Не знаю, как я дожила до утра. Мои каблуки выстучали все нарушения ритма из возможных, пока дождались Валентину Васильевну, которая уже лет тридцать работала на нашем участке и приходила всегда раньше всех на работу. Осмотрев меня, она восхищенно выдохнула:
- Детка, да у тебя недель десять!
- Быть не может, - сжалось у меня все внутри. После тяжелых родов вердикт был однозначным, кровотечения сохранялись больше двух месяцев, мне уже хотели матку удалять, а потом менструации приходили и уходили сами по себе, игнорируя календарь, гормональные таблетки и выскабливания. Я почти смирилась, хотя бы Дашка была, но сейчас…
- Пошли на узи, если мне не веришь, но, ты же знаешь, я редко в этом ошибаюсь.
Пошатываясь, я слезла с кресла, она сгребла меня в охапку и смачно поцеловала в щеку.
- Ты меня так порадовала! Ох, сколько я пережила за тебя, сколько я … Что?
Я ревела.
- Аллочка, деточка, ты что?
Она притащила мне стакан воды, зубы стучали по стеклу, пока я пыталась глотнуть и успокоиться, она гладила меня по спине. Когда я немного пришла в себя и стала одеваться, Валентина строго отрезала.
- Направление на аборт я тебе не дам.
- Валентина…
- Прекрати выть! Дурра! – проорала она и тут же очень ласково меня погладила. – Это что не от мужа?
- От мужа! – пуще прежнего, разревелась я.
- Вдвойне дура! Деточка, да это же счастье!
Я согласно кивнула и схватила полупустой стакан, словно спасительный круг.
- Деточка, после всего того, что с тобой было, - она покачала головой и снова погладила меня по спине. – Я б никогда не поверила, что это может быть. Так что от мужа, не от мужа, не важно, ты должна эту беременность сохранить. Тем более, что пока с малышом все хорошо, а что будет дальше, ты же сама врач, понимаешь, никто гарантий, что ты его выносишь до конца не даст. Кесарить однозначно…Да что я говорю, - она махнула рукой, и видя, что я успокаиваюсь, села за стол, выписывая горку анализов.

Не помню, как я добралась на работу. Вадька, устало бредущий на остановку, обнял меня за плечи:
- Я – твой должник, дорогая…
Я сбросила его руку и рявкнула.
- Оставь меня в покое!
Я как-то переоделась, нашла в сумке тушь для ресниц, неловко накрасилась. Сходила на обход с Розой. Долго смотрела в окно, а потом все-таки достала чистый лист бумаги и написала заявление на отпуск. Работать я не могла. У меня было такое чувство, будто я вешу над пропастью, еще одно движение и я сорвусь.Внутри меня застыл большой знак вопроса. Почему? Почему сейчас?
Роза проплыла мимо, предложив выпить чаю, но я отказалась. Минут через пять в кабинет влетел счастливый Антон и мигом занял собой все пространство.
- Алька, я тебе принес – начал он и осекся, увидев мое лицо. – Что?
- Ничего.
Он помолчал, потом подошел и резко развернул мое лицо к себе, сжав до боли подбородок. Его лицо побелело от напряжения.
- Отвечай. Быстро. Он что тебя ударил?
Я усмехнулась. Я про Марата и забыла.
- Нет.
- Тогда что?
Я собрала с духом и взглянула ему в глаза. И вдруг поняла, что это в последний раз, но от этого почему-то не было больно. Ощущение полета, без надежды уцепиться за что-то и притормозить. У него были красивые глаза.
- Я беременна.
- Уже? – усмехнулся он, отпуская мой подбородок и обхватывая плечи.
- Уже давно, - отрезала я. И добавила, словно оправдываясь. – Я не знала.
Его руки медленно опустились, по лицу вихрем пронеслось море эмоций от изумления до отрешенности. Он опустился на стул для посетителей, взъерошил волосы. Я отвернулась к окну.
- Алька, - через несколько минут он меня окликнул, и по моему лицу побежали слезы. Не то запоздалые страхи вернулись, не то нахлынувшее облегчение от того, что он меня так назвал. В его кармане загудел телефон. – Черт, я сегодня дежурю. Обещай мне, слышишь?
Ты не уйдешь, сегодня домой, пока мы не встретимся и не поговорим. Пожалуйста.
Я кивнула, не найдя в себе сил обернуться и посмотреть на него.

Я дописала все свои бумажки за вчерашний и сегодняшний день. Сложила в любимую папку заявление, чтоб подписать у Шефа, и впервые за день, улыбнувшись, обнаружила в ней два пакета с фотографиями. Антону его часть я так и не отдала.
Приблизительно через час Шеф сам меня вызвал. Захватив папку, я пошла в главный корпус. В приемной нашелся Антон, когда я вошла, он спокойно стоял у стойки, которая огораживала столы наших секретарей, и выпрашивал у них быстрее пропечатать бланки. Едва ли не впервые мне было неприятно его видеть.
- Алька? Что ты здесь делаешь?
- Шеф вызвал.
На его лице застыла странное выражение лица, словно он испугался чего-то, но из кабинета высунулся Дмитрий Львович и пригласил «ребяток» зайти. Мы зашли, сели по разные стороны за стол для посетителей.
- У меня с вами будет конфиденциальный разговор, - начал он. Так как Алла Владимировна еще не в курсе, рассказываю все по порядку. Грядут перемены. На базе каждого отделения мы будет организовывать отдельные… почти клиники, с отдельными руководителями, которые должны будут подчиняться мне, как генеральному директору, но тем не менее, и иметь некоторые вольности, в частности касающиеся платных услуг и проведения исследований...Это потом.
Мне сложно было уследить за мыслями Шефа, и он, наверное, заметил это, обращаясь дальше лично ко мне.
- Ал, для кардиологов кандидатуры две, поэтому я вас двоих и собрал. Но ты, же сама понимаешь, у тебя маленький ребенок, да и мать была против, чтобы ты в этом участвовала. Тем не менее, завтра будет …ну что-то вроде тестов. Там будет много кардиологии, и вопросов организации управления. Ты справишься, я знаю. Поэтому я дал Антону чуть больше времени на подготовку.
У меня закружилась голова, и комок тошноты поднялся почти в горло. С трудом, я глотнула. Не знаю, откуда у меня вылетел следующий вопрос.
- И сколько вы дали ему времени?
- Пару месяцев, - ничуть не смутившись, ответил Шеф.
- Алька, - перебил его Антон.
-Сколько, - скривилась в улыбке я, испытывающее смотря на Шефа..
- Ну, считай, с начала ноября.
- Аля, - у меня поднялась вверх бровь, когда я услышала необычное обращение. Все остальные эмоции спрятались глубоко-глубоко, мне стало спокойно и даже как-то умиротворенно. У него загудел телефон в кармане и, взглянув на номер и Шефа, Антон быстро вылетел из кабинета.
Я на миг опустила глаза, а когда подняла их вверх на Шефа, он уже сидел рядом со мной, и попытался взять меня за руку.
- Аллочка, солнышко, но ты не сердись, ваши работы уйдут в столицу и все равно решать там будут, вот деду Шацкому, больше ты понравилась, но он всегда предпочитал работать с женщинами, видишь, у нас все кардиологи – в основном дамы, а я…
- А вы не волнуйтесь, Дмитрий Львович, - я улыбнулась, выдернула свою ладонь из его руки и достала из папки заявление. – Подпишите, пожалуйста.
Он быстро пробежал глазами и нахмурился.
- В честь чего это?
Я улыбнулась еще шире и поаплодировала, когда закалившаяся броня не выдала того, что пропасть закончилась и глубже падать уже некуда.
- Я беременна, Дмитрий Львович. Думаете, муж позволит мне работать? Так, что извините, но тесты писать я не буду, и в реорганизации участвовать тем более. После отпуска будет больничный, а потом декрет.
Внутри я корежилась со смеху, вглядываясь в его перекошенное лицо.
- Поздравите меня? – я встала со стула и пошла к двери. Потом вдруг замерла, когда ответа не последовало, решив его окончательно добить.- Да, кстати, тот спор, помните? Вы – выиграли. Можете, забрать у Вадьки причитающееся.

До конца дня я терпеливо просидела в кабинете, прислушиваясь к шагам в коридоре и так и не услышав желаемых. Когда сидеть дальше стало смешным, я собрала свои вещи, скинула на флешку все личные файлы, очистив компьютер, прощалась с девчонками на посту, спустилась вниз. Повинуясь странному порыву, я заглянула в санпропускник, но там было пусто. В ординаторской первого отделения - тоже. Решив, что терять уже нечего, я оставила у Антона на столе свою сиреневую папку, в которой так и лежали два пакета фотографий.
По дороге домой, я зашла в парикмахерскую. Там работала моя одноклассница Олька, и сегодня как раз была ее смена.
- Олюшка, мне вот так, - и я чиркнула ладонью по шее, потом подумала и подняла руку еще выше, к подбородку. – Вот так.
- Алка, ты спятила? Ты же без хвоста жить не можешь, помнишь, сколько вою было, когда я тебя по плечи подстригла?- пробасила сильно прокуренным хриплым голосом толстенькая Олька.
- Режь, солнышко, воя не будет. Я взрослею, - усмехнулась я. – Ты уже покупала крем от морщин?
- Еще в прошлом году, - фыркнула Олька, подкатывая ко мне столик с инструментами.
Я закрыла глаза. Ножницы монотонно щелкали, голова становилась все легче и легче, наконец, Ольга выключила фен и сняла с меня накидку.
- Знаешь, Алка, а тебе идет, - удивленно пробасила она. По шее пронесся холодок, и вдруг вспомнила, как Антон поднимал мои волосы вверх и целовал шею. Зажмурившись еще сильнее, чтоб слезы стекли в нос, я вздохнула. – И вообще, женщина должна раз в пять лет менять прическу.
Я открыла глаза. Миленько. Потрясла головой и добавила:
- А еще работу и любовника.
Ольга облегченно рассмеялась, увидев, что мне понравилось.

У калитки топтался Марат, явно накормленный и уже побывавший у тещи, с букетом белых тюльпанов и ирисов. Мои любимые цветы в его руках смотрелись почти как депутатский мандат. Я тряхнула головой, наслаждаясь рассыпающимися в разные стороны волосами.
- Аллочка, солнышко, - взвыл он. – Ну, прости меня пожалуйста, ну не было ничего, я тебя люблю, ну не сердись, а ? Хочешь на колени стану? Ну, ради Дашки..
Я фыркнула.
- Марик, … не ради Дашки, - это еще кто прощения просить должен?Осталось только усмехаться про себя. - А ради того,…. кто родится осенью.
Он схватил меня на руки и закружил.
На следующий день мы уехали с ним в столицу. Его – перевели официально туда работать, а мы с Дашкой оказались прицепом в новом почти незнакомом городе. Подспудная мысль, что сейчас модно иметь семью, а не любовницу не покидала меня много месяцев, пока я не убедилась в своей правоте. Дашке не нравился новый сад, и мне – новые магазины и само расположение нашего нового жилья, но я не жаловалась.
Бедняга Темыч так меня и не понял.
По-настоящему я сорвалась только раз. Это был один из тех летних дней, когда жарко уже рано утром, когда асфальт не остывает за ночь и ошпаренный поливальной машиной, тихо плавится под обувью. Меня тогда здорово выручал полюбившийся льняной сарафан с ярко-красными маками по подолу и с красным ремешком под грудью. В нем я казалась самой себе сильно беременным подростком и мне это нравилось. Тогда Дашка впервые осталась в детском саду без слез, а я отправилась в медицинский центр за результатами анализов и очередным узи. Директор его, Виктор Романович, откликался для членов нашей семьи просто на Витю, его жена когда-то работала с мамой, а он в те времена слыл большим чудаком, пытаясь заработать сразу много денег и то и дело, влезая в сомнительные авантюры, из которых его потом вытаскивал мой отец. Когда он узнал, где я теперь живу и в каком состоянии, то безапелляционно предложил свои услуги, и я, ничуть не стесняясь, ими воспользовалась. Это был один из немногих людей, из «старой» жизни, которому я могла доверять, и с которым мне было приятно видеться. Он меня ждал у входа, подхватив под руку и вырвав из рук красную сумку, с книжкой, минералкой и разбитыми шлепками вместо красных босоножек, он провел меня по всем нужным кабинетам. Подслушал за ширмой, что внутри меня пинается все-таки мальчишка и требовал, чтобы я позволила ему самому сообщить об этом Зине, моей маме. Я согласилась. Потом ему кто-то позвонил, мы распрощались, и я медленно потопала назад, пытаясь составить распорядок на день. Из больничного парка выходить не хотелось, хоть мне было недалеко идти пешком, я уселась на лавочку, глотнула воды и полезла за телефоном, чтоб вызвать такси. Меня словно током ударило. Из парка на улицу, как мне показалась, выходил Антон. Я кинулась следом, но, может быть, он куда-то свернул, а может это жара так печально подействовала на мое восприятие и мне все-таки показалось. Как заведенная, я еще несколько часов бродила по улицам, окружающим больницу, не понимая, что я там делаю и зачем. Перевалило за полдень, я поехала на железнодорожный вокзал, зная, что где-то в это время идет проходящий скорый поезд, и на нем можно быстро добраться домой. Я долго стояла в зале ожидания, обдуваемая потоками ледяного воздуха, несущегося из кондиционера, медленно приходя в себя. Обозвав себя всеми бранными словами, которые мне вспомнились, я поехала за Дашкой. Вечером Марат привез меня опять в Витину больницу, и там я провалялась еще несколько недель, вначале просто сильно простуженная, потом к простуде добавились высокое давление и отеки. Домой меня не отпустили. Мать и свекровь по очереди брали отпуска и сидели с Дашей.
Там меня как-то ненавязчиво убедили, что моя беременность – это настоящее чудо. Девочки, лежащие в том же отделении, зная, что со мной было (там очень быстро все друг о друге узнавали, а акушерский анамнез и подавно), часто приходили и спрашивали, как мне это удалось. К каким я ходила врачам, к каким бабкам, к каким источникам ездила, каким святым молилась, какой диеты придерживалась. Это было мучительно. В конце концов, я где-то внутри, не позволяя этой мысли окончательно сформироваться, стала благодарна Антону, за этот мой всплеск эмоций, видимо уравновесивший гормональный фон и приведший к все-таки беременности. Все-таки желанной беременности.
Единственная, о ком я горевала в те дни, была Берта. Скорее после поездки в Италию, она перенесла инсульт, с трудом, но отошла от него. Мы подолгу разговаривали с ней по телефону, когда мне даже не разрешали вставать. Марат не злился, принося мне каждый день пополняшки в телефон. Ее речь с каждым днем становилась все четче. За неделю до дня Х, моего кесаревого сечения, она не взяла трубку. На следующий день мне позвонила зареванная внучка, и передала ее благословение. Кесарево пришлось ускорить.

Мальчишка родился длинненький, кудрявый, с длинными ресничками и удивительно серьезный. Он был до дрожи похож на моего отца, и я с удивлением для себя увидела слезы на его лице, когда он впервые взял внука на руке. Мой черствый, даже суровый папка! Это было, пожалуй, лучшей наградой.
Мы никак не могли подобрать ему имя. Марат приносил мне какие-то справочники, написал длинный список имен всех своих родственников, но мне ничего не нравилось.
На третий день после его рождения я рано утром, почти тайком, пока никто не пришел, слезла с высокой больничной кровати, вымылась под душем, связала уже отросшие волосы в подобие хвоста и выпила чашку кофе. Кощунство, учитывая, что давление никак не хотело падать ниже сто сорока. Но после этого я почувствовала себя снова живой. И когда пришла мама, даже поинтересовалась:
- Что там, в мире делается?
Так я у нее всегда спрашивала о больничных новостях еще, когда сидела с Дашей в декрете. Мама всплеснула руками и полезла в сумку.
- Я совсем забыла.
Она передала мне конверт, усыпанный розами и сердечками с парой голубей и кольцами. Дрогнув, я открыла его и оскалилась.
- Вадька со Светкой женятся? Господи, какой ужас!
Мама тоже хихикнула.
- Да. По секрету, Рая в начале была жутко против, но Светин сын ее просто очаровал!
- Он славный мальчишка, - кивнула я.
- Поздравишь их? - с таинственной надеждой поглядела она на меня.
Я окинула себя взглядом. Ну да, после двух месяцев практически постельного режима мне как раз положено пойти на свадьбу.
- Каким образом?
- Позвони, - предложила мама. – Думаю, им будет очень приятно.
Я улыбнулась и вдруг почувствовала, что скучаю. По Вадькиной вечной раздражающей меня глупости, по Светкиному безразлично-ироничному: «дорогая, ты плохо выглядишь!». Я ведь и так плохо выглядела. Что терять?
- Я позвоню. Что еще? Как там Шеф?
Мама замялась, словно взвешивая говорить мне или нет.
- В порядке. Наполеоновские планы не удались, а в остальном – как всегда, важный и полный идей.
В колыбельке закряхтел малыш, и мама ловко ухватила его на руке и заворковала, какой он маленький и сладенький.
- Ты вернешься на работу? – поинтересовалась она у меня, еще укачивая его на руках.
Я задумалась и уставилась в окно, не зная, что ответить. На работу хотелось ужасно, но …
Мама расценила мое молчание иначе.
- Антон уволился приблизительно через месяц после твоего отъезда, так что если ты боишься встречи, то…
Меня почти подкинуло на кровати.
- С чего бы это?
Мама замялась:
- Честно говоря, не знаю.
- Не верю, - как можно безразличнее отмахнулась я. – Чтоб в нашем гадюшнике можно было что-то скрыть? Не хочешь говорить – не говори.
- Он жутко поругался с Шефом. Тот долго не подписывал заявление, даже угрожал ему, но потом сдался. Не знаю почему, - она пожала плечами, вернула уснувшего малыша в колыбельку и села около меня, погладив по руке. - Они больше шипели, чем кричали. Никогда не видела Диму таким злым. А Райка орала белугой, что Антон ее сиротит, но тот все равно ушел. Боря тоже, если знает, то молчит…
Она пожала плечами. Я втянула слезы в нос, получилось, наверное, очень жалостливо, мама приобняла меня и стала утешать. Я уткнулась ей в грудь. Мы долго лежали, обнявшись, на кровати и разговаривали.
- Знаешь, - сказала я ей, вдоволь наревевшись и почти успокоившись, - я тут пока лежала, все думала, в чем смысл. Раньше казалось, что главное, это стать вашей с отцом опорой и желательно гордостью, а сейчас я думаю, что смысл вовсе не в этом. А в том, чтоб дать ему, - я кивнула на колыбельку, - и Дашке все то, чтобы они захотели отдать своим детям. И все. Это самое главное.
- Мудрая моя девочка, - гладила она меня по спине.
Я хмыкнула.
- А знаешь, что еще? Он будет Сашкой. Санькой. Марат пусть думает, что это в честь его дядьки, но на самом деле это будет в честь Темыча.
Я помолчала и все-таки добавила:
- Он бы мне сейчас сказал, что я полная дура!

Марик все чаще упрекал меня в равнодушии, я не протестовала, и это злило его еще больше. Мы с каждым днем отдалялись друг от друга все дальше и дальше, я даже сменила электронный адрес, чтоб не открывать очередных писем. Когда Сашке исполнилось полгода, я повезла его домой, чтоб окрестить в церкви рядом с родительским домом. Я не могла объяснить, чем меня не устраивают столичные соборы, а он не хотел слушать, что там крестили мою бабку, мать, Дашу и меня. Четырехлетняя Дашка после почти двух месячного отпуска, проведенного у бабушек, стала взрослой и заботливой, целый день могла возиться с младенцем, вызывая меня только для того, чтобы их покормить, и я почти пришла в себя к тому времени. Путешествие на поезде в компании двоих детей меня не страшило. Я дико хотела домой.

Там все было, как всегда. Бушевала весна, в саду одуряющее пахло распустившимися цветами на вишне и груше, красные, желтые, лиловые стрелки тюльпанов неугомонно рвались ввысь. Я выволокла в сад старое, еще бабушкино кресло-качалку и устраивалась там днем, с Санькой на руках. После торжества по случаю крестин, на которое явились все, кроме родителя ребенка, я устроилась там же. Санька мирно спал у меня на руках. Из открытого окна кухни доносился веселый щебет сильно беременной Кати, которая в лице моей мамы и тетки нашла благодарных слушательниц, а Темыч, новоиспеченный крестный, украдкой вышел за мной в сад. Уселся на низкую скамейку рядом, оперся спиной на стену дома, прищурился на солнце, словно сытый кот Моська, приблудившийся к нам этой весной. Он действительно разъелся, видимо, пытаясь догонять Катю, глаза потерялись в низке расходившихся лучиками морщин, но это все равно был мой Темыч. Насмешливый, мохнатый, искренний.
- Староста, - начал он. Я даже дернулась. Последнее время он чаще называл меня сестренкой, это было и трогательно и мучительно одновременно. – Сколько мы не виделись?
- Больше года, - с удивлением подсчитала я.
- Да уже скорее, почти два. Просто пипец какой-то, - фыркнул он.
- Ты сквернословишь, как грузчик, - начала читать морали я.
– Фу, какие мы знаем слова, - сыронизировал он, а потом очень хвастливо продолжил. – Я уже и грузчиком был, и механиком, и слесарем, и сантехником… Вечером иногда прихожу на прием, слушаю какую-нибудь истеричку, и едва сдерживаюсь, чтоб не врезать ей оплеуху.
Я фыркнула в ответ. С большой натяжкой это можно было бы принять за смех.
- Но зато я курить бросил, - продолжил хвастаться Темыч. – И джип купил.
- Я видела, - эта ярко-красная образина заняла большую часть двора.
- Помнишь, как ты мне джип искала, когда хотела, что б я за Катькой ехал?
И улыбнувшись от души, вспомнив то беззаботное, в сущности, время, я кивнула.
- Значит, дослушаешь до конца, прежде чем начнешь орать, - задумчиво продолжил он, широко открыв глаза и пронизывая меня прозрачным голубым рентгеном. Это не было больно. Это было облегчением, как всегда с ним. - В общем, завтра, когда вся твоя братва разъедется, ты обвязываешься своим волшебным платком, стингом или как его? берешь запас памперсов и мы едим в Ялту.
- В честь чего это? – я ни коем образом не собиралась делать этого, но любопытство взяло верх.
- Ну.. – замялся он. - Я думаю, что тебе нужно встретиться с одним человеком.
- С каким? – лениво спросила я, ни о чем не догадываясь.
- С тем самым, - отрезал он серьезно, и я от неожиданности подпрыгнула в кресле.
- С чего бы это? И почему именно там?
- Слишком много вопросов. Он там живет. И работает. В филиале столичной частной богадельни. Хотя бы поэтому…
- Темыч, ты же… - начала я, но он отмахнулся.
- Не галди, женщина. Мы случайно встретились. Покурили вместе, ну водки выпили…
- Темыч, ты мерзавец!
- Ой, - кокетливо скривился он, в восторге от самого себя. – Не начинай! Видишь сама, рожа не битая…
- Ты …- у меня даже слова отшибло. Промелькнула только мысль, что Антон не был галлюцинацией, и то, Слава Богу, в которого я все больше начинала верить.
- И у него тоже… Ну… И вообще, если ты решишь потом вернуться, то мы будем дома в тот же день. Часов шесть в дороге всего-то.
Он замолчал, я тоже не знала, что сказать, сердце колотилось во рту, руки вздрагивали. Я даже прижала сына крепче, боясь, что уроню.
- На кой я сдалась ему там? - наконец прервала паузу я. - Он женат и …счастлив. Как и я.
Темыч престранно на меня посмотрел. Поднялся со скамейки и приблизился ко мне, пристально вглядываясь в лицо. Я почувствовала себя идиоткой у него на приеме и уточнила:
- Чего?
- Ты что вообще ничего не знаешь? – округлил глаза он и хихикнул.
- Смотря о чем.
- Он от жены ушел еще …года три назад, получается. Да, точно, ты еще с Дашкой сидела. Ты что не знала?
- Нет, - рассеянно ответила я. Темыч заорал и тут же зажал себе рот рукой, боясь, что разбудит ребенка, наверное:
-Блин, вы, что совсем не разговаривали?
- Собирались пару раз, - вяло улыбнулась я, окончательно смутившись от всплывших ярких и мучительных воспоминаний.
Темыч прыснул, сел назад на скамейку и таинственно продолжил, копируя известных комиков:
- Кро-ли-ки! Это- не- тО-лько- цен-ный- мех…
Его намек был скорее восторженным, чем оскорбительным.
Я хихикнула. Еще миг и мы оба покатывались со смеху, Темыч хохотал так громко, как в университете перед лекциями, когда сам смеялся с собственных анекдотов, пытаясь перекричать все сто двадцать человек на потоке. Испугавшись, мама высунулась из окна кухни:
- Ребятки, у вас все в порядке?
Темыч театрально вытер слезы, и заверил ее:
- Та все нормуль, теть Зин, - он махнул рукой и моя мама, интеллигентная, правильная, безукоризненно вежливая мама, легко съевшая его «теть Зину», послушно спряталась назад. Странно, но Санька все так же мирно спал, будто не слышал этого ужасного хохота.
Я вытерла слезы с глаз.
- Темыч, я тебя люблю.
- И я тебя люблю, сестренка. Правда! Ты, когда позвонила мне тогда, с дороги… - он даже замялся на минуту. – У тебя такой голос был…Знаешь, я равнодушно тебя после свадьбы отпустил, а тут не поверишь взревновал, словно… - он махнул рукой, полез в карман за сигаретами, не найдя их, сердито выдохнул и обхватил себя руками. - Эх. Знаешь, чтобы ты там не решила, попрощаешься хотя бы и будешь спокойно дальше жить. Мне вот в свое время этого очень не хватало. Катька – не подарок, конечно, и сейчас я уже слабо понимаю, почему я тогда сох…. Я уже изменил ей раз, - не обращая внимания, на мое изумление, продолжил он. - Но у меня с ней было несколько дней… и ночей, ради которых я даже маму ее люблю. Просто за то, что мне с ней хорошо. А если б не ты- ничего не было, я знаю.
- Темыч, вы же до меня встретились, - хоть растрогавшись, упрямо отмахнулась я.
- Я б ее забыл, - пожал плечами он, и поднялся. – Если б ты тогда не была со мной. Ты просто…блин. Не знаю, как это даже объяснить. Ты просто, наверное, была единственной, из всех знакомых мне баб, кто верил в Любовь, понимаешь?
С глаз катились слезы и рассыпались по теплому одеялу, в котором спал мой сын.
- А депутату ты двоих детей родила, но этого так и не понял, - сердито добавил он, пнув ни в чем не повинную скамейку. Подошел ко мне, опустился на корточки рядом.
- Темыч... поздно,- он вытер слезы с моих щек и прикоснулся к моим готовящим протест губам.
- Тс…Ты просто подумай об этом. Пожалуйста. Обещаешь?

«Просто подумай об этом»
Просто. Смешные они.
Он ушел, и его голос донесся до меня из кухни. Переливы  Катькиного смеха, мамино хихиканье. Они достали мой университетский альбом, Темыч комментировал наших сокурсников, а дамы повизгивали от хохота. Постепенно их голоса становились все тише и тише. Меня разморило на солнце. Сон это был или нет, но мерное качание кресла превратилось в звук моих собственных шагов по растрескавшимся от жгучего солнца плитам, которыми была уложена лестница, шелест только пробивающейся из почек листвы - в едва слышный далекий шум города, мерное дыхание моего спящего сына – в доносящийся рокот волн. Сердце колотилось так, будто я действительно бежала вниз по лестнице, и там на забытом кем-то топчане угадывался едва заметный в ранних сумерках мужской силуэт.