Глава 6. Часть 1.

Конец выпускного класса у погодок, казалось, высосал все силы из хрупкой Наташи. Она начала волноваться ещё в прошлом году, нужно было определиться со специализацией, необходимо было понять, в каком направлении двигаться, в конце концов, Наташе попросту нужно было рассчитать свои силы, финансовые возможности, если ребята не поступят на бюджетные факультеты.

Но её дети, как самые обыкновенные подростки, слабо представляли себе свою будущую трудовую деятельность, пройдённые тесты в центре профориентации и беседы с психологом тоже не принесли своих плодов. Но, к началу выпускного класса, выбор был сделан, и теперь вся семья из трёх человек неусыпно трудилась для достижения этого выбора… Наташа – максимально соблюдая режим тишины и питания. Погодки - сидя в своих комнатах, порой сами погрузившись в учебники, порой с репетиторами. Женщина не стала рисковать и наняла экспертов обещающих, слабо веря в эти обещания, но всё же дающих какую-то стабильность, уверенность.

А именно стабильности прямо сейчас не хватало Наташе. В её жизни мало, что изменилось. Её жизнь просто текла, но не менялась. Она жила в том же дворе, ходила на ту же работу, иногда, очень редко, отдыхала с теми же друзьями. И всё это время у неё был один мужчина, близость с которым приносила Наташе спокойствие, снимала с её плеч напряжение. Мужчина этот был бесконечно близок женщине, как и бесконечно далёк.

Она не верила в «любовь на расстоянии», не верила, что «для любви нет преград», собственно, она и в саму любовь не верила. В любовь в своей жизни. Скорей - в комфортную, ненавязчивую связь. В письма, когда от простых печатных букв веяло теплом, во внезапные приезды, когда: «я скучал, моя хорошая», в поездки в далёкий городок затерявшейся на карте страны среди огромного леса. И она просто ждала, когда это закончится, ждала покорно, как само собой разумеющееся. Рано или поздно это должно надоесть офицеру, и Наташе лучше быть к этому готовой…

Они по-прежнему обходили стороной личные темы, она по-прежнему ездила на Тахо, он по-прежнему мог исчезнуть на месяцы, говоря, что нет командировок в город Наташи, наверное, действительно не было. Наташа словно застыла между реальностями. Между часовыми поясами. Между мегаполисом и лесом. Между комфортом одиночества и комфортом от тепла, исходящего от мужчины.

В начале учебного года, когда раздался звонок в дверь, Наташа открыла по привычке, не глядя, уверенная, что это погодки, которые уже должны были прийти с минуты на минуту,  забыли ключи, и сразу попала в мужские объятья, потерявшись там. Её дыхание сбивалось, она просто не могла поверить в это. Обычно Миша предупреждал о своих приездах, но не в этот раз, не после полугода, когда Наташа тоже не смогла приехать к нему… Она ощущала себя сродни сливочному маслу, тающему и стекающему по мужчине, радостной и одновременно возбуждённой – моментально, словно по волшебству. В этот момент ей не хотелось отпускать от себя офицера, не отпускать никогда. Ей было жизненно необходимо его  тепло, его сила, его желание, ставшее очевидным, когда она практически прокусила его нижнюю губу, с нецензурным стоном, сорвавшимся с её губ.

Поворот ключа и две пары зеленоватых глаз моментально вывели женщину из транса. Она попыталась отойти от мужчины, но рука удержала её рядом, прижав к боку, словно давая защиту. От собственных детей?

- Простите, - проговорил Женя, сначала залившийся краской, а потом побледневший. 

- Ты, ты… - Сашка смотрела во все глаза, переводя взгляд от лица матери к мужскому лицу, - как ты?.. Да ты… Как ты могла? У нас же папа есть! - прямо в округлившиеся Наташины глаза. Было похоже, что Сашка сейчас бросится на мать с кулаками, когда бледная и злая, смотрела, копя в своих глаза слёзы.

- Ты! – и порыв ударить мать поймал Женя, крепко удерживая тщедушную сестру, которая так и осталась меньше своей мамы, тогда как Женя явно перерос отца, а в последние время раздался в плечах.

- Тихо, тихо, Саня, тиииише, - уговаривая, как младенца.

- Саша, - Наташа хотел  что-то сказать, возможно, оправдаться, возможно, покаяться или попросту утешить, убаюкать Сашку, всегда прямолинейную, честную и открытую.

- Как ты могла, У НАС ЕСТЬ ПАПА!

- Саня, - руки Жени крепко держали пытающуюся сопротивляться сестру, поворачивая к себе лицом, - Саня, У НАС НЕТ ПАПЫ… - тихо, - Нет… Папы.

- О, господи, - прошептала Наташа, когда вслед за вырвавшейся сестрой убежал Женя, глядя на них во дворе. Такие разных и таких похожие. Смотря на маленькую старшую Сашу, которая прижалась к Женьке и выплакивала ему свои слезы разочарования в маме, свою обиду, свою боль, и виной этому была Наташа… Она могла сообразить, что сейчас придут дети, могла предположить их реакцию… не стала, не смогла, не захотела, потому что в этот момент её терзало совсем другое желание, неуместное и жалкое, как и сам роман с офицером из далёкого гарнизона.

- Наталь, всё утрясётся.

- Ты Сашу не знаешь… что я наделала, - тихо стекая по стене вдоль занавески.

- Скажи, Наталь, что случилось? Посмотри на меня… Посмотри. У тебя взрослые дети, они взрослые, понимаешь? И сейчас они узнали, что их мать – живой человек… это нормально.

- Это неправильно.

- Возможно, но в жизни не бывает просто правильно или неправильно. В первую очередь ты мама, но и женщина тоже… может, твоим детям нужно и это знать тоже?

- Нет!

- Они уже знают.

- Нет…

- Тебе нечего стесняться, нечего стыдиться… если только меня?

- Нет… это всё я… как я могла?

- Перестань убиваться, всё нормально, идут к подъезду. Мне уйти?

- Нет, - решение созрело слишком быстро для осознания, - Нет.

Женя стоял прямо, смотрел в глаза, обменивался мужским рукопожатием с Мишей в тот момент, когда Наташа мечтала только об одном – чтобы земля разверзлась под её ногами от стыда.

Короткие представления, короткие уточнения.

– Евгений.

– Михаил.

– Меня Саша зовут.

Потом, оставшись с детьми, Наташа не знала, что сказать. Что говорят в таких случаях? Она не изменяла их отцу. Их отец умер, но он жил в каждом квадратном сантиметре этой квартиры, в каждой полке на антресолях, в вещах, уже собранных в пакеты, но ещё стоящих в пустующей комнате…

- Мам, не нужно ничего говорить, я понимаю, правда, а Саня… она тоже поймёт, позже. Она просто скучает сильно, она больше помнит, чем я, наверно из-за года разницы… мама, почему не я старший, я хочу тоже помнить больше…

- Я помню всё, сынок, всё, - только легче ли от этого?

Казалось, Сашка быстро пережила «предательство» матери, словно забыла. Она спокойно здоровалась с Мишей, когда он заходил в командировках, а после спокойно сказанных слов Жени: «Мам, у тебя вообще-то свой дом есть… в смысле…» и ночевал. Она могла попросить «прикрутить вот эту фиговину вооон на ту полочку», если под рукой не оказывалось высокого брата. Она интересовалась службой Миши, местностью, где он живёт и даже пообещала приехать, потому что определённо рассказы Миши заслуживали красиво обработанных фотографий – увлечение Саши или даже её будущая специальность. Сашка хотела стать фотографом. Она уже давно увлекалась этим, но сейчас её планы стали приобретать черты и направление, в котором двигаться. Сашка вела себя странно для резкой, взрывоопасной, требующей справедливости и крови девушки, привыкшей к мягким уступкам матери…

Неизвестность, зыбучесть, как в песках, засасывала женщину. Она машинально работала, зная своё дело от и до, отслеживая новые законы  и дополнения, держа в уме цифры и факты, машинально ходила в фитнесс-клуб, ставший привычкой, машинально разговаривала с сослуживцами… ей хотелось остановить эту зыбучесть, вязкость, в которой она увязала, в которой её укачивало. Ей нужна была какая-то опора.

Скорей всего, её пугали перемены, дети уже выросли, ещё год-два они будут нуждаться в Наташиной поддержке, потом уйдут в свою, взрослую жизнь… Её жизнь была похожа на колесо в клетке мыши. По кругу. Работа. Дети. Изредка друзья. Ещё реже – Миша. Ей хотелось, чтобы кто-то остановил это колесо. Кризис среднего возраста – усмехалась женщина, возможно, не так уж и шутила Марго, когда говорила про открывшиеся экстрасенсорные способности… Время переосмысления, принятия, но чего? Перемен. Которых всегда боялась женщина, и которые всё равно случались, врывались, разрушали её сказочный мир, её карточные домики, оставляя после себя пустошь… 

Перемены ворвались раньше, откуда не ждала Наташа. Один из самых больших страхов мам девочек – ранняя беременность их дочерей. Что может быть ужасней? Наташе показалось, что кто-то выдернул паркет у неё из-под ног, что давление сначала подскочило до запредельных высот, а потом упало, растеклось по паркету ярко-алыми пятнами, поплыло кругами перед глазами.  Сашка – беременна. Вот так. Не окончив школу.

Она всматривалась в Сашку, понимая, остро осознавая, что вина за это лежит на ней – матери. На том, что она ввела в дом мужчину, что убаюкивала себя примерным поведением дочери, когда так прекрасно знала Сашин нрав, понимала, что она не смирится, не простит… Саша просто нашла нужную ей любовь в другом месте, доступным для неё способом. Самую простую и очевидную для девушки – любовь телесную. Сказал Женя, после нечаянно подслушанного скандала между детьми, когда Женя требовал что-то рассказать маме, а Сашка отмалчивалась.

- Что происходит? – спросила женщина. Она была готова к чему угодно, вплоть до исключения из школы, но на простое: «Саня беременна, третий месяц», просто села, глядя в пространство. Ей даже было не интересно, кто отец, скорей всего – этот мальчик, одноклассник Володя, который часто бывал в их доме и числился «парнем» Саши. Причислился. Приплыли. Какой отец из несовершеннолетнего парня, которому ещё учиться и учиться? Который и сам не понимал, как и Сашка, что происходит. Что прямо сейчас Наташе нужно принять решение… самое сложно решение, на самый сложный вопрос её жизни и ответ очевиден – аборт. Всем будет проще. Сашка не испортит себе жизнь, поступит, куда собиралась. Мальчик этот, Володя, не будет привязан навсегда нитями случайной школьной связи, результатом которой стал ребёнок, Наташе не придётся взваливать на себя ещё и внука…

Да, женщины рожают в сорок… но у Наташи уже просто не оставалось сил. Когда-то ей сказали: «Держись», и она держалась.  Держалась что есть сил, из последних сил, лишь изредка, в последние пару лет, позволяя себе роскошь расслабиться в мужских руках. Её просто не хватит… не получится… она не сможет. Дед требовал лечения, к бабушке приходилось ездить через день, потому что маме было тяжело… У Сашки будет ребёнок. И в этом явная вина Наташи.

Пришедшая в дом Марго гладила по волосам Сашку и допытывалась, чего же хочет сама Саша, но та не знала. Не знала, как забеременела, не знала, что хочет, не знала, чего ждёт от жизни. Просто не знала.

- Тусь, вот что ты херней страдаешь, а?

- Моя дочь беременна! Моя дочь-школьница беременна!

- И что? Скоро экзамены, живота и видно не будет… мы блузочкой прикроем. Пусть рожает, что ты девке жизнь портишь?

- Я? Я порчу? А у одинокой матери такая, блядь, сладкая жизнь! Посмотри на меня, посмотри… Я читала, что одинокая мать программирует дочь на одиночество, и вот, смотри, Сашка – мать-одиночка. Кому она будет нужна с ребёнком?

- Знаешь, если нужна, то и с ребёнком нужна.

- Не говори ерунды. Это в тридцать может, а не в восемнадцать, когда все подружки по клубам…

- Подумай, ты можешь на неё надавить сейчас, она напугана, но не надо, Тусь… я рядом, всегда помогу, Женька вас не бросит, да и ребята тоже. Поддержим штаны первое время, а там и Сашка сама уже…

- А образование?

- Да получит она образование, господи. Вечерние есть, заочные, через год. Она же не парень, что лоб разбивать?.. Не надо, Наташ…

- А что ты там меня уговариваешь? А? Тебе, что ли, потом ребёнка этого на себе тащить? Мне сорок, не двадцать! Я устала, Марго. Я просто устала…

- Вот и моя мать в сорок устала…

- Что?

- То! Образование у меня есть, работа есть, курорты есть, даже два силиконовых мешка есть, а ребёнка нет, и не будет. Подумай… Ты знаешь, я всё устрою… но риски есть всегда, да и из головы не выкинешь… никогда,  пожалуйста, Тусь, подумай.

- Я подумаю.

Если бы Саша сказала хоть слово, хоть как-то дала понять, что она хочет на самом деле, но она «не знала». Наташа недоумевала, как в век информации, порой излишней, когда на каждом углу кричат о контрацепции, можно так бездумно… Но, вспомнив себя в семнадцать, когда она «дала», даже не задумываясь о том, что практически не знает синеглазого парня. Природа человеческая не меняется со временем, меняются знания, но природа остаётся прежней, так легко ошибиться, когда тебе семнадцать. Наташа не ошиблась, а Саша ошиблась… и исправлять эту ошибку Наташе.

Неделю она сходила с ума, перебирала варианты, созванивалась с врачами, психологами, с родителями мальчика, которые, казалось, были в не меньшей растерянности и с опаской разговаривали с Наташей, словно она требовала от них чего-то. Зятя. Или денег. Наташе не нужно было ни то, ни другое. Она просто поставила в известность, посчитав, что это справедливо. Если Саша будет рожать – они должны знать, что у них появится внук или внучка, если нет – то Володя должен понести какую-то ответственность. Какую? Лишение карманных денег – почти равноценный обмен на загубленную жизнь её дочери.

Возвращаясь и возвращаясь в тот день, когда Саня кричала в прихожей: «Как ты могла», Наташа не уставала корить себя. 

В своих переживаниях она забыла, что должен был приехать Миша, в последнее время он часто приезжал, что-то неуловимое менялось между ними, Наташе хотелось остановить, зафиксировать моменты нежности, когда его губы целуют висок, когда рука поправляет выбившиеся пряди или снимает резинку с волос во время поцелуя – странная привычка, Наташе нравилось. Она уже знала, что моменты быстротечны, что время не возвращается, сколько не умоляй серый камень… Она знала, что рано или поздно и эта нежность закончится, и хотела её больше, ещё больше, ещё… и получала.

- Что случилось? – глядя на опухшее от слез лицо.

- Саша беременна.

После минутного молчания:

- Это не конец света, Наталь.

- Она беременна, беременна, даже не закончив школу. Это я виновата, я… это я виновата.

- В чём ты виновата? Послушай, это сложная ситуация, но решаемая, скажи, чего ты боишься, в чём ты виновата?

- Я не справлюсь, - уже сквозь слезы, - мне отправить свою несовершеннолетнюю дочь на аборт? Боже… аборт!.. Или взвалить на себе ещё одного ребёнка? У меня бабушка, дедушка, Женька… да и Сашка…

- Я не хотел говорить, пока не будет точно известно, но сейчас уже можно… меня переводят… сюда. В округ…  Я буду жить рядом, Наталь. Я буду рядом.

- Я не справлюсь, попросту не справлюсь, я устала держаться, я только и делаю, что держусь… это я виновата, я виновата, виновата я…

- Ты меня слышишь?

- Я виновата, боже, а вдруг этот «тот свет» существует? Что мне Пашка скажет? Я его дочь не уберегла, привела в дом мужика, на глазах детей… в ЭТОТ дом  мужика… я виновата, я виновата, я виновата…

- Послушай меня, - командным тоном, который никогда раньше не слышала Наташа, что заставило вырваться из зыбучих песков и хотя бы понять, где находится, но не с кем. - В твоей жизни были потери и ещё будут, неизбежно, но ребёнок – это приобретение. Подумай над этим. Подумай, я пойду.

Больше она Мишу не видела, не придав сначала этому значения – значит, уехал, да и до того ли было, когда Женька, зайдя к матери, сказал:

- Мам, мы справимся…

И Наташа решила, что действительно - они справятся. Она справится. И с этим. Да, против правил, некстати, возможно даже неприлично, но ребёнок – это приобретение. Наташа осталась вдовой с двумя детьми абсолютно не умея жить одной, и научилась. Научилась менять лампочки, ругаться с сантехником, научилась не бояться высоты стремянки, убрала вещи покойного мужа, вытащила принадлежности для пикника из Тахо. Она хоронила своего мужа в закрытом гробу. Страшны ли ей людские пересуды сейчас? Нет.

После потери переливов в синих глазах, Наташа думала, что корка, образовавшаяся на местах, где содрали кожу, выставив на обозрение её горе, никогда не зарастёт. Что она так и будет кровоточить и кровоточить, как на свежей ране. Но Наташа была жива, не без потерь, но жива. Да и можно ли тот факт, что она станет бабушкой в сорок с копейками считать потерей?..

- Мам, а почему Миша не заходит?

- В смысле?

- Ну, он же в городе, я его видел два раза…

- Да?

- Я занят, - сухое, в телефонную трубку. Точка подведена, итог, сальдо. Несмотря на то, что Наташа всё время ожидала этого, готовилась, укладывая пуховые подушки беззаботности себе под спину, когда будет падать – ей больно. Невероятно. Сильно.

«Я занят», - не «Прости», не «Нам нужно поговорить», – «Я занят». Занят… Кем-то занят. Всё именно так, как и должно было быть. Заглядывая в зеркало, женщина не удивлялась этому «Занят». Ей не удалось удержать чужого человека рядом, да она и не пыталась – знала.

- Мааааам?

- Он занят, - последнее, что хотела Наташа – видеть жалость в глазах собственного сына, практически мужчины. Ей ненавистна роль брошенной женщины, унизительна, она была готова к ней, но никак не на глазах Жени.

- А когда Миша последний раз заходил?

- Не помню… месяц назад, потом уехал, кажется.

- Кажется… И о чём вы говорили?

- Это допрос, Женя?

- Но всё же…

- О том, что его переводят сюда, о Сашке и о… – Наташа вспоминает, - о том, что это моя вина… что я привела в этот дом мужика…

- Мам, я, конечно, не много понимаю в любовных делах, верней – вообще не понимаю, но это обидно, то, что ты сказала – обидно. Сильно. 

- А?

- Я бы обиделся…

Если Мишу уже перевили в этот округ, значит, Ольга и Серафима знают – куда, знают, как его найти. Сейчас. Ольга не стала уточнять, зачем Наташе искать Мишу, видимо, за прошедший год этот секрет перестал быть секретом для всех, и дала два адреса, по которым можно его найти.

Погода была скорее осенней, с ледяным, колючим ветром и каплями дождя, которые с остервенением  били по лобовому стеклу. Дворники не успевали сгонять потеки воды, осложняя и без того трудную для Наташи дорогу, потому что из её глаз с таким же остервенением лились слезы, когда, увидев Мишу с женщиной, она ехала куда глаза глядят. Куда-нибудь. От него. От себя.

Она только подъехала на стоянку, не успела даже оглядеться, принять решение, где ей удобней будет припарковать своё уже немолодое чудовище, как увидела Мишу, который галантно нёс зонтик над головой молодой женщины, от силы лет тридцати, потом открыл перед ней дверь машины, нырнул в салон сам и уехал. Так просто. Если бы не его взгляд ровно на Наташу, потому что невозможно не заметить раскорячившийся почти поперёк стоянки внедорожник и его владелицу, у которой вместо плаща накинута павлопосадская шаль – первое, что попалось на глаза, когда выходила из дома,  словно противовес модному наряду спутницы Миши.

- Лёх, какие на тебе брюки? – в трубку телефона.

- Оу, Измайлова, это флирт?

- Нет, желание нажраться.

- Нужен собутыльник?

- Угу.

- Приезжай, организуем в лучшем виде.

 Тот памятный скандал не вспоминался компанией, Наташа приняла и даже поняла вспышку Лары, впрочем, отдалившись от неё, но они никогда и не были дружны.

Наташа хотела уволиться, зайдя с этим желанием в кабинет генерального директора, а, протягивая ему заявление, услышала:

- Ты в своём уме?

- В своём, - глядя ровно в глаза. Она ещё была зла, так нецелесообразно.

- Тааааак, скажи мне кто и что обещал? Я дам больше.

- Никто и ничто, я даже ещё не смотрела вакансии.

- Что? Тогда почему? Из-за Ларки? Из-за моей придури? Блядь, ну со мной понятно, моё дерьмо не имеет к тебе отношения, а Ларка уже успокоилась… ну куда ты пойдёшь? Зачем?

- Знаешь, Лёша, я, вообще-то, хороший бухгалтер, и в этом твоём покровительственном тоне не нуждаюсь, - словно перед ней стажёр-недоучка.

- Хорошо. Я понял, скажи мне причину.

- Мне не нужна работа из жалости.

- Из жалости? У тебя, что с головой Измайлова?

- Из жалости. Надоело.

- Так, - серьёзно глядя на хрупкую женщину перед ним, - скажи мне, когда ты стала главбухом?

- Ребята в школу пошли, после Нового Года.

- Пашка?

- Пашка был ещё…

- Из жалости ты стала главбухом?

- Тогда по знакомству.

- А почему не Лена? Вы вместе пришли, помнишь? Но она как сидела на зарплатах, так и сидит.

- Лена? Да какой… ты что, Лёш, у неё же Толик… штрудель сегодня, холодец завтра, она на работу ходит кофточку выгулять без вреда для семьи… Это же Лена.

Все любили добродушную Лену, Наташа иногда недоумевала - зачем она работает? Толик хорошо зарабатывает, а Лена явно в большем восторге от ведения домашнего хозяйства, чем от начисления заработной платы и перевода денег на депозиты.

- А вот ты, Измайлова, бухгалтер и, как ты правильно заметила, хороший. И место своё занимаешь заслуженно, каждую премию, тобой полученную, ты отработала, каждый рубль. Я, знаешь ли, люблю растянуться где-нибудь на пляже и точно знать, что у меня тут, - постучал по столу, - всё в порядке, что мой главбух не накосячит. Нет, Измайлова, это не жалость. Ты лучшая и ты нужна мне, здесь. А теперь забери своё заявление и иди работать.

- Но…

- Что ещё?

- Уверена, что Ларке не нравится моё присутствие… тут…

- А вот это уже Ларкины проблемы, Тусь. У Ларки есть квартира, дача, у неё даже садовник есть, вот ТАМ она будет решать, а ТУТ – я, и её слово – последнее. Она отойдёт, перекипит в ней, как во мне перекипело, мы сами с ней разберёмся… Знаешь что больше всего Ларка любит? Не меня и даже не детей, она положение своё любит… А ради ЭТОГО положения ей НУЖЕН такой бухгалтер, как ты. И ради ЭТОГО положения она потерпит и, откровенно говоря, мне фиолетово, что она думает… по этому вопросу. Иди работать, Тусь. Правда, не дури. Что я без тебя делать буду? У? – попытка изобразить жалостливые глаза почти удалась.

- И ещё, для верности, - когда Наташа уже в дверях, - я тебе зарплату поднимаю, на четверть… а потом ещё на столько же, раз такая мысль появилась… и страховку медицинскую, расширенную.

- Придурок ты, Лёша.

- Вот куда мне без такого главбуха? Кто меня ещё придурком в своём собственном кабинете обзывать будет?

Вскоре скованность при Ларке пропала, иногда Наташе казалось, что та поглядывает искоса, но её это не волновало. Это были Лёхины проблемы. Наташа дистанцировалась настолько, насколько смогла, полностью вычеркнуть из жизни жену крестного своих детей у Наташи бы не получилось, тем более – Ларка всегда хорошо относилась к погодкам, и они к ней, да и дружбу с детьми Лёхи тоже было не скинуть со счетов.

- Откуда такое желание напиться и забыться? – спросил Лёха, пока Ларка накрывала на стол, погладывая на заплаканное лицо Наташи.

- Да так… - выпивая одним глотком, не запивая, не закусывая, выдыхая.

- Тусь?

- Сашка беременна, - эти слезы Наташа уже пережила, их она могла обсудить, - ещё один глоток.

- Эй, коней попридержи, подруга, а то мы так и не поймём, из-за чего сыр-бор, а ты опять пойдёшь в машину к моему мужу, - Ларка, забирая бокал.

- Я сказала – Сашка беременна.

- Это мы знаем, Туууся… помнишь?

- Так, Ларка, дай человеку напиться.

- Знаешь, если бы алкоголь решал её проблемы, я бы ей залила эту двадцатилетнюю хренотень всю, до донышка.

- Меня Миша бросил…

- Кто?? – в два голоса. Никогда Наташа не замечала, что Лёха с Ларкой настолько похожи. У них были абсолютно разные типы лица, если можно было найти два максимально отличающихся друг от друга человека, то это были Ларка и Лёха, но их движения, их синхронное удивление, одинаковый наклон головы – всё отражало друг друга, отзеркаливало, дополняло, словно они пазлы, сложно составленные, с причудливым рисунком, но абсолютно совпавшие.

Пришлось рассказать кто… откуда… когда… почему… последний разговор… всё, включая Женино: «Это обидно, мам».

- Ну, может и хорошо… - Ларка.

- Что Туська  у нас дууура, это понятно… только что в этом хорошего, а, Лар?

- Может, он просто удобный вариант искал, а тут тебе и баба, и квартира… сейчас нашёл удобней, может он проходимец вообще…

- Какая квартира, у неё квартира на детях и родителях, полюбасу мужик мимо. И ты сейчас Измайлову удобным вариантом назвала?

- А что, неудобный?

Наташи словно не было за тем же столом.

- Удобный вариант, это молодая, дурная и за малую наличность, а не через полстраны смотреть, как ОНА, - беря правую руку Наташи, - даже обручальное кольцо не сняла…

В какой-то момент Наташе показалось, что в её коле нет виски.

В какой-то момент с телефоном убежала Ларка.

В какой-то момент по делам уехал Лёха, видимо, Наташе так и не удастся сегодня напиться… не удастся забыть наклон Мишиной головы, открытую дверь в машину. И взгляд. Лицом к лицу. Через два лобовых стекла.

- Я поеду домой, Ларис, спасибо, что выслушали, я как всегда… одни проблемы.

- У кого их нет, Тусь? У меня тоже… сама знаешь, - Наташа знала, - у Марго проблемы, даже у Лены… здоровье теперь. Подожди Лёшку, он отвезёт.

- Я на такси.

- Подожди, посиди со мной… расскажи про Сашку, как она? Как ты-то решилась? Ты не переживай, мы поможем, я знаю, достали тебя уже заботой… но как тебе не помогать? Тебя Пашка привёл… ты, как кукла для нас была, словно ненастоящая. Парни глазам не верили, Серёгу помнишь? Он тебя куклой Тутси называл… такая ты хорошенькая была, ты и сейчас хорошенькая, но сейчас-то мы привыкли, вот бы Сашка девочку родила, на тебя похожую… мы бы её всей толпой избаловали, на радость мамке.

- Вот спасибо тебе, Лара, - смеясь в свои колени.

- Лёша, куда мы едем?

- Пробку объезжаем.

- По Кольцевой ты пробку объезжаешь? В центр из центра? Скажи, кто из нас пил?

- По традиции – ты, Измайлова. Мы не изменяем традициям, я всё ещё на Ауди и, прикинь, на мне Армани, на-чи-най.

- Отстань, я даже не напилась…

- Скажи, Наташа, кто он тебе… этот Миша? - останавливаясь у какого-то парка.

- Я не знаю.

- Ну, а что ты чувствуешь к нему?

- Я не знаю.

- Ты не знаешь… а надо бы знать, потому что уверен, ему понадобятся ответы на эти вопросы, - выходя из салона, открывая дверь, - выходи, приехали.

Наташа стояла рядом с открытой дверцей Ауди, неуверенно глядя перед собой, прямо на военную форму, схватившись за Лёшку одной рукой.

- Не за того хватаешься, Туууся, - на ухо, - ох, Измайлова, за один такой взгляд в мою сторону убил бы… везучие твои мужики, сволочи, - ещё тише.

- Вот, Михаил, забирай свою девочку… Но учти, мужик, я тебя честно предупредил, что пьяная она ещё больший полудурок, чем трезвая… с последовательностью проблемы, а что делать с её религиозной экзальтацией – я не знаю… время подумать у тебя было.

- У меня было достаточно времени, и мне не о чем думать, спасибо.

Наташа наблюдала за мужским рукопожатием, уже прижавшись щекой к груди, утопая в тепле и любви от руки, прижимающей её к себе. Она, молча, проводила глазами Ауди Лёхи и только потом подняла глаза на Мишу.

- Как ты?..

- Это не я… это меня, у тебя ненормальные друзья, ты знаешь это?

- Эти-то? Эти да… ненормальные. Миша, прости меня.

- Мы потом поговорим, пойдём?

- Куда?

- Можно в кафе, можно ко мне.

- К тебе?

- Угу, тут квартира… года два назад купил.

- Квартиру? – ничего себе.

- Формально это квартира… не как твой дворец, - улыбаясь - мне нужно было сюда перебраться, так что…

Говорить начал Миша, потому что у Наташи не было слов, они потерялись, растаяли, как эскимо в тёплых руках, ей не хотелось слов, они бы не выразили весь преломляющийся спектр её эмоций.

- Что Саша?

- Будем рожать.

- Вот и славно.

- Так тебя всё же перевели? Сюда?

- Не совсем, но почти рядом, - усмехаясь, можно только предположить, что в этом регионе можно считать «почти».

- Ты ведь не хотел, тебе нравится там, у себя, разве нельзя было остаться? Попросить?

- Учитывая, что я добивался этого перевода почти два года, было бы глупо… просить.

- Два? Зачем?

- У меня были веские причины.

- Серафима?

- Хм… Не Серафима.

- Кто эта женщина, которая сегодня?.. – возможно ли, что именно эта невысокая женщина являлась причиной… потому что нет никаких шансов, что эта причина в ней. Они никогда не обсуждали, даже теоретически, его перевод. Миша всегда был доволен тем, где он живёт и служит. Таких было немного в их городке, но Миша явно принадлежал к числу людей, не любящих большие города, шумные улицы и душный воздух.

- Жена сослуживца.

- Жена… - чужая жена, на редкость банально. Видимо, на долю холостяков после определённого возраста остаются «чужие жены».

- Эй, я не сплю с чужими жёнами, никогда… не спал до тебя.

- Я не, - силясь понять, - я не замужем, зачем ты…

- Это не мешает тебе и ничего не решает. Ты чужая жена. Не моя… я был уверен, что уже никогда… это очень тяжело, я был готов… но сейчас… выходи за меня? – выдохнул.

- Что?

- Замуж… за меня.

- Но это неправильно, нечестно, так не должно быть.

- О чем ты?

- Ты молодой…

- Наташа, - усталый вздох.

- Ты ещё детей можешь захотеть, а я… я уже не стану, нет, не стану.

- Я не хочу детей, верней если бы вдруг, то я бы, возможно, обрадовался, но сознательно я не хочу. У меня есть дочь, пусть далеко, но она есть. Видимо, мне не важны дети, я не знаю… Мне почти сорок, я не хочу вести своего ребёнка в первый класс в пятьдесят, не хочу быть на его свадьбе самым старым… Вот внук… другое дело.

- Внук?

- Или внучка, действительно, последовательность – не твоя сильная черта, - улыбаясь, - Наташа, я прошу тебя стать моей женой, МОЕЙ женой.

Она внимательно смотрела в лицо офицера, пытаясь найти в нём подвох, настолько нереальными казались его слова. Несколько часов назад она была готова оплакивать их связь, а сейчас он просит выйти за него…

- Наталь?

- Ты не любишь меня.

- Почему не люблю? Люблю… вот как ты вышла из своего чудовища, в синем платье, с тех пор и люблю. Это слишком, да?

- Прости? – всё слишком странно, - но ты не говорил…

- Так и ты не говорила… да и как тебе скажешь, к тебе подойти страшно было… я боялся тебя, за тебя… ты очень сильная и такая хрупкая… я люблю тебя, я не хочу детей,  я хочу что бы ты стала МОЕЙ женой. Мы все вопросы уточнили? Потому что…

- Подожди, подожди, это… быстро… - Наташе, казалось, что стены с зеленоватыми обоями плывут у неё перед глазами, всё слишком быстро. Слишком. Время неслось сквозь женщину, оставляя в астральном теле воронки от боли… Слишком… Сашка беременна, Миша её бросил, «я занят», он её любил… всё это время… Слишком. Она не могла любить двоих, она всю жизнь любила одного человека, своего мужа, и сейчас она любила тоже одного, только это не Пашка, нет. И это болезненно. Это словно содрать с себя кожу ещё раз – так больно. Остро.

Всхлип.

- Обними меня, - чувствуя объятья, прислушиваясь к дыханию, к живому дыханию и живому теплу, - повтори свой вопрос, пожалуйста.

- Согласна ли ты стать моей женой? – снимая с волос заколку, как Наташе нравится.

- Да… и… я… боже… я люблю тебя, - и хотя женщина понимала абсолютную правдивость своих слов, она не верила сама себе. Возможно ли это? Возможно ли это в её жизни? Могла ли Наташа представить, что нечаянный поход в кино приведёт её в маленькую квартирку на окраине города, а офицера, с которым она пошла – к переменам в его жизни, когда он не собирался уезжать из своего «леса и дальше лес», и был привязан к комарам с его кулак и Егорычу. Наташа знала точно, ему было хорошо там, в лесу… в неспешной жизни, с простыми людьми, в своей квартире, знала, что Миша не любил перемен, так же, как и она.

- Миша, возможно, это не к месту, но я соскучилась, - недвусмысленно проведя по его шее губами.

- За это я тебя и люблю, моя безбашенная, непоследовательная девочка, - ухмыляясь в губы.

- Интересно-интересно, как ты узнал, что я безбашенная и непоследовательная с первого взгляда? – её руки уже забрались под футболку: тепло.

- Ездить на Тахо с твоей комплекцией и на каблуках… ты определённо безбашенная, я люблю тебя, мне нравится это говорить, я люблю тебя.

- Говори, а я буду отвечать, я люблю тебя, - Наташа вдруг стало легко, как не было очень и очень давно, словно она отпустила три тысячи воздушных шариков с гелием, которые все это время рвались в небо из ей слабых рук. И теперь она наблюдала за их полётом, за игрой красок на фоне ярко синего неба.

Потом она смотрела на свой безымянный палец, пытаясь понять, что же делать. Это кольцо никогда не покидало руки женщины. Это была её защита, её оберег, её якорь. Она срослась с ним настолько, что даже не замечала его присутствия на своей руке… Сняла с пальца, казалось - место жгло огнём…

- Я не знаю, что… куда…

- Не я тебе его надевал, - ответил Миша, забирая кольцо с её ладони, отчего Наташе показалось на миг, что её обокрали, - не мне и решать, - нанизывая кольцо на тонкую цепочку на шее Наташи, - решишь потом.