Глава 4. Вероломное соседство

"...Работа по таким фактам является одним из приоритетных направлений в деятельности Следственного комитета, – рассказывает руководитель отдела криминалистики. – Если это криминал, убийство, то, как правило, такие преступления замаскированы под безвестное исчезновение человека. Преступник готовится к этому, прячет следы, труп. Поэтому в практике правоохранительных органов это наиболее сложные и трудные дела..." 
_________________________________________________________________________________
Мне никто и никогда не говорил, что я хороший писатель или журналист. Никогда, если честно, не имела таланта. Но это не помешало завоевать уважение со стороны коллег. Всего этого (в том числе и собственный кабинет с секретаршей, и достаточно высокую зарплату) я добилась благодаря непосильному труду. Пускай кажется порой, что ветер гуляет в моей голове, все же работоспособность позволяет быть независимой и в мыслях, и в поступках. Я могла бы быть героиней какого-нибудь неведомого и глупого романтического фильма, я могла бы быть воином и держать в руке ружье. Однако всему этому я предпочла войну не эмоций и чувств, не буквальную войну, а информационную. Я держала в руках ручку или клавиатуру ноутбука, но ранила словом. В общем, тогда мне было девятнадцать, и я окончательно поняла, что выбрала верный курс, когда написала свою первую большую статью в какой-то низкосортный журнал с ужасным названием "Роза ветров". Издание это по большей части игнорировало политику и сражалось за право любой личности существовать в обществе, "в этом дряблом, гниющем, жестоком обществе», как выразился главный редактор. Статья моя называлась "Испытание". В ней содержались мои собственные размышления на тему "Какие испытания должен пройти каждый человек". Я делила их на два типа: эмоциональное испытание и материальное. В первую категорию вписала страх, любовь, ненависть, страсть, отчаяние, печаль, скорбь, счастье, отвращение. Наивная и слишком амбициозная статья. Что ж, может, я не провидица, но все эти чувства я испытала все вместе (к сожалению, кроме любви, страсти и счастья – эти испытания, как, впрочем, и всегда, обошли меня стороной, надеюсь, ненадолго), когда смотрела на ободранную мертвую кошку и чувствовала руку Эдварда на своем плече. Меня откровенно мутило. Я не была из общества "Гринпис" и, напрямую скажу, кошек любила не слишком сильно, скорее относилась к ним с обыкновенным равнодушием, но страх оказаться в петле вместо кошки, мягко говоря, немало напугал меня. В голове проносились кадры расправы надо мной самой. Незавидная участь, должна признаться. Ветер донес до меня неприятный запах крови, и я отвернулась. 
 – Надо попросить дворника снять ее. 
Эдвард рассмеялся и взял в руки косу, стоящую у входа в дом. На миг я подумала (из-за мыслей про петлю, скорее всего), что Эдвард собирается меня этой самой косой порешить, однако он просто зацепился ею за бечёвку и аккуратно снял бедное животное, опрокидывая его в мусорный бак и завязывая черный пакет. 
 – Сразу видно, – сказал он. – У тебя была нормальная семья. Из-за Джеймса и Алека я насмотрелся и худшего. Даже говорить об этом не хочу. С детства неадекватный. 
 – Все это похоже на плохой фильм ужасов, – пробормотала я, доставая сигарету. 
 – Действительно, так и есть. 
 – Что вообще с этой кошкой не так? – возмутилась я, на что Эдвард только пожал плечами. 
 – С кошкой все так, а вот с родственниками не очень. 
Эдвард продолжал держать косу, а меня словно обухом по голове ударило и только еще больше замутило. Я оперлась о дверной косяк у входной двери и глубоко вдыхала через нос, потом через рот, потом снова через нос. 
 – Что случилось? 
 – Зачем здесь коса? – еле удержалась я от выкрика. 
Нервы мои и так были на пределе после истории с кошкой, а теперь это. Эдвард посмотрел на инструмент у него в руке и отшвырнул так, словно тот был заразный. Мы с ужасом смотрели друг на друга. Обстановка была накаленной. 
 – Понятия не имею, – пробормотал он. – Впервые ее здесь вижу. 
 – Однако она была тут и вчера, просто я не задумалась о том, что здесь нет высокой травы и нечего косить, пока не увидела ее в твоих руках. 
 – Я никогда не видел здесь косу, только сейчас, – отвечал Эдвард слегка растерянным голосом. 
Я опустилась на колени, забыв про сигарету и молилась, чтобы трава оказалась настоящей под слоем снега, чтобы я хоть как-то могла оправдать наличие косы у входной двери. Эдвард смотрел на меня как на сумасшедшую. 
 – Ты меня пугаешь, – напряженно сказал Эдвард. 
Я промолчала – стоило ли говорить, что в тот момент я и сама себя безумно испугалась. Но страхи подтвердились, и я в ужасе, сидя на коленях, откинулась как можно дальше от кровавого места и выглядывавшей из-под снега ядовито-зеленой травы. 
Трава была искусственная. 
Такая как раз была в моде последние лет десять. Ее выкладывали на дворе, чтобы не обременять себя уходом за газонами: ее не надо было полевать, она не теряла цвет, и каждый год не нужно было после обильных снегов снова выращивать, а самое главное – она не требовала газонокосилки и косы. 
Эдвард смотрел на меня растерянно: 
 – Что, на хер, с тобой происходит? 
 – Почему тут есть коса? Почему она стоит возле дома, как будто ей вчера попользовались? Трава ненастоящая! 
Эдвард помотал головой, отгоняя собственные страхи, а я попыталась взять себя в руки и твердо встать на ноги, но коленки продолжали дрожать. Я подняла косу и оглядела лезвие. На обеих сторонах были вкрапления и неровности, а это значит, что металлом разрезали что-то твердое. Я с хладнокровным ужасом поставила косу на место и вошла в дом. Там я и зажгла сигарету, на этот раз намереваясь докурить ее. 
В моей голове не укладывалось решительно все. Коса, рассказы, дневник, Вольтури, с которыми я не имела чести быть знакомой, зато они уже знали меня. Может, паранойя? А может все Каллены и Вольтури – серийные убийцы? Я закрыла глаза. Нет. Мои слова голословны, я просто сама себя пугаю, нужно успокоиться. 
Эдвард присел на диван и взял что-то со стола. Я резко обернулась. Он покрутил увесистой стопкой листов. 
 – Тебе привезли дело. Оно было в архиве и запечатано. Откроешь его сама или разрешишь мне? 
Я кивнула. 
 – Открывай, – и смотрела, как он разрывал маленький листочек, скрепляющий папку, и пролистывал страницы. 
В конце концов, он отшвырнул папку обратно на стол и потянулся на диване. 
 – Ничего нового. А я-то думал, что увижу что-то интересненькое. 
 – Я думаю, что сам следователь расскажет мне что-то интересненькое. 
 – Он ничего не нашел. 
 – Он мог испугаться так же, как и я, и решить, что ну на фиг эту Элис – собственная жизнь важнее. 
Эдвард расстраивался прямо на глазах. 
 – Извини за эту кошку, понятия не имею, кто конкретно это сделал, однако испытываю стыд. Они не должны тебя так пугать. 
 – Как думаешь, кто это сделал? – сказала я, снова затягиваясь сигаретой. 
 – Не знаю. 
 – Странно, что ты не знаешь! Просто удивительно, Эдвард! 
 – Нет, это правда, Белла. То, что ты видела на дереве, мог сделать кто угодно. Не обязательно похититель или убийца. Может, это Алек решил тебя припугнуть или Джеймс, или еще хрен знает кто. Они так развлекаются, Белла, им доставляет удовольствие пугать людей. 
Я посмотрела на часы: двенадцать тридцать. 
 – Маньяки какие-то. 
 – А я говорил. 
Я взяла папку со стола и принялась читать. Абсолютно все, что говорил Эдвард, подтвердилось. И время, и основные события, и даже то, что их допрашивали до утра. Там также были показания всех, кто присутствовал, кроме одного человека – Эсме Каллен. Все утверждали одно и то же, даже могли подтвердить, кто и где был. Время совпадало. Я нахмурилась. Либо живодерская семья действительно не врала, либо покрывала друг друга. Сицилийская мафия какая-то. К тому же у следователей не было ни единой зацепки. Пропал человек и все. А следствие вела группа под руководством некоего Сэма Адли, мужчины в возрасте сейчас уже, предположительно, сорока лет. Меня драло на части: проверить место преступления или сразу поехать к детективу? И считала, что приняла правильное решение. 
 – Поехали к шефу Адли, – сказала я. 
Но все мои планы так и остались планами, потому что мое намерение прервал заливистый и долгий звонок в дверь. Эдвард содрогнулся. Напускное его спокойствие разорвалось в щепки. Позу он принял оборонительную, и воздух накалился. Рука его потянулась к волосам, и мужчина снова их начал нещадно ворошить. Затем он резко встал, но я его остановила, самостоятельно направляясь к двери, а Эдвард так и остался стоять, смотря в одну точку. 
Я отворила дверь, и сразу же земля под ногами содрогнулась. На пороге стоял Аро Вольтури, прямо как на фотографии, только взгляд его отнюдь был не дружеский. Глаза его въелись в мою память. "Маска убийцы!" – промелькнуло у меня в голове. Животный ужас, вызванный его взглядом, поднялся из самого нутра. Страшные, измученные глаза, глаза, которые не знают пощады. Эти глаза видели смерть – и не киношную, а настоящую. Так выглядели серийные убийцы, маньяки, домомучители – страшное, изодранное жизнью лицо, уверенность, безнаказанность. В его глазах читалась власть, власть над жизнями. Улыбка его шла откуда-то из живота. Было впечатление, словно внутри него живут черви. Черви эти жрут его и жрут, снова и снова, не оставляя ничего человеческого. Если до этого я думала, что все байки про Вольтури – фарс, то теперь уверенность в правдоподобности описаний совсем не казалась преувеличенной, даже слегка приукрашенной. Вот так выглядит палач, так он улыбается, так он смотрит. Это сразу видно людям, которые уже имели опыт общения с убийцами. Когда я прежде разговаривала с такими людьми, они сидели за решеткой, изолированные, в одиночной камере, а этот ходит по земле среди невинных и может в любую минуту убить. Я нервно сглотнула и пробормотала: 
 – Здравствуйте, мистер Вольтури. 
Он кивнул. 
 – Кажется, что вы уже осведомлены о том, кто я. Что ж, мне очень приятно, наконец, с вами познакомиться, Изабелла. 
Голос его словно раздавался из-под земли. Живой труп, который ходит, разговаривает, ест, но он уже не должен жить. 
Он должен умереть. 
Впечатление у меня создалось самое что ни на есть отвратительное. На душе скреблись кошки. Мужчина вальяжно и уверенно зашел в дом. Он наверняка бывал тут не раз. Зато взгляд, которым он посмотрел на Эдварда, меня поразил: покровительственный, даже какой-то разочарованный, словно Эдвард вовсе и не достоин его общения, словно парень – какая-то уличная шавка, задержавшаяся в доме, чтобы согреться, словно он должен уйти. 
Я заметила, что дело о пропаже Элис уже не лежало на столе, а куда-то исчезло. Очевидно, пока я ловила инфаркт возле двери, Эдвард смог собраться с мыслями и положить папку в стол. Однако в присутствии Аро Эдвард выглядел совсем сникшим. Глаза его бегали от одной части стены к другой, только не останавливались на лице страшного родственника. Аро продолжал разочарованно смотреть на Эдварда. 
 – Может, чай или кофе? – прокаркала я. Голос не слушался, да и все тело не поддавалось контролю. Спасали только механические движения, не требующие работы мозга. 
 – Чаю, если можно, – улыбнулся Вольтури и сел на диван рядом возле обомлевшего парня, на этот раз не обращая на него никакого внимания. Кажется, Эдвард и сам чувствует себя отвратительно рядом с Аро, что неудивительно для адекватного человека. Я бросилась к электрическому чайнику наливать воду. Сложно ослушаться такого человека. 
Некоторые часто видят людей, от которых им становится не по себе, буквально мурашки бегут по коже. Так происходит всегда, когда чувствуешь, что личность уже не имеет границ. Все рамки сломаны, не существует морали, ненормальное кажется абсолютно естественным, зверство уже не является чем-то запредельным. Человеческое лицо разрушается. Смерть... как легко лишить человека жизни для таких, их уже ничто не пугает: ну, убил – и убил, все равно толку от него никакого не было. Они не считают себя виновными, пожимая плечами: мол, а что такого? Да еще требуют смягчить наказание. Да-да... именно так все и есть. Для них убить человека все равно, что руку пожать. Одно дело, когда преступление совершено одно, когда муки совести терзают, не дают спать, изводят своими страшными напоминаниями о содеянном. А другое – когда не помнишь имен всех убитых. Это как бойцовская собака, которая уже однажды попробовала кровь – теперь она ни на что не пригодна, только усыпить! Усыпить, пока она не убила еще кого-нибудь, а это непременно случится. Обычные люди чувствуют неприязнь, однако не понимают, чем она вызвана, сторонятся, стараются уйти от общения. Для знающих "маска убийцы" – знак и сигнал. "Он способен на многое!" – кричит она, буквально вопит. Такой человек будет врать. Сразу. Он уже давно погряз в этом вранье, еще задолго до того, как мы встретились, уже очень давно для человека ложь стала не просто средством, стала целой жизнью. Клубок, который не распутать вовек. Двойная жизнь, двойная мораль, двойная правда. 
Аро посмотрел на меня как-то странно, задумчиво, присматриваясь, анализируя, враг ли я для него. Такому человеку бесполезно врать, он чует неправду за километр, он все видит, все слышит, за всем следит. Настороженность и пристальность ничуть не смутила меня и я, наплевав на собственный страх, посмотрела ему в глаза. 
 – Чай, к сожалению, в пакетиках, – сказала я твердо, притворяясь о своих настоящих мыслях. Я подняла в себе чувство собственного достоинства и храбрость. 
Взгляд глаза-в-глаза удивил Эдварда, и он откашлялся, приводя себя в порядок. 
 – Зачем пожаловал, дядя? 
 – Эдвард, расслабься, я всего лишь хотел поздороваться с соседкой, – он опять выдавил из себя отвратительную улыбку и указал на дом напротив. – Я живу напротив вас, Изабелла, очень жаль, что вчера вечером уже не успели навестить нас. 
Я моргала глазами, а чайник как-то слишком громко начал кипеть и трясся. 
 – Что ж, приятно познакомиться. Я пишу... 
 – Она пишет об истории нашего предприятия, – беспардонно вмешался Эдвард в беседу, выглядя уже лучше, чем пару минут назад. 
 – Журналистка! Приятно удивлен. Хотя... нет, не удивлен, – с той же ядовитой улыбкой, отчеканивая слова, сказал он. 
Я обернулась, чтобы налить чай и поставила белую чашку перед Аро. Эдвард встал и направился в спальню, я осталась наедине с Аро, пытаясь справиться с дрожью. Неужели Эдвард решил трусливо бежать? Но нет, из комнаты я услышала выкрик: 
 – Белла, а где ручка у тебя? Так и не успел записать твой номер! 
Я стушевалась, какая еще ручка? Какой еще номер? Он же его забил себе в телефон. А потом поняла: он хотел выманить меня. Что за глупая затея? В комнате сидит неприятный человек, а он решил оставить его одного. Однако я повиновалась, понимая, что он просто так не отстанет. 
 – Сейчас покажу! – выкрикнула я и улыбнулась Аро. – Извините: странно, что Эдвард чувствует здесь себя, как дома. 
 – Неудивительно, он постоянно бегал тут у своего деда, несколько лет подряд не уходил отсюда. 
Я улыбнулась и вышла в комнату, запирая дверь. 
 – Эдвард, – шептала я, повернувшись к нему. – Ты совсем из ума выжил? 
 – Нет, – прервал он меня. – На этот раз у тебя не все дома. Ты отдаешь себе отчет в том, что ты делаешь? Ты понимаешь, кого впустила? Зачем ты смотришь ему в глаза? 
Вопросы страшным эхом раздались в голове. 
 – Что я должна была ему сказать? И это ты оставил его одного в комнате! Ты не мог отложить этот разговор? 
 – Не мог, блядь. Нельзя смотреть Аро в глаза. Просто не делай этого, о’кей? 
 – Да почему? 
Он всплеснул руками и взял мое лицо в свои ладони. Движение это выглядело так естественно, так нормально, что это выбило меня из колеи. При этом при всем он тяжело дышал, словно убегал от чего-то... или от кого-то и смотрел мне прямо в глаза, будто пытался внушить. 
 – Ты можешь не задавать вопросы, а просто выполнить просьбу? Просто не надо. Все объяснения будут после. 
Он достал какую-то бумажку из кармана, взял ручку, которая валялась на прикроватном столике, и быстро начеркал там рандомные цифры. 
 – Сейчас мы выйдем, – говорил он напряженным шепотом и выглядел тревожно. – И ты сделаешь вид, что тебе очень нравится то, что Аро пришел тебя навестить, но скажешь, что вы поболтаете позже, потому что у нас с тобой еще есть дела по устройству быта, понятно? И лучше бы тебе выглядеть при этом естественно, а не краснеть и бледнеть от каждого слова, поняла меня? 
Шепот пугающе доносился до моих ушей. Руки Эдварда вцепились в мою голову стальной хваткой, но не сильно. Признаюсь, в этой странной и пугающей ситуации была даже приятна близость Эдварда. Я чувствовала защиту, неприкосновенность. Пока Эдвард тут, со мной ничего не случится. Я почему-то была в этом уверена. 
А потом Эдвард расцепил руки и пробежался пальцами по моей скуле, рывком открыл дверь и очень просто соврал: 
 – Дурацкий телефон сломался, даже ничего не записать: экран барахлит, новые технологии меня подводят. Надо было покупать iPhone, – сказал он, размахивая бумажкой. 
 – Эдвард, тебе надо перестать швырять телефоны каждый раз, когда ты зол, тогда и не придется записывать номера на листочках, – сказал Аро. Тон его звучал извращенно по-отечески. 
Он отпил чай из кружки, оттопыривая мизинец. Аро смотрел на Эдварда ТАК!.. Он все понял, понял, о чем мы разговаривали, понял, что не было никакого телефона. Конечно же, он все сообразил, тут только тугодум и конченый идиот не осознает. 
 – Мистер Вольтури, – обратилась я к нему как можно мягче, выдавливая из себя улыбку. – Мне очень приятно, что вы пришли навестить меня, но мы с Эдвардом должны еще съездить в парочку магазинов... 
Он остановил поток моих слов движением руки. Я покорно заткнулась, ибо перечить такому человеку – безрассудство. 
 – Не нужно объяснений, Изабелла, – глаза его блеснули. – Я сам виноват. Впрочем, мы могли бы всей семьей собраться позже за столом и поговорить про компанию, – Аро привстал. – Кстати, стоило бы мне извиниться за этот ужасный сюрприз, который вам оставил мой племянник Джеймс. Он просто не очень любит новых людей. 
 – Ничего, – пропищала я, давясь воздухом. – Ничего страшного. 
 – Я думаю, что вероятность того, что вы напишете в своих статьях о Джеймсе что-нибудь нелестное, возрастает. Однако, хочу вас предупредить: Джеймс крайне несдержанный, несмотря на его детские шуточки. 
Детские шуточки? Ну и ну... Что же тогда настоящая шутка? И останусь ли я после этой "шутки" живой? Да и прямое, откровенное, предупреждение не могло скрыться от меня. Надо рвать когти отсюда? Или подождать? А чего, собственно, ждать? 
 – Спасибо, что предупредили, я учту. 
Он улыбнулся и закрыл за собой дверь. Эдвард выдохнул, глаза его перестали бегать по всей комнате. Он хотел встать, но я резко подошла к нему и, положив руку на плечо, опуская его на диван, потребовала объяснений: 
 – Что это было? 
Он без колебаний взял мою руку и потянул ее, притягивая мое тело к своему. 
 – Ты чего ждешь? Страшных историй или моего ярого вранья? 
Кажется, после сцены в спальне многое изменилось. Не знаю почему, но теперь Эдвард позволял себе прикасаться ко мне, словно даже сам не обращал внимания, хотя мы с ним и знакомы меньше суток. 
 – Жду правду. 
 – Ну... Если ты про Аро, то тут я тебе плохой доносчик, ибо правду про него не знает никто. 
 – Значит, он мог быть убийцей Элис? 
Эдвард по-прежнему тянул меня за руку. 
 – Убийцей Элис? – удивился чему-то он. – Сомневаюсь, свою семью он бы никогда не тронул. 
 – Но ты его боишься. 
 – Боюсь, – кивнул Эдвард. – Но это совсем другое. Он и пальцем меня никогда не тронул бы. 
 – Почему же?..
Он еще резче притянул меня за руку и сказал мне на ухо: 
 – Что-то, что не имеет отношения к Элис, не касается и тебя. 
Я судорожно выдохнула, взволнованная поведением Эдварда. 
 – Как ты можешь знать касается это ее или нет? 
 – Я в этом уверен, Белла. 
Я одернула руку и пошла в другую часть комнаты, чтобы налить воды. 
 – И куда же ты дел папку, которую мне прислал мистер Каллен? 
Он потянулся к диванной подушке и швырнул папку на столик. Да еще как грубо швырнул! Я не могла понять, что происходит с Эдвардом. Что он скрывает, о чем не хочет говорить? Может, стоит спросить об этом у Карлайла? Я действительно запуталась, не имея ни малейшего представления с чего же начинать теперь – хотелось сделать все и сразу. Мое нетерпение росло на глазах. Я нервозно выпила стакан воды. 
 – Что ты делаешь сегодня вечером? – спросил Каллен, зевая как бы между прочим. Я опешила и хмыкнула. 
 – Собираешься пригласить меня на свидание? Если ты не забыл, я замужем, Ромео. 
Не знаю, почему я была такой раздраженной, наверно, на меня повлияли события дня, и я пыталась справиться с нахлынувшими эмоциями. 
 – Может, и собираюсь, да и замужем ты ненадолго, – он встал и потянулся. – Я заеду за тобой в семь. 
А потом он вышел из дома, не давая возможности возразить. Я налила себе еще воды, оставаясь в комнате совершенно одна. От ответов членов этой семьи вопросов становилось еще больше. И куда же могла деться Элис за несколько минут? За это время далеко со двора не убежишь. Я снова открыла папку с делом и принялась внимательно листать. 
"В 21.28 поступил звонок в полицию..." 
" Все члены семьи находились в одном месте и видели друг друга..." 
" Обнаружено десять следов от места, где последний раз видели Элис, по направлению к главной дороге..." 
" Больше следов не обнаружено..." 
Я молча смотрела на строчки, а потом увидела фотографии, которые прилагалась к записям. Десять следов в бесконечность. Я откинулась на диване и начала их вертеть в руках, пытаясь что-то заметить. Не знаю, сколько я так просидела, но вдруг резко остолбенела, словно за шиворот ушат холодной воды вылили. Что за невероятное открытие! Чуть поодаль от последнего, десятого следа, виднелись маленькие следы от птички. Птицы! 
"Птицы забирают!" 
И лапки птицы обрамляли немного последний след. Я схватила телефон: 
 – Бен! 
 – Ну чего ты вопишь! Я на парах. 
 – Бен, слушай меня очень внимательно. Возьми у меня в кабинете на работе жесткую сумку, она стоит под столом, черная такая, там листы лежат и документы. Скажи Джессике на входе, что ты хочешь взять, я ее предупрежу смс-кой. Словом, возьми ее и сегодняшним рейсом прилетай в Виннипег, понял? Оттуда возьмешь такси до Мордена и приедешь по адресу, который тебе скажет Джессика. И самое главное: никому ни слова. 
 – Ты шутишь, Белла? Ты спятила? 
 – Просто, ты можешь это сделать? Мне некого больше просить. 
 – Ты могла бы попросить свою секретаршу! 
 – У нее маленький ребенок дома сидит, осознаешь? Она его что, бросит? 
Он что-то пробубнил. 
 – Ладно, – сдался он. – Перечисляй мне деньги на билет, у меня ни цента лишнего нет, только завтра я должен вылететь обратно, не могу пропускать пары. 
 – Скинь мне номер счета, и все будет сделано. 
Я, наконец, выдохнула с облегчением. 
 – Меня все это пугает, надеюсь, с тобой все в порядке? 
 – Пока да, но эти бумаги мне позарез нужны. 
 – Ладно, по рукам. 
Я повесила трубку, и через пару минут получила номер счета Бена. Схватив ноутбук, я перечислила ему нужную сумму, затем отправила предупреждение Джессике. Фотографии страшным напоминанием лежали на столе. Я видела уже такую картину, ну конечно видела! И как я не соотнесла слова Эдварда по поводу птиц? Голова гудела. На часах было уже четыре. Я так долго провозилась? 
Схватив полотенце, я продолжала думать, в ванной нетерпеливо намыливала голову и думала... Птицы – так просто, но одновременно сложно. Кошка, чьи следы заканчиваются на половине дороги, птичьи лапки. Почерк я не могла не узнать, но все же многого мне это не давало. В ванной я лежала почти не шевелясь. Двадцать похищений и только один труп найден. Анжела Вебер. Ее лицо никогда в жизни не выйдет у меня из головы. Предсмертная агония, широко раскрытые глаза, тело изогнуто в ненормальной позе и... никаких увечий. Только эта странная поза, а еще руки, вцепившиеся в собственное горло, скрюченные пальцы ног и волосы, вымазанные в крови, в чьей-то чужой крови. Джеймс? Неужели это Джеймс – тот странный убийца? Но зачем же себя выдавать с потрохами? Столько лет за ним гонялась полиция штатов... хотя тут явно что-то не сходится. Судя по протоколу, Джеймс все время находился в доме, многие подтверждали, что в тот момент, когда Элис не пришла, он сидел возле елки. Нет. Тут что-то не сходится, Джеймсу было семнадцать, он же подросток. А оправдание ли это? Вероятность того, что именно Джеймс убивал всех этих жертв, была велика. Ведь именно он подвесил кошку, выбирая как раз этот способ: следы, заканчивающиеся на середине пути. Я попыталась представить его действия: вот он убивает кошку, пускает ей кровь, берет ее лапы, специально опускает их в снег кровью, затем подвешивает, заметает следы, кровь в это время капает на снег. Кровь на снегу. 
Мысли суетливо бегали туда-сюда: я никак не могла сообразить, где же кроется разгадка, где тот ключик, который я не могу подобрать. Это не Джеймс тот страшный убийца, это не он. Когда было совершено первое преступление, он еще был слишком мал, лет десять, не больше. Последнее преступление было совершено не в Канаде, а в Чикаго. Снова девушка вышла погулять – больше ее никто не видел. Зашла за калитку, прошла несколько шагов и растворилась, а потом на следах обнаружили птичьи лапки. На теле Анжелы Вебер не было ни единого отпечатка, она выглядела так, словно очень сильно испугалась, ни больше, ни меньше. Кровь неопознанная. Чья же это была кровь? Нет, слишком много неизвестных в этой задаче. Все не сходится, все не сходится... 
Бледное лицо девушки и выпученные ее глаза стояли в воображении, раскрытые губы хотели что-то сказать, руки безжалостно сжимают горло... Что могло довести ее до такого состояния? Аро? Он может убить, несмотря на уверения Эдварда, и он убивал много раз, еще и еще. Нож, кинжал, пистолет? А, может, голыми руками? Вот страшное лицо Аро приближается к жертве: "Молчи!" – говорит он. – "Молчи! А не то будет хуже!". И он отражается в глазах жертвы, навсегда оставляя в них след. Он видит страх, он им наслаждается, он чувствует свою безнаказанность, нанося раны, оставляя страшные ожоги на душах жертв. Его боится Эдвард – ну конечно, он и должен его бояться. "Эдвард, хочешь поиграть в игру?" – стоит у меня в ушах. Воображение заводило меня все дальше и дальше, холодные пальцы сжались вокруг собственного горла. Неужели она сама себя пыталась задушить? Смерть наступила не от асфиксии, а от разрыва сердца. Следов насилия нет. Чего же она так испугалась? Может, маньяк устраивал какие-то психологические игры? Наслаждался ужасом жертвы, подобно какому-то психу, коим и являлся. Кто из всей шумной семейки мог такое сделать? А, может, вовсе это и не семейка? Все эти жертвы хотели сказать о чем-то перед смертью, но о чем? Мне нужны мои документы, моя папка. Срочно. Убийства происходили вот уже пятнадцать лет, каждый раз зимой, иногда две жертвы, иногда одна. Две или одна... очень аккуратно, ни следа, ни зацепки, ни отпечатка пальцев. Жертвы сами шли к нему? Скорее всего, убийца – психолог, хорошо разбирается в людях, доводит их, истязает, смакует подробности. 
Я резко поднялась из ванны, отмахиваясь от страшных мыслей, громко вдыхая воздух, отняла руки от горла. Нельзя так, нельзя об этом думать. Вышла из ванной комнаты и направилась к своему малочисленному гардеробу. Черное платье? Может, сегодня все-таки настало для него время. Я остановилась на черном платье с небольшим треугольным вырезом на спине и чулках. Чулки – всегда в тему, когда не знаешь, к чему приведет вечер, хотя я знала – ни к чему. Боюсь, наши разговоры опять сойдутся на Элис. Да и к тому же сегодня приезжает Бен. Господи, о чем я только думаю? Я знакома с Эдвардом сутки. Теперь понятно, почему Карлайл сказал, что сына ненавидит минимум половина женщин Мордена. Он привлекал и делал это по-особенному, со стилем, подвластным только ему одному. Все его движения, слова, сегодняшний инцидент... Все это делало Эдварда еще лучше в моих глазах. Хотя я всегда верила в мужчин. Сама не знаю почему, но доверяла им каждый раз, потом обманывалась, а потом снова начинала доверять. Это не странно, это даже не противоречиво, просто мне хотелось верить в то, что мое счастье меня всегда ждет, что никуда не исчезнет, что будет ждать до того момента, пока я сама не приглашу его к себе. И вот так я каждый раз проносила эту веру. Сегодня я верила Эдварду, я позволила ему флиртовать со мной, прикасаться ко мне... Но в глубине души я страшно боялась, что он снова будет не тем. Глупо, наверное, вот так говорить о человеке, которого не знаешь, но женщины на то и женщины – они ранимые, им дозволено бояться. И несмотря на всю свою железную волю и напускной железный характер (а он был именно напускным), я тряслась в глубине своего подсознания, страх остаться одной окутывал меня с головы до ног. Работа не согреет темной ночью, не принесет чаю, не поцелует на ночь. А я чувствовала, что еще могу полюбить. И хоть Эдвард и не знал о возложенной на него ответственности, но я доверилась ему. Мне было стыдно за такие уж смазливые мысли, но что я могу сделать против своей природы? 
Убийца тоже не может сделать ничего против своей природы.