы ступили на порог дома ее отца.
Я много думал о нас. И современные нравы здесь не при чем. Понимал, что времена изменились, но я все еще был старомодным деревенским парнем. Думал, что Белле будет проще, если не буду на нее давить и просить связать себя обязательствами со мной. Но так или иначе, эта ситуация повернулась совсем по-другому. Разве мужчина не должен связывать себя обязательствами с женщиной, которую любит?
Когда я спросил у Эла его мнение, он плюнул на землю, а затем посмеялся надо мной:
- Мальчик, твоя мать была великой женщиной. Она вбила в тебя толк.
Я выпрямил свои плечи, когда понес блюдо на кухню. Чарли был снаружи на веранде. Рене тепло поприветствовала меня, как всегда, и я поцеловал ее в щеку. Она так красиво краснела, когда я делал это; что заставило меня улыбнуться, зная теперь, откуда ее дочь унаследовала эту особенность.
Белла и Рене начали обычную болтовню, которую вели на кухне, и я воспринял это как повод потихоньку от них улизнуть. Открыл тяжелую стеклянную дверь и обнаружил, что Чарли курит, облокотившись на перила веранды.
- Господи, закрой эту проклятую дверь! – зарычал он на меня.
- Я не знал, что вы курите, шериф.
Он посмотрел на меня в упор.
- Я не курю. И если миссис Свон спросит тебя, это - твои.
Я поднял свои руки.
- Разве это не пособничество, сэр?
Он вдохнул, надув грудь.
- Ты будешь учить офицера законам?
- Нет, сэр.
Он кивнул.
- Я так и думал.
Я сунул руки в карманы, а потом понял, что этот жест выдал то, что мне есть, что скрывать от него. Его проницательные глаза поймали меня, и он прищурился, глядя на меня.
- Что-то у тебя на уме?
Я кивнул.
- Да, на самом деле. В общем-то, за этим я и вышел к вам, - я взглянул через плечо, отметив, что Белла и Рене все еще заняты на кухне.
- Итак Леа и я прекрасно проводили время, пока официантка не пробормотала что-то о том, как деньги не могут купить статус…
Мама ахнула.
- Она этого не сделала!
Я закусила свою щеку.
- Сделала. И я просто знаю, что она говорила обо мне.
Дальше мы молча вымыли овощи для салата. Мама продолжала хлопотать у плиты. Неловкость нарастала, и я обнаружила, что пытаюсь что-то лепетать.
- Я люблю его, мама. Действительно, очень люблю его. Я думала, что любила Джейка, но это нечто совершенно иное. Я знала Джейка в течение многих лет, он дергал меня за косички и учил меня плавать. Но с Эдвардом... это просто... я не знаю. Это нечто совершенно нереальное. И я знаю, что Эдвард пытается дать мне пространство, он знает, что я не очень хорошо справляюсь со всеми этими вещами, касающимися отношений. Все так прекрасно... Я не хочу ничего делать, чтобы нарушить это хрупкое равновесие. И может быть, Эдварду так даже лучше, если я...
Моя мать, вздохнув, хмыкнула себе под нос:
- Детка, думаю, что пришло время мне немного сунуть нос в твои дела. Я не могу больше сдерживаться.
Я повернулся к шерифу и увидел, будто глаза Беллы смотрят прямо на меня.
- Я знаю, что вы не очень довольны тем, что Белла переехала ко мне без какого-либо кольца на пальце. Сказать по правде, если бы я думал, что она скажет «да», я бы стоял здесь и разговаривал с вами об этом даже прежде, чем предложил ей жить со мной. Дело в том, что я хочу просить ее... стать моей женой. Это сводит меня с ума. Но я боюсь, что она с криками убежит в противоположном направлении, если даже увидит меня опустившимся на одно колено, чтобы проверить свои сапоги.
Чарли смотрел на меня мгновение, а затем вздохнул.
- Она такая же упрямая, как и ее мать. Одна хуже другой, и если они что-то втемяшат себе в свои женские мозги, то тебе проще признать, что уголь это алмазы, чем ждать, когда они изменят свое мнение.
Я кивнул, и он продолжал:
- Ты еще наживешь себе головной боли с ней, сынок.
- Как будто я не знаю этого.
Я посмотрела на нее.
- Мама…
- Не мамкай мне в таком тоне, Изабелла Мария. Если собственная мать не скажет, то кто это сделает?
Я поджала свои губы, но она продолжала свою речь:
- Ты так же, как и я, знаешь, что мы с твоим отцом позволяем тебе жить своей жизнью, как ты сама хочешь. Мы не говорим тебе, что делать или с кем встречаться. Это другие времена, и женщины не привязаны к определенным нормам поведения, как было, когда я была моложе. Конечно, это немного старомодный город, который не поспевает в ногу со временем, но и здесь все меняется.
- Что ты хочешь сказать? - Я нарезала помидор, ожидая, что она сейчас опять окажется права, как всегда.
- Я хочу сказать, что никто в этом городе не может жить твоей жизнью за тебя. Только ты управляешь своей жизнью. Ты принимаешь решения. Ты сама решаешь, что хорошо для тебя.
- Но…
- Ты любишь этого человека?
- Да.
- Ты хочешь от него детей?
Я покраснела, чувствуя, как жар ползет по моим щекам к ушам и корням волос.
- Да.
- Ну, почему тогда ты думаешь, что он заслуживает большего, чем ты?
- Потому что я идиотка, мама. Я не знаю, как попросить о том, чего я хочу в отношениях. Не знаю, как найти баланс между желанием открыться ему и страхом потерять контроль. И это волнует меня. Я знаю, что могу доверять ему…
- Так что же сдерживает тебя? Он боготворит землю, по которой ты ходишь!
Я пожала плечами, разрезая помидор, и его мякоть разлилась по разделочной доске.
- Я боюсь поплыть, как в детстве, я думаю.
Я смотрел на Чарли, пока он поглаживал усы в глубокой задумчивости.
- У тебя есть мое благословение. Мне нравятся твои слова. И я помню твоего отца. Он был хорошим человеком. Да и твоя мать была очень доброй женщиной. И какой у нее был голос. Она действительно заставляла церковь оживать.
Я улыбнулся, вспоминая, как каждое воскресенье мама пела в церковном хоре. А я сидел рядом со своим отцом, наблюдая за ней, и солнце освещало витражи позади нее. Иногда я думал, что она - ангел. Она научила меня играть на гитаре и привила мне любовь к музыке.
Чарли снова заговорил, вырывая меня из воспоминаний в настоящее.
- Белла, она всегда была упрямой и обводила меня вокруг своего пальца с первого же момента, как я взял ее на руки. Может быть, я дал ей слишком много свободы, и теперь она просто не умеет по-другому. Все это дерьмо с Блэком-младшим будто надломило ее гордость.
Чарли продолжал говорить, когда вдруг меня осенило.
«Упрямая и гордая... боится мужчин и привязанности к ним».
Лошади забавные существа. Дикие лошади тем более. Ломать их волю, пока они устанут бороться, было слишком жестоко, и я видел, как это делали раньше. Я пообещал себе, что никогда не сломлю их дух, только чтобы они повиновались мне.
Вместо этого я зарабатывал доверие лошади, и хотя на это уходило больше времени, это все равно было гораздо важнее. И та последняя грань, когда лошадь так же нервничала, как и я, прежде чем она, наконец, принимала меня, была одной из причин, почему я так сильно любил работать с лошадьми.
Возможно, я должен стать тем, кто подойдет к этой черте и сделает последний шаг. Примет ли меня Белла?
Пора узнать это.
__________
Перевод: rs-online
Редакция: Илария
Источник: http://robsten.ru/forum/49-1606-38
0
