Глава 15. «И одно на двоих»

«я какое-то время жду тишины, а затем объявляю свою монаршую

волю: "воины, знаю, вам это по плечу.

бог оставил меня

оставил меня за старшую

вам придется сделать, как я хочу"

вместо двух бутиков на большой никитской - "чертёжник" - там продают тетради и

нотные партитуры, "сластёна" - с теми же запахами внутри

аня больше не держит свой ум во аде и

нe выводит вдоль кисти бритвой "умри, умри"

рак становится излечим в терминальной стадии

игорь жив, и ему исполнилось двадцать три

автоматы за спинами у ребят становятся бас-гитарами

из каждой глубокой раны течёт шираз

и все сбитые кошки оказываются под фарами

просто тряпками, брошенными вдоль трасс

да, и мы с тобой просыпаемся завтра старыми

и в одной постели

на этот раз»

(с) Вера Полозкова

- Мам! Ну сколько уже можно, а? Мне же не три года все-таки!

Видимо, я таки исчерпала дочерино терпение — не сказать, правда, чтобы оно было у нее ангельским — и теперь мне придется поспешно ретироваться на кухню, пока она не позвонила подружкам и не начала жаловаться, что старуха-мать не дает ей проходу и делает ее жизнь невыносимой.

- Ладно, ладно, - я махнула рукой и двинулась к двери. - Я не буду у тебя над душой стоять. Но постарайся все-таки не забыть ничего жизненно важного.

Я выскочила из комнаты раньше, чем она обернулась, чтобы метнуть в меня свой фирменный убийственный взгляд «мама-я-и-без-тебя-все-знаю».

Господи, единственный недостаток в детях — это то, что они взрослеют. Быстрее, чем ты замечаешь, они вдруг превращаются из полностью принадлежащих тебе маленьких смешных человечков в незнакомых,  самостоятельных людей, которые думают обо всем совершенно не так, как ты, смотрят на мир совершенно не такими глазами, как у тебя, а самое главное — стремятся как можно скорее начать существовать сами по себе.

А тебе только и остается, что отпускать их, забывая о том, что ты готова на что угодно, лишь бы любой ценой остаться с ними рядом, чтобы уберечь от жизни, которую они так торопятся раскусить и как следует распробовать.

Как назло, у меня почти не осталось дел по дому, так что мне нечем было себя занять, пока Тэсси наверху заканчивала последние приготовления. Целый год, если не два, она ждала этого дня — дня, когда она уедет в колледж. Она готовилась к нему тщательней, чем актриса готовится к дебюту, и только что не зачеркивала дни в календарике до того дня, как ей наконец-то будет позволено покинуть Форкс, уехать из дома, вырваться из-под опостылевшей опеки и начать новую, только свою собственную жизнь.

Сказать по правде, она все это заслужила. Непонятно в кого — точно не в меня и не в Джейкоба — она получилась у нас на редкость способной, и ее школьные успехи оставляли далеко позади всех нас, вместе взятых. Она прекрасно училась, участвовала во многих секциях и кружках, руководила школьным самоуправлением, писала для школьной газеты, занималась спортом, пела, рисовала, и везде всегда была одной из первых. Не прикладывая никаких видимых усилий, она всегда добивалась успеха везде, где ставила себе цель его добиться, и при этом никогда не сомневалась в собственной исключительности, никогда не отступала, никогда не просила ни у кого помощи. Все учителя как один прочили ей замечательное будущее, и на выпускном вечере никому не говорили стольких восторженных слов, сколько мне говорили о моем ребенке. Со свойственной ей целеустремленностью, весь выпускной класс Тэсси напряженно готовилась к выпускным экзаменам, но даже после всех ее успехов ее результаты ошеломили нас всех. Набрав максимальное количество баллов — ее фамилия шла впереди всех даже в тех списках, где сообщались результаты по штату — Тэсси могла выбрать совершенно любое учебное заведение. Хоть Стэнфорд. Хоть Дартмут. Хоть Оксфорд с Кембриджем. Все они с раскрытыми дверьми ждали именно таких студентов. И из всех вариантов, огромного списка, который весь был в ее распоряжении, Тэсси выбрала актерский факультет университета Калифорнии.

Тэсси мечтала стать актрисой всегда, как только, кажется, научилась самостоятельно вылезать из колыбели. И что там — она, несомненно, была рождена актрисой. Ее способность перевоплощаться поражала еще с самого раннего возраста, и никогда для нее не существовало большей радости, чем оказаться в центре внимания зрителей, причем чем их больше, тем лучше. Ничего общего со мной и моим паническим страхом публичных выступлений; ничего общего с лесной, простецкой натурой ее отца. Тэсси буквально жила всем, что было связано с актерской профессией, и ни одна постановка в школьном театре Форкса не обходилась без нее. Сцена была ее главным увлечением, и, когда наконец настал час выбирать себе дело жизни, для нее существовал только один вариант.

И теперь она ехала в Голливуд, и никто не сомневался, что и там она продолжит череду своих блестящих побед, которые как будто не стоили ей усилий. Совсем скоро уже начинался учебный год, и у нее уже было снято общежитие, было известно расписание, даже появились знакомые, которые ждали ее в колледже. А я все никак не могла поверить, что моя девочка выросла, и мне нужно будет отпустить ее одну куда-то, где ей предстояло жить совсем одной, как будто она взрослая.

Господи, она еще не уехала, а я уже не знала, как я буду без нее.

Последние пару недель я начинала плакать из-за любой ерунды - «заводилась с пол-оборота на одной воде», как говорил Джейкоб. Но сегодня, в день отъезда, постоянная резь в глазах стала невыносимой. Тэсси сияла и почти что била копытом, предвкушая, как поедет на собственной машине — новой ярко-синей красавице, которую мы подарили ей на окончание школы — и сразу же с головой окунется в студенческую жизнь. И мало того, что мне приходилось отпустить ее, она даже не разрешала мне ее проводить, чтобы я могла посмотреть, как, где и с кем она будет жить теперь без меня.

И в общем, это было вполне в духе Тэсси — запретить мне провожать ее, безапелляционно настояв, чтобы я оставалась дома. Помимо потрясающего ума, которым ее наградил Бог, у нее имелся еще и весьма своеобразный характер. Нет,  капризной и непослушной она не была, и конфликты у нас случались не так часто, тем более, что во многом она была образцовой девочкой, с отличными оценками, приличными интересами и весьма сносным поведением. И отношения у нас, конечно, тоже были неплохие. Не было никаких ссор, взаимных обид и недопониманий, которые так часто портят жизнь подросткам и их родителям. У нас не было проблем с плохими компаниями или тем, что она хотела делать то, что делать было нельзя. Даже наоборот — то, что я мало кричала на детей и не дергала их излишним воспитанием, привело к тому, что они не боялись довериться мне, и все проблемы, которые возникали, мы решали вместе. Тэсси никогда не скрывала от меня ничего важного и всегда просила совета, когда считала нужным — и, до поры до времени, выслушивала меня даже тогда, когда я сама решала давать ей советы. Девочкой она всегда звала меня в свои игры, и у нас всегда были общие темы для разговоров — как те, которыми мы делились со всеми остальными, так и те, которые оставались нашим секретом между мамой и дочкой. Ее привязанность ко мне в детстве иногда даже настораживала — мы жили в одной комнате, и она отказывалась спать, если я не сидела с ней рядом, и она всегда требовала моего присутствия, если придумывала какую-то особенно важную для себя игру. А потом, когда она стала расти, стало получаться так, что это я навязывала ей свое общество, хотя она давно уже могла прекрасно обойтись и без меня.

Как и полагается дочке оборотня, Тэсси выросла так быстро и резко, так что я совершенно не успела заметить, как моя славная, нежная девочка с двумя косичками вдруг стала совершенно не похожей на себя прежнюю. Было такое впечатление, что подросткового возраста, с его неуверенностью в себе, с его болезненными поисками себя моя дочь была полностью лишена. Из ребенка она сразу стала взрослой — серьезной, целеустремленной, понимающей все на свете и с умом распоряжающейся своим пониманием. Ей больше не нужна была моя помощь, которую она отвергала без грубости, но с холодной уверенностью, что она прекрасно разберется во всем сама. Ей больше не нужна была моя забота, которая со временем все больше стала тяготить ее, и она начала позволять себе указывать мне, когда я превышаю свои материнские полномочия. Даже то, что она рассказывала мне о своей жизни, было далеко не всем, о чем мне хотелось знать. Тэсси четко дозировала предназначенную мне информацию, но не потому, что хотела что-то скрыть — она просто не считала нужным полностью посвящать меня во все подробности. Ее жизнь была ее жизнью, и я была допущена в нее до определенного предела — может быть, больше, чем кто-либо, но до определенного предела. И вот теперь она уезжала, а это значило, что я буду знать о ее жизни не больше, чем она будет рассказывать мне по телефону, когда я — конечно, я — буду просить ее позвонить.

Когда уезжал Джимми, мне было легче. Конечно, я тоже переживала  и кудахтала над ним, как старая курица. Но так тяжело мне не было. Во-первых, потому что у меня была десятилетняя Тэсси, когда ему было семнадцать — большое отвлечение, тем более, что тогда она еще была при мне, а не сама по себе. Во-вторых, потому, что он уезжал учиться в университет штата Вашингтон, то есть совсем недалеко от дома. А в-третьих, конечно, потому, что Джимми — это был все-таки совсем другой разговор. Он всегда относился ко мне с ироничным пониманием того, что я — мама, а значит, буду неминуемо лезть к нему с глупыми вопросами и выспрашивать незначительные подробности его жизни. Таким отстраненным и самостоятельным, как Тэсси, он никогда не был со мной. Даже наоборот. С ним я всегда чувствовала его искреннюю теплоту и привязанность ко мне, которые не исчезли, даже когда он вырос. С самого раннего детства он всегда старался помогать мне, быть мне полезным, всегда вертелся вокруг меня, выспрашивал, почему мне грустно, и пытался меня развеселить. Будучи мальчишкой, он был моей радостью; став молодым мужчиной, он был теперь моей опорой. Не обладая таким выдающимся умом, как Тэсси, Джимми при этом умел чувствовать гораздо больше, чем можно было ожидать; он всегда понимал меня так, как мало кому удавалось меня понять, и никогда не злился на мое кудахтанье и опеку. Как мы и думали заранее, в шестнадцать лет Джимми стал оборотнем, был принят Джейкобом и Сэмом в стаю, наряду с Сэмом-младшим и сыновьями Рейчел и Пола, старшими из нашего потомства. Хотя я и опасалась, как превращение повлияет на него,  Джимми воспринял свою новую ипостась удивительно спокойно. Оценки у него никогда не были блестящими, но хуже и не стали, а после окончания школы он пропустил год, а потом все-таки решил, что хочет учиться, выбрав, для полноты образа идеального мужчины, медицинский факультет. Проучившись там, он вернулся в Форкс и стал стажером в здешней больнице, мигом завоевав себе армию очень преданных пациенток-девушек от пятнадцати до восьмидесяти пяти лет. Как и полагается хорошему врачу, он относился внимательно ко всем, но мне всегда было приятно чувствовать, что его внимание ко мне продиктовано не профессиональной привычкой, а чем-то совсем иным.

Вообще-то, говорят, что дочери обычно навсегда остаются привязанными к родителям, в то время как сыновья теряют глубинную связь с ними, стоит им вырасти. Но у нас, конечно, все было наоборот. Все не так, как у людей, как всегда говорил Джейкоб.

- Тэсси! Ты уверена, что хорошо спрятала деньги? Да, сумку на переднем сиденье не оставляй— очень многие их воруют на автостоянках, в мотелях...

- Мама! Ты мне это уже говоришь в пятый раз. Я сосчитала. В пятый раз!

- Ты же понимаешь, что я волнуюсь.

- Но ты же понимаешь, что я и так знаю все правила безопасности?

- Давай я тебе хоть что-нибудь приготовлю в дорогу?  Что-нибудь, что ты любишь?

- Мам, только давай не будем таскать коробки с едой, ладно? Я заеду и все куплю по дороге.

Ничего-то ей не нужно. Она ведь и деньги уже зарабатывала сама с шестнадцати лет. Притом не  работала продавщицей или официанткой — нет, Тэсси пела и выступала с моно-спектаклями в клубах, и ей платили за выступления, как настоящей актрисе. Куда мне до нее, с моими пирожками домашней выпечки, которые я сделала ей на отъезд?

 Нет, разумеется, никто в мире не радовался успехам Тэсси больше меня. Я вообще гордилась своими детьми так, что Джейкоб и папа частенько посмеивались надо мной, называя «ходячим фан-клубом маленьких Блэков». Никто больше меня не желал того, чтобы осуществились все их мечтания и профессиональные цели — пусть меня и продирала дрожь каждый раз, когда я представляла свою дочь на кастинге в какой-нибудь непонятный сериал. Не задумываясь, я бы сделала все, что в моих силах, а то и больше, только чтобы помочь им добиться своих целей. Но провожать Тэсси в Лос-Анжелес, после того, как семнадцать лет мы с ней ни разу не расставались больше, чем на две недели, отпускать ее во взрослую жизнь, зная, что я никогда не буду больше нужна ей так, как раньше — это казалось наказанием, жестоким еще и потому, что я должна была радоваться ему, а не страдать. Намного хуже, чем отпускать Джимми в колледж. Намного хуже, чем отпускать Джейкоба к его второй жене.

Джейкоб — это, конечно, тоже была моя боль,  настолько привычная, что о ней можно было почти не думать, и тем более странная, что иногда могла перестать быть болью. Он женился на Марии аж через семь лет после того, как мы развелись. Конечно, наша семья никогда не была даже похожей на ту, что была прежде — но все было не так уж и плохо, если смотреть на дело здраво. Мария любила Джейкоба ровно настолько, чтобы не обижать его — поступаться ради своего обожателя молодостью с ее развлечениями и свободой она намерена не была, а поэтому вовсю пользовалась тем, что он никуда не мог от нее деться и позволял ей все, что угодно. Иногда я задумывалась, почему судьба распорядилась так, чтобы Джейкоб запечатлился именно на неё. Девушкой она была неплохой, незлой и вполне неглупой; только думала и смотрела на жизнь совсем иначе, чем мы, а поэтому иногда казалась непонимающей и неглубокой. Как бы то ни было, нельзя было не признать, что «внештатная» любовь Джейкоба ко мне принесла ему гораздо меньше томления, чем судьбоносная встреча с его полноправной половинкой, которая, по идее, должна была сделать его жизнь простой и решенной. Однако безоблачности Джейкобу почти не досталось — наверное, растратилась вся на десяти годах нашего брака. Я хорошо знала это, потому что принимала вполне близкое участие в его делах — мы с ним оставались друзьями и после того, как получили свидетельство о разводе. Наши доверительные, крепкие отношения так и не исчезли — просто из супружеских они стали братскими. Мы с ним всегда знали, что можем положиться друг на друга, всегда считали возможным рассказывать друг другу обо всем, что считали нужным, всегда болели за интересы и радовались радостям друг друга. У нас было то, что связывало нас еще прочнее дружбы — наши дети, и Джейкоб участвовал в их воспитании так полно и искренне, что они никогда не чувствовали себя плохо от того, что их родители развелись. Я тоже не чувствовала, что осталась с детьми одна, и только Джейкоб, приходя временами на обед, хоть и не в открытую, но жаловался на одиночество. Даже женившись на Марии, он не перестал, как повелось раньше, приходить ко мне, садиться на кухне и вести долгие, текущие во все стороны разговоры, которых ему не хватало в своей новой, предначертанной судьбой семье.

Хлопнула входная дверь, и в глазах потемнело: Джимми загородил весь свет, проникающий в коридор. Я все никак не могла привыкнуть к тому, что он такой огромный, так по старой памяти и представляя его растрепанным мальчишкой с белозубой улыбкой, который сосредоточенно нахмуривал брови, когда рисовал очередную картинку. Он и сейчас еще рисовал, когда выпадало время — рисовал лесные пейзажи, портреты и шаржи своих друзей, а в последнее время все чаще — пятнадцатилетнюю красавицу Наталию, старшую дочь заведующего местным отделением педиатрии Сета Клируотера. К последним портретам я присматривалась с особым вниманием. Слава Богу, думала я, что он запечатлился на своей первой любви, без «внештатных» и «незапланированных» историй, грозящих провалом. Все мы очень надеялись, что импринтинг Джимми принесет ему более безоблачное состояние, чем его отцу.

- Я знаю, что тебе нужно! - заявил мне Джимми с порога, наклоняясь, чтобы приветственно поцеловать в щеку. - Каникулы. Рецепт специалиста. Сейчас Тэсська уедет, и тебе настоятельно потребуется сменить обстановку.

- С чего ты взял? - я постаралась сделать свой голос обиженным. - Осень на носу, какие каникулы?

- Обычные такие, когда отдыхают, - Джимми невозмутимо опустился рядом со мной на лестницу, где я сидела в ожидании выхода Тэсси. - Я принес тебе каталог турфирмы одной, и с папой обсудил даже — в сентябре мы упечем тебя куда-нибудь на солнышко, греть кости, в качестве компенсации морального ущерба.

- Ой, ну вы с папой вашим вечно что-нибудь придумаете, - я шутливо отмахнулась от него. - Никуда я не поеду. Сейчас как раз все разъедутся, я и дома прекрасно отдохну.

- Ой, мам, не делай вид, что не поняла намека, - он устремил на меня взрослый, понимающий взгляд, который я до сих пор не привыкла видеть на его лице. - Мы оба знаем, что здесь тебе отдохнуть не дадут.

Я прищелкнула языком.

- Поймал меня, значит.

- А то! - он улыбнулся так, что даже уши как будто поползли вверх.

Конечно, Джимми был прав. Дома у нас с отдыхом было плохо. К работе мы относились ответственно, но не более того — в основном проблема заключалась в том, что в одном доме у нас жили две семьи, которые слишком привыкли влиять друг на друга. Видно, это была моя судьба — после десяти лет в крохотной комнате Джейкоба, с Билли и семейством Пола и Рейчел за спиной, через несколько месяцев после развода я снова оказалась почти что в коммунальной квартире. Чарли и Рене обосновались в его спальне, а моя младшая сестра Лиззи заняла гостиную, и так мы существовали вплоть до того дня, как Лиззи, девушка весьма своеобразная, вышла замуж три года назад. Учиться она не захотела, работала каждый год на новом месте, зато сумела влюбить в себя сына управляющего местным банком, а значит, бедствовать, похоже, не собиралась. Ее муж купил дом в соседнем квартале от нашего, а сейчас у Лиззи уже было двое детей — трехлетняя девочка и двухмесячный мальчик. Рене и Чарли, разумеется, обожали заниматься вновь прибывшими внуками, и я тоже испытывала к ним исключительно нежные чувства. Однако, вспоминая себя с двумя детьми в том же возрасте, я иногда не могла взять в толк, почему Лиззи предпочитает наряжаться вместо того, чтобы уделить внимание детям, или почему так часто просит кого-нибудь посидеть с ними, чтобы сходить в кино. Во всяком случае, если раньше я с удовольствием соглашалась посидеть с племянниками, когда она просила, со временем мне перестало нравиться постоянно исполнять роль ее няни, особенно когда я не видела острой необходимости в ее отлучках. Рене, которая замечательно прижилась в Форксе, стала завучем здешней начальной школы, вновь вышла замуж за Чарли и вообще вела себя так, будто всю жизнь только и мечтала, что все сложится именно так, как сложилось, пыталась убедить меня, что я несправедлива к Лиззи, и даже пробовала обижаться на меня, едва я не исполняла безропотно все просьбы своей сестры. Чарли держал свое мнение при себе — он вообще редко высказывал его в мамином присутствии, потому что чаще всего они были солидарны друг с другом, а если он считал как-то иначе, это все равно ничего не меняло. И пока я была при детях, я вполне умело отвоевывала свое жизненное пространство, но сейчас, когда Тэсси уезжает, опасность того, что меня начнут все больше эксплуатировать в семейных целях, возрастала в несколько раз. Я настолько часто поступалась своими принципами ради других, что у многих вошло в привычку пользоваться мной; вполне могло быть так, что сейчас от меня будут ждать, что все освободившееся время я буду расходовать на помощь Лиззи, Рене и Чарли.

- Посмотрим, Джимми. У меня же работа, и все прочее... Я с трудом себе представляю, как я смогу уехать.

- Очень просто — на машине. Работа твоя никуда не денется, отпуск дают всем. И не посмотрим, а вот каталог, - он положил мне на колени пухлую брошюру. - Все круизы хороши, выбирай на вкус.

- Ты из меня веревки вьешь.

- Ага, ага. Ладно, пойду проведаю, как там гроза блокбастеров, - он подмигнул мне — так похожий на молодого Джейкоба ! - и легко взбежал по лестнице, чтобы увидеться с Тэсси. Я отложила брошюру, даже не взглянув на нее. Джимми пришел для того, чтобы отвезти Тэсси — если против меня и Джейкоба она протестовала яростно, то на то, чтобы ее проводил Джимми, она со скрипом, но согласилась. Сейчас он погрузит ее огромные чемоданы с нарядами и косметикой, и они уедут. В горле снова стал комок.

Все валилось из рук, и все мои попытки занять себя одна за другой шли и шли прахом. Все, что я могла — это прислушиваться к тому, как дочка говорит по мобильному с подружками, радостно объявляя им, что наконец-то едет.

- Мама! Ты не представляешь, как я счастлива! - Тэсси сбежала по лестнице, сияющая, как будто уже выиграла Оскар. Она была стройной и худой, значительно выше меня, и ее длинные, ниже пояса шикарные волосы были всего лишь на пару тонов темнее, чем темно-карие Джейкобовы глаза. - Обещай, что приедешь на премьеру моего первого фильма! - она обняла меня, обдав запахом моих же духов — мы пользовались одним ароматом — и тут же отпрянула. - Я получила письмо из одного агентства... У меня уже есть собственный агент! Он достанет мне роли!

Я с улыбкой смотрела на нее, стараясь запомнить такой, какой она была — радостной, молодой, полной счастливых надежд и предвкушений. Выглядела ли я когда-нибудь такой же сияющей, как она?

- Ну все, Голливуд, держись, мы едем, - Джимми отнес в машину последний чемодан. - Тэсс, честное слово, не знал бы я, так подумал, что ты едешь туда челноком нарядами торговать. Ты на все свои премьеры заранее набрала платьев?

- Осторожней! В этом чемодане все самое ценное!

- Да что ты? Твой план по завоеванию мира в семи томах?

Все уже было готово к отъезду. Мне оставалось всего несколько минут.

- Точно не возьмете ничего из еды? Я пекла то, что ты любишь, Тэсси...

- Мам, ну не надо, ладно тебе...

- Что там? - встрепенулся Джимми. - Пирожочки? С курицей? Давай сюда, - он схватил коробку и тут же откусил половину пирожка. - Тэсська не хочет, значит, все мне достанется. Отлично, мам, спасибо. Обожаю.

- Эй, ну один-то дай! - она потянулась к коробке, и они тут же затеяли шуточную возню, отбирая друг у друга надкусанный пирог. Как здорово было видеть их вдвоем — они постоянно пикировались, и в то же время любили друг друга такой трогательной, доверчивой любовью, как полагается брату и сестре, выросшим вместе. Смотря на них, я радовалась, что смогла вырастить их такими дружными... и грустила, что так редко теперь буду видеть их беззлобные, шутливые перебраночки.

- Ну все, все, поезжай, - я оторвала Тэсси от себя,  огромным усилием сдерживая слезы. - А то не успеете проехать до темноты запланированный кусок.

- Спасибо, мама! - она в последний раз с наскока чмокнула меня в щеку. - Спасибо за все! Свой первый «Золотой глобус» я точно посвящу тебе, обещаю!

-Пришли мне смску, когда доберетесь до ночевки, ладно? Пожалуйста!

 -Конечно, конечно, - затараторила она, уже садясь за руль. Брату вождение своей красавицы она не доверяла. - Калифорния! Жди меня!

- Не беспокойся, мам, - Джимми подошел ко мне попрощаться и обнимал чуть дольше, чем обычно, очевидно, желая утешить. Его горячие руки едва ли могли прогнать нервную дрожь из сведенной печальной болью спины. - Про смс она забудет, конечно, зато я пришлю. Все будет отлично. Отдыхай, пока дают, и вообще не нервничай, для здоровья вредно.

Я прижалась к его теплой широкой груди, поправила ворот свитера. Рубашек Джимми никогда не носил — оборотни не носили рубашек.

 -Спасибо, доктор Блэк.

 -Я позвоню, - пообещал он и сел в машину. - И спасибо за пирожки! А кто за рулем, тому не достанется! - он снова начал дразнить Тэсси.

 -А откусить?

 -А фигушки, ты не хотела. Давай дави на газ, если хочешь успеть в свою Калифорнию, звезда экрана.

Они засмеялись и отъехали от крыльца, и их смех еще был слышен от угла, когда они выезжали на шоссе. Джимми повернулся и помахал мне на прощание, как всегда делал в детстве; от мелькания его ладони немного рябило в глазах. Правда, я так плакала, что все равно почти ничего не видела.

Тяжело бывает слушать тишину дома, который раньше звенел голосами покинувших его детей. Помнится, когда-то я мечтала, что среди бела дня смогу лечь в постель и предаться страданиям, отставив в сторону все дела и обязанности. По иронии судьбы, мое желание исполнилось только сейчас. Я лежала одна, свернувшись в клубок на смятых подушках, и меня никто не трогал, никто не звал и никто не просил что-то сделать. И по той же иронии судьбы, моих терзаний это совершенно не облегчало.

Не знаю, сколько я предавалась слабости и позволяла себе чувствовать себя несчастной, но, когда кто-то открыл входную дверь, я вскинулась и ужасно испугалась от того, что совершенно не знала, сколько сейчас времени.

Джейкоб тяжело переводил дух и какое-то время стоял в прихожей, восстанавливая дыхание.

- Уехали, да? Ну да, я, в принципе, знал, что не успею, это так просто... - он с шумом выдохнул и встряхнулся, как собака. Из нас всех только он совершенно не постарел и по-прежнему выглядел, как двадцатилетний парень. Их с Джимми часто путали, притом не только в темноте и издалека, потому что они действительно были удивительно похожи. Только серьезный, оценивающий взгляд глубоко посаженных глаз выдавал его настоящий возраст. - Мы, по идее, еще вчера попрощались.

Я отвлеклась от чувства жалости к себе и прониклась жалостью к Джейкобу. Ведь ему, может быть, еще хуже, чем мне. Он не смог проводить Тэсси и был вынужден прощаться с ней заранее. Да и отношения у них были еще более отдаленные, чем у меня — как мама я была дочке ближе, чем он, и временами, я видела, Джейкобу было обидно такое разделение по половому признаку.

- Калифорния ждет, - пожала плечами я.

 -Ох, да. Я до сих пор поверить не могу, еще эта стипендия... - Джейкоб взъерошил волосы. - Ну а ты как?

 -Страдаю.

 -Ох, да. Кошмар, они слишком быстро выросли, - он с размаху прошел в гостиную и сел на диван. - Какие планы? С тобой Джимми поговорил сегодня?

 -Поговорил, ага; скорее поставил ультиматум.

 -Смотри-ка, соображает. И что ты ему ответила?

 -Я... была немного несобрана в этот момент.

Отвернувшись к окну, я смотрела на позднюю, темную зелень деревьев. Мне не хотелось делать ничего, совсем ничего,  даже предлагать Джейкобу чаю, даже поворачивать голову в его сторону. Много лет я всячески убеждала себя, что могу убежать от своего возраста и ни в чем себя не ограничивать — но сейчас я как никогда ранее почувствовала, что все мои годы наконец нагнали меня, притом, очевидно, каждый год шел за два.

- Я был в городе сейчас, встретил Лиззи. На парковке у торгового центра. Шла по магазинам. Я так и не понял, у нее для малышей няня, что ли?

Мне нужно было много времени, чтобы подобрать слова и сделать из них фразу, и потом много времени, чтобы собраться с духом и произнести ее.

- У нее две няни, и притом бесплатные. У обеих фамилия Свон. Правда, мама скорее так, приходящая помощница...

- Она так и просит тебя приходить к ней?

- А с чего бы ей не просить. Она и сегодня просила меня присмотреть за ее детьми. Но сегодня-то уж у меня была уважительная причина отказаться.

Была уважительная причина... В последний раз.

- Мы все слишком привыкли тебя эксплуатировать... Поэтому я тебе и говорю — уезжай отдыхать, Белла. У тебя столько лет уже не было отпуска, то дети держали, то работа, то и то и другое...

Я снова закрыла глаза. Представила на минуту, что поддалась на их уговоры, взяла отпуск и уехала в какое-нибудь путешествие по побережью, или даже в Европу. Как просыпаюсь одна в большом гостиничном номере отеля, и мне приносит завтрак в постель сексуальный молодой официант. Как иду в своем старомодном купальнике к искрящемуся на солнце голубому бассейну, учтиво кивая направо и налево дружным группам других отдыхающих. Как исхаживаю в туристических группах мировые столицы, и все кресла в экскурсионном автобусе заняты парами, а я сижу одна. Как по вечерам иду в ресторан лакомиться роскошным ужином и сижу в одиночестве за столиком с белой скатертью и  бокалом вина, а до меня доносятся отголоски веселого смеха людей, которые сидят за соседними столиками вместе.

 - Джейк, я правда никуда не хочу. Спасибо за беспокойство, может быть, я когда-нибудь с удовольствием соглашусь, но только не сейчас. Сейчас я... слишком устала, чтобы куда-то ехать. Наверное, надо было раньше, помоложе... Я уже ничего не могу.

Он вздохнул, но не стал больше уговаривать меня. Джейкоб знал, что бывали случаи, когда уговорить меня не представлялось возможным.

- Конечно, Беллз. Воля твоя. Скажи, когда надумаешь. Вдруг что-нибудь понадобится. Ну там, я не знаю, проводить тебя или деньгами помочь...

- Спасибо, Джейк. Я буду иметь в виду.

Мы помолчали, спокойно слушая тишину опустевшего дома. По идее, таких встреч за все эти годы у нас набралось уже не сотня и не две — когда мы садились друг напротив друга и молчали о чем-то одном, мирно понимая друг друга в своем молчании.

- Расскажи мне, что у тебя за планы на осень.

Он встрепенулся — и одновременно напрягся.

- У меня? Ох, да, я же хотел тебе сказать...

Что-то определенно рвалось у него с языка с самого начала, но он держал это при себе, отдавая дань моему состоянию. Лениво и медленно, но я уже начала перебирать в голове варианты того, чего он скажет.

- Что-то случилось?

- Да, - он выпрямился, сел прямо и уверенно, по-мужски.

- Что-то хорошее?

Он сдержанно закивал, а потом больше не смог сдерживаться: сорвался с места, подошел ко мне и доверил свою самую большую радость за последние десять лет — с той самой поры, как получил «да» на пятое по счету предложение руки и сердца.

- У нас будет ребенок, Белла. Мария ждет ребенка!

Яркий огонь счастья в его глазах делал его таким красивым, что быть усталой в этот момент я себе позволить не могла. Никто, кроме меня, не знал, как Джейкоб мечтал с самого запечатления, чтобы его нареченная родила ему ребенка. Из-за особого волчьего обожания и собственного чувства такта он никогда не говорил ей об этом прямо, но я знала, как сильно ему хотелось снова стать отцом. Прогрессивная, иногда чересчур современная Мария стать матерью не спешила, откладывая это событие то ради карьеры, то не желая отказываться от своей свободы, и то, что за год до своего сорокалетия она наконец-то решила подарить Джейкобу ребенка, наполняло меня искренней радостью — за него.

- Господи, Джейкоб! Как хорошо! - я обняла его, и он со смущенным смехом уткнулся мне в плечо. - Как хорошо, наконец-то!

- Вот правда же, да? Мария вчера сказала мне, а я до сих пор поверить не могу, все возвращаюсь мыслями и думаю, неужели да, как мальчишка прямо... - он жарко выдохнул воздух, переводя дух. -  Беллз, по идее, это большой секрет, мы не хотим, чтобы все сейчас узнали... Я только тебе сказал, тебе первой — просто не мог скрывать от тебя такое.

- Как я рада за тебя, Джейкоб, - мы перестали обниматься, но он по-прежнему сидел перед моим креслом на корточках, и наши глаза были на одном уровне. - Господи, как я рада, что ты снова станешь папой! Ты замечательный отец.

- Ох, Беллз, я как в первый раз, честное слово! Поверить не могу, что снова смогу пережить все то, что было!

Он был до безумия, до невозможности похож на себя молодого, — на того смешного, моего Джейкоба, которому я сама со счастливым замиранием сердца сообщала, что беременна его ребенком. Как ясно я помнила ту минуту, когда впервые сказала ему об этом. Помнила, как вернулась с работы, и Джейкоб ждал меня в гараже; мы ужинали в стоящей там старой машине его любимой лазаньей и клюквенным пудингом. Помнила, как долго собиралась с духом, а потом отставила в сторону тарелку и заявила ему: «Джейкоб, я беременна, в феврале у нас будет ребенок». Помнила, как зажмурилась в ожидании того, что он скажет, а потом открыла глаза, и он смотрел на меня ясным, бесконечно счастливым и гордым взглядом — совершенно таким же, каким смотрел сейчас, сообщая мне, что у него будет ребенок от другой женщины.

Слова радости и поздравлений нетипично застряли в горле. Джейкоб продолжал сбивчиво рассказывать мне обо всех новых мелочах, которые положение Марии вносили в его жизнь, а я слушала его, как будто через толщу воды, не в силах совладать со своей болью. После всех ломаний и колебаний Мария родит ему ребенка, а значит, у них наконец-то будет полноценная семья. Семья, о которой он мечтал — Джейкоб всегда обожал возиться с детьми и всегда помогал ухаживать за ними, и, конечно, он давно уже заслужил такую семью своей бесконечной, всепрощающей преданностью. И все же одна эгоистичная, недостойная мысль саднящей червоточиной не давала мне покоя. Пока Джейкоб с Марией были вдвоем, у него было столько возможностей проводить  время в нашем доме. Пока она занималась своей жизнью, мы с Джейкобом вырастили своих детей и вместе постарели на семнадцать лет; пока у него было мало обязательств в новой семье, иногда могло возникнуть впечатление, что он почти не уходил из старой. Привыкнув к существующему положению вещей, я не отдавала себе отчета, насколько привыкла во всем, что происходило, быть с Джейкобом вдвоем. То, что теперь наши дороги наконец расходятся, воспринималось как отрезвляющий, хладнокровный удар; как будто я во второй раз потеряла его. Он с головой уйдет в свою новую семью и  по второму разу будет переживать то же самое счастье, которое мы с ним так полно делили на двоих — но мне не будет никакого места с ним рядом. И второго раза у меня тоже уже не будет.

В припадке отчаяния я подумала, не лучше ли было не тянуть с этим так долго. Все эти годы я отчасти радовалась, что Джейкоб имел возможность быть и с нами тоже; сейчас подобная проволочка казалась жестокой насмешкой. Если бы он отдалился сразу, у меня были бы на руках маленькие дети, чтобы отвлечься; я была бы еще почти молодой тогда. Сейчас? Мне трудно было поверить, что и для меня что-то еще осталось. Через две недели мне исполнялось сорок пять лет; мои дети выросли и больше не нуждались в моей опеке; мой бывший муж и лучший друг станет отцом чужого мне ребенка. Мои родители жили другими интересами и принципами; моя сестра видела во мне помощницу и няню; мои подруги были заняты своими семьями. Я оставалась одна.

- Белла! Белла, не пугай меня, что с тобой? -  я сфокусировала взгляд на Джейкобе, который сосредоточенно всматривался в мое лицо. - Принести воды, тебе плохо? Ты побледнела, как не знаю что.

Мысли ворочались неохотно, но понемногу восстанавливали ясность. Я сморгнула и с усилием стряхнула тяжелую дурноту.

- Нет-нет, просто... Душно немного. Здесь воздуха совсем нет.

Медленно, с помощью Джейкоба я поднялась и пошла на кухню, где были открыты большие окна. Прислонившись к подоконнику, я высунулась в сад. Подставила лицо свежему ветру, зарылась лицом в сильные, немолодые листья давно отцветшей сирени.

В стекле одной из створок отражалось мое лицо; я придирчиво вгляделась в это отражение. Что ж, бывало и хуже. Когда приходилось надевать очки — за рулем и на улице — я выглядела гораздо старше. На работе — уже десять лет я заведовала библиотекой Форкса, и, без ложной скромности, за эти десять лет из затрапезного книгохранилища наша библиотека превратилась во вполне неплохой образовательный центр — я и моя напарница смеялись, говоря, что работники библиотеки, как книги — не знают течения времени. Конечно, профессиональная шутка не имела оснований в реальной жизни. Я чувствовала, что молодой больше не выгляжу совсем — неудивительно, учитывая то, что каждая новая забота в моей жизни прибавляла мне морщин. Особенно они были заметны у глаз и между бровей, и они углублялись, когда я улыбалась или хмурилась. Я не выглядела полной, но и носить свои девичьи джинсы тоже не могла; не могла носить прежнюю обувь, потому что сразу начинали болеть ноги. Долгое время я радовалась, что могу обойтись без краски для волос, но сейчас все чаще думала, что без нее не обойтись — то и дело в слегка выцветших прядях попадались седые нити.

Но в целом — нет, если быть объективной, меня еще вполне можно было узнать. Узнать и воскликнуть «Что с нами делает время!»

- Продышалась? Вот поэтому я тебе и говорю, Беллз — езжай отдыхать, ты загонишь себя. Завтра мне на дозор, я забегу к тебе спросить, что ты выбрала. Послушай, кто-нибудь сегодня будет ночевать здесь, или твои тоже уехали? Просто смотри, я могу, наверное, с тобой остаться, потому что плохо, конечно, что ты одна, но...

Я резко повернулась к нему, не дав продолжить.

 - Нет! Джейк, ни в коем случае. Ты прав. Вы с Джимми правы. Я уезжаю.

Он опешил совершенно как ребенок.

- - Как уезжаешь? Ты же говорила...

Тяжело дыша, я остановила взгляд на пухлом каталоге турфирм, который принес мне Джимми.

 - Да, я знаю, что говорила, но я передумала. Я уеду... сегодня. Прямо сейчас!

 Из моих медленных, вялых мыслей вдруг пробился очень четкий росток уверенности, и все вокруг ускорилось.  Одно маленькое, но очень важное решение как будто отодвинуло все мои прежние мысли в сторону, и я носилась по дому, целиком захваченная своей опрометчивой, почти безумной идеей.

 - Беллз! Ты что, с ума сошла? Куда ты собираешься, скоро вечер! Хоть бы спланировала что-нибудь, ты же не знаешь даже, куда ехать..

 - Джейкоб! - я распахнула шкаф и без разбора сунула в чемодан ворох одежды. Потом подумала и вывалила все на пол. Плевать,  поеду без чемодана. Может, мне придется возвращаться уже завтра. Может, мне вообще не понадобится багаж. - Джейкоб, дорогой. Иди домой. Ты... Тебе больше не нужно беспокоиться обо мне. Тебя ждут. Сейчас ты нужен Марии.

Он немного онемел и растерянно повел глазами.

 - А ты? Мне не нравится, что ты одна...

- Ничего! Я привыкла, мне одной очень удобно. Иди, иди, не отвлекай меня. Я прекрасно со всем справлюсь.

 Джейкоб неуверенно пожал плечами.

 - И... тебя не надо провожать?

 - Нет! Я прекрасно знаю дорогу, - повинуясь порыву, я прижалась к его теплой груди, прижалась на секунду и тут же отпрянула. - Спасибо, Джейк, спасибо за все! Радуйся! Наслаждайся. А я... я тебе позвоню.

 Он наконец понял, куда я еду. Понял и по давней памяти болезненно зажмурился, осознавая то, о чем мне не требовалось говорить. А потом обрадовался, без труда прочитав все оттенки чувств на моем лице. Кивнул и снова обнял меня, огромным, жарким, надежным объятием.

 - Береги себя, Белла. Я... Мы с Марией будем ждать твоего звонка.

Спешка сборов отвлекла меня от боли прощания, да мне и не хотелось опять сосредотачиваться на ней. Очень может быть, что совсем скоро у меня снова появится время, чтобы переживать свои расставания и зализывать свои раны. Сейчас я спешила — через двадцать минут сумка уже была готова, и я сбежала по ступенькам, стуча подошвами по дереву, как в детстве. Облачное вечернее небо мягко освещало жемчужным светом маленький неприбранный сад.

Неожиданное препятствие встало на моем пути в виде полицейской машины на подъездной аллее. Как! Неужели еще одно прощание?

У меня слегка екнуло сердце, когда я увидела, что папе с каждым разом приходится прилагать все больше усилий, чтобы вылезти из машины.

 - Белла? Что ты здесь стоишь? Я только что подъехал. Рене осталась на ночь у Лиззи, попросила привезти кое-какие вещи...

 Я стояла, не зная, как объяснить ему свой внезапный отъезд. Джейкоб знал обо мне все и даже сыграл в свое время посланника, объяснив мне то, что было скрыто от меня раньше. Чарли же не знал слишком многого, чтобы понимать меня с полуслова.

 - Пап... Хорошо, что мы увиделись! Я, знаешь... Я уезжаю.

 Его брови взлетели вверх.

 - Уезжаешь? Куда? Надолго?

 - Я... Я позвоню, когда доберусь, обещаю. И... да, я надеюсь, что, может быть, надолго.

 Было больно видеть, как огорченно опускаются уголки папиных губ. Мне тоже было тяжело прощаться с ним; уж я-то знала, что такое, когда уезжают дети. Да, у него теперь была семья, да, иногда у нас возникали недопонимания по некоторым вопросам, да, мы уже не держались друг за друга так, как раньше. Но наша с ним особая связь никогда не ослабевала. Среди всех членов своей семьи, которых я оставляла в Форксе, именно Чарли мне хотелось благодарить больше всех. За то, что он всегда первым был готов помочь мне, когда я только собиралась просить о помощи. За то, что он позволил мне чувствовать себя дома в его доме. За то, что он был таким замечательным дедушкой моим детям, и они так сильно его любили. За то, что он никогда не позволял мне усомниться, что, несмотря ни на что, я его самая любимая, единственная дочь.

 - Что-то как-то неожиданно, Беллз.

 - Да, я знаю, пап; извини, пожалуйста. Но... я должна уехать. Именно сегодня. Сейчас, - Чарли начал говорить что-то, что они с Рене рассчитывали на мою помощь, что он мы собирались куда-то ехать вместе и что-то делать, но я почти не слушала. - Извини, пап.  Это эгоистично и касается только меня, я знаю. Но я должна уехать. Я уезжаю.

 Он вздохнул, взял у меня сумку и донес до машины. Неловко обнял на прощание, и я прижалась лицом к его рубашке, пахнущей острым беконом и прикормом для рыб. Два раза он сказал, чтобы я пристегнула ремень безопасности и не оставляла сумку на переднем сиденье. Пять раз предложил остаться. Отдохнуть перед дальней дорогой, переждать темноту, продумать маршрут, попрощаться с Рене, дождаться известий от Тэсси...

 Но я больше не могла ждать. В последний раз обняв Чарли, я вскочила в машину вырулила со двора, даже не обернувшись на дом, в котором прожила столько лет. Больше я не могла жить прошлым, которое разделила со своей семьей. Впервые за долгие годы я могла  жить настоящим, которое принадлежало мне.

 Когда мой почтенный пикап приказал долго жить, Джейкоб по моей просьбе собрал мне на День Рождения почти такой же старенький и дребезжащий «Шевроле», только уже следующего поколения. Дети такую машину презирали и называли не иначе как «древний боевой танк», но я любила свой пикапчик нежной любовью и мужественно терпела все нападки. Сейчас я развила предельную для «танка» скорость и с удовольствием чувствовала, как ветер развевает мне волосы и весело шумит в опущенных окнах. Сосредоточившись на дороге, я не замечала, как за моими окнами, исчезая, проносится Форкс. Еще час назад я в полном бессилии не могла подняться с постели; сейчас во мне бурлила бесконечная, чистая энергия, как будто я оставляла позади всю свою усталость. Передо мной ровной серой лентой расстилалась дорога, которая звала меня вперед — куда-то, куда я никогда не могла попасть, а сейчас мчалась на всех парах. Как давно ко мне не приходило это ощущение кристаллизованной, надежной радости; как будто с каждым поворотом дороги я сбрасывала с плеч какую-то давнюю тяжесть. Это было удивительное ощущение, как на американских горках, когда, больше ни за что не держась, несешься с отвесной высоты вниз, и тебя охватывает огромное, полное чувство абсолютной свободы.

Мне захотелось поднять руки и визжать, как глупой девчонке; мне захотелось смеяться, потом плакать, потом снова смеяться. Мне захотелось петь, и я включила песни группы «Сумерки».

 Я знала, что мне предстоит неблизкий путь, особенно непростой потому, что уже темнело, а я не слишком четко представляла себе дорогу. Может быть, надо было что-то проверить; может быть, надо было переждать ночь; может быть, надо было хотя бы позвонить, чтобы проверить, есть ли кто там, куда я еду. Я не задержалась мыслями ни на одной из этих идей; я просто ехала вперед. Фонари окрасили дорогу в красивый потусторонний свет; мне стало холодно от вечерней росы, совсем не теплой на исходе августа, но я не поднимала окон. Музыка в колонках делала все происходящее похожим на фильм. Фильм, в котором я ехала в ночи навстречу сама не знала чему; на встречу, которая неизвестно, состоится ли; ехала и не знала, правильно ли я еду. Когда глаза совсем устали от мерцающей в лобовом стекле темноты, я свернула и остановилась в небольшом мотеле недалеко от границы; как неопытная студентка, ошарашенно оглядывалась в безликой комнате, в которую меня провела сонная служительница. Надо было принять душ и постараться поспать, чтобы дальше вести машину; я села на белую постель и молча просидела несколько часов, глядясь в темное окно. Незадолго до рассвета я поднялась, собрала неразобранные вещи, спустилась на первый этаж; я грела руки о стаканчик с кофе, пока молодая служительница возилась с моими квитанциями и кредитной картой.

 - Прошу вас, миссис Блэк, - смаргивая сон, она протянула мне бумажки. - Не рано ли вы отправляетесь в путь?

 Я вежливо улыбнулась ей.

 - Мне хочется успеть на первый паром.

 - Надо же, как рано. Наверное, муж будет встречать вас с парома?

 В Форксе, откуда я не выезжала уже сто лет, все знали, что я в разводе, и таких вопросов мне не задавали – как и не спрашивали, почему я так и не сняла своего первого обручального кольца, которое давно стало частью моей руки. Сейчас я продолжала вежливо улыбаться молоденькой администраторше, с искренним участием и любопытством пытавшейся разогнать за разговором предрассветную тяжесть ночной вахты. Повадкой она чем-то напоминала мою крестницу Эдуарду, старшую из трех дочерей Анжелы и Бена.

 - Нет. Он остается  на этом берегу.

 - А давно ли вы женаты?

 Рядом с компьютером у нее лежала глянцевая модная книжка; готова поспорить, она обожает любовные истории.

 Я с трудом посчитала, сложив время до и после.

 - Двадцать семь лет.

 - Столько? Почти тридцать лет? Ой, расскажите мне, пожалуйста! - Глаза девушки вылезли на лоб, и она чуть не вывалилась из-за своей стойки. Неловко поднявшись, она повернулась в мою сторону, и я поняла, что девушка беременна — аккуратные складки свободной одежды красиво подчеркивали середину срока. - А мы с парнем встречаемся два года, и уже кажется, что вечность, вообще не о чем разговаривать! - Белобрысая, голубоглазая и простодушная, она была немногим старше моей дочери; меня слегка позабавила ее неотесанная искренность. - И у вас есть дети?

 - Есть, - ответила я с гордостью. - Двое. Мальчик и девочка.

 - Мальчик и девочка? Это так хорошо! А то у моей сестры четверо сыновей, я думаю, вдруг и меня такое же ждет! - смешно было видеть, как молодая девчонка почти завидует сорокапятилетней тетке. Наверняка нафантазировала для меня невесть какую счастливую историю любви. Мне больше не приходилось искусственно поддерживать улыбку. - Расскажите мне, а как их зовут? А то я, знаете, все выбираю имена, выбираю... И никак выбрать не могу. Маме нравится имя Бартоломео  - правда же, кошмар?

 Я допила последние капли кофе. За окном накрапывал дождь. В окно было видно, как он стучит в стекла моей машины.

 - Мне было легко с именами, - ответила я. - Моего сына зовут Джеймс Эдвард Блэк.  И... Тэсс Антония Блэк, - у меня слегка перехватило горло. - Это моя дочка.

 Усталые глаза девушки подернулись мечтательной пеленой.

 - А у меня, кажется, будет мальчик. Как вы сказали? Джеймс? А что дальше?

 - Эдвард, - повторила я. - Джеймс, а можно Джейкоб. И Эдвард.

 - Эдвард, - задумчиво произнесла она. - Эдвард Джейкоб. Знаете что? Мне нравится!

 Я улыбнулась. Пора было уходить.

 - Береги себя, - сказала я девушке, беря на плечо сумку. – И удачи.

 - Спасибо, - она растроганно улыбнулась, все еще размышляя над именами. - Вам не понадобится такси или провожатый, чтобы показать дорогу на том берегу?

 - Нет, спасибо - я покачала головой, уже от двери. - Нет необходимости. Меня ждут.

Дворники старенького пикапа надсадно пыхтели, размазывая по стеклу длинные струи дождя. Мне оставалось ехать совсем немного, и безумное оживление вчерашнего дня почти схлынуло. Я не была напряжена, не думала, что поступила неправильно, и уж тем более не допускала мысли повернуть обратно. Но счастливое бездумье тоже ушло; стряхивая усталость после бессонной ночи, я вела машину и одну за другой перебирала мысли, которые мгновенным флешбеком пронеслись вчера перед моими глазами, заставив принять решение о скором отъезде. Я была довольна, что разрешила себе уехать сейчас же; вряд ли у меня хватило бы отваги двинуться в путь, подумав на свежую голову. Передо мной ровной лентой бежала автострада Канады; моя прошлая жизнь осталась позади. Сейчас стало настоящим то, что я давным-давно записала в прошлое. То, как много лет назад я ехала по этой дороге, задремав рядом с детским креслом, и беззащитный, горчащий огонек улыбки моего водителя отражался в стекле заднего вида. То, как я строила счастливые планы с человеком, который не был моим мужем, но с которым мы понимали друг друга так, что нам не требовалось ни о чем друг друга просить. То, как из-за сложности мира, в котором мы жили, наши планы рухнули, потому что, осуществив то, что мы задумали, я навсегда бы лишилась своих детей. То, как в видениях будущего выбор, сделанный мной, привел бы к тому, что Джимми и Тэсси отдали бы Джейкобу и Марии, а мне ни разу не разрешили бы даже увидеть их — что лишало меня всякого выбора. То, как человек, с которым мы могли бы подарить друг другу счастье, тихо и безболезненно исчез, тем самым не поставив меня перед необходимостью делать этот выбор. То, как каждый день рождения мне в почтовый ящик бросали письмо без почтового штемпеля. То, как музыкальная группа, которая мне нравилась, никогда не перестала исполнять песни, написанные их идейным вдохновителем специально для меня. То, как я всегда могла включить компьютер и попросить написать мне эмейл, когда становилось одиноко. То, что много лет назад, когда Тэсси сильно расшиблась, упав с обрыва в школьном походе, на моем банковском счету появилась огромная сумма денег на нужную операцию. То, как моему сыну, не набравшему максимальный балл, была присуждена лучшая стипендия для обучения на самом дорогом факультете, хотя он не подавал документов ни в один из фондов. То, что то же самое произошло и с моей дочерью, которой уже позвонил из Голливуда один из самых известных актерских агентов, невесть откуда взявший ее телефон.

Джейкоб, конечно, догадывался, но никогда не заводил разговора и ни о чем меня не спрашивал. Потому что я, конечно, знала, кто за этим стоит.

«Я буду всегда ждать тебя, Белла. Сколько бы лет ни прошло, что бы ни произошло со всеми нами. Я буду всегда ждать тебя здесь».

В лесной глуши обозначился просвет, и вслед за ним я сразу увидела дом. По дороге я тешила себя идеей, что узнаю какие-то повороты и знаки, но, это было лишь иллюзией. По-настоящему я узнала только дом — компактный, будто выросший самостоятельно среди деревьев дом со стеклянными стенами и приглушенными, пастельными тонами. Не знаю, как я нашла дорогу к нему — в последний раз была здесь семнадцать лет назад. Сердце громко, болезненно било о ребра.

Тяжело дыша, я заглушила мотор и положила голову на сложенные на руле руки, восстанавливая дыхание. Что я делаю здесь, чего я жду от своего приезда? Почему не позвонила на секретный номер, который у меня был, почему не послала письмо на электронный адрес, который знаю наизусть? Нет никакой уверенности, что дом не стоит запертым на все замки и пустым; нет никакой гарантии, что мне будут рады, если хозяева окажутся дома. Да, я много раз представляла себе эту встречу, но никоим образом не могла оказаться готовой к ней. Да, единственное, что я могла предложить – это свое смятение и немоту. Все равно я не смогу ничего исправить; все равно  не смогу выразить словами все, что должна. Не смогу рассказать, как я ценила неизменное и надежное присутствие того, кто отсутствовал в моей жизни все это время. Не смогу признаться, каким спасением иногда было знать, что чудеса действительно случаются, и я знаю того, кто помогает им происходить. Не смогу в должной мере попросить прощения, что заставила его ждать меня так долго, и приехала только теперь, не зная, что делать дальше. Никогда не смогу сказать, как бесконечно скучала иногда по тому, кто добровольно принес за меня все мои жертвы. Никогда не смогу выразить, как благодарна ему за то, что своим отсутствием он подарил мне возможность не только быть с моими детьми, пока я была нужна им, но и видеть, как исполняются их мечты.

 В полной тишине я подняла голову и впервые оглядела дом, который столько раз представляла себе усталыми вечерами и по ночам. Ничего не изменилось; те же занавески, те же деревянные перила на террасе, мокрые от дождя; те же деревья, которые наклоняли свои ветви к открытым окнам.

А на крыльце, устремив на меня долгий, неотрывный взгляд, стоял Эдвард. Совершенно такой же, как и всегда — удивительный, настоящий, вечно прекрасный Эдвард. Ветер слегка касался его волос, и улыбка медленно и уверенно расцветала счастьем на его лице.

Он существовал на самом деле.

И он ждал меня. 

********************************************************