Глава 5

Время, время ускользало от Андрея, бежало стремительно, лишь изредка останавливая свой бег, бежало, как разделительная полоса, вдоль которой ехал Андрей, улыбаясь маленькой, которая сидела рядом, подняв руки вверх, играя с тенью от солнца.

Лиза никогда не сидела ровно, она подкладывала одну ногу под попу, а то и две, порой вытягивала их на торпеду или, как сейчас, облокачивалась головой на плечо Андрея, смотрела на улицу, на стремительно пролетающие поля подсолнечника за окном.

Время ускользало от Андрея - полем, слившимся в одно желтое пятно, прерывистой полосой, ставшей сплошной. Время ускользало, дразня веснушкой, синими глазами, которые смотрели открыто и прямо в глаза Андрея, задевая, лаская, убаюкивая что-то в солнечном сплетении, ногами, которые вставали на носочки, когда розовые губы шептали в губы Андрея, быстро и доверчиво. Время ускользало, когда Андрей нагибался, ловя этот шепот, а потом, словно устав стоять, нагнувшись, поднимал Лизу одной рукой, прижимая к себе, проводя губами по губам, к ушку, за ушком, поправляя волосы, упавшие на лицо маленькой, принимая с благодарностью руки, заблудившиеся в его волосах.

- Андрей? – голосок выдернул из мыслей.

- Лиза?

- Андрей!

- Лиза!

- Я думаю…

- О чем ты думаешь? – поглядывая на улыбающуюся девушку, которая повернулась к нему лицом, оставив свои игры с солнцем.

- Твой автомобиль обижается на меня…

- Ох, это ужасно, ты уверена в этом?

- Да, твой не-самый-дорогой-зато-большой-и-удобный-автомобиль обижается на меня! – задумчиво проведя по торпеде рукой, - я уверена в этом, сегодня он таааак на меня смотрел… обижено. Мне бы не хотелось, что бы он держал на меня зло.

- Это было бы прискорбно, не догадываешься, в чем твоя вина?

- Я так и не объездила его.

Упс. Маленькая, а чего у нас шейка краснеет? Продолжай… Мне нравится направление твоих мыслей, и твоя шейка, и то, что ниже… и то, что значительно ниже… Черт.

- Это ужасное упущение с твоей стороны, маленькая. Уверен, у тебя еще есть шанс… исправить ситуацию… Думаю, тебе надо как-то загладить свою вину… У тебя есть идеи?

Свернув с дороги на проселочную, дальше и дальше, рядом с лесополосой в тень, отстегнув Лизу, проводя по её руке пальцами, пробегаясь выше, к откинутой молчаливой шейке, дергая на себя, позволяя быстро запрыгнуть на него, ловя губами губы, быстро отбрасывая сидение назад. Позволяя целовать себя быстро, влажно, играть с губами, расстегивать рубашку, легко царапая...

Сдерживая себя, дыша глубоко, притягивая к себе ближе, но так, чтобы в любой момент она могла извернуться, передумать, испугаться…

Прошло не так много времени с их первой ночи, когда Лиза подарила себя, и Андрей отчетливо помнил вкус яблок под своим языком.

Последующая близость всегда носила привкус горечи вкупе со сладостью. Сладостью поцелуев, заблудившихся пальчиков, царапающих ноготков. Всегда, всегда Андрей сдерживался, опасаясь давить слишком сильно, настаивать, придерживая, направляя, теряясь в сладкой патоке тягучих движений. И эта невозможность двигаться с его скоростью, подчиняться его страсти, его силе, его желанию овладеть тут же – рвано, глубоко, на грани с жестокостью, врезаясь сильно, отчаянно скручивала внутренности, ломала кости, запястья рук, которые двигались по телу Лизы заворожено медленно, играя с собственной настойчивостью в игры.

- Моя маленькая девочка… - проводя по ножкам, что оседлали его, - ловя губами дыхание, проведя языком по этому дыханию, давая волю этому языку, расстегивая платье, найдя свободную от кружев грудь, задев горошинки, углубляя поцелуй, скрутив горошинки, с удовольствием услышав «аах», прижимая к себе настойчиво, властно, борясь сам с собой, чтобы не сорваться тут же, не ворваться, не взять…

Пока его руки беззастенчиво снимают трусики, проводя по складочкам, находя самое сладкое местечко, углубляясь, её руки проворно и с такой же беззастенчивостью снимают брюки, белье, стягивают вниз, сбрасывая к педалям машины.

Какая нетерпеливая… подожди… дай себе время…

Кружа, дразня, помня маленькие хитрости, маленькие точечки, не боясь входя пальцем, ловя её взгляд, её покачивания бедрами, учащающаяся дыхание…

Её ручка оборачивается, гладит, направляет.

- Подожди, маленькая, подожди…

- Не хочу ждать…

Да… к черту ждать… возьми… вбери…… хочу…

- Лиза, послушай меня…

- Не хочу слушать… - направляя ровно в себя, вздрагивая, приостанавливаясь…

- Хорошо… сама, давай сама, - придерживая, направляя, корректируя угол так, чтобы было легче.

Блять… тесно…… невероятно… надо дальше… глубже…… к черту…

Аккуратно, моя нетерпеливая девочка… блять…

Поощряя движениями бедер, удерживая от резких движений, смотря в глаза…

- Смотри на меня, смотри… чувствуй… сейчас.

Наблюдая за расширенными зрачками, за испариной на лбу, нажимая, уже настаивая, поглаживая, успокаивая, давя сильней, настойчивей, на всю длину.

- Больно?

- Нет...

Врушка… ...

Покачиваясь медленно, поглаживая пальцами клитор…

Направляя бедра, приподнимая и опуская на все длину медленно.

Слишком медленно… надо сильней…… надо… черт…

Продолжая в том же ритме, срываясь, начиная двигаться быстро, агрессивно, давя, держа, принуждая…

Кружа рукой по клитору, обнаглев вконец, проведя пальцем по другой, запретной дырочке, вцепившись зубами в сосок, в губы, в шею, ловя крик, сдавливание, пульсацию, отправляя себя к чертям собачьим со всей свой осторожностью, потому что невозможно, слишком жарко, тесно, плотно, слишком сильный аромат яблок пробегает по артериям, взрываясь, находя освобождение.

Тихо… Тихо… давай аккуратно…… непривычно тебе… непривычно…

Андрей мало что мог поделать с ощущением ускользающего времени, точно так же, как и мало что мог поделать с ревностью, которая бурлила в нем постоянно, практически снедая остатки здравого смысла в его сознании.

Он почти взорвался, когда придя на «их» место на озере, нашел Лизу не одну, а в компании ребят. Очевидно, не было ничего криминального в том, что Лиза общалась с другими людьми, она дружила с Анькой, дружила с её толстой подружкой, естественно, в компании были парни. Только ничего естественного в том, как Лиза прыгала со сплетенных рук двух парней, ныряя в воду, Андрей не видел. То, что это было извечной забавой – встать вдвоем и в четыре руки подбрасывать девчонок в воду, Андрей знал. В том, что этот же патлатый подбрасывал Аньку и её подружку, которые веселым, смеющимся кульком падали в воду, поднимая брызги, не было ничего необычного. Но вот в том, что Лиза вставала на сплетенные руки, облокачиваясь на плечи, потом, выпрямляясь по струнке, ловя равновесие, прыгала в воду, выныривая, придерживая купальник или то, что можно было бы назвать этим – было очень криминально. Очень.

Этот патлатый успевал осмотреть все прелести Лизы, пока она карабкалась на их руки и, облизнув губы, бросить её в воду.

Тварюга патлая… смотрю ноги лишние.

Одним прыжком оказавшись в воде, схватив Лизу, прижав к своей груди, прошептал прямо в губы:

- Это что было? Маленькая? Ну-ка, расскажи-ка мне, может, я чего-то не понимаю?

- Что это было? – так же в губы, держась руками за плечи, прямо на виду ошалевшей Аньки и патлатого.

- Ты не будешь больше прыгать так!

- Почему?

- Потому что.

- Очень информативно, мистер Очевидность, - прямо в губы.

- Лиза, ты идешь? – патлатый.

Охереть…… это пиздец тебе, парень… Идет она… Пиздец, как ты в воду сейчас серанул…

- Лиза?

На редкость недогадливый ………

- Ты, блять, что-то попутал? А?

- Чееего?

Этот глист мелкий залупается? Если я сейчас его покалечу… А я это сделаю, мать твою…

- Ань, или ты уберешь отсюда этого… или…

Аня, знавшая Андрея всю свою жизнь, знавшая его, когда была еще крошкой, а он, злясь, откручивал головы её куклам, быстро соображает, что лучше уйти… сейчас, утащила патлатого, что-то говоря ему на ходу, оборачиваясь, смотря в удивлении то на Андрея, то на Лизу, которая, уткнувшись в плечо Андрея, прятала лицо.

- Ты ревнуешь…

- Нет, не ревную.

- Ревнуешь.

- Нет, пока не ревную. Пока, Лиза.

Ну… ноги у него не из задницы торчат, так что ревностью это считать не можем.

- Но, как же я буду прыгать в воду? – очевидно дразня.

- Хочешь прыгнуть? – поднимая высоко, раскручивает и тут же бросает на глубину, смотря на испуганный всплеск руками, выдергивая из воды одним рывком.

- Бойся своих желаний, слышала такое?

Лиза, прижавшись всем телом, практически вдавив себя, шепчет:

- Не боюсь…

Они проводили все свободное время Андрея вместе. Отвозя её в живописные места, он наблюдал за её порхающими над листом бумаги руками, пока его терпению не приходил конец, и он не откладывал рисунки в сторону аккуратной стопкой, притягивая Лизу к себе, целуя легко, пробегаясь руками по спине, снимая лишнее, дразня, даря, наслаждаясь.

Сегодня был канун дня рождения Марии Степановны, и Андрей, зная, что завтра он будет занят целый день, и нет никакой возможности уйти от своих обязанностей, отвез Лизу на старую дамбу, где она, по обыкновению, рисовала. Ей нужно было сдать какое-то ужасающее количество рисунков, а Андрей просто смотрел, наблюдая, как ускользает время, борясь со своей ревностью к этому времени.

В тот день, когда Андрей вернулся из дедова старого дома, его ждал разговор, тот самый разговор с матерью, от которого не было смысла отворачиваться и который прошел совсем не так, как он предполагал.

- Лизавета, значит?

- Лиза.

- И о чем ты думал?

- О чем я, по-твоему, думал? – начиная раздражаться от очевидной правоты матери.

- Она же девчонка совсем! Да что же, не мог найти постарше, чтобы школу Хотя Бы закончила? Что ты теперь делать-то собираешься? А? Я тебя спрашиваю.

Если бы у Андрея была хоть одна, хоть какая-то мысль о том, что он собирается теперь делать, он бы ответил…

- Ты… женишься?

- Я… я… не… - отчего Андрею стало невыносимо вести дальше этот диалог, невыносимо отвечать на вопросы, на которые он сам не знал ответы, вопросы, которые жалят, как осы.

- Что ты его дергаешь, мать? - Роман Никодимович. - Вишь, на парне лица нет, ничего, годок пройдет, отучится, сыграем свадебку… все по-людски чтобы…

- Да кто ж её отдаст за Андрея-то нашего? Отец её? Ты вспомни… ты подумай… Ох, господи, позор-то какой. Да что ж тебя все из крайности в крайность бросает, бестолочь ты!

- Чего ж не отдаст-то, что мы нЕлюди?

- Да ты посмотри на неё, она ж куклёнок, как есть куклёнок…

Весь этот разговор Андрей молчал, не имея сил возразить, не зная, что ответить на упреки матери, смотря исподлобья, решил просто уйти, чтобы не слышать…

- Оставь его мать, не видишь…

- Да вижу я, Рома, вижу! Ох, ты господи, горе-то какое… да что же это… сглазили нас, Рома, сглазили, - утирая слезы уголком фартука.

В тот день Мария Степановна, одевшись нарядней, выбрав платок, отправилась в церковь. Она не была верующей, скорей суеверной, как всякая женщина остро чувствующая боль своих детей, боль, которую они еще не осознавали, искала помощи у внешних сил, не видя, не ощущая в себе этой силы, когда как она была заключена в крепких руках, поднявших трех сыновей, ласковый руках, балующих внуков, во все подмечающем взгляде и извечном материнском страхе за своих детей.

Еще было остро воспоминание, как Серега, средний её сын, всегда отличающийся легким нравом, расстался со своей Мариной-Маришкой, веселой девчушкой с золотистыми кудрями. Расстался по своей вине и глупости, так и не простив себя, не позволив Маришке простить его, став в одночасье хмурым, малоразговорчивым, смурным… Сколько слез пролила Мария Степановна, сколько поклонов набила в старой церквушке не знает никто, даже Роман Никодимович, но отошел Серега… ожил, привел в дом Викторию – красивую какой-то холодной, чужой красотой, статную, молчаливую и, казалось, высокомерную, но стоявшую рядом с мужем, державшая его за руку, с молчаливым согласием вступающая в их уклад, родившую двух ребятишек на радость Сереге и дедам.

Виктория так и не стала для них родной, да и по всему было видно, что не хотела, но Мария Степановна уважала свою среднюю невестку, а, возможно, даже и побаивалась иногда, таким холодом веяло от неё. Только какое это имело значение, если Серега ожил… Большего и желать-то грешно, думала Мария Степановна. У старшего Митьки тоже не сложилось с первой женой, уехала, увезя внука Колю, по которому скучала Мария Степановна, отправляя посылки, а порой и деньги на имя бывшей невестки.

А теперь она отчетливо увидела этот потерянный взгляд у Андрея, своего младшего, самого шалопутного и самого любимого, что греха таить, сына.

- Сглазили нас, Рома, сглазили, - быстро проговаривала Мария Степановна…

Андрей не придавал значения реакции матери, её вздохам, он эгоистично был рад тому, что ему больше не задают неудобных вопросов, как бы смирившись с положением дел, с тем положением, с которым Андрей сам мог смириться не без труда и усилий.

Мария Степановна на ногах с самого утра, встав еще засветло, она начала суетиться на кухне, столько надо было приготовить, сделать, накрыть, угостить. Так же, с самого утра стали подтягиваться сыновья с семьями, привозя с собой шум и топот детских ножек по дому и во дворе, когда детские ручонки, в незамысловатой попытке помочь, роняли, крошили, мяли и перепутывали планы взрослых на спокойное приготовление к торжеству.

Отвлекаясь на воздушные шары, что сейчас развешивал дедушка по всему двору, не сколько для украшения, сколько на радость внукам.

- Андрей, ты Лизавету позвал?

- Зачем? – Андрею совсем не хотелось из дня рождения матери устраивать смотрины Лизы, на что смотреть-то… И без того всё всем известно, в маленьком городке не бывает тайн, соседям и семье порой известны мельчайшие, самые интимные подробности жизни горожан, а уж когда никто и не строит тайны, как Андрей не строил тайны из своих отношений с Лизой, то и вовсе все, как на ладони.

- Как зачем? Не чужая она… Нехорошо это, не по-людски, приводи и бабушку её тоже. По-соседски что не зайти? - поделясь своей нехитрой логикой, рассуждала Мария Степановна. - Уж как там сложится – жизнь покажет, а сейчас… господи благослови… - это уже себе под нос, сосредоточенно чистя картошку.

Он привел. Старенькая сухонькая Егорова чувствовала себя неуютно, мостясь на краешке стула, по всему было видно, что она отвыкла от шумных застолий, от большой семьи, да и не было у неё такой семьи-то. Дочь да муж, и те уже покинули этот мир, оставив щуплую старушку доживать свои дни в чистеньком и нарядном доме, проводя летние дни в огороде, а зимние за чтением газет, которые она исправно выписывала на почте. Роман Никодимович не скупился на угощение и вино для гостьи, и вскоре старческие, морщинистые щеки разрумянились, Егорова уже прямо сидела на стуле и что-то с оживлением обсуждала с Машей.

Лиза же выглядела, скорей, испуганной, чем смущенной. Она смотрела большими синими глазами на многочисленных родственников Андрея, держа на руках трехлетнего Семена, который не терял времени даром и не только оккупировал все внимание нового человека в его окружении, но и объявил, что когда он вырастет и станет человеком-пауком, сразу женится на Лизе. Настолько красивой показалась ему девушка и особенно пожарная машина с зелеными колесами, которую нарисовала Лиза. Кто осудит малыша за такое искреннее желание прибрать к рукам девушку, умеющую рисовать пожарные машины…

Все шумели, говорили одновременно, при этом каким-то невероятным образом слыша друг друга, перебивали, передавали овощи, хлеб и детей через стол, улыбались чему-то, смеялись громко и раскатисто, обсуждая последние новости из жизни друг друга.

Порой Мария Степановна поднималась, чтобы донести еды на стол или вина, но всегда её останавливали невестки, со словами «посидите мама, сегодня ж ваш день рождения» бежали в дом, хозяйничая на кухне, приносили все, что нужно и даже сверх того. Мария недовольно фыркала, пряча в уголках глаз счастливую ухмылку.

Пока не стемнело, не включили фонарь, который освещал двор, делая из людей, сидящих под ним, яркими цветными пятнами с причудливыми тенями.

Семен так и не покинул рук Лизы, уснув итоге, Андрей было хотел забрать его, все же Семка был увесистым пацаном, по росту и весу превышающим все нормы, будто кому-то есть дело до этих норм, когда ребенок растет счастливым, с хорошим аппетитом и сном, но Лиза сказала, что все нормально. И было что-то такое в его маленькой, которая держала крепко спящего малыша на коленях, покачивая ими, что Андрею стало невыносимо больно где-то в груди, почувствовав снова время под пальцами, ревность к этому времени, ко времени, которое будет потом… Почти задохнувшись от паники, охватившей его, он переходит на известную ему территорию, шепча на ушко:

- Лиза, у тебя такие сладкие губки… уммм… ты дашь мне свои губки, Лиза? И шейку… да, ты дашь мне лизнуть твою шейку… тут, - дуя, - и тут… Лиза, ты знаешь, что у тебя невероятно сладкие соски… только я никак не могу решить, левый или правый… ты дашь мне определиться? – с удовольствием наблюдая за румянцем, что поднимается по шее, вверх, к лицу… - Оооо, я забыл о главном, самом главном сладком месте… Лиза, ты позволишь…

- Ты очень умный, Андрей… - так же шепотом, - очень умный… да… и опытный, - смотря лукаво, пряча улыбку, - и я подумала… ну… решила спросить тебя…

- Что?

- Про минет…

- Что?

Охр… Черт… про… да… ДА! Поможем, чем можем…

- Так что ты хотела знать? – невозмутимо.

Да, блять, я спокоен, как Моисей, раздвигающий воду…

- Я смотрела… фильмы…

Не…… а что ты ожидал, что она НЕ смотрела…… черт… черт… вдох… выдох… не могу же я встать из-за стола с ЭТИМ……

- Какие фильмы, маленькая? Научно-публицистические?

- Можно и так сказать, не перебивай меня!

- Хорошо, говори.

- Так вот, я смотрела и там… разные техники. Как лучше? – нагибаясь к уху, шепча, проводя пальцами по кромке волос на шее. - Сначала лизнуть… снизу вверх? И сколько раз?

Твою мать…

- Или облизать головку… по кругу?

Охренеть…

- Или сразу… в рот?

Нет… нет… нет…… это неправильный разговор за столом… походу, сидеть мне тут до ночи……

- А потом уже облизать?

Если я нагну её голову прям сейчас, за столом, с Семкой на руках… это… Черт…

- И как он помещается во рту… ну… он довольно большой… я имею ввиду не в фильмах… а то, что я видела… у тебя…

Тебя переиграла девочка на твоем же поле, смирись с этим придурок. Хотел смутить… ходи теперь со стояком… если вообще сможешь ходить…

- И зубы… знаешь, никогда не видно… зубы… что с этим? А вдруг поцарапаешь…

Да похрен!

- И если задействована рука – это же фелляция, да? Или минет? И разница… она ощутима?

До пизды на разницу…

- Потому что я совсем не уверена, что смогу… эм… ну, целиком…

Шах и Мат. Тебя сделали… вспоминай таблицу Мендлеева, тебе еще из-за стола надо встать…

Лиза перестала шептать, тихонько, вскользь поцеловала уголок губ и смотрела в глаза с откровенным вызовом, кажется, усилием воли сдерживая себя от смеха.

Ты маленькая… девочка… с маленькими девочками всегда проблемы…… Фиг ты меня переиграешь… и пофиг, кто что подумает, не велика тайна…

Жестом прося Серегу забрать Семку, Андрей в следующею секунду хватает Лизу за руку и тащит в дом, прямиком к себе в комнату, на второй этаж, немало не волнуясь о состоянии своих штанов, кто в самом деле станет приглядываться. В конце концов, не их дело.

Хлопком закрывая дверь, поворачивая защелку, давит на плечи девушки, опуская её вниз…

- Ты спрашивала, маленькая. Давай-ка я тебе лучше покажу, - расстегивая ремень под изумленно-испуганный взгляд синих глаз.

И нет никакого шанса съехать с этой темы… Черт… есть… испугается если… да похрен, я могу и силой…… Херка с бугорка ты можешь силой… в душ пойдешь… или тут…

Руки Лизы перехватывают руки Андрея, продолжая расстегивать, снимать, поглаживая по всей длине… и Андрей чувствует влажное дыхание, от чего его дыхание перехватывает.

И это дыхание, и вид сверху на грудь Лизы, на её коленки, разведенные в стороны, на губы, которые она облизывает прямо сейчас - выносит остатки самообладания, если они и были, судя по тому, что они сейчас находятся в этой комнате, куда он протащил маленькую на виду всей своей родни и её бабушки.

Черт…

Он не успевает сформировать мысль об угрызении совести и что-то там о поруганной чести, потому что в этот момент остро ощутил горячий язык, который проходится снизу вверх, раз, потом другой, третий, пока не облизывает головку по кругу, так же несколько раз и, наконец, не вобрав в рот… будто приноравливаясь, примеряясь, начиная делать поступательные движения, и когда рука Андрея оказывается на затылке девушки, ему стоит нечеловеческих усилий, чтобы не подтолкнуть, не надавить, направив глубже, остатки самообладания уходят на то, чтобы не толкнуться бедрами.

Как в замедленном кадре, он наблюдает за Лизой, за её губами, за рукой, которая теперь двигается синхронно с губами, за другой её рукой, которая направилась прямиком в кружевные трусики и край подола юбки скрывает, что она делает… когда её рот вбирает с каждым разом все глубже и глубже.

Черт…

Где-то там, на периферии сознания, Андрей думает о том, что не стоит кончать прямо в рот Лизы, или надо хотя бы предупредить, спросить, но мысль так и повисает где-то в глубинах сознания в тот момент, когда он все же кончает, на долю секунды направив себя глубже, но остановив себя, сосредоточившись на том, чтобы не упасть.

Одним рывком он поднимает Лизу, накрывает её рот своим и, одномоментно оказавшись на кровати, все еще целуя, не отрывая губ, ловя её стон, а потом и крик, доводит Лизу до её оргазма уже своей рукой, быстро и уверенно.

Такая громкая… маленькая…… с маленькими всегда проблемы…… а потому что окно надо было закрыть, придурок озабоченный… хер с ним…… иди сюда маленькая… не стану я тебе говорить, что окно выходит прямо во двор……

В это время гости начинают расходиться, со стола неспешно собирается посуда, а Мария Степановна выходит проводить Егорову, которая в растерянности смотрит по сторонам, пытаясь найти внучку.

- Пусть тут остается… Чего теперь-то… - говорит Маша, приобнимая Егорову, - не обидит он… любит он её, сама видишь…

- Да вижу, Маша, вижу… но как же, а отец её… а ну как узнает, позора-то мне будет… не вовремя как-то все, ой не вовремя…

- А когда оно вовремя-то было? Почитай, что и никогда… Эх… так ведь кишки скручивает, что не продохнуть, вспомни, по- молодости…

Мало что могла вспомнить Егорова, вздохнув, пошла домой одна, оглядываясь по сторонам, будто боясь, что отец Лизы сейчас выйдет из темноты и осудит её за недогляд за внучкой.

С того дня Лиза стала часто оставаться у Андрея, а Мария Степановна, потирая своими натруженными руками лицо, пряча в них болезненный вздох, сидела до вечера и ждала их. Встав из-за стола кухни в тот момент, когда слышала шум мотора, оставляя на кухонном столе горячий ужин, сама в спешке уйдя в свою комнату, где уже спал, разнося по комнатам храп, Рома.

По утрам Андрей сажал полусонную Лизу в машину и отвозил домой, от предложения оставаться, пока не выспится, хоть на целый день, маленькая в панике отказывалась.

Утром отвозил, после работы забирал, окунаясь в другую вселенную, в мир веснушек, пальчиков, удивленных глаз, ласковых вздохов, рук в его волосах, рук в её волосах, в нежных поцелуях, которые в одночасье превращались в страстные, сбивающие дыхание и уносящие мысли, в испарину на лбу, в дрожь, в быстрый шепот, в царапающие ноготки, в откинутую шейку, которая краснела всякий раз, когда Андрей шептал непристойности, ловя несказанное удовольствие в этих розовых пятнышках, которые поднимались выше, к лицу.

- Лиза, а почему архитектура? – спросил Андрей, сидя в своем «офисе» на недостроенной улице из желтых домиков эконом класса…

- Ты не будешь смеяться? – очень серьезно.

- Нет, маленькая, я не стану.

Посмел бы я…

- Я хочу строить дома. Идеальные. Правильные дома.

- Идеальные?

- Да, идеальные.

Ах ты, максималистка маленькая…… идеальный дом… возможно ли это…

- Расскажешь?

- Ну… - после паузы, - это помещение, где мы сейчас, это кухня?

- Да.

- Это неправильная кухня. Она маленькая. И дома у вас маленькая кухня. Дом большой, а кухня маленькая…

- Ну, вроде никто не жаловался.

- Это неправильно. Не идеально. Не так. Твоя мама, она все время крутит эти банки, постоянно, целый день. А потом готовит и ставит тесто на пироги, а потом снова крутит… а банок становится все больше и больше, и остается маленькая тропинка вдоль кухонного стола к двери. И она ходит и ходит по этой тропинке, где с одной стороны стена, а с другой банки. И перед глазами стена. Всю жизнь стена! А правильно – небо.

И потом, здесь, на юге, так много света, так много цвета, почему такие маленькие окна?

И зачем на этой веранде так много фрамуг, они разбивают вид, дробят… И скажи мне, почему ванная комната всегда такая маленькая? А если большая, то обязательно заставлена стиральным порошком, нет, это лучше, чем стиральный порошок в туалете… потому что… знаешь что, я всегда думаю, зачем он там?

Лиза всё говорила и говорила, рассказывая в деталях, в мельчайших подробностях концепцию идеального дома, пока не взяла большой лист бумаги и угольным карандашом не начала рисовать этот дом, четкими выверенными линиями, будто делала это не первый раз. Начала с фасада, потом внутренний двор, каждую комнату, каждую дверь, казалось, продумано было все. Андрей порой останавливал Лизу замечанием:

- Нет, маленькая, это неправильно, это несущая стена…

- Маленькая, это можно облегчить, смотри...

- Нет. Нет. Это никак не может нести такую функцию… смотри …граничит с … это гараж? О, тем более.

- А вентиляция?

- Нет… экономически это – полнейший провал, это надо упростить, иначе никакой рентабельности…

- Тут убери.

- Что с перекрытиями… ууу… тут?

- Переноси эту комнату, это только на картинках красиво…

На полном серьезе торгуясь о строительных материалах, облегченных конструкциях, несущих стенах, французских окнах, вычисляя, просчитывая, чертя и поминутно ругаясь, в итоге изрисовав и исписав приличную стопку бумаг, сначала уснула Лиза, а потом и Андрей, решив, что ехать домой «экономически не рентабельно», если вставать через 3 часа…

Так и нашла их Тоня. Лизу, которая уткнулась в грудь Андрея, вцепившись в его рубашку, оставляя на ней пятна угля, Андрея, который практически подмял под себя Лизу, и листы бумаги с рисунками и чертежами, которые Тоня аккуратно собрала в стопку, положив на стол Андрея, после чего толкнула его в плечо…

- Тсс… не разбуди… ухайдохал девчонку… Это что там…

- Это? – ухмыляясь, глядя на Лизу, на носу и руках которой были следы от угля. - Это идеальный дом.

- Ну… это всё объясняет.

Идеальный дом… Идеальная веснушка… Идеальная вселенная… Идеальное лето…

И неидеальное время, которое ускользало, убегало, просачивалось душными ночами, жаркими днями, пока однажды лето просто не подошло к концу.

- Андрей, помнишь, ты говорил про поляну, куда вы ходили с дедом? Ты так и не показал её… Давай, остался один день…

- Туда далеко идти…

- Очень?

- Да, маленькая, действительно далеко и в гору… - Андрею не хотелось тратить последнее время на поляну, насколько бы красивой она не была…

- Жаль. Я… я так и не увижу её… наверное…

Увидишь. Сегодня и увидишь… Все, как Хочешь Ты… помнишь?

- Поехали, есть дорога.

Действительно была дорога, проложенная еще при царе горохе, которую за время существования не один раз размывало стремительными потоками воды с гор, смывало в ущелья, оставляя после себя расщелины и впадины, мимо которых едва протискивалась одна машина, балансируя по краю. Какое-то время её расчищали грейдером, а потом решили попросту закрыть шлагбаумом с надписью «проезда нет», только огромные лесовозы, раскачиваясь под весом вековых деревьев, теперь уже мертвых, выезжали с этой дороги, устремляясь вниз на хорошую дорогу, довольно урча и подпрыгивая на кочках.

Андрей отвез бы Лизу куда угодно, сделал бы что угодно, сегодня, сейчас, наверное, он бы мог даже поспорить со временем, если бы знал как, но он не знал, поэтому, улыбнувшись, усадил маленькую в машину и, пообещав ей незабываемые виды для её картин, привез на место.

Уже пару часов Лиза стояла, будто её приворожили, примуровали к одному месту. Она не скакала в восхищении, не шептала, быстро перебирая палитру красок, не грызла ноготь, всегда мизинец левой руки. Она просто стояла, Андрей сомневался, видела ли маленькая эту поляну, эти цветы и многовековые ели, которые устремлялись ввысь, деля небо надвое, сомневался, что она видела гряду гор, что нависли на ними, видела тучи, которые кружили уже продолжительное время, принося прохладный ветер, который сулил дождь. Дождь, который был совсем некстати. Не сейчас. И не тут.

- Лиза, надо ехать…

- А?

- Лиза, поехали, скоро стемнеет… и тучи….

- Подожди.

- Жду…

Пока терпение не лопнуло раскатом грома, который ударил настолько рядом, что кажется, заложило уши, а потом покатился по ущельям, гремя, отражаясь эхом от каменных стен, громыхая огромным колесом… бум… бум… бум. Пока маленькая не вцепилась в ладонь Андрея и не вздрогнула.

- Эй, это просто гром, маленькая. Поехали.

Пока машина отъезжала, медленно перекатываясь, огибала выступы, мостясь на краешке обрыва, гром стал ближе… бум… бум… по ужасу в глазах Лизы, бум... бум… по скальной породе, что возвышается слева…

- Эй, это просто гром, сейчас будет гроза, не пропусти её… это эксклюзивное зрелище, гроза на этой высоте… тебе очень повезло, Лиза.

Гроза на уровне облаков – эксклюзивный вид. Гром на уровне облаков, раскатывающийся по венам вспышками адреналина – эксклюзивное явление.

- Открой окно, маленькая, почувствуй воздух. Не бойся, - целуя каждый пальчик, - маленькая, не бойся, это просто звучит грозно, на самом деле весело.

Не было ничего веселого оказаться на этой богом забытой дороге под ливневым дождем, когда в любой момент грязевые потоки с гор могут обрушиться на остатки этой дороги.

Не было ничего веселого в дожде, который закрывал обзор и барабанил по крыше с грохотом, конкурировать с которым мог только гром… бум… бум… по вздрагивающим плечам… бум... бум… по ладошкам, которые прикрывают личико в испуге.

- Лиза, ты чего? Я бы не повез тебя, если бы это было опасно. Ну?

Не повез бы… Урод… блять… блять… блять… если там, ниже, сейчас размоет, то… блять, жопа, не развернуться обратно, не проехать вниз… СУКА!

- Слышала, что когда гром гремит, это Илья пророк на колеснице по небу катится?

- Что?

- Походу, сломалась у него колесница. Слышишь, ступичный подшипник хрустит?

Бум… бум… бум… по нервам Андрея.

Нельзя быстрее… нельзя наперегонки с водой… блять… надо быстрей… сейчас еще поворот и газ… подшипник, блять, в мозгах у себя подшипник смени…

В одночасье ставший темным воздух взрывался вспышками молнии, яркой, освещающей горы, сосны, скалы, синие глаза, адреналин, который стремился по венам Андрея, останавливаясь в пальцах рук, которые сжимают руль, словно это может помочь…

Все… один поворот и газ… Один Блять Поворот.

Есть… Газу… к черту… тут проеду…

На максимально возможной скорости, одним поворотом руля, едва ли не снеся сначала ограду, потом навес, машина остановилась у старого дедова дома.

Адреналин не сразу дает отпустить руль.

Просто, блять, дыши…… все…… все…… при любом раскладе… все…уже Не Опасно…

Какая-то неведомая сила придавливает Андрея к земле, когда он, выдернув из машины Лизу, не беспокоясь о холодном пронизывающем ветре и дожде, что стекает сейчас по щекам Андрея, утыкается в живот девушки, чувствуя на губах… соль?

Какая-то невероятно гремучая, взрывоопасная, ядовитая смесь несется по артериям Андрея, смешиваясь с острым запахом яблок и соли на губах, заставляет его поднять девушку одним рывком и, кажется, в следующее мгновение оказаться в холодном доме, на диване, потому что не дойти до спальни.

Какое-то непередаваемо острое желание, на грани с похотью, на грани с религиозной экзальтацией, срывает кружева и, попросту задрав платье, заставляет Андрея войти сразу, на всю длину, отдавая дань своему желанию, своей силе и страсти, прижимая руки девушки в подушке, шепча неразборчивое «не шевелись».

Какая-то сладкая, дремотная нега несет ноги Андрея в горячий душ, где он отогревает Лизу не только водой…

Какая-то медовая истома со вкусом яблок кружится вокруг огромной кровати, под жаркий шепот, под поцелуи почти до крови, а потом снова невесомые, под поглаживания и стоны… когда за окном барабанит и барабанит дождь.

Идеальный дом…

Стон

Идеальная веснушка…

Вход

Идеальная Лиза…..

Выход

Через двенадцать часов Андрей сидел на заднем сиденье своего автомобиля на стоянке в аэропорту, держа на руках Лизу, которая плакала, казалось, уже вечность, и ровно ту же вечность Андрей пытался найти нужные слова, правильные, чтобы стало легче, чтобы отпустило, чтобы не плакала…

- Лиза… маленькая, это просто лето. Все заканчивается, и лето закончилось. Послушай, у тебя много впереди и лет, и зим… просто лето, Лиза… Ты закончишь школу… поступишь в свой университет, а то и Гонконг… там красиво, Лиза, там много красивых видов, много увидишь… Лиза…

- Ты говоришь неправильные вещи!

- Маленькая… какие правильные?

Я скажу все, что угодно… сейчас…… потом…… всегда…

- Обмани меня…

- Хорошо… как…

- Скажи, что люююбишь меня, - всхлип, слезы.

Если бы я обманывал тебя… Лиза… станет тебе легче, маленькая… от этого…

- Я не говорил? Какое непростительное упущение, смотри на меня, посмотри мне в глаза, - захватив лицо девочки в мягкий плен ладоней, смотря в синие глаза. – Лиза, я люблю тебя. Очень сильно. Очень. Я Люблю Тебя.

- Это было на самом деле? Не в шутку?

- Нет, Лиза. Не в шутку. Все было не в шутку. Я Люблю Тебя, - срываясь, будто поперхнувшись, - Люблю… …

Люблю… Люблю…

- И я…

Я знаю…

- Вот и хорошо, пойдем, времени уже не осталось.

Перед посадкой, уже в аэропорту.

И снова слезы и вцепившееся руки, которые сейчас трясутся, когда Лиза в каком-то изнеможении стекает к ногам Андрея.

Господи… маленькая… ну должны же быть слова! Что-то должно быть…что-то я должен сказать… уговорить…

- Смотри на меня. Слушай. Смотришь? Не плачь. Внимательно слушай… Твой отъезд сейчас – это лужа. Просто грязная, круглая лужа посредине альпийского луга. Неинтересная лужа. Дурацкая лужа. Но подумай, сколько ты увидишь всего… Подумай, представь… Иногда лужа не имеет значение... Может, надо дойти до этой лужи, может, надо обойти эту лужу, чтобы увидеть много... Вот это имеет значение… а не лужа.

Подумай. Целый мир, где много света, цвета… неба… не надо думать о луже, подумай о том, что вокруг… Хорошо? – целуя. - Хорошо, маленькая? – осыпая лицо невесомыми поцелуями, - просто лужа и целый мир.

- Хорошо… - кажется, не плача.

- И… сделаешь для меня кое что, маленькая? Когда построишь свой идеальный дом, пришли мне фотографию, ладно? - подмигивая.

- Хорошо, - уже улыбаясь.

Отлегло… только больше не плачь…

- И… Андрей, это тебе, - протягивая альбом для рисования на пружинах, - тут… потом посмотришь.

- О, тогда и ты потом посмотришь, - доставая из кармана синий бархатный мешочек с серебристой тесемочкой, зная, что там тоненькая цепочка из белого золота, специально белого, потому что он никогда не видел на Лизе обыкновенного, значит не любит, с маленькой подвеской – яблоком, где на листике примостился камушек, как капелька дождя… или меда.

Через полчаса, проводив глазами самолет, покрутив в руках альбом, так и не открыв его, Андрей выезжает со стоянки, вливаясь в стремительный поток на трассе, жмет на газ с максимальной силой и едет… едет… едет…

Дорогие читатели не забывайте благодарить автора – Наташу и редактора - Свету.

Лето закончилось. А вместе с ним и время отведённое Андрею и его Веснушке... Что ждёт впереди наших героев? Станет ли это лето судьбоносным? И если да, то будет ли эта судьба счастливой... Со всеми мыслями и предположениями мы ждём вас на Форуме.