На кровати, где мне предстояло спать, могли бы без труда разместиться четверо человек. Это, если вдоль. Поперек же уместились бы и все семеро. При этом никто бы не чувствовал себя хоть немного стесненным. Вдвоем же можно было спать и вовсе не подозревая о существовании друг друга.

В теории.

Довольно-таки с малых лет родители перестали меня укладывать к себе в постель, дабы обезопасить от детских страхов, и с того самого времени спать я привыкла одна. Таинство сна со мной не разделяли даже пресловутые плюшевые медвежата. Примерно с нежного ясельного возраста.

Так что проблема вырисовывалась всего одна – в компании мне никак не удавалось заснуть. Вначале, овеянная некими подозрениями о чистоте его намерений, я ждала от него фатальных действий. В чем именно они должны были заключаться, я понятия не имела. Но приятные прикосновения легкого, почти невесомого одеяла пробуждали весьма смелые фантазии в моей голове. Естественно, мне это не нравилось. Ни фантазии, ни сам факт их возникновения.

Когда же я убедилась, что Эдвард Каллен лег рядом просто для того чтобы спать, а его ровное, едва слышное дыхание подтверждало мою теорию, ко мне пришло осознание, что я поступить точно так же просто не могу. 

- Я сплю очень чутко, Изабелла, - сообщил он, и его слова расплавились в слишком густой ночной тишине. Когда они прозвучали, я занималась математическими расчетами разделяющего нас расстояния. Выходило не так уж и много – надо было всего лишь протянуть руку.

- Отлично. Тогда если в сонном угаре я вдруг пойду вешаться, отговорите меня, пожалуйста.  

- Мир не переживет этой потери. Обещаю, сделаю все, что смогу.

Блядь, лучше бы он молчал. Его низкий бархатный голос, с чуть хриплыми интонациями пробежался по коже нежными фонетическими прикосновениями. Причем по самым чувствительным местам.

Это уже стало походить на какую-то очень изощренную средневековую пытку. И вроде знаешь, что от возбуждения еще никто не умирал, но когда оно пронзает тело насквозь, наполняя кровь воздушными пузырьками, тут уже становится не до шуток.

И уж точно не до сна.

Так что дальнейшую дискуссию продолжить я не решилась, чтобы не провоцировать себя еще больше.

Взгляд в потолок – барашки, овечки, ослики. Через мысленный барьер.

Двадцать, сорок, пятьдесят.

Полноценная скотобойня. И мясообрабатывающий комбинат. За пределами миролюбивой картины.

И все это для того, чтобы не обращать внимания на его близость. Исходящее тепло от тела. И этот запах… горько-сладкий, мужской, терпкий и острый. По обонятельным рецепторам. И даже с закрытыми глазами – образы. Урывками, мазками. И все равно яркие, красочные, сочные.

Как только легла, спрятала голову в подушку. Намеренно. Целенаправленно. Чтобы не видеть. Ничего. Ни ленивых движений рук, снимающих с плеч белоснежную рубашку, ни обнажившихся за этим строгих линий мышц.

Пальцы сильнее сжимали простынь. Боль в суставах отвлекала. Вытесняла воображение. Опускала на землю.

Потом на помощь поспешили овечки, чтобы приблизить меня к желанному сну. Они трудились во всю мощь своих овечьих копыт. И к их ебаным стараниям не было никаких претензий. Можно сказать, парнокопытные сделали все, что смогли в данной ситуации.  Но дыхание – рваное, учащенное, - выдавало. Оно разгоняло молекулы до сверхзвуковых скоростей, пичкало кровь кислородом, пока сосуды не загудели от напряжения.

Время – три ночи. Еще полчаса ушло на то, чтобы успокоиться.  Я вспомнила десяток проклятий, и одно было хуже другого, но в целом они хотя бы помогли расслабиться.

Порядок. Овцы посланы на хуй.

Сон пришел, как нежданный гость – опасливо и неуверенно. Труднее всего потом было выяснить, что же случилось наяву, а что нет. В таких тонких материях, да при определенном состоянии, разграничить реальность не представлялось возможным.  Мне казалось, что горячие прикосновения к бедрам и быстрые поцелуи вдоль позвоночника были всего лишь плодом моей фантазии. Как и тихие слова «Я хочу этого не меньше, чем ты».  

Но с уверенностью я этого утверждать не могла, потому просыпалась с особым трепетом. Долго выдергивала себя из болота полудремы, потом соотносила свое тело с пространством. Открыть глаза я решилась в последнюю очередь. Словно боялась увидеть нечто такое, что перебьет во мне желание смело шагнуть в наступающий день.  Часы на стене показывали – десять утра. Комнату заливал молочный густой свет. Солнце за окном насилу пробивалось сквозь плотную дымку еще не рассеявшегося ночного тумана.

Я осторожно осмотрелась, чтобы убедиться, что в комнате и вправду никого не было. А потом еще раз, дабы уверовать, что это не глюк.

Итак, все приключения прошедшей ночи остались позади. Единственное, от чего мне так и не удалось избавиться, это от чувства неудовлетворенности во всем теле. Та еще неурядица. Признаться самой себе, даже шепотом, что Каллен сумел-таки разбудить во мне нечто такое, что делало меня хоть немного от него зависимой, было выше моих сил.

Тут вполне могли пригодиться мои ночные бараны.

С целью самоотречения.

Без задней мысли и в полной уверенности своего пребывания в гордом одиночестве, я вышла из комнаты с твердым намерением спуститься позавтракать. Не особо надеясь на благополучный исход в этом нелегком деле, я успела дойти до первой ступени лестницы. На этом собственно все и закончилось. Я услышала его голос, доносившийся снизу.

День недели? Среда.

Спрашивается, какого хера он не отчалил по своим делам государственной важности?

И вот, находясь в том самом фиговом положении, когда идти назад уже поздно, а вперед нет желания, я застряла на лестнице как статуя.

Телефонный разговор был явно не из приятных. Голос мистера Каллена хищно порхал в воздухе, оседлав тихие ноты ярости. Своим ровным спокойный тоном он говорил такие вещи, что даже у меня по позвоночнику пробежал холодок. Стремление попасться ему сейчас на глаза уменьшилось ровно вдовое, уйдя в глубоко отрицательные значения.

- Сомневаюсь, что в Ваши обязанности входит при возникновении проблемы тут же звонить мне и истерично заявлять, будто вы не знаете, что делать. Это несколько странно, не находите?

Я не удержалась и спустилась на ступеньку ниже. Ничто так не притягивает, как публичные скандалы. Ради возможности поприсутствовать на подобном мероприятии можно было рискнуть и собственной шкурой.

Он сидел на низком кожаном диване и, блядь… пил кофе. С абсолютно невозмутимым видом. Если бы я не знала, о чем он говорит, а я действительно не знала, то обязательно подумала бы, что речь идет о какой-то мелкой неурядице. Возможно, служащий припарковал его машину на другом месте или подали не тот сорт кофе. В общем, все то, на что обычный человек не обратил бы внимания. И тем более, не стал бы устраивать разнос по телефону.

- Мне нужно решение. Не позднее, чем через час. Повторяю – решение, а не бабские причитания. Проще говоря, результаты. Это ясно?

На несколько секунд повисла напряженная пауза, я затаила дыхание.

Каллен сделал глоток напитка и расслабленно откинулся на спинку дивана.

- Не хочу вас пугать, - ласково процедил он. – Но если он утонет, то идеальным вариантом для вас будет пойти на дно вместе с ним. Через час жду звонка.

И словно в насмешку добавил:

- Удачи. 

Разговор так резко прервался, что тихо исчезнуть я уже не успела. Точнее, едва он отложил телефон, как почти сразу же произнес:

- Спускайся, - не поднимая глаз, не повернув головы. Я могла бы поспорить, что за все время моего здесь нахождения, Каллен ни разу даже не посмотрел в мою сторону. И уж точно никак не мог меня заметить.

Еще один неторопливый глоток.

И мой неуверенный шаг.

А потом его быстрый взгляд. И резкая холодная фраза.

- Почему ты не одета? Твоя одежда в комнате. Приведи себя в порядок.

Да уж, далеко не всех совместные ночи объединяют.

Не то чтобы я на это делала ставки, но и к такому ледяному отчуждению тоже была не готова. 

В комнате действительно нашлась одежда. Моя. Аккуратно сложенная, выглаженная и приятно пахнущая свежим ароматом кондиционера. Джинсы, рубашка и майка. Никаких отступлений в сторону. Никакой самодеятельности.

Поворот достойный Нобелевской премии по терпимости и пониманию. Даже в чем-то сочувствию. Хорошо что эксперименты по изменению моего гардероба, по крайней мере, на сегодня отложены.

В привычных вещах – проще. Не ощущаешь себя инопланетянином в передвижном цирке уродов. Если бы еще волшебным образом рядом со мной появился ноутбук, а впереди перестала маячить перспектива вновь предстать перед мистером Калленом, я бы почувствовала себя почти как дома.

Настроенная исключительно на миролюбивый лад, я предприняла вторую попытку выйти на люди. В этот раз мне удалось спуститься до последней ступени лестницы, прежде чем его голос вновь ввел меня в психоделический ступор.

- Твой телефон постоянно звонит. Либо держи его при себе, либо отключай звук, - не отрываясь от лэптопа, заявил он.

Похоже, его претензии ко мне росли в геометрической прогрессии.

Я поискала глазами телефон. Нашла. На столе рядом с ним. В непосредственной близости от чашки кофе. Прямо возле раздраженно постукивающих пальцев руки.

Что и говорить, настроение у Эдварда по состоянию на утро текущего дня было паршивым. А поводок, что удерживал его от каких-либо конкретных действий - слишком тонким и непрочным. Рискнуть подойти к нему, я не решилась.

- Ладно, как скажете.

На языке навязчиво крутился вопрос «Что случилось?».

Блядь, я пережевывала его с особой тщательностью. Пока от него не осталось ни единого звука.

- А если скажу с моста прыгнуть? Выполнишь? – не отвлекаясь, безразлично поинтересовался он.

Я опустилась на пол и поджала под себя ноги.

- Скорее всего, вы в этом не заинтересованы.

Повисла пауза. Какая-то совсем неуместная. Корявенькая, если быть точной. Каллен увлеченно работал на компьютере, пропустив мою последнюю фразу мимо ушей. Специально. Или просто не придал ей значения. Хрен разберешь.

Его внимание было приковано к экрану.

Мое внимание – к нему.

Я ждала продолжения. Он бесцеремонно этим пользовался.

С каждой последующей секундой терпения во мне оставалось все меньше и меньше. Я никогда не отличалась ангельской выдержкой, особенно, когда ее тестировали в условиях приближенных к боевым. В голову уже начали приходить идеи как бы поделикатней напомнить ему о своем присутствии, когда он захлопнул крышку ноутбука и внимательно посмотрел на меня.

- Скорее всего, - вот что я услышала, спустя пять минут его гробового молчания. – Налей себе кофе.

Короткий кивок в сторону кухни. Скрещенные на груди руки. И холодное предвкушение в глазах. Безразличных серо-зеленых глазах. Блядь, да у любого человека возник бы вполне логичный вопрос – «что случилось?».  Всегда хочется, да что там хочется,  крайне необходимо прояснить ситуацию, чтобы быть в курсе, знать, к чему готовиться. Хотя бы приблизительно.

Я второй раз за последние полчаса затолкала свое любопытство глубоко в задницу и неохотно отправилась к кофеварке.

Уже отвернувшись к нему спиной, тихо процедила:

- Вам плохо спалось?

Кружка. Два куска сахара. Вязкий черный напиток. Быстрый взгляд в поисках молока. Мимо. Еще два куска сахара. Чайной ложкой по тонкому стеклу. Громко.

- А ты как думаешь? – в затылок. Насмешливо. – Присядь рядом.

Ни дать, ни взять, как в лучших домах Франции. Завтрак у аристократов на фоне ослепительного пейзажа города с высоты птичьего полета. 

Утро, начавшееся с легкой дрожи в руках – хреновое утро.

Утро, начавшееся со слабости в коленях – хреновое утро.

А уж когда мне пришлось сесть напротив него, чтобы приступить культурно давиться гребаными кофейными зернами, оно превратилось просто в отвратительное. И, кстати, уже не способное реабилитироваться.

Моему повышенному интересу к кофейной гуще могла бы позавидовать любая уважающая себя гадалка. Я настолько внимательно ее изучала, будто увидела в ней предсказание конца света. Во всех подробностях.

- План такой же, что и вчера, - он щелкнул пальцами, не сводя с меня взгляда, и принялся застегивать верхние пуговицы рубашки. – Останешься одна, деньги, где и лежали. Захочешь поесть, Пол тебя отвезет.

- Угу, - интеллектуальное мычание в ответ.

- Еды здесь нет, - пояснил. Что в принципе и так было понятно. Если по-простому: надумаешь пожрать – возьмешь деньги, никуда не денешься. Или будешь и дальше поглощать кофе до инфаркта миокарда. Великолепная перспектива. – Вопросы?

Галстук, блядь. Легким уверенным движением руки. Изящный идеальный узел. Щелчок браслета наручных часов. Взгляд на циферблат. Чуть повернув к себе запястье. Отработанным жестом. Выверенным до грамма. Четким и точным. Ничего лишнего.

- Удачного дня, - процедила я тоном диктора, объявляющего во всеуслышание о начале третьей мировой войны. 

Каллен удивленно вскинул бровь, смахнув с меня язвительность одним коротким взглядом.

- И тебе.

Со стороны все это выглядело как испорченный кадр из низкосортного кино. То есть, хуже некуда. Бедный родственник и его влиятельный покровитель. Пришлось констатировать, что нынешнее положение вещей, а также распределение ролей, было не ахти какое радостное.

Когда, наконец, за ним захлопнулась дверь, я осторожно выдохнула и, согнув руку в локте, прошипела в спину:

- Да пошел ты!

Камера видеонаблюдения весело подмигнула мне черным объективом.

Мне хватало и других проблем, маячивших на повестке сегодняшнего дня, чтобы маяться головной болью о поведении Каллена. Одна из них как раз висела на другом конце провода и растекалась в гламурно-идиотических уменьшительно-ласкательных вариациях моего имени и не только.

- Душенька, ты же знаешь, я бы никогда не бросила твоего отца, - когда она говорила, на заднем фоне отчетливо слышались горячие ритмы испанского фламенко. 

Я закатила глаза к небу, уставившись в панорамное окно. Вид, от которого захватывал дух, а на языке сами собой рождались молитвы к Богу. Однозначно, с последнего этажа, где размещался пентхаус Каллена, совершать ритуал обращения к Высшим силам было гораздо проще. Не оставалось сомнений, что уж отсюда-то тебя точно услышат, потому как, если не услышат отсюда, то этого уже никогда не случится. Как не старайся.

- Конечно, прежде всего, я должна была позвонить тебе, солнышко, для выяснения подробностей, но эти люди были настолько убедительны…

- Так что, милая, несмотря на наши договоренности…

- И потом, Белла, радость моя, я не могу находиться с Чарли круглые стуки, а с учетом его состояния, это было бы наилучшим для него вариантом.

- Что и грешить, зайка, я подумала, что ты сама так решила. Я не могла дать ему квалифицированного ухода. Ты же понимаешь, что он нуждается именно в этом.

- Так что я ничуть не сомневалась, что это была твоя инициатива.

Я зажмурилась, пытаясь переварить бесконечный словесный поток сиделки. Изъять из него только необходимую информацию. Но, блядь, это был титанический труд. Мой мозг не справлялся с объемами, закипал и грозился уйти в долгосрочный отпуск.

Короче, главным моим желанием стало повесить трубку. Молча.

Энни, блядь, Энни, еще месяц назад твой треп казался абсолютно безобидным. Сейчас же я подумала, что и ты против меня.  Вознамерилась вдруг укокошить мое сознание лингвистическим оружием массового поражения.

- Эй, мисс Энни, - мне все-таки удалось вклиниться в паузу, во время которой, по всей видимости, она набирала в легкие воздух. – Что за люди?

- Очень приличные люди, - охотно подхватила она, и я прикрыла лицо ладонью. – Я еще подумала, что ты нашла хорошую работу, раз можешь поручить это дело другим. Какой-то компетентной медицинской организации.

И вот оно. Фееричное озарение.

- Я что-то сделала не так? Но они показали договор и бессрочный контракт на свои услуги. Мне и в голову не пришло…

Вторую волну я бы уже не выдержала.

- Вам Чарли привет передавал. Сказал, что скучает.

- Ох, дорогая моя, я и сама к нему привязалась, но полностью одобряю и поддерживаю твое решение. Оно же было твое?

Неужели и Энни, наконец-то, настигла тень подозрения? Прорвалось-таки сквозь бастионы доброжелательности и благих намерений. Тех самых, что ведут прямиком в ад.

- Конечно, - протянула я. – Кому бы еще пришло в голову позаботиться о моем отце?

- Увы, но таких святых нет, - удрученно вздохнула она.

- Да уж, захочешь – не найдешь.

Мы помолчали, посетовав про себя на несправедливость мира, после чего я простилась с ней и повесила трубку.

Теперь об акте насильственной заботы предстояло поведать отцу и как-то умудриться втолковать, что все это лишь деяние святых. И не хер этим разбрасываться.