Али убиралась в снятой ею квартире уже часа четыре, или больше, методично перемывая, расставляя, систематизируя собственные мысли и эмоции, которые шли в разнос, не давали покоя днями и ночами. Ночами, когда рядом не было Вадьки… Как сегодняшней, и предыдущие три ночи тоже. Всё было просто, когда он был в этой квартире, или она в его доме или квартире, что расположена относительно недалеко от этой.

Но всё путалось, смешивалось, било яркими всполохами воспоминаний, когда не было рядом пересмешек, которые овладевали неуверенностью Али, и от этого не становились спокойней – наоборот. Ненужная паника селилась в мыслях, и сколько бы Али не гнала её, не вымывала из самых отдалённых и труднодоступных уголков квартиры и памяти – ничего не выходило.

Проведя почти неделю в тереме, Али ехала в нерационально огромной машине Вадима, опасаясь смотреть на самого хозяина терема и машины. Всё было просто, когда его губы шептали: «Останься со мной», и всё стало невыносимым, когда мотор заглох и те же губы прошептали:

- Приехали.

- Я пойду – пересохшими вдруг губами.

- Подожди… подожди. Послушай, я просто хочу тебе сказать… останься со мной, останься. Дай мне второй шанс, вероятно, я его не заслуживаю, но… я люблю тебя, это должно иметь значение?

- Ты не можешь так говорить!

- Могу.

Вспышками памяти по закрытым векам. Болью. Ненужной. Зачем она поехала на реку? Зачем она села в автомобиль? Зачем она осталась? И для чего сейчас Али слушает Вадима?  Всё это принесёт одно – эмоции. Боль. До мурашек. У Али практически закончились препараты от головной боли, а есть ли в России аналог? Боли душевной, от которой не бывает препаратов... Али это знала наверняка.

- Не можешь… ты меня не знаешь… совсем.

- Я знаю тебя, лет с пяти я тебя знаю.

- И что? Ты не знаешь! Так не делают, не говорят, это необдуманно, рискованно и неправильно! И я не могу тебе верить! НЕ МО-ГУ ВЕ-РИТЬ!

- Послушай… да послушай же, я ЗНАЮ, что ты не можешь… Сейчас. Но если ты не останешься, ты и не узнаешь… я не узнаю… Всё не то, останься, я люблю тебя.

- Перестань, - кажется, крик, - ты не знаешь! Я могу быть замужем, у меня могут быть дети, может, я лесбиянка или мошенница, или ещё что-то?.. Ты не можешь меня знать. Ты не можешь просто взять и вертеть моей жизнью, как тебе хочется и когда тебе хочется. Я не позволю этого! Было хорошо, но ВСЁ!

Это «всё» бьёт по вискам Али… Она помнит другое «всё», короткое и ясное: «Лина, на этом всё».

- Ты не замужем…

- Это почему?

- Ты бы не стала… будучи замужем.

- Да ладно?

- Ладно… Не стала бы. И ты думаешь, меня бы остановил ребёнок? Серьёзно? Для женщины нормально иметь детей… поверь, я бы принял твоих детей… если бы они у тебя были…

- Всё. Всё. Всё! Достаточно… Не надо играть в благородного парня… я пошла, - сквозь белые мурашки.

- Стой! Хорошо… Подумай, просто подумай. И позвони мне. В любое время, Лина. Сейчас я уезжаю в соседнюю область, приеду на следующей неделе… Позвони мне… ты права… я просто должен принять твоё решение, но сообщи мне это решение, я приму.

Отличный радиус разворота для такой огромной машины – последняя мысль. До тишины в осознании.

Тихо. Подойти к крыльцу.

Тихо. Повернуть ключом. Два раза.

Тихо. Снять обувь. Поставить ровно.

Тихо. Пройти в комнату.

Тихо. Лечь на старую кровать. Под одеяло. С головой.  

Алёшка выпала из самолёта и, кажется, была готова бежать вприпрыжку до ленты выдачи багажа, чтобы не терять больше ни единой минуты без Вадьки. И без того ей пришлось ехать из города, где она училась, сначала к себе домой, к родителям, и только через невероятно долгую неделю – к бабушке, в маленький южный городок. К своему Вадьке. К Пересмешнику. Повернувшись, падая в его объятия, в смешинки в глазах, хватаясь за плечи.

- Вадька, Вадька, Вадька… это ты! Это ты? Ты? Точно, ты?

- Я, - смеясь, кружа, как когда она была маленькой, и он по очереди раскручивал «пигалиц», потом аккуратно ставил на ноги и придерживал за малюсенькие плечики, чтобы не упали.

Через пару часов, при въезде в город, через сотни маленьких поцелуев и десятки глубоких, уносящих дыхание, обещающих, машина остановилась у дома, где у калитки уже стояла в нетерпении сама бабушка, Алёшка услышала.

- Беги, рыбка, я вечером приеду, побудь с бабушкой.

- Но?

- Беги, беги… - пересмешки.

За день Алёшка несколько раз сходила в ванную комнату, несколько раз переоделась, накрасилась, смыла макияж… под бабушкино «да угомонись ты уже, егоза», в итоге, смыв всё, надев самое простое платье и шлёпанцы, уже к ночи  она вышла на сигнал, попав сразу в плен требовательных губ.

- Эй, а если увидят?

- Что увидят, рыбка? Пусть видят… поехали? Куда ты хочешь?

Алёшка знала куда она хочет… знала, как никогда.

- В дом бабушки… - ровно в пересмешки.

- Отлично.

Открывая навесной замок на старом доме, Вадька подмигнул, сверкнув пересмешкой, и Алёшка, не выдержав, вжалась в его тело, ловя губами.

- Ах ты, торопыга.

Потом, лёжа на кровати, Лёшка рассказывала про свою студенческую жизнь, про новых подружек, что нового случилось за те полгода, что они не виделись с зимних  каникул Лёшки. Вадька прижимал девушку к себе, невесомо гладил по плечам, забираясь под подол простого платьица, пробегаясь пальцами по пояснице, целуя затылок, виски, легко губы… пока Лёшка не прошептала:

- Я хочу тебя, – в чем-то блеснувшие пересмешки.

- Как ты меня хочешь, рыбка?

- Сильно…

- Хм… а где ты меня хочешь?

Лёшка взяла руку Вадима, лежавшую на её пояснице, и провела ею до своей груди, ближе к левой стороне, остановив там, где должно быть сердце.

- Тут…

И, опуская руку Вадьки до живота, прижимая её сильней к своей горячей коже, ведя той же рукой под резинку своих трусиков, вынуждая движениями бёдер войти пальцем.

- И тут…  И, честно говоря, я не знаю, где я тебя хочу сильней…

Вадьку не пришлось уговаривать, через совсем непродолжительное время её платье валялось где-то в ногах, рядом с Вадькиной одеждой. Где были трусики, Алёшка вряд ли бы вспомнила, да и до этого ли было, когда медленными и методичными покачиваниями Вадька отправлял Алёшку за край известной ей чувственности, когда всё, что она могла – это следить за своим дыханием, чтобы не перестать дышать, и слезами, которые непрошено катились по лицу… в то время как Вадька смотрел в её глаза, в обрамлении густых ресниц, и, стирая пальцами слезы, шептал:

- Я люблю тебя, я так сильно тебя люблю, люблю… Ты навсегда в моем сердце.

Алёшка ни секунды не сомневалась в словах Вадьки, она была полна его любовью, его любовь лилась через край – её слезами, вздохами, шёпотом в ответ.

- Я люблю тебя.

Насколько всё было просто тогда, настолько же всё стало сложно сейчас. В одну воду не входят дважды, жизнь утекает сквозь пальцы, и правильней, спокойней, рациональней – не думать. Али нужен план. Она всегда ставла перед собой только достижимые цели. Остаться тут, с Вадькой – недостижимая цель, бессмысленная и болезненная.

Тихо. Всё, что нужно – просто уснуть.

Тихо. Завтра – будет новый день.

Стук железной калитки не вывел из оцепенения Али, как и лай соседкой собаки. Как и шаги по дому, как раз в комнату Али.

- Рыбка?

Вадька. Оставил пересмешки в машине.

- Ты не закрываешься?..

- Там не работает... какая-то железка.

- Железка… хорошо, потом с железкой.

- Зачем ты тут? Ты ухал в другую область…

- Не уехал, как видишь. И не уеду…

Видимо, что-то это должно значить. Сердце, которое стучало сейчас в груди Али, отдаваясь болью в висках – било тревогу, её разум был просто не в состоянии воспринять, что это – Вадька. Её Вадька. В её комнате…  Спину царапал ковёр на стене… странная любовь жителей городка к коврам на стенах…

Той ночью Лешка отдавала себя не один раз, и не два. Но она не могла сказать, что была проигравшей стороной… получала она больше. Иногда казалось, что её сердце разорвётся от силы той любви, что вспыхивала искрами, кружилась пересмешками, купалась в поцелуях и ласках, о которых Лешка только слышала от своих более опытных подруг… но теперь и она познала их - это было больше, чем проявление любви. Алёшка не сомневалась, что это и есть сама любовь. Их сильная, всепоглощающая любовь.

Проснувшись рано, когда первые лучи только-только били в окно, проспав от силы час, Лёшка вглядывалась в лицо спящего рядом мужчины и понимала только одно – она не сможет больше без него жить, не сможет просыпаться без него, засыпать… И она силилась понять, для чего же они не вместе? Отчего так жестока разница в их возрасте? Почему она всего лишь первокурсница, а он уже давно отучился и живёт самостоятельно, он взрослый, почти тридцатилетний…

Алёшку охватил страх. Что, если одной любви мало? Что, если время разлучит их? Или кто-то другой? Ведь у Вадьки есть своя жизнь… которую почти не знает Лёшка… Она сидела, уткнув голову в коленки, стараясь не всхлипывать громко, чувствуя, что от беззвучного крика сводит скулы, по которым катятся горькие, как полынь, слезы. Голой спиной она упиралась в стену, и ковёр царапал нежную, слегка обгоревшую под южным солнцем, кожу.

- Эй, ты чего?

- Я… я не знаю, - Лёшка пыталась справиться со слезами, словами, но комок в горле не давал дышать, думать, он просто сдавливал, удушал, и Лёшка захлёбывалась…

- Ну что ты? Где болит?

Руки перебирали волосы, проверяли каждый сантиметр кожи на предмет болезненных ощущений, пока плавные поглаживания не успокоили, и комок не исчез, оставляя после себя шлейф вопросов.

- Я не хочу уезжать…

- Ты только приехала, - грустные пересмешки.

- Но ведь всё равно уеду… скажи мне... зачем? Зачем мне учиться так далеко от тебя?.. Я даже не уверена, что я вообще хочу учиться… и кем я в итоге буду?.. Для чего мне жить в огромном городе одной, если всё что я хочу… это быть с тобой?! Это ерунда какая-то.

- Не ерунда… образование нужно, ты сама это знаешь, ведь знаешь, рыбка?

- Знаю… Но… я и тут могу получить образование… какая разница… я просто не хочу уезжать.

- У тебя редкая специализация, тут такой нет, Лина, я узнавал… - очень тихо.

- Другая?

- Эй, брось, мне нужна образованная жена… Осталось четыре года всего, - пересмешки, кажется, резвятся.

- Четыре? Всего! Четыре!

- Я тебя больше ждал… так что да, всего четыре, и потом, у тебя будут каникулы, я могу приезжать… время быстро пробежит. Ты совсем недавно за билетики из листьев сирени меня во двор пускала, а теперь смотри… ты рядом,  красивая, взрослая, привлекательная…

- Привлекательная… Я рыжая.

- Я люблю рыжих и, особенно, тебя.

- А ты не боишься… что… ну… кто-то ещё найдёт меня привлекательной?

Чем-то блеснули усмешки в глазах.

- Уверен, что найдёт, но ещё я уверен в тебе…

- Почему?

- Потому что я уверен в себе.

- А я вот не очень, - скорее коленкам.

- Иди-ка сюда, - присаживаясь спиной к тому же ковру, сажая на колени Лёшку. - Почему ты не уверена?

- Ты же парень!

- В общем да, если прямо сейчас ты опустишь руку вниз, ты в этом убедишься.

- Я уже убедилась, - упираясь бедром в очевидное доказательство его гендерной принадлежности, - ты парень… а парни только об этом и думают!

- Не могу спорить, когда ты сидишь вот так… я не могу думать ни о чем другом… но вообще… кто тебе это сказал? Есть о чем подумать парням.

- О чем?

- Футбол, дождь, плитка тротуарная… знаешь, сколько я думаю о ней? Огороды бабушкам перекопать, у меня их две… о сестрице своей, бестолковой, думаю…

- Ты заговариваешь мне зубы, ты ведь знаешь, что я имею в виду… - в коленки, от стыда.

- Знаю. Пожалуйста, я не могу говорить с тобой, когда ты говоришь с коленками… Смотри на меня, хорошо?

- Хорошо… - всхлипывая.

- Ты моя единственная женщина, я даже не думал никогда, что мне придётся тебе это говорить…  но это так. Пока тебя нет, у меня нет никаких связей, постоянных или случайных… Я понимаю, что есть основания не верить, я понимаю, что это звучит странно, я сам себе порой не верю… Но для меня это важно, важно быть, в физическом плане, только с тобой. Я так долго ждал тебя, так боюсь потерять, что эти четыре года ничто… они просто пройдут. Потом мы поженимся, ты же выйдешь за меня замуж?

Вадька никогда не говорил о женитьбе, но Лёшка всегда знала, что это неминуемый итог их любви, что это когда-нибудь случится… обязательно.

- Конечно.

- А пока просто не думай об этом… не думай об обстоятельствах, над которыми ты не властна. Просто верь мне. Я же тебе верю. Безоговорочно.

Больше Лёшка не думала….

Через полгода Вадька женился на другой…

Сейчас Вадька сидел в её комнате и так же убедительно говорил: «Останься». И предлагал поверить. Безоговорочно. Только Али теперь умела думать, анализировать и просчитывать. Просчитывать, с точностью до минуты, наступление боли.

- Уйди, - в подушку.

- Боюсь, что нет… я не уйду...  Ты же осталась там, со мной… почему сейчас ты не хочешь даже подумать?

- Это нерационально!

- Хм… рационально… Боюсь, рыбка, рациональность и я не очень дружим, если речь о тебе…

- Пфф … - глядя в глаза без пересмешек. Так странно.

- Я тебя обманывал. И обманываю.

Всё встало на свои места. Всё так, как и должно было быть, группировалось в сознании, выстраивалось линией обороны.

- Я обманываю тебя, я вовсе не собираюсь принимать любое твоё решение… и не приму. Единственное решение, которое я приму – это ты, здесь, со мной… Ты не понимаешь, в каком я отчаянии сейчас. Я всерьёз рассматривал вариант просто не выпускать тебя из своего дома… ты одна, рыбка, кто бы тебя стал искать?.. Я потерял тебя один раз, по собственной глупости, трусости, малодушию, и не позволю этому случиться второй раз… ни при каких обстоятельствах.

- Ты… не понимаешь, всё изменилось.

- Прекрасно понимаю, ты изменилась, я вижу… Я изменился, мир, чёрт возьми, изменился, моя любовь к тебе не изменилась, и я просто не позволю себе просрать этот второй шанс, даже если ты его не видишь.

- Я не одна! С чего ты взял? У меня есть... - Али замирает. А кто он ей, такой же разносторонне развитый, спокойный, без вспышек пересмешек, со встречами два раза в неделю, планируемыми и удобными?  – Партнёр, бой-френд, парень, мужчина…

- Да хоть Папа Римский у тебя есть! Мне плевать! Я сделаю всё, чтобы ты осталась тут, со мной.

- Тебе плевать, есть ли у меня мужчина? – потому что Али не плевать, есть ли женщина у Вадьки, и от понимания этого «не плевать» хотелось забраться под одеяло и никогда не закрывать глаза, чтобы вспышки не били по векам.

- Ты – моя единственная, разве может меня кто-то заинтересовать после запаха ирисок?

- Как это, «что я буду делать?». Если захочется, у взрослых мальчиков свои секреты,- сквозь смех.

- Лина, я каждый день принимаю решения, изо дня в день. И принимаю последствия этих решений, вне зависимости от того правильные эти решения или нет, последствия всё равно наступают. То, что с нами произошло - последствия моего решения, и твой мужчина или даже мужчины - тоже последствия. Мне нет дела, сколько их было и были ли… на самом деле мне насрать, даже если ты замужем, прости, рыбка… Я уведу тебя у любого… партнёра. Всё, что имеет значение – ты здесь, со мной. Я не говорю, что нам надо попытаться… я говорю, что я буду бороться за тебя… Ты сильно изменилась… если бы ты была не рыбкой, а русалкой, - пересмешки вернулись, - я бы сказал, что у тебя забрали голос, а взамен ранили ножки… Я пойду на любые уступки, любой компромисс, на любые твои условия, моё остаётся неизменным – ты тут, со мной. Считай, что я сужаю тебе коридор для манёвров, не сужая сам арсенал…

Очень сложно было слушать голос разума, когда хотелось пить, когда перед глазами мелькали мурашки, и виски раскалывало от неправильных желаний, неразумных и непродуманных, заранее проигрышных комбинаций и недостижимых целей.

- Я пить хочу…

- Сиди, я сейчас.

Через некоторое время, выйдя на кухню, Али с удивлением нашла, что подвал, куда можно попасть, подняв дверку в полу, открыт…

- Эй, что ты там делаешь?

- Тут был компот, клубничный. А, вот он…

- Откуда ты? Эм… - глотая слезы. Клубничный компот с прошлого лета… Этот пыльный город лишал Али главного – контроля.

- В любом подвале должен быть клубничный компот, - пожимая плечами, отводя пересмешки в сторону.

- Вадим?

- Твоя бабушка… она же дружила с моей…

- Тёть-Галь? Помню…

- Последние полгода она себя плохо чувствовала, пока совсем не слегла, не плачь рыбка, это жизнь… Я привозил продукты, помогал тут по мелочи, мы разговаривали, она всё вспоминала… отца твоего, редко о тебе говорила, со мной… Только  сокрушалась, что ты у басурманов живёшь, - прыгнули пересмешки.

- Она лежала? Но почему? Почему мне никто не сообщил?!

- Не хотела тебя беспокоить, говорила – билеты дорогие, а от твоего приезда она не поправится… только тебя расстроит, она очень боялась тебя расстроить… Говорила, у тебя срыв был сильный… когда родители твои… Санитарочка приходила дважды в день… ба моя, когда могла, и я иногда… пожалуйста, Лина, не плачь…

Всё становилось слишком сложным, слишком зыбким, слишком неправильным, когда Али просто засыпала под размеренное: «Рыбка, не надо плакать, это жизнь, так бывает, ты знаешь…»

Утром Али пошла на уступку, она решила воспользоваться коридором, который ей выделил Вадька, но нужно обсудить нюансы, необходимо договориться, спланировать, решить. Решать и просчитывать всегда проще, чем плакать под ветром кондиционера над трёхлитровой банкой компота.

- Я рассмотрю вариант остаться здесь, для начала. Но мне нужна работа… что в этом регионе с работой? Я не узнавала рынок труда…

- Боюсь, в этом регионе ты найдёшь работу по специальности только у меня.

- Но мне бы не хотелось… Я ничего не решила, а такая уступка с твой стороны меня обяжет. И, к тому же, это разве не нарушает корпоративную этику?

- Боюсь, нам не известна эта причудливая этика, - подмигивая, пуская сонмы мелких уколов в низ живота, - У нас тоталитаризм, кумовство и сватовство в полный рост, все так или иначе устроены через кого-то… Так что, учитывая что ты подружка моей младшей сестры, и наши бабушки дружили, это не вызовет вопросов. Серьёзно, Лина. Ты не найдёшь здесь работу по специальности, сейчас у меня есть одна вакансия, это не совсем твоя специализация, но близко. Парнишка уехал в Москву, так что, считай, что место твоё, только если ты пройдёшь собеседование у своего непосредственного руководителя, я не вмешиваюсь в это, - смешинки скакали по лицу Али. - Семён очень строгий… а работать тебе всё же придётся… если ты примешь моё предложение. У тебя, кстати, есть выбор, вакансия водителя погрузчика до сих пор открыта, - потешаясь.

Али выяснила, что работать придётся не в этом городе, а области, в городе, в котором Али была всего пару раз, проездом, но новые города – это не то, что могло испугать Али… Её пугало совсем другое, об этом она думала, выйдя с собеседования с Семёном – мужчиной лет тридцати, неформально обутом, на удивление Али, в кожаные шлепки на босу ногу, который долго делал вид, что читает её рекомендательные письма, хотя Али и предложила сделать перевод. На прощание он спросил, кем же доводится рыжеволосая девушка Вадиму, если он лично позвонил в отдел кадров, и Али спокойно сказала, что она подруга его сестры, у неё переломный момент в жизни, и она решила взять небольшой тайм аут и пожить в России, в теплом климате, как она привыкла за последние годы.

Али пугало собственное погружение в пересмешки, пугало желание видеть Вадьку, пугало само желание. Желание – нерационально, и всегда ведёт к осложнениям в виде боли. Она задумывалась, не являелась ли боль её фобией, но вспомнив лицо Алёшки, с потухшим взглядом и лопнувшими сосудами на глазах, понимала, что это не фобия, это разумное самосохранение.

- Ну, что рыбка, видишь, этот город довольно большой… Здесь даже трамваи есть, - смеясь, после продолжительной экскурсии по улицам незнакомого города, где теперь предстояло жить Али. Решение, которое она и себе могла объяснить с трудом.

- Я ничего не решила, Вадим.

- Устала? – легко проведя пальцами по скуле и губам.

- Немного.

- Поедем ко мне…

Выбираясь из центра города, оказываясь в квартале новых домов, невысоких, утопающих в зелени, с детскими площадками и охраной, оставляя  машину в подземном паркинге, Вадька за руку привёл Али в лифт, где легко дул ей на прядь волос, которая от жары завилась и пружинила от прохладного дыхания.  

- Это твоя квартира? – не удалось скрыть удивления, всё же, странная тяга к неразумным приобретениям в этом регионе.

- Эм, да.

- Но зачем, Вадим? Она большая, для чего? Ты говорил, что живёшь на даче… зачем тебе настолько большая квартира, если ты живёшь в огромном доме?

- Ну… я ведь не всегда тут жил один, рыбка…

- Аааа, - выдох, пронзающий пониманием, для чего была нужна эта большая квартира, в зелёном тихом квартале, с детскими площадкам вокруг дома.

- Эта квартира всё равно достанется Ладе, мою дочь зовут Лада, Влада… а жить мне нравится на даче… люблю иметь выбор.

- Это далеко…

- Я мотаюсь по области и дальше, так что – без разницы, там мой дом… а тут… не знаю, Лина, это просто квартира, это стоит обсуждения?

- Нет, прости.

Стоило ли обсуждения удушье Али в этой квартире? Нет.

Стоило ли обсуждения слезы Али, которые спрятались где-то очень глубоко, глубже дна? Нет.

После ужина, когда оказалось, что, несмотря на практически нежилую обстановку, морозилка холодильника заставлена аккуратными контейнерами с надписями «Вареники с картошкой» или «Пельмени с бараниной», Али в нерешительности стояла на пороге спальни: с большой кроватью с резной спинкой, со шкафом в цвет этой кровати, с огромным зеркалом, которое отражало синие простыни и, очевидно, что оно помнило многое и многое в этой спальне, в квартире, в которой жила молодая семья… Али точно не хотела отражаться в этой же поверхности. Нет сил на разумный подход. Есть желание уехать. Уехать из этого города, из этого региона, из страны… Пусть дом бабушки стоит, возможно, кому-то понадобится клубничный компот. Прямо сейчас мысли складывались в слишком симметричные ассоциативные ряды и вспышки.

- Куда ты хочешь в свадебное путешествие, рыбка?

- Блин, мне надоела эта маленькая кровать, к твоему приезду я закажу сюда нормальную кровать, а когда мы будем жить вместе, я куплю самую огромную кровать, которую найду. Я хочу любить тебя медленно, всю ночь, утро, день, чтобы не нужно было возвращать тебя бабушке… хочу засыпать и просыпаться с тобой, рыбка.

- Я не стану тут спать. Я видела диван в той комнате… мне хватит места.

Сидя на уголке этого дивана, проводя глазами по почти безликой комнате, только несколько фотографий, да пара рисунков на стене, Али продумывала план отъезда, пока не стало слишком поздно. Если ей не ответят из Скандинавской компании, она просто вернётся туда, где жила – она уже привыкла к жаре и почти хроническому  лёгкому насморку от кондиционеров. Это лучше, чем чужие воспоминания, которые укутывали дымкой и придавливали к чужому дивану.

- Долго будешь на стену смотреть?

- Что?

- Попку подними, говорю, этот диван разбирается, - держа в руках уже заправленные подушки и одеяло, - топай в душ, рыбка, я тут разберусь, - хлопая по попе. Нелепый жест, вызывающий улыбку.

- У тебя фена нет?

- Нет.

- Ладно.

- Ладно, ладно, поторопись… полотенца там найдёшь.

Гель ударил запахом Вадьки, в купе с горячей водой вызвал желание прикусить губу. Вздыхая, обернув вокруг головы и тела полотенца, Али шла в постель, жалея, что не взяла пижаму, но кто мог предположить…

- Пришла?

- Что ты тут делаешь?

- Лежу на своём диване, - кажется, пересмешки сейчас лопнут от смеха.

- У  тебя есть кровать!

- Угу… у меня есть кровать, есть диван… и я могу выбирать, где мне спать и с кем. Ну что, какой фильм будешь смотреть? Там посмотри, выбери.

- Мне всё равно.

- Рыбка, мне ведь тоже всё равно, фильм всего лишь предлог, ты же понимаешь это? – возвышаясь, снимая с головы полотенце, промокнув ещё раз волосы, - ты ведь понимаешь, что я вовсе не о фильме думаю, - руки разгибали пальцы, которые судорожно хватали полотенце, обёрнутое вокруг тела, - когда ты рядом, - пальцы, наконец, сдались, отпуская края зелёной махровой ткани, - Лина, поразительно, что ты до сих пор пахнешь ирисками «кис-кис», их  нет в продаже, я искал… а ты пахнешь, - проведя носом по шее, руками по груди, невесомо, прижимая к себе за поясницу, - Лина, будь со мной, сейчас.

Али  всю ночь кружил ураган из пересмешек, влажных губ, потери дыхания, испарины, похотливых вздохов и откровенных проявлений любви, потому что стоило Али закрыть глаза под поцелуи Вадима, как всё становится просто. Алёшка всегда знала, знает до сих пор, что Вадькина любовь не закончится никогда. Она сбилась со счета, отдавая себя, её стоны, удивлявшие саму себя, желание, вдруг ставшее невыносимым, желание, которое мог погасить только мужчина, который держал, ласкал, одаривал, шептал: «Я люблю тебя», «Люблю», «Хочу»… И Алёшка отвечала тем же «хочу», потому что она хотела и не стыдилась, Али не произносила слово «люблю» даже в беспамятстве, отдаваясь и беря, она не могла произнести этих слов.

Просыпаясь утром от лучей, пробивающих свой путь сквозь плотные шторы, Али ощутила жар в ногах и бёдрах, открыв глаза, она увидела, в какой причудливой позе она уснула или перебралась во сне. Вадька лежал вдоль дивана, Али же лежала поперёк, перекинув бедра через низ живота Вадима, и сейчас слегка разведённые ноги лёгкими прикосновениями, кругами, гладили горячие пальцы под одеялом, прокладывая себе дорогу к плоти, которая сейчас пульсировала и на прикосновение отзывалась лёгким жжением.

- Ай, - резко вынырнув из полудрёмы.

- Что? – шёпотом.

- Мне надо в ванну…

- Сейчас? - руки продолжали путешествие.

- Да… перестать, мне больно!

- Хорошо, хорошо… иди.

Выходя из ванной комнаты, Али увидела на кухне спокойного Вадима, который кидал вареники в кастрюлю, тихо подпевая мелодии, которая лилась из колонок. Застывая на минуту, она позволила мыслям покинуть её, позволила себе просто стоять в дверном проёме и любоваться Вадимом, который, кажется, стал ей ближе сегодня ночью, когда врезался в её тело, а с его губ слетали ругательства.

- Всегда поражало, как ты можешь есть с вишней.

- Угу. Я тебе с картошкой варю, - подмигивая.

Маленькая Лёшка ковыряла вареники с вишней, сидя за большим столом, под грозное Тёть-Галино: «Пока не съедите – из-за стола не встанете!». Ветка, вздыхая, макала вареник в сметану и глотала, видимо принимая правила, Лёшку же приводил в уныние вид странной начинки, которую совсем не хотелось подносить ко рту.

- И что, долго тут ещё размусоливать будете, пигалицы?

- Фифас, - с набитым ртом ответила Ветка шестнадцатилетнему брату, который в раздражении смотрел на младшую сестру, но пересмешки всё же кружились в его глазах, когда сметана размазалась по лицу девчушки.

- Алёшка, ты чего не ешь?- садясь напротив, - ты же не хочешь, чтобы ба тебя с ложки кормила? Она может, - смеясь.

- У них начинка  странная…

- Странная? Это просто вишня, вон в огороде растёт…

- Она некрасивая… - доверчиво прошептала Лёшка и, осмелев, посмотрела на взрослого брата своей подружки.

- Хм, ну давай, я тебе сварю с картошкой, только ты быстро съешь, хорошо, Лёш? Мне кухня нужна…

- Ладно, - улыбаясь, пока большая рука взлохмачивала рыжую шевелюру, которую хоть и заплетали в косы, но уже через пару часов волосы свободной волной спадали прямо по тонюсеньким плечикам.

- Признайся, ты вчера принял «Виагру», а?

- Чего? – ложка выпала из руки.

- Это просто ненормально, то, сколько…

- Поздно жаловаться, рыбка, претензии принимаются во время, а не после. И я не принимал ничего…  только пару ирисок «кис-кис», - кружась пересмешкой.

- Маньяк… я беру тайм-аут… на неделю… и мне нужна ромашка… - забирая ложку, которой он мешал вареники, - так что с ромашкой-то?

- Не знаю… я схожу в аптеку.

- Сходит он. А знаешь что? На месяц, я беру тайм аут на месяц… мне больно.

- Рыбка, ты настаивала на презервативах, наверное, это от них… у тебя аллергия на латекс появилась?

- От их количества тогда уж.

- Ладно, помешай, я сейчас, аптека недалеко.

Ставя на стол пакет с целым ассортиментом кремов, гелей, спреев и трав, мужские руки притянули к себе Али, пробегаясь по животу, по краю хлопковых трусиков, целуя шею…

- Перестань, я же сказала…

- Я помню, я не трогаю там… и ты не только это сказала, Лина.

- И что же я ещё сказала?

- Ты сказала, что берёшь тайм аут на месяц…

- И?

- На месяц… ты должна вернуться  к себе через две недели, но ты сказала «месяц»… Месяц!

Али в удивлении смотрит на Вадима. Всё решилось так просто, когда она не думала.

- Ты остаёшься, Лина.

- Остаюсь, - выдохнула Али, и это решение в тот момент казалось ей правильным, верным и симметричным.

- Я больше не буду так буянить ночами, обещаю, просто  мне всё время кажется, что ты ускользаешь, что этот раз последний.

- Хорошо.

- Только давай уже подумаем, как обойтись без презервативов, а?

- Подумаем… я вообще-то на таблетках уже много лет, - смеясь в пересмешки, - и это не «Но-шпа».

                                                ~*~*~*~

Стоя в шумном, многолюдном аэропорту, молодая женщина спокойно продвигалась, следя за своей очередью к стойке регистрации, крутя  тонкими пальцами заушник больших солнцезащитных очков, боясь поднять глаза вверх.

- Лина, посмотри на меня, посмотри, не отдаляйся… сейчас.

- Смотрю, - тихо, действительно смотря.

- Ты вернёшься, Лина, вернёшься. Решишь всё, что нужно, и вернёшься.

- Вернусь… - в голосе нет уверенности.

Выдёргивая из очереди, ловя губами слезы:

- Вернёшься, всё просто. Тебе нужно сейчас улететь, через две недели ты вернёшься, я тебя встречу в Москве.

Сейчас ей скажут «отомри», и она не сдвинется с этого места, она уже улетала однажды и, оказалось, почти навсегда, потому что через полгода Алёшки не стало, она трансформировалась, переродилась в Али. Невозможно поверить, что в этот раз будет по-другому, невозможно поверить, что она, Али, приняла столь нелогичное, иррациональное решение и боится, боится до потери дыхания, что решение окажется правильным и выверенным… Пыль лишает логики.

– Лина, скажи хоть слово, – пропали пересмешки, странно, – ты вернёшься, мы всё обговорили, всё спланировали, всё как тебе удобно, как тебе правильно и комфортно, поэтому ты вернёшься… Вернёшься, потому что я люблю тебя, и, клянусь, я найду тебя, где бы ты ни была, если ты передумаешь, и увезу, только в этот раз я точно закрою тебя в своём доме, – пересмешки вернулись, как и уверенность Али, что она вернётся. Вернётся в этот южный город, тесный и суетливый, где она уже сняла квартиру, несмотря на недовольство Вадьки, где у неё уже есть обязательства на новой работе, а Али никогда не нарушает свои обязательства.

- Ну что, с первый рабочим днём тебя, рыбка.

- Спасибо.

- И как тебе?

- Необычно…

Было действительно необычно, понятие «корпоративная этика» обошло этих людей стороной, как и правила дресс-кода. Мужчины расхаживали по офисному зданию в шортах, женщины – в ярких платьях, сверкая неуместно ярким макияжем и ювелирными украшениями. Они подолгу пили чай, поминутно бегали в курилку и задавали более чем личные вопросы. Новая рыжеволосая сотрудница вызвала небывалый ажиотаж, однако факт того, что она работала по прямому указанию Вадима, никого не волновал. Быстро приняв на веру версию о внезапном возвращении на родину, женщины стали расспрашивать о новинках косметологии и моды, носят ли «у них» так, или украшают ногти эдак? Есть ли у рыжеволосой Алины муж, и почему нет, и так же быстро поступили предложения познакомить «вот с таким парнем» и «ты только на Максимку-сисадмина не смотри, а то Диана волосы вырвет»  и, наконец, «пошли, забуримся в кабак, надо же отметить».

- Уверен, тебе есть чему удивиться… -  пересмешки во весь рост.

- Вадь, мне понадобится твоя помощь.

- Слушаю, - в ухо, пробегаясь рукой по ноге вниз, чтобы захватить маленькие стопы, по очереди массируя каждый пальчик в отдельности.

- Вадь, у меня тайм-аут.

- У меня отличная память, я тебя отвлекаю? - рука уже на животе, - ты говори, говори… - Али оказалась под Вадимом, пока его бедра симулировали небезызвестные движения, - Лина, давай отменим твой аут, а? Обещаю, я буду очень аккуратным… у? Лина, соглашайся.

- Перестань! У меня дело, - скидывая Вадима.

- Ты такая жестокая, рыбка, где только нахваталась … - пересмешки делаю вид, что обижены.

- Мне ещё раз начать? Мне нужна твоя помощь.

- Всё, Лина, я тебя слушаю.

- Мне нужно снять квартиру, а я плохо ориентируюсь в городе.

- Квартиру? А эта квартира тебя, чем не устраивает?

Чем не устраивает Али квартира Вадима, помимо воспоминаний?

- Вадим, мне нужно своё жизненное пространство.

- Да тут до хрена пространства, я часто уезжаю, действительно, часто, просто сейчас я взял отпуск, если можно так сказать.

- Мне нужна своя квартира, - упрямо.

- Да зачем?

- Достаточно того, что я работаю у тебя, это ненормально, но, учитывая менталитет… Вадим, я взрослая женщина, я могу сама справиться и должна, много лет справлялась. Я не хочу жить здесь, я не хочу зависеть от тебя… я не содержанка, в конце концов!

- Даже так…  Хорошо, Лина, мы найдём тебе квартиру… такую, какую ты сможешь себе позволить, исходя из твоей зарплаты. Я обещал, что пойду на любые уступки, я иду. Раз ты решилась на серьёзный шаг, то я вполне могу ответить тебе тем же…

- Вот и хорошо.

Большая часть квартир не подходила компромиссу между возможностями Али и требованиями Вадима, в итоге нашлась маленькая однокомнатная квартира, с довольно просторной кухней, из недостатков которой обнаружился только старый диван, и Вадим тут же договорился с хозяйкой, что купит новый и забирать его не станет, если им позволят выкинуть старый. «Это компромисс, рыбка» и «я, вообще-то, немаленький мужчина, чтобы спать на том диване…»

Пробыв положенное время в своём бывшем месте проживания, оставив большую часть вещей, но всё же упаковав огромные чемоданы – половину своей жизни, тепло простившись с приятелями и сказав «прости» человеку, который делил в эти годы с ней если не горести, то одиночество... пожелав всем удачи, Али, рискнув всем, села на самолёт до Москвы, где её встретили пересмешки.

- Всё, рыбка, не плачь… ты всегда так много плачешь? Раньше, помню, такой отважной была, - пропуская к месту у иллюминатора.

- Мне страшно, Вадь.

- Мне тоже, - никогда ещё Али не видела настолько острое отсутствие пересмешек.