Глава 4.

Утро начиналось у Ложкиной как обычно, ближе к обеду. Она сладко потянулась, перевернулась с живота на спину, ещё раз потянулась и, блаженно улыбаясь, прошлёпала босыми ногами к окну, чтобы распахнуть его навстречу солнцу, которое мгновенно заполнило собой тонувшую в полумраке комнату.

В первый вечер Татьяна изрядно выпила и, уставшая с дороги и от новых впечатлений, крепко уснула, кажется, уткнувшись носом в плечо Шувалова, ругаясь и бубня себе под нос, что завтра с утра надо выгулять Альку. К своему удивлению, Ложкина проснулась к обеду, Альки рядом не было, как и Лёни.

В последующие дни это стало традицией, Лёня просыпался рано утром, подхватывал маленькую собачку, которая быстро просекла ситуацию и заваливалась спать между парочкой, и спускался вниз, чтобы сходить к утреннему морю, а Альке – справить свои собачьи потребности.

- Что это за порода? – спросил Шувалов, глядя на ушастое нечто с лисьей мордочкой.

- Без понятия, собака.

- Как это «без понятия»? Ты не смотришь, что берёшь, что ли? Тебе её как что продали?

- Мне её не продавали, а отдали… ну, как «отдали», её принесли в ветеринарку, щенком. Со сломанными лапами. Со смещением… в общем, нужна была операция, наркоз и весь полагающийся в этом случае компот. Так что, я забрала её, у меня там приятельница работает.

-  И оплатила весь этот компот?

- Угу…

- Тань, так это же примерно на твою зарплату тянет… ты прямо герой.

- Ой, ладно, не померла же я с голоду. Скажешь тоже, «герой», - и Ложкина, к удивлению Шувалова, покраснела, потом подняла собачку, - зато смотри, какой у меня дружочек теперь есть.

- Кто гуляет-то с ней, когда ты на смене?

- А, соседский мальчишка. Подросток. И ему хорошо, и мне недорого.

- Вот и отлично.

Татьяна спустилась вниз, на первый этаж, и застала уже привычную картину. Анна-Эльза готовила обед, тщательно нарезая одинаковыми ломтиками или квадратиками мясо и овощи, укладывая плоды своего труда на изящную, фарфоровую посуду, рассказывая по ходу, почему именно такую говядину нужно нарезать так, а болгарский перец – эдак. Татьяна улыбалась про себя, но спорить не спорила. Так же к обеду появлялась и Лиля, как оказалось, она подрабатывала в гостевом доме Шуваловых, вместе с Яном.

«Подростки нуждаются не столько в деньгах, сколько в иллюзии свободы». Лиля убиралась в номере и иногда помогала в столовой или баре. Основную работу делали взрослые женщины, Лиле не приходилось мыть сантехнику или отмывать особо грязные полы после «хорошего отдыха», но, тем не менее, с утра и до обеда она была занята. Ян же больше помогал деду «по мужской части», а сама Анна-Эльза следила за производственным процессом и решала организационные вопросы. Судя по количеству постояльцев  – делала это с успехом. 

В первый день Таня выказала инициативу помощи, но Анна-Эльза, в вежливой форме, отказалась, давая возможность «Танечке отдохнуть». Возможно, она была уже наслышана о кулинарных способностях Татьяны, а может, действительно, попросту хотела дать насладиться отпуском своей гостье.

Постепенно все подтягивались, Ян заходил за руку с Лилей, коротко приветствовал присутствующих и отправлялся наверх, в свою комнату, так же держа за руку Лилю, чтобы там переодеться и спуститься к обеду в свежем. Лиля тоже хранила пару платьев в комнате Яна. Татьяна ещё раз поговорила с Шуваловым, настаивая на серьёзном разговоре его с сыном (видя, как подростки переодеваются в одной комнате, Татьяна не могла сдержать ехидного замечания). Однако красные, почти пунцовые щёки Яна, когда Татьяна прошла мимо него и Шувалова, навели на мысль, что, действительно, парочка дальше трепетных прикосновений не заходит… Но она осталась при своём мнении: «Подросток должен понимать последствия своих возможных действий или бездействий».

И последним вплывал в помещение сам Леопольд Шувалов. Именно вплывал, убирая с лица влажные после моря или бассейна волосы, перекинув через плечо футболку, в низко сидящих шортах. Ложкина признавала, что Лёня был хорошо сложен от природы, что называется, «атлетического телосложения», плюс регулярные занятия спортом оставили отпечаток на его теле в виде рельефных мышц живота и контура рук и плеч. 

Он так же приветствовала всех, коротко целовал маму и плавно подходил к Татьяне, улыбаясь ей широко и почти влюблённо. Шувалов оказался заправским актёром, Таня перестала удивляться количеству и качеству его Алён. И если бы она, Татьяна, не знала его продолжительное время, она бы заподозрила, что Лёнька и вправду в неё влюблён. Но Ложкина знала, поэтому она так же широко улыбалась Шувалову и позволяла себя поцеловать в щёку, потом в шею и плечо, под плотоядное Лёнино: «Умм, самое вкусное», после чего он, насвистывая, уходил переодеваться.

После обеда все разбредались по своим делам, как и сегодня. Ложкина поднялась в комнату, чтобы закинуть пляжные принадлежности в сумку и отправиться с Лёней на море, в этот день у них не было запланировано никаких мероприятий или поездок.

Лёня, как и обещал, устраивал прогулки не только по побережью, но и в горы, показывая живописные, но легкодоступные места. И пару раз – морские прогулки на небольшом катере с приятелем, который по совместительству был «капитаном», но служил при этом в небольшой клинике врачом общей практики.

Одним словом – Ложкина была довольна отпуском, как никогда в жизни.

К небольшому неудобству, такому как присутствие Шувалова в одном комнате с ней и, более того, на одной кровати, Татьяна привыкла быстро. Лёня умел быть корректным и незаметным. Он исчезал, когда Татьяне нужно было переодеться или побыть одной, не храпел ночью и всегда спал на своей половине кровати. Тот факт, что порой Таня просыпалась от того, что на неё накидывают лёгкую простынь, «под кондиционером легко простудиться», она засчитала за бонус.

- Не обгори, - побеспокоился Лёня, проверяя, захватила ли Таня крем, - нас сегодня пригласили на праздник.

- На какой?

- Да никакой, на самом деле. Просто соберёмся старой компанией, кто-то с жёнами придёт, кто-то с детьми… я вот – со своей девушкой, - он подмигнул.

К вечеру, обговорив «форму одежды», Татьяна довольно смотрела на платье персикового цвета, в чехле, пока укладывала себе волосы в небрежную, но высокую причёску, открывая шею. Она нанесла совсем лёгкий макияж, крем с мерцающими частицами на тело, скептически ища результат, потом удовлетворилась ощущением неестественной мягкости и даже шелковистости кожи и, наконец, надела платье.

Оно было средней длины, плиссированный подол из тонкой ткани струился по ногам, делая их, вкупе с босоножками на высоком каблуке, нереально длинными… Плечи и линия декольте были из кружева, не менее тонкого, чем ткань, но главное – открытая спина, которая венчалась ниже линии талии такой же тесьмой из кружева, которая играла функцию пояса. Ложкина не  слишком часто придавала значение своему внешнему виду, предпочитая простую и удобную одежду, но сейчас она была убийственно хороша и знала это. Спустившись, она встретила Аксольда, который попросил её повернуться вокруг своей оси и сделал пару отнюдь не дежурных комплиментов, Анна-Эльза сказала, что «Танечка восхитительна, Леопольд», а сам Леопольд на какое-то время, казалось, потерял дар речи, но быстро нашёлся, вторя комплиментам матери и отца. Он подошёл к Татьяне, приобнял её, но не за плечи, как уже привыкла Ложкина, а положив руку на спину, предварительно пробежавшись по краю кружев, так и оставив там, в выемке позвоночника, пару пальцев аккуратно поглаживать кожу. Губы же легко прошлись по плечу, дойдя до шеи, и Ложкина услышала почти судорожный, но сдержанный вздох.

- Прекрасно выглядишь, любимая, - он прошептал, но так, что услышали все. - Мы пойдём, - он подтолкнул Татьяну к дверям, всё ещё не отнимая своих рук от поясницы девушки.

- Может, ты уберёшь от меня свои руки? – спросила Татьяна, когда они отошли на безопасное расстояние, решив немного прогуляться, а потом уже вызвать такси до места назначения.

- Практически невыполнимая задача, - немного подначивая.

- Я в тебя верю, Шувалов!

- Ты бесподобно выглядишь, Татьяна, не отказывай мне в удовольствии пройтись рядом с такой женщиной.

- Ну, ты жук.

- Я честен с тобой, - он окинул её взглядом, мужским взглядом, от чего Татьяна вдруг испытала желание подтянуться, что она и сделала, внутренне, внешне же она смотрела насмешливо и только ответила:

- Ты тоже, кстати, выглядишь отлично. Не будь ты Шуваловым… я бы... ой.

- Давай забудем этой ночью, что я – это я, а ты - это ты, - он немного притянул к себе женщину.

- Не выдумывай, - хлопнула по рукам.

- Попытаться-то я должен был.

- Это достойно похвалы.

Ресторан, куда их доставил таксист с характерным именем Ашот и с не менее характерным акцентом, был на побережье. Он выходил большой верандой на скалу, которая заканчивалась обрывом и светящимся в темноте ограждением, придавая окружающей обстановке какую-то таинственность из-за схожести со светом светлячков.

Шум цикад и моря не перекрикивала музыка, которая была на удивление спокойной. В углу музыканты играли мелодичный джаз. Светлые тона мебели, полога и подушек заканчивали ансамбль, делая место уютным.

Татьяна со всеми перезнакомилась и как-то на удивление легко влилась в разношёрстную компанию приятелей Леопольда. Пока мужчины ходили «покурить», на самом деле, думала Ложкина, они просто выходили перекинуться парой-другой слов без женских ушей, Таня болтала с женщинами. Ей нравилась обстановка, нравилась еда, нравились люди и обстоятельства. Ей даже нравился Шувалов, видимо, из-за количества алкоголя она не видела в нём напыщенного павлина, а видела более чем приятного мужчину, который не только хорош собой, но и в состоянии поддержать практически любую беседу, с любым человеком, даже если этому человеку три года. Ложкина даже любовалась им и даже гордилась.

«Вот до чего пьянство доводит», – думала Татьяна, когда Лёня кружил её в танце, всё чаще поворачивая к себе спиной и прижимая к себе всё более неоднозначно. Потом его губы спускались от кромки волос к плечам и останавливались между лопаток, чтобы снова поднять выше. У Татьяны уже давно не было мужчины, а хорошего мужчины не было очень давно, поэтому её тело, да и она сама, давали более чем недвусмысленные сигналы Лёне, которыми он не преминул воспользоваться, когда сжал ягодицы Татьяны, на что она, кажется, вздохнула, но было больше похоже, что заскулила.

Ложкина определённо хотела секса. И определённо с Шуваловым. И определённо ей это не нравилось. Нет, ей нравился Шувалов, и она была уверена, после нескольких простых, но умелых поглаживаний, что и секс с ним понравится, но это был Леопольд Шувалов!

Поэтому она нашла в себе силы отстраниться и сказать.

- Всё, Лёнь, достаточно.

- Таня? – он выглядел озадаченным.

- Давай не будем портить наши давние отношения семиминутным сексом, оно того не стоит.

- Откуда ты знаешь, может, стоит, - он порывисто прижал её к себе и почти поцеловал, почти – потому что Татьяна умудрилась вывернуться.

- Лёнь, нет! Мы просто пьяные. Ты хороший, и платье у меня красивое, но нет, секс ещё ни разу не закончился ничем нормальным, не будем портить себе отдых.

- Эээээ… да, ты права, Таня, прости, я… беру себя в руки.

Весь этот диалог проходил под медленную музыку, и со стороны казалось, что двое влюблённых просто переговариваются, флиртуют, чуть более развязано из-за алкоголя, но эти двое – пара, и то, что мужчина прижимает женщину, и она сначала подставляет шею под поцелуи, а потом останавливает его, говорит о том, что «не место и не время», а вот когда они доберутся домой…  Во всяком случае, именно это читалось в глазах компании, которая, впрочем, быстро потеряла интерес к парочке, когда заиграла быстрая музыка, и желающие ринулись «потрясти былым».

Лёня исчез из поля зрения, и Татьяна стала чувствовать усталость и лёгкую головную боль, она спросила нескольких приятелей, не видели ли они Шувалова, но те отрицательно покачали головой. На веранде его не было, как и в основном зале, не было его на площадке перед рестораном, но когда Татьяна набрала номер телефона Шувалова, она услышала знакомую трель где-то совсем недалеко, за небольшой пристройкой, и пошла на звук, уже по пути понимая, что она сейчас увидит. По мере приближения, звук женских стонов и характерных шлепков был всё отчётливей, пока, наконец, свет уличного фонаря на крыльце пристройки не осветил приспущенные льняные брюки Шувалова, перегнувшуюся через перилла молоденькую официантку, которая весь вечер не спускала глаз с Леопольда, бросая на Ложкину уничтожающие  взгляды, и само «соитие», в процессе которого Татьяна испытывала сильное желание оторвать Шувалову мошонку и заставить его её съесть. Но ни факт того, что сам Шувалов имеет какую-то официантку, приподняв её ногу для удобства, ни факт того, что сам герой торжества не видит стоящую в нескольких метрах Ложкину, ни стоны девушки, ничего из этого не смущали Ложкину (желание оторвать яички тоже не заставило Ложкину испытать столь иррациональное чувств), а вот когда, обернувшись на лёгкий шорох, Татьяна подняла глаза – она резко развернулась и рванула к стоянке такси, издали начав махать Ашоту, запрыгивая на ходу в машину. Игнорируя шум за своей спиной.  

Ложкина сжала зубы, чтобы не заплакать. Расплатившись, она вышла, максимально тихо прошла в комнату на третьем этаже и быстро, в хаотичном порядке, собирала вещи в чемодан, утрамбовывая их, сминая и уже давясь слезами, как чемодан давился вещами – шортами, майками и ярким купальником.

- Таня? – Шувалов был запыхавшимся, словно он всю дорогу бежал. – Что ты делаешь?

Татьяна внимательно оглядела Леопольда, даже в этой ситуации, когда она стояла босиком, в джинсах и немного мятой белой майке, с растёкшейся по лицу тушью, он выглядел так, словно только что принял душ и оделся, только лёгкая отдышка и пара капелек пота на лбу выдавали его, но взгляд был тот же, покровительственно-высокомерный, и приподнятая бровь говорила окружающем об их ничтожестве против самого  фон Хера Шувалова.

- Собираю вещи, - она последним рывком закрыла чемодан и пошла к двери, захватив Альку подмышку.

-  Прости, надо было подальше уйти.

- Надо было.

Она обогнула Шувалова и открыла дверь.

- Тань, я не понимаю. Увидела, да. Неприятно, согласен, больше этого не повторится, при тебе, я имею в виду.

Ложкина молчала.

- Вообще в отпуске не повторится, торжественно клянусь – только мастурбация в душе, - он даже примирительно улыбнулся, отчего Татьяна тут же пожалела, что не оторвала мошонку…

- Делай ты, что хочешь, - она схватила влажное полотенце, которое не до конца просохло, и вытерла лицо, надеясь, что оттёрла если не всё, то большую часть размазанной косметики.

- Вот и хорошо, а теперь пойдём домой, спать, - успокаивающим жестом, как несмышлёного ребёнка, пытаясь завести в комнату.

- Шувалов, ты не понял. Ты – делаешь, что тебе хочется. Хочешь – трахаешь официантку, хочешь – дрочишь, а я – еду домой, в Питер!

- Тань, не глупи.

- Иди ты на хер.

- Танечка, - голос звучал угрожающе, Алька ощетинилась и злобно, а, главное, звонко залаяла.

- Я тебе не Танечка! Я тебе вообще никто, так что - уйди с дороги, - перешла на повышенный тон, перекрикивая Альку, которая, в свою очередь, лаяла всё громче, ей вторил обычно мирно сидящий на техническом дворе Барон.

- Да что случилось-то, Татьяна?

- Ты меня спрашиваешь, что случилось?! Ты дебил, Шувалов, или только прикидываешься?!

- Значит, дебил.

- Да ты имел на моих глазах официантку, а теперь хлопаешь глазами, как невинная овца.

- Фьють, – раздалось рядом. Ян, в одном белье, с взлохмаченной головой, явно только проснувшийся от шума, смотрел широко раскрытыми глазами на открывшуюся перед ним сцену и глупо хихикал.

- Ян, иди к себе, - произнёс Лёня.

- Не-а, - нагло вернул подросток, - недолго музыка играла, па. Вообще, вы хорошо играли, правдоподобно, особенно она иногда смотрит так… прям, влюблённо, жаль мало продержались. Так значит, ты не выдержал, ха! Мне Лилька тысячу должна, она была уверена, что Татьяна «встретит кого-нибудь, она такая красивая», - он закатил глаза.

- Ян, я сказал: «Иди к себе»!

- Он знал?

- Ложкина, я не тяну на звание «Отец года» даже с натяжкой, но я не стану знакомить с женщиной своего сына и врать, что это моя невеста, и в скором времени мы узаконим свои отношения.

- Ах, я и забыла, в связи с последним инцидентом, что ты у нас благородной павлин, жаль только, что под хвостом обычная жопа, - Татьяна подняла чемодан и, обогнув стоявших сына и отца, стала громко спускаться по ступеням.

- Татьяна, - Лёня уже держал Ложкину, вырвав у неё чемодан.

Они стояли посредине небольшого двора, под свисающими листьями винограда, и Ложкина выплёвывала на Шувалова всё, что она думает по поводу него, официантки и качающейся мошонки. По неизвестной причине, по щекам Ложкиной текли слёзы, и ей было обидно, сильно обидно. В общем-то, Шувалов, как всегда, был прав.

Он, Шувалов – свободный мужчина, если не считать Алёны, но с ней он «договорится сам, и это не проблема». Ложкина в категоричной форме отказалась переносить их отношения на другой уровень и, наверное, была права, поэтому Шувалов вполне мог себе позволить интрижку хоть с официанткой, хоть с официантом, если на то пошло.

И это злило и нервировало ещё больше.

- Да ты вправду дебил! – взвилась Ложкина. – У тебя какая степень умственной отсталости, Шувалов? Ты вправду не понимаешь?! – краем глаза Татьяна видела удивлённые лица Аксольда и Анны-Эльзы, она видела, что и Лёня их видит… но что может остановить бегущий поезд – ничто, так и Ложкину сейчас никто и ничто не могло остановить. - Я твоя девушка! Невеста!

- Ау, Ложкина, ты мне – не девушка! Ты это прекрасно знаешь.

- Да плевать, что я знаю, эта парочка твоих приятелей, которые смотрели из партера представление «Клоун Шувалов садится жопой на ржавый гвоздь» этого не знают! И жёны их не знают тоже! Ты привёл меня в свою компанию, не мне это надо было, а тебе! Потом поимел на глазах изумлённой публики какую-то девицу, и предлагаешь мне остаться, как ни в чём не бывало? Да ты рехнулся!

- Тань… - немного растерянно.

- Отвали с дороги, я сказала, я себя не за печкой нашла, чтобы продолжать изображать из себя то, чем я не являюсь. Прикажешь завтра при встрече мило улыбаться, как ни в чём не бывало, «да, тут с Лёнечкой произошло небольшое недоразумение, он споткнулся, и его половой член воткнулся в вагину мимо проходящей девушки, ах, как мило», так?

- Леопольд… - раздалось тихое Анны-Эльзы, - как ты мог… Лёнечка!

Татьяна, было, пожалела о своих словах, вернее о том, что произнесла их вслух и при родителях Лёни, но тут чья-то рука взялась за ручку Татьяниного чемодана, что ещё больше разозлила её.

- Да, что не так с этим чемоданом! Поставь его на место.

- Татьяна, мой сын вёл себя возмутительно, за что я прошу прощения от всей нашей семьи, но, откровенно говоря, ваша идея уехать прямо сейчас неосуществима. Ближайший поезд, который будет, идёт в Ханты-Мансийск.

- Ханты-Мансийск, - остановилась и дёрнула чемодан на себя, - звучит как музыка. Ханты мать его Мансийск! Уеду к ебеням в Ханты-Мансийск, и буду там жить долго и счастливо, среди вечной мерзлоты, чтобы не видеть больше работу свою скотскую, квартиру, размером с задницу черепахи, и самодовольную рожу Шувалова.

Она ещё, что-то кричала, пока Аксольд понимающе гладил Татьяну по плечам и с укоризной смотрел на сына.

- Таня, - Лёня сделал шаг вперёд. - Танечка, прости меня, я не подумал… я совсем не подумал, Танюша, прости, я воспользовался твоей ситуацией, твоим добрым сердцем, я воспользовался всем этим, даже не подумал об элементарном, дав волю своим низменным…

- Да! Ты! – и Ложкина взвилась. Она плакала, кричала, Алька снова лаяла, Барон ей подвывал, Анна-Эльза держалась за сердце, Аксольд держал Анну-Эльзу, в окнах гостевого дома стал зажигаться свет, у Ложкиной закружилась голова от слёз, обиды, унижения, которое она испытала, глядя на приятелей Лёни, от собственного крика, пока вдруг всё не стало невыносимо тихо. И сладко. И немного жарко.

Она понимала, что Лёня целует её. Не жадно, не властно, не робко, не предъявляя права, просто целует, как констатирует факт, и у Татьяны подкашивались ноги от того, как его губы накрывают и, не изучая и пробуя, берут своё, как мгновенно его язык завладевает инициативой. И, сквозь звенящую тишину, она услышала мужской стон и свой, сдавленный, перемешанный со всхлипом.

Через пару минут, оценив ситуацию, Ложкина отпрыгнула от Шувалова, выныривая из морока.

- Да как ты смеешь! У тебя ещё герпес на губах не обсох! – с этими словами Ложкина схватила первое, что попалось ей под руку – увесистую кулинарную книгу Анны-Эльзы, – и опустила её на плечо Шувалова.

- Аня?!

Ложкина оказалась рядом с растерянным Аксольдом и оседающей в его руках Анной-Эльзой.

- Диагноз её, быстро! – тоном, не терпящим возражений, но всё, что услышала, это:

- Аня, Анечка.

- Быстро, все препараты, что у неё в комнате, - она кинула это вслед Шувалову, который так же мгновенно сориентировался в ситуации, и на обратном пути, пока Ян нёс тонометр, уже приготовил таблетку и всё, что полагается.

Они работали с Ложкиной практически молча, понимая друг друга без слов, через пятнадцать минут Анна-Эльза отправилась в комнату в сопровождении мужа, сына и перепуганного внука, но там потребовала Татьяну, и оставить их наедине.

- Простите меня, - повинилась Ложкина. – Всё это было плохой идеей, но, в любом случае… эта сцена, что я устроила… возмутительна.

- Ничего, деточка, ничего страшного, - Анна-Эльза протянула руку. – Однажды я только заподозрила Аксольда, хотя он мне и повода за всю жизнь не дал, но, поверь мне, моё поведение было куда более возмутительным, ты оставила моего сына живым и спасла мне жизнь.

- С вами ничего страшного не случилось бы…

- Я лучше знаю, деточка, - Анна-Эльза улыбнулась, - сегодня ты порадовала моё сердце, и теперь я абсолютно спокойна за своего мальчика. Пообещай мне, что останешься до конца своего отпуска, ты такая чудесная девушка, сделай старухе приятно.

- Какая же вы старуха!

- Так останешься?

- Хорошо… - Ложкина очень хотела уехать, но Анна-Эльза была приятной женщиной… и очень убедительной.

Как-то так. 

В оправдание Шувалова хочу сказать, что он был навеселе, Татьяна, что называется "завела его", но его чувства к ней скорее дружеские, нежели влюблённые... Или ему нужен был хороший пинок, чтобы открыть глаза. 

Ведь павлин - это та же курица, а значит страдает гемералопией (куриной слепотой)  

Форум