8.Флешбек первый.
Я пропала.
В первый и последний раз со мной было такое на вечеринке в честь 8 марта, в 10м классе, с одноклассником, который встречался с моей подругой, и которого она держала в жутко ежовых рукавицах. Мы целовались на спортивной площадке за школой, и я чуть не спятила, от разорвавшегося внутри желания.
Первым порывом, от которого мои губы шевельнулись в ответ, было ликование. Это мне не приснилось? Так тщательно охраняемое от всех постыдное и сладкое воспоминание, так ни с кем и не повторенное. Фантастический, возможный вихрь, сбивающий все на своем пути, выбивающий все мысли и сомнения из головы, усталость и запреты из тела.
Тогда нас спугнул сторож, мы разбежались в разные стороны, и я все следующие две недели просидела на больничном, пока смогла взять себя в руки и вернуться на занятия. Так и не смотрела однокласснику в глаза до выпускного. Он же перестал списывать у меня задачи по физике.
Я все-таки попыталась вырваться, отстраниться. Остатки рассудка, до которых добирался фееричный восторг, пока еще существовали, и о них нельзя было забывать.
- Меня к тебе… тянет, - неуверенно и хрипло прошептал Антон в мою шею. К ликованию добавилась паника и дрожь. – Давно. Так что все остальное, бред, предлог.
- Я догадалась, - прохрипели ему в унисон остатки здравого ума . – Но у меня есть условие.
Антон поднял на меня сияющее, умиротворенное лицо и рассудок продолжил обугливаться.
- Утром все будет, словно ничего не было, - выдавила я.
- Все, как захочешь, - заверил он, наклоняясь ко мне.
- Нет, обещай мне, - пробовала настаивать я, пока его губы терзали мой висок.
- Как захочешь, - это было мучительно и очень нежно.
- Пожалуйста…
- Обещаю, - он снова поднял на меня глаза. В выражении лица что-то изменилось. Оно уже не было ни задумчивым, ни вскипевшим. Горящим – да, но словно огонь дошел до высшей своей точки и больше не усиливается, а ровно и ярко горит. И еще, словно, я отняла у него что-то очень важное, что случилось бы утром, в обмен на то, что случится сейчас.
Случалось сейчас.
Для него это было потерей.
Потом, когда я много месяцев подряд воскрешала себе перед сном эту ночь, что я только не передумывала. Что во мне разом воскресли слишком многие прежние, яркие, почти забытые эмоции и не хватало только секса, как завершающего штриха прекрасно проведенного дня. Больше ничего личного. Что в глинтвейн мне насыпали что-то вроде женского силденафила и это было разовое и ощутимое решение всех моих придуманных и нет сексуальных проблем. Вполне безопасно. Что у меня просто давно ни с кем ничего похожего на влюбленность не было, а здесь это просто разлито в воздухе, поэтому и оттягиваются все кому не лень. Нечего накручивать свои мозги. Что ему выгодней иметь меня в любовницах, чем в коллегах, поэтому Антон перестарался.
Потом, я свято отбрасывала то, о чем мне тогда пела каждая клеточка. О том, что я было безнадежно влюблена и безнадежно любима.
Расплавленные мозги воспринимали все урывками. На его этаже была застелена красная ковровая дорожка, а на моем, кажется, она была синей. Я жутко боялась, что откуда- то из-за угла высунется Вадик, начнет насмешничать и это меня разом отрезвит. Почему я этого боялась? Ведь тогда многих проблем просто и не возникло бы. Дико странно было ощущать свою руку так надежно спрятанную в его руках.
Он запер дверь в номер и припечатал меня к стенке. Иногда было тяжело дышать, потому что каким-то образом он удерживал меня животом и бедрами, а руки проворно стискивали одежду. Под свитером оказалась красная футболка с логотипом «манчестер юнайтед». И я с восторгом ждала, когда он стащит водолазку с меня и увидит купленный всего три дня назад за безумные деньги серо-голубой, под цвет моря, бюстгальтер. Он так долго оставался единственным куском ткани на мне. Толи был слишком красив, толи на него не хотелось тратить время. Остальное было похоже на ликующий шторм, невозможный, непередаваемый. Антон намного выше меня, но каким-то образом он держал меня на весу, подхватив ноги под бедра. А я, впившись руками в его шею, даже не задумывалась, что могу удержаться. Все было, как и должно было быть.
Он каким-то непостижимым мне образом сдержался, несмотря на мой победный стон, сделал пару шагов назад и рухнул спиной на кровать. Не пытаясь отдышаться, отдохнуть, я целовала его и скользила вперед-назад, а он цепко держал мои бедра.
Потом я жутко боялась заснуть вот так, лежа у него на животе, охваченная его руками, словно лапами медвежонка. Я сползла и ушла в душ. Долго умывалась, разглядывая потеки туши на щеках и недоумевая, когда я это успела поплакать. Заперлась в душевой кабинке, включила почти кипяток и рисовала мордашки смайликов на запотевающем стекле, прижавшись к нему лицом. С сердечками в глазах, слезинками, улыбкой, гримасой.
Порыв холодного воздуха заставил меня распрямиться, и нужно было поднять глаза и сказать ему что-то безразличное и смешное, чтобы обесценить все происходящее – иначе мне не выжить. Я откинула волосы с лица и постаралась принять самый невозмутимый вид.
- Это был самый непристойный секс в моей жизни.
Он расхохотался. Громко. Казалось, что стекла кабинки дрожат почти как я. Потом обнял меня за плечи и прижал к себе.
- Узнаю девчонку, которая носилась за мной хвостиком.
- Это я -то хвостик? – обиделась и разом успокоилась я.
- Ага, - улыбался он. - Причем просто очаровательный.
- Хватит, а? Пожалуйста… - так мы договоримся, бог знает до чего.
- И так, куда лучше, чем даже сегодня утром. И уж подавно лучше, чем после…
Я сделала единственно возможное, чтоб закрыть ему рот.
- До утра еще далеко, - согласился он, подхватывая меня на руки.
Не знаю, как мне хватило сил не заснуть, когда он задышал ритмично и глубоко, все еще обнимая меня. За окном стояла та непроглядная темень, что бывает только перед рассветом. Когда я оделась и нашла свою сумку, стало немного светлей, и сон вообще сбежал прочь. Вместо того, чтоб вернуться в номер, я вышла на улицу.
Утро было жемчужным.
В первый и последний раз со мной было такое на вечеринке в честь 8 марта, в 10м классе, с одноклассником, который встречался с моей подругой, и которого она держала в жутко ежовых рукавицах. Мы целовались на спортивной площадке за школой, и я чуть не спятила, от разорвавшегося внутри желания.
Первым порывом, от которого мои губы шевельнулись в ответ, было ликование. Это мне не приснилось? Так тщательно охраняемое от всех постыдное и сладкое воспоминание, так ни с кем и не повторенное. Фантастический, возможный вихрь, сбивающий все на своем пути, выбивающий все мысли и сомнения из головы, усталость и запреты из тела.
Тогда нас спугнул сторож, мы разбежались в разные стороны, и я все следующие две недели просидела на больничном, пока смогла взять себя в руки и вернуться на занятия. Так и не смотрела однокласснику в глаза до выпускного. Он же перестал списывать у меня задачи по физике.
Я все-таки попыталась вырваться, отстраниться. Остатки рассудка, до которых добирался фееричный восторг, пока еще существовали, и о них нельзя было забывать.
- Меня к тебе… тянет, - неуверенно и хрипло прошептал Антон в мою шею. К ликованию добавилась паника и дрожь. – Давно. Так что все остальное, бред, предлог.
- Я догадалась, - прохрипели ему в унисон остатки здравого ума . – Но у меня есть условие.
Антон поднял на меня сияющее, умиротворенное лицо и рассудок продолжил обугливаться.
- Утром все будет, словно ничего не было, - выдавила я.
- Все, как захочешь, - заверил он, наклоняясь ко мне.
- Нет, обещай мне, - пробовала настаивать я, пока его губы терзали мой висок.
- Как захочешь, - это было мучительно и очень нежно.
- Пожалуйста…
- Обещаю, - он снова поднял на меня глаза. В выражении лица что-то изменилось. Оно уже не было ни задумчивым, ни вскипевшим. Горящим – да, но словно огонь дошел до высшей своей точки и больше не усиливается, а ровно и ярко горит. И еще, словно, я отняла у него что-то очень важное, что случилось бы утром, в обмен на то, что случится сейчас.
Случалось сейчас.
Для него это было потерей.
Потом, когда я много месяцев подряд воскрешала себе перед сном эту ночь, что я только не передумывала. Что во мне разом воскресли слишком многие прежние, яркие, почти забытые эмоции и не хватало только секса, как завершающего штриха прекрасно проведенного дня. Больше ничего личного. Что в глинтвейн мне насыпали что-то вроде женского силденафила и это было разовое и ощутимое решение всех моих придуманных и нет сексуальных проблем. Вполне безопасно. Что у меня просто давно ни с кем ничего похожего на влюбленность не было, а здесь это просто разлито в воздухе, поэтому и оттягиваются все кому не лень. Нечего накручивать свои мозги. Что ему выгодней иметь меня в любовницах, чем в коллегах, поэтому Антон перестарался.
Потом, я свято отбрасывала то, о чем мне тогда пела каждая клеточка. О том, что я было безнадежно влюблена и безнадежно любима.
Расплавленные мозги воспринимали все урывками. На его этаже была застелена красная ковровая дорожка, а на моем, кажется, она была синей. Я жутко боялась, что откуда- то из-за угла высунется Вадик, начнет насмешничать и это меня разом отрезвит. Почему я этого боялась? Ведь тогда многих проблем просто и не возникло бы. Дико странно было ощущать свою руку так надежно спрятанную в его руках.
Он запер дверь в номер и припечатал меня к стенке. Иногда было тяжело дышать, потому что каким-то образом он удерживал меня животом и бедрами, а руки проворно стискивали одежду. Под свитером оказалась красная футболка с логотипом «манчестер юнайтед». И я с восторгом ждала, когда он стащит водолазку с меня и увидит купленный всего три дня назад за безумные деньги серо-голубой, под цвет моря, бюстгальтер. Он так долго оставался единственным куском ткани на мне. Толи был слишком красив, толи на него не хотелось тратить время. Остальное было похоже на ликующий шторм, невозможный, непередаваемый. Антон намного выше меня, но каким-то образом он держал меня на весу, подхватив ноги под бедра. А я, впившись руками в его шею, даже не задумывалась, что могу удержаться. Все было, как и должно было быть.
Он каким-то непостижимым мне образом сдержался, несмотря на мой победный стон, сделал пару шагов назад и рухнул спиной на кровать. Не пытаясь отдышаться, отдохнуть, я целовала его и скользила вперед-назад, а он цепко держал мои бедра.
Потом я жутко боялась заснуть вот так, лежа у него на животе, охваченная его руками, словно лапами медвежонка. Я сползла и ушла в душ. Долго умывалась, разглядывая потеки туши на щеках и недоумевая, когда я это успела поплакать. Заперлась в душевой кабинке, включила почти кипяток и рисовала мордашки смайликов на запотевающем стекле, прижавшись к нему лицом. С сердечками в глазах, слезинками, улыбкой, гримасой.
Порыв холодного воздуха заставил меня распрямиться, и нужно было поднять глаза и сказать ему что-то безразличное и смешное, чтобы обесценить все происходящее – иначе мне не выжить. Я откинула волосы с лица и постаралась принять самый невозмутимый вид.
- Это был самый непристойный секс в моей жизни.
Он расхохотался. Громко. Казалось, что стекла кабинки дрожат почти как я. Потом обнял меня за плечи и прижал к себе.
- Узнаю девчонку, которая носилась за мной хвостиком.
- Это я -то хвостик? – обиделась и разом успокоилась я.
- Ага, - улыбался он. - Причем просто очаровательный.
- Хватит, а? Пожалуйста… - так мы договоримся, бог знает до чего.
- И так, куда лучше, чем даже сегодня утром. И уж подавно лучше, чем после…
Я сделала единственно возможное, чтоб закрыть ему рот.
- До утра еще далеко, - согласился он, подхватывая меня на руки.
Не знаю, как мне хватило сил не заснуть, когда он задышал ритмично и глубоко, все еще обнимая меня. За окном стояла та непроглядная темень, что бывает только перед рассветом. Когда я оделась и нашла свою сумку, стало немного светлей, и сон вообще сбежал прочь. Вместо того, чтоб вернуться в номер, я вышла на улицу.
Утро было жемчужным.
9.
Утро принесло досадную неожиданность. Дождь. Упрямый, косой, холодный, смешавший
море и небо. Я долго смотрела в окно, и вид, помрачневший, теперь уже не ничем не похожий на раннюю осень, почти зимний, будоражащий, но совсем по-другому, словно предвестник беды, мне нравился. До лекций успела выкинуть скисшую хурму, собрать сумку, сунув в карман сверху наушники, книжку и в нее паспорт и билеты, чтоб не пришлось долго искать. Потом все-таки убрала их глубже, чтоб не промокли.
С бандой мы встретились на последнем ряду лекционного зала, сегодня выступлений уже не было, и никто даже не пытался делать вид, что интересуется тромболизисом и новыми стентами. Нашей главной проблемой был Славик. Он громко голосил, ведь сорвалась его награда за безупречный табель, запланированная на последний день. Я сидела с ним рядом и утешала. Пришлось пообещать свозить его дома в конную школу за городом, куда ездила заниматься моя соседка. Вадик, ничуть не смущаясь, спал, привалившись на Светкино плечо. Странно, я прогуляла всего две лекции за 6 лет университета, но за вчерашний прогулянный день не испытывала никаких угрызений совести. Да и мое отсутствие действительно никого не интересовало.
Нам выдали по портфелю канцелярского хлама, который мы сгрузили в один и поручили Антону доставить сразу на работу. К 12 лекции закончились, а дождь нет. Повязав голову платком и раскрыв зонт, я добралась до рынка, пытаясь скупить все, что завтра утром сойдет за сувениры для моих домашних. Домашних было много, вряд ли я кого-то чем-то могла удивить, но я старалась. Промокла до последнего клочка ткани серо-голубой ткани, так не похожей на скрытое пеленой капель бесцветное море. Когда принесла пакеты в номер, все-таки не удержалась от последнего безумства. Я снова завязала на голове отсыревший красный платок и спустилась вниз. Монетки я никогда не кидала, хотела просто постоять на гальке, пропитаться запахом тины и безнадежности. Интересно только было, кто и куда спрятал мой любимый топчан? Море было похоже на озеро, волн совсем не было, а горизонт терялся за пресными потоками.
Переодеваться было особо не во что.
Я с мазохистическим удовольствием думала о двух неделях простуды.
Дождь закончился, когда наша маршрутка перевалила за перевал. Так внезапно. Автобус резво покатил вниз, прояснилось небо, выглянул один луч солнца, другой, третий и вот оно залило все вокруг, и, если бы не капли, искрящиеся под ним и мокрая одежда, казалось бы, что все приснилось. Стало очень холодно.
К чему удивляться, ведь до зимы осталось 2 недели.
В поезде мне позвонил Темыч. Протяжно зевнул в трубку и принялся проявлять заботу.
- Вы добрались?
- Да.
- А то у нас гололед. Все блестит и похоже на каток.
- Здорово, - признаться, мне разговаривать не хотелось. Даже с ним. Укутавшись в плед, я держалась за поручень в коридоре и пыталась разглядеть Сиваш в темноте.
- Ты сделала то, о чем я просил? – так и видела его ухмылку.
- Иди к черту, - вяло отморозилась я. Он расхохотался.
- Значит, уже жалеешь. Я тебя люблю, детка. Ты - лучшая!
Я готова была плакать. Нет, не просто от избытка чувств, а по-настоящему. Как не плакала уже давно. Что-то страшное сдавило грудь, почти как напряженный пневмоторакс.
- Я тоже люблю тебя, чудовище. Жаль, что я не училась вместе с тобой в школе.
Он проникся. Или сделал вид.
- Мне тоже. Береги себя. Ты мне нужна живой. А не то зомби, что…
- Целуй Катю, - перебила я его и захлопнула трубку.
Прижавшись лбом к стеклу, я долго рисовала на нем смайлики. С сердечками, улыбкой, слезинкой, гримасой.
Утром, мы естественно едва не проспали. Суетливо сдавали белье, глотали обжигающий чай, натягивали сырую верхнюю одежду.
С Антоном я столкнулась у выхода, когда поезд уже начал тормозить.
- Тебе кто-то встретит? - почти безразлично спросил он.
- Конечно, - почти безразлично ответила я. Выспавшись впервые за три дня, я могла себе позволить быть почти безразличной. – Свету подвези, пожалуйста.
- Конечно.
Из окна показались ярко-голубые привокзальные постройки.
- Спасибо тебе, - спокойно смогла выдавить из себя я.
Он удивился. Обернулся от окна и внимательно посмотрел на меня. Недоуменно поднял бровь.
- За волшебство, - отрезала я и отвернулась.
Оставалось меньше минуты, чтоб заковать себя в броню. Меня встречали мама с моим теплым пальто в обнимку, муж и дочь.
Флешбек последний.
10.
Утро принесло досадную неожиданность. Дождь. Упрямый, косой, холодный, смешавший
море и небо. Я долго смотрела в окно, и вид, помрачневший, теперь уже не ничем не похожий на раннюю осень, почти зимний, будоражащий, но совсем по-другому, словно предвестник беды, мне нравился. До лекций успела выкинуть скисшую хурму, собрать сумку, сунув в карман сверху наушники, книжку и в нее паспорт и билеты, чтоб не пришлось долго искать. Потом все-таки убрала их глубже, чтоб не промокли.
С бандой мы встретились на последнем ряду лекционного зала, сегодня выступлений уже не было, и никто даже не пытался делать вид, что интересуется тромболизисом и новыми стентами. Нашей главной проблемой был Славик. Он громко голосил, ведь сорвалась его награда за безупречный табель, запланированная на последний день. Я сидела с ним рядом и утешала. Пришлось пообещать свозить его дома в конную школу за городом, куда ездила заниматься моя соседка. Вадик, ничуть не смущаясь, спал, привалившись на Светкино плечо. Странно, я прогуляла всего две лекции за 6 лет университета, но за вчерашний прогулянный день не испытывала никаких угрызений совести. Да и мое отсутствие действительно никого не интересовало.
Нам выдали по портфелю канцелярского хлама, который мы сгрузили в один и поручили Антону доставить сразу на работу. К 12 лекции закончились, а дождь нет. Повязав голову платком и раскрыв зонт, я добралась до рынка, пытаясь скупить все, что завтра утром сойдет за сувениры для моих домашних. Домашних было много, вряд ли я кого-то чем-то могла удивить, но я старалась. Промокла до последнего клочка ткани серо-голубой ткани, так не похожей на скрытое пеленой капель бесцветное море. Когда принесла пакеты в номер, все-таки не удержалась от последнего безумства. Я снова завязала на голове отсыревший красный платок и спустилась вниз. Монетки я никогда не кидала, хотела просто постоять на гальке, пропитаться запахом тины и безнадежности. Интересно только было, кто и куда спрятал мой любимый топчан? Море было похоже на озеро, волн совсем не было, а горизонт терялся за пресными потоками.
Переодеваться было особо не во что.
Я с мазохистическим удовольствием думала о двух неделях простуды.
Дождь закончился, когда наша маршрутка перевалила за перевал. Так внезапно. Автобус резво покатил вниз, прояснилось небо, выглянул один луч солнца, другой, третий и вот оно залило все вокруг, и, если бы не капли, искрящиеся под ним и мокрая одежда, казалось бы, что все приснилось. Стало очень холодно.
К чему удивляться, ведь до зимы осталось 2 недели.
В поезде мне позвонил Темыч. Протяжно зевнул в трубку и принялся проявлять заботу.
- Вы добрались?
- Да.
- А то у нас гололед. Все блестит и похоже на каток.
- Здорово, - признаться, мне разговаривать не хотелось. Даже с ним. Укутавшись в плед, я держалась за поручень в коридоре и пыталась разглядеть Сиваш в темноте.
- Ты сделала то, о чем я просил? – так и видела его ухмылку.
- Иди к черту, - вяло отморозилась я. Он расхохотался.
- Значит, уже жалеешь. Я тебя люблю, детка. Ты - лучшая!
Я готова была плакать. Нет, не просто от избытка чувств, а по-настоящему. Как не плакала уже давно. Что-то страшное сдавило грудь, почти как напряженный пневмоторакс.
- Я тоже люблю тебя, чудовище. Жаль, что я не училась вместе с тобой в школе.
Он проникся. Или сделал вид.
- Мне тоже. Береги себя. Ты мне нужна живой. А не то зомби, что…
- Целуй Катю, - перебила я его и захлопнула трубку.
Прижавшись лбом к стеклу, я долго рисовала на нем смайлики. С сердечками, улыбкой, слезинкой, гримасой.
Утром, мы естественно едва не проспали. Суетливо сдавали белье, глотали обжигающий чай, натягивали сырую верхнюю одежду.
С Антоном я столкнулась у выхода, когда поезд уже начал тормозить.
- Тебе кто-то встретит? - почти безразлично спросил он.
- Конечно, - почти безразлично ответила я. Выспавшись впервые за три дня, я могла себе позволить быть почти безразличной. – Свету подвези, пожалуйста.
- Конечно.
Из окна показались ярко-голубые привокзальные постройки.
- Спасибо тебе, - спокойно смогла выдавить из себя я.
Он удивился. Обернулся от окна и внимательно посмотрел на меня. Недоуменно поднял бровь.
- За волшебство, - отрезала я и отвернулась.
Оставалось меньше минуты, чтоб заковать себя в броню. Меня встречали мама с моим теплым пальто в обнимку, муж и дочь.
Флешбек последний.
10.
Мне, наверное, нужно было уйти? Мне этого не хотелось. Ноги налились свинцом, в животе распахнулась бездна. Не знаю, чего хотелось – повторений вчерашних безумств, каких-то признаний, обещаний? Я долго не решалась спуститься вниз по последним двум ступенькам, но, спустившись, никакая сила не заставила бы меня повернуть назад.
Антон обернулся, когда я оказалась всего в паре шагов, и открыл объятия. Я юркнула и прижалась к нему.
- Где тебя носило? – спросил он через несколько минут. Нет, мы не целовались, просто сидели рядом, слушали шелест моря. Если бы не огоньки фонарей, отражающиеся в воде, его бы и не было видно.
- Темыч женился, - усмехнулась я.
- В какой раз?
- В тот же. Они повенчались в Форосе.
- Красиво. Тебя в свидетельницы взял?
- Просто в гостьи.
- Понятно.
- А ты где был?
- Спал.
- Здорово.
Ленивый тихий разговор. Господи… Искуситель всемогущий. Я бы пережила еще один секс, но не это.
Я развернула его лицо к себе, словно это был мой последний шанс. Впрочем, это и был мой последний шанс.
- Может, есть другие предложения?
- Может, сначала поговорим? – поднял бровь он. Завтра будет еще больней. Не мне одной, и от этого стало еще хуже. Страх, боль, желание, какой-то трепет внутри – слишком. Для меня это слишком.
- Неа, - я потянулась к его губам.
- Уйдем? – прошептал он мне в шею, когда я смогла оторваться.
- Неа…
Со мной никогда такого не было. В тот момент, стала понятна разница между двумя парадоксами – что есть «занятия сексом», а что «занятия любовью». «Любовью» - я занималась в первый раз в жизни. Не потому, что первый раз на пляже и не в помещении, а в том, что вообще это вообще было все иначе. Иные движения, поцелуи, вздохи. Иные ощущения. Вроде бы ничего особенного, а сладко так, что хочется выть. Вроде бы быстро, но время течет медленнее, чем ты его осознаешь. Вроде бы тихо, но мириады звуков в тебе, в нем, вокруг звучат так громко и мелодично, что хочется петь. Вроде бы неудобно, но все внутри нежится и трепещет от каждого порыва, что хочется еще.
Топчан, парк.
Я чувствовала себя языческой вакханкой с компании дикого фавна.
В номер он занес меня на руках. Страха встретить кого-то уже не было. Больше ничего не было. В душе было слишком тесно, раковина шаталась, когда я пыталась за нее ухватиться, сушилка для полотенец просто рухнула вниз. Кровати жалобно попискивала.
Под утро он меня все-таки спросил:
- Почему?
- Почему я здесь? – промурлыкала я, пытаясь уйти от ответа.
- Что с тобой случилось? - настоял он.
Я отвернулась и долго смотрела в стенку. Он спрашивал не о том, и я это понимала.
- Я думала, что хорошо держусь.
- Прекрасно, но я помню тебя другой. Когда-то ты меня вернула к жизни, я правда твой должник.
- Почему?
- Не знаю, просто однажды проснулся и понял, что я с удовольствием думаю о новом дне. Чтоб с тобой встретиться. Только ты ушла на очку.
Я рассмеялась. И смирилась перед откровенностью.
- Что ты хочешь знать?
- Я знаю, что у тебя было двое малышей…Господи, ты просто светилась от счастья тогда. Где второй?
- Умер. У меня на животе. Родился и умер, - я старалась говорить спокойно, но за слезы, струящиеся из глаз, в первый раз не было стыдно. Поэтому добавила, - я так кричала.
-Не спасли? – он обнимал меня и это успокаивало. Не так, как обнимал Темыч, а еще родней.
- Не знаю. Меня накачали чем-то. Последнее, что помню – полные ужаса глаза мужа, который держит Дашку на руках.
Он помолчал и все-таки спросил.
- Почему?
- Представь, что тебе отрезали ногу, руку, глаз…Привыкаешь. Можешь жить. Но все становится иначе. Только не говори мне, что он там, на небе работает ангелом, как мама или, что я спасся от великой беды, как говорит Марат, если вообще об этом говорит. Я от этого свирепею.
- Не буду. А нужно что-то говорить? – он положил подбородок мне на голову. Было приятно. Слишком.
- Лучше – нет.
Мы опять помолчали.
- Мысль о банальной послеродовой в голову не приходила? – уточнил он.
Я ухмыльнулась и повернула к нему лицо.
- Темыч меня даже к заведующему своему возил. В первый раз за все время нашел точку соприкосновения с мамой. Колеса мне прописали, но не помогло.
- А ты их пила?
- Нет.
- Дальше обычно спрашивают, не помог ли уход за выжившим ребенком, да?
- Да. Помог. Я привыкла жить без одной руки. Но никто не запретит мне вспоминать о нем.
Он держал меня на руках и укачивал, как маленькую, а я засыпала в лапах самого уютного медвежонка на свете.
Антон обернулся, когда я оказалась всего в паре шагов, и открыл объятия. Я юркнула и прижалась к нему.
- Где тебя носило? – спросил он через несколько минут. Нет, мы не целовались, просто сидели рядом, слушали шелест моря. Если бы не огоньки фонарей, отражающиеся в воде, его бы и не было видно.
- Темыч женился, - усмехнулась я.
- В какой раз?
- В тот же. Они повенчались в Форосе.
- Красиво. Тебя в свидетельницы взял?
- Просто в гостьи.
- Понятно.
- А ты где был?
- Спал.
- Здорово.
Ленивый тихий разговор. Господи… Искуситель всемогущий. Я бы пережила еще один секс, но не это.
Я развернула его лицо к себе, словно это был мой последний шанс. Впрочем, это и был мой последний шанс.
- Может, есть другие предложения?
- Может, сначала поговорим? – поднял бровь он. Завтра будет еще больней. Не мне одной, и от этого стало еще хуже. Страх, боль, желание, какой-то трепет внутри – слишком. Для меня это слишком.
- Неа, - я потянулась к его губам.
- Уйдем? – прошептал он мне в шею, когда я смогла оторваться.
- Неа…
Со мной никогда такого не было. В тот момент, стала понятна разница между двумя парадоксами – что есть «занятия сексом», а что «занятия любовью». «Любовью» - я занималась в первый раз в жизни. Не потому, что первый раз на пляже и не в помещении, а в том, что вообще это вообще было все иначе. Иные движения, поцелуи, вздохи. Иные ощущения. Вроде бы ничего особенного, а сладко так, что хочется выть. Вроде бы быстро, но время течет медленнее, чем ты его осознаешь. Вроде бы тихо, но мириады звуков в тебе, в нем, вокруг звучат так громко и мелодично, что хочется петь. Вроде бы неудобно, но все внутри нежится и трепещет от каждого порыва, что хочется еще.
Топчан, парк.
Я чувствовала себя языческой вакханкой с компании дикого фавна.
В номер он занес меня на руках. Страха встретить кого-то уже не было. Больше ничего не было. В душе было слишком тесно, раковина шаталась, когда я пыталась за нее ухватиться, сушилка для полотенец просто рухнула вниз. Кровати жалобно попискивала.
Под утро он меня все-таки спросил:
- Почему?
- Почему я здесь? – промурлыкала я, пытаясь уйти от ответа.
- Что с тобой случилось? - настоял он.
Я отвернулась и долго смотрела в стенку. Он спрашивал не о том, и я это понимала.
- Я думала, что хорошо держусь.
- Прекрасно, но я помню тебя другой. Когда-то ты меня вернула к жизни, я правда твой должник.
- Почему?
- Не знаю, просто однажды проснулся и понял, что я с удовольствием думаю о новом дне. Чтоб с тобой встретиться. Только ты ушла на очку.
Я рассмеялась. И смирилась перед откровенностью.
- Что ты хочешь знать?
- Я знаю, что у тебя было двое малышей…Господи, ты просто светилась от счастья тогда. Где второй?
- Умер. У меня на животе. Родился и умер, - я старалась говорить спокойно, но за слезы, струящиеся из глаз, в первый раз не было стыдно. Поэтому добавила, - я так кричала.
-Не спасли? – он обнимал меня и это успокаивало. Не так, как обнимал Темыч, а еще родней.
- Не знаю. Меня накачали чем-то. Последнее, что помню – полные ужаса глаза мужа, который держит Дашку на руках.
Он помолчал и все-таки спросил.
- Почему?
- Представь, что тебе отрезали ногу, руку, глаз…Привыкаешь. Можешь жить. Но все становится иначе. Только не говори мне, что он там, на небе работает ангелом, как мама или, что я спасся от великой беды, как говорит Марат, если вообще об этом говорит. Я от этого свирепею.
- Не буду. А нужно что-то говорить? – он положил подбородок мне на голову. Было приятно. Слишком.
- Лучше – нет.
Мы опять помолчали.
- Мысль о банальной послеродовой в голову не приходила? – уточнил он.
Я ухмыльнулась и повернула к нему лицо.
- Темыч меня даже к заведующему своему возил. В первый раз за все время нашел точку соприкосновения с мамой. Колеса мне прописали, но не помогло.
- А ты их пила?
- Нет.
- Дальше обычно спрашивают, не помог ли уход за выжившим ребенком, да?
- Да. Помог. Я привыкла жить без одной руки. Но никто не запретит мне вспоминать о нем.
Он держал меня на руках и укачивал, как маленькую, а я засыпала в лапах самого уютного медвежонка на свете.
