Глава 19 Поговорим?..
Белла
Эдвард… его появление на моем пороге, кажется, сломало меня окончательно. Слезы потекли в два раза сильней, мне стало не хватать воздуха, я кинулась в его объятья, как к спасательному кругу.
Странная реакция “взрослого” маленького ребенка, которого, наконец, есть кому пожалеть. Я не могла остановить свою истерику, ежеминутно повторяя его имя, дотрагиваясь до его лица, волос, плеч. Он один мог удержать меня на поверхности, не дав утонуть в горе, которое так легко снова поглотило меня.
Вообще это время года никогда не было моим любимым. В детстве - из-за моего дня рожденья. А сейчас... последние годы я просто ненавидела сентябрь, свою дурацкую память, чувства, которые я так и не научилась скрывать и сдерживать.
Вот и сейчас я чувствовала себя развалиной, как после давней болезни у меня раскалывалась голова, першение в горле и жуткий насморк, довершали “прекрасную” картину. Страшно представить, если я выглядела так, как себя чувствовала. А мои волосы, которые сейчас свисали полу влажными мышиными хвостиками, красный натертый нос, дааа... красота.
Я почти не слышала его утешительных слов, которые он тихо шептал. Беспокойство и неуверенность проглядывали в каждом его движении. Казалось в любую минуту он был готов вскочить и убежать.
Вцепившись в воротник его рубашки, я старалась снова обрести голос. Потому что те пару слов, которые я успела ему сказать, отняли все мои силы. Я могла только плакать и всхлипывать.
- Я принесу тебе воды... - сказал он, начиная вставать. Еще сильней обхватив его за шею, я отрицательно закачала головой, от чего в ней еще больше зашумело.
- Не... кхм... не уходи, пожалуйста, - удалось прошептать мне.
- Я не уйду, никогда, - уточнил он, демонстрируя полную серьезность своих слов. Я почти улыбнулась, наслаждаясь смыслом его фразы, он правда не уйдет. Он здесь, со мной, рядом...
Именно этого ощущения мне и не хватало эти сутки. Кажется, за прошедшие двадцать четыре часа из меня высосали всю радость жизни…
Перелеты никогда не были моей сильной стороной, еще в детстве я предпочитала любой вид транспорта самолету. С возрастом это не сильно изменилось.
Перелет, воспоминания, боль от случившегося, беспокоящийся Чарли в соседнем кресле. Почти все так же, как и пять лет назад. Аж не вериться, насколько быстро пролетело время после... похорон.
Утром, после того как Эдвард привез меня домой, я со спокойной душой отпустила его на работу, зная, как он не любит опаздывать. Осознание, что мы увидимся вечером, грело мне душу, а сердце заранее ускоряло свой ритм. Я планировала упросить Элис сходить со мной по магазинам, наверно первый раз в моей жизни, этот порыв исходил от меня.
Представляя какой шум поднимет подруга, я с подготовленной улыбкой открывала дверь...
Только ждала меня совсем не Элис. Наш телевизор в гостиной был включен на канале “спорт ньюс”, а на кухне хозяйничал никто иной, как мой папа. Открыв рот от удивления, я смотрела на Чарли, который немного неловко наливал себе кружку кофе.
- Пап? Что ты здесь делаешь? - я честно пыталась скрыть свое удивление, кажется получилось плохо.
- Я тоже рад видеть тебя, родная, - обняв меня и поцеловав в лоб, он спокойно прошел в гостиную к чайному столику и креслам. Видя, что я так и стою, как истукан посреди кухни, он попытался улыбнутся, но быстро стал серьезным.
- А где Элис? - таким был мой первый вменяемый вопрос. Это утро уже казалось мне нереальным, еще и Чарли.
- Она же уехала куда то там, с этим... Джар... Джаспаром. Разве ты не знаешь? - подозрительно спросил он.
- Джаспером, - машинально исправила я. - Эм, я вроде как забыла, но она безусловно что-то говорила об этом, - добавила я, когда глаза отца стали маленькими щелочками, он с недоверием разглядывал меня, явно соображая, в чем именно я сейчас ему лгу.
А я, в свою очередь, пыталась вспомнить, что говорила мне Элис в пятницу, когда мы виделись последний раз. И говорила ли вообще? Наверняка она что-то упоминала о своем отъезде, только не помню куда точно. Уверена, где-то здесь должна быть записка.
Пока папа не включил “шефа полиции” и не приступил к допросу, я решила идти в наступление. Мне совсем не хотелось объяснять ему где я ночевала. По крайней мере пока.
- Так, что ты здесь делаешь?
- Спасибо доченька, я тоже тебя люблю, - немного иронично ответил Чарли. Наверно мой красноречивый взгляд “ну, пап!”, сказал ему больше, чем я могла, потому что он немного смутился, а серьезный взгляд которым он одарил меня, привел меня в сознание, можно сказать. Я уже поняла, зачем он здесь. Наша традиция...
- Я взял два дня отгулов, билеты в обе стороны готовы, через два часа наш рейс. Младший сын Дерека заменит меня, - зачем то добавил он.
Хотя эта информация и была бы интересной в любой другой день, потому что папа всегда относился к лишнему выходному скорей как к наказанию, чем отдыху. Но сейчас меня больше волновали свои эмоции. Я боялась…
Боялась всего, что могла принести эта поездка. Это не будет легко, нам предстоял большой перелет, потом поход на кладбище и в церковь. Все, как всегда. Но сейчас изменились обстоятельства, я не хотела уезжать из города, даже пару часов без Эдварда были трудны, что уж говорить о целых сутках.
Уходя в свою комнату, чтобы переодеться, я параллельно рылась в карманах куртки, ища телефон, не найдя его там, я вывернула всю сумку на кровать, быстро перебирая и перекладывая вещи, но и это мне не помогло. Его нигде не было.
В кое веки мне понадобилась эта серебристая штуковина с кнопочками, а она, как назло, исчезла. И что мне делать?
- Дочка, я уже вызвал такси, оно будет через десять минут, у тебя пять минут на сборы, или чем ты там занимаешься? - голос Чарли из-за двери был немного приглушенным, но подействовал на меня.
На максимальной скорости я сбросила с себя джинсы, меняя их на более мягкие штаны и футболку, одежда для путешествий должна быть удобной и практичной. Просчитав в уме, сколько нам предстоит ходить и ждать, я сделала умный выбор в пользу балеток, отбрасывая в сторону почти удобные шпильки, подарок Элис. Я представила, как она бы сейчас гримасничала, наблюдая за моим перевоплощением в «серую мышь», да, именно так она бы меня назвала. Ну, а что? Зато удобно, и через какие-то четыре с половиной минуты я была готова, а не как некоторые.
Переложив свои вещи из одной сумки в другую, я вышла из комнаты на ходу прихватывая со стола "П.С. Я люблю тебя", книгу что дала мне Эсме. У меня еще не было времени ее прочитать, уверена, самолет и зал ожидания помогут мне в этом.
Уже в самолете я перечитала аннотацию, удивляясь, насколько точен был мой выбор книги. История о молодой женщине, которая потеряла своего любимого мужа, не могла быть более в тему в этом путешествии.
Только моя потеря была масштабней. Или каждому горюющему так кажется? Не знаю. Ситуация героини была такой же безысходной, как и моя, ее печаль и горе выходило наружу вместе с моими слезами, что текли, не особо меня спрашивая.
Первое письмо Джерри с того света, ее надежда на лучшее, первая улыбка за полгода, родные и подруги, которые всегда рядом, держащие ее на плаву. Это лучшее, что можно пожелать в такой ситуации.
На минутку прикрыв глаза, я подумала, что и здесь есть некая параллель. Меня тоже всегда окружали люди, казалось они умышленно держались рядом. Соседи Чарли, учителя в школе, папа всегда был на чеку, где-то рядом. И Джейкоб… это тот, кто больше всего проводил со мной времени.
Наверно потому, что других я старалась вежливо отослать. Может, я чувствовала, что еще рано "жить дальше"? Мне это неизвестно.
Но в один день Чарли это надоело. Он пришел раньше с работы и застал меня за перебиранием маминого этюдника, который я отказалась оставлять в Нью-Йорке. Его надтреснутый голос я никогда не забуду. В тот момент я первый и последний раз видела, как папа ломался на глазах.
Наверно больше из боязни потерять еще и его, я приняла решение измениться, наконец, услышать, что пытались говорить папа и все знакомые вокруг. Жизнь продолжается. Память остается... и еще море типично-поддерживающих фраз.
Только теперь я поняла, что надо хотя бы попытаться. Я первый раз в жизни жила со своим отцом, но так ничего о нем и не знала. Кроме, может, его расписания дня и предпочтений в еде. Ведь он тоже потерял Рене, да, они не были вместе уже много лет, но было видно еще в больнице, как он к ней относился.
Чарли любил ее, думаю, всю жизнь. И может быть, будь Рене посговорчивей и поспокойней, без вечного энтузиазма и жажды путешествий, они смогли бы быть счастливы. К сожалению, мы этого никогда не узнаем.
С того нашего разговора с Чарли все потихоньку начало налаживаться. Я приняла действительность, по крайней мере, очень постаралась. У меня появилось несколько знакомых в школе, я стала более вменяемой на людях, если можно так сказать.
Но никто, даже папа, не догадывался, что, как только я оставалась наедине с собой, я плакала. Каждый раз, когда я видела что-то, напоминающее мне о нашей жизни до этой трагедии, мою грудь сдавливала судорога истерики, слезы скапливались в уголках глаз.
Я могла разреветься из-за пустяка, просто увидев любимые мамины цветы или побережье серого океана, которое она так любила рисовать, когда я осознавала, что она больше никогда, никогда этого не увидит, не разделит со мной этот момент… Мне некому больше позвонить, чтобы рассказать о своем первом выпускном бале или о соседской собаке, которая один раз попыталась отгрызть мне ногу, не важно что, ключевое слово - некому...
Поверьте, это очень страшно.
Сейчас, через некоторое время, я смотрю на все это более философски. Нет, боли не стало меньше, ни на грамм. Она просто притупилась. Воспоминания о последних маминых днях уже не снятся мне каждую ночь, я не просыпаюсь с криками. Все стало терпимей, наверно так.
Эта поездка каждый год, как дань ее памяти. Первый раз был самым болезненным, я сидела у ее могилы часа три и говорила, говорила, не переставая. Я как будто чувствовала ее рядом с собой, рассказывая ей все, что видела за год, что чувствовала и как мне ее не хватает.
Помню, как отморозила тогда свою пятую точку до зубной дрожи. И сверх понимающего Чарли, который просто молча стоял и ждал, пока я решу, что можно уходить. Это повторялось из года в год.
В эти числа, день туда, день сюда, но мы обязательно летели к ней. Это может показаться глупой затеей, лететь через пол страны, чтобы поговорить с надгробием. Но я искренне верю, что где бы она не была, в эти дни она ждет нас там. Ее присутствие ничем не возможно подтвердить. И кто-нибудь слишком адекватный скажет, что мне пора показаться доктору, возможно, он будет прав. Но если так мне становится легче, значит это имеет какой-то смысл?
Этот день для нас с папой проходит по разному. Если я разговариваю с ней вслух, то он молчит, всегда молчит. Только по глазам, не отрываясь смотрящим на белую плиту с ее именем, можно было сказать, что он тоже с ней разговаривает, только своим, одному ему доступным способом.
Так и проходит этот день памяти. В молчании и воспоминаниях. Ведь для каждого из нас Рене запомнилась разной.
Моя мама никогда не была простым человеком, особенно для своих родных, даже когда болезнь уже почти сломила ее, и она находилась в больнице, и тогда мы умудрялись с ней поссориться из-за какой-нибудь глупости, мелочи, не стоящей нашего внимания.
- Боже, я так виновата перед ней, - всхлипывая, я плакала в рубашку Эдварда, сминая ткань в кулаках. Ни разу не остановив мой сумбурный рассказ, он только нежно поглаживал меня по спине, время от времени крепко обнимая, давая мне высказаться, выпустить наружу свою боль, слезы, горе...
- Почему ты так решила, милая?
- В тот день я пришла к ней рано утром, она уже была в плохом настроении, ей было больно. Я могла это чувствовать и видеть в ее глазах. Дозы морфия, которую ей прописали на день, уже не хватало. Но она держалась, как могла. Я понимала, что ее настроение зависело от состояния организма, с каждым днем ей становилось все хуже.
В наших разговорах все чаще стали проскальзывать слова: гроб, кладбище, похороны, деньги. Я отказывалась слушать ее, искренне веря, что все это бред. Моя мама не могла умереть, просто не могла, и слышать другое я не хотела. Она должна победить болезнь и жить долго-долго. Типичное детское поведение, знаю...
- Белла, ты была маленькой девочкой, какое еще у тебя могло быть поведение? Что ты могла сделать?
- Неужели ты не понимаешь? Я должна была ее выслушать, как бы мне это не не нравилось. Мое нежелание открыть глаза только усугубило болезнь. В тот день, когда я видела ее последний раз, мы снова поспорили. Она утверждала, что мне пора быть взрослой девочкой, и быть готовой ко всему. Не говоря прямо, она утверждала, что чувствует приближение конца.
Я не верила, снова. Игнорируя слово на букву "с" каждой клеточкой своего сердца, я верила, что в нашем случае все будет по другому. Она вылечится, что это просто обострение, потом будет легче... Я была такой дурой!
- Но ты же не могла знать, да никто не мог! Послушай меня, то, что случилось с вами, это ужасно. Правда, так не должно было произойти. В этом нет ничьей вины, услышь меня, пожалуйста, - его голос сорвался на последнем слове, которое я едва услышала, так тихо он его произнес.
- Да, никто не мог предугадать, когда это случится, но будь я в тот день помягче, возможно, выслушай я ее, все могло бы сложиться по-другому. В то утро я уехала от нее в школу, так и не поцеловав ее на прощанье. Как трусливая собачонка, я сбежала от всех проблем.
Оставив ее одну, в первый раз за несколько недель, я поехала в школу, в банк, я бы поехала к черту на кулички, лишь бы не слышать всех этих страшных разговоров. "Когда меня не станет..."- это ужасно.
Когда я вернулась вечером, то застала толпу медперсонала в ее палате, они бегали вокруг нее, что-то вкалывая и переговариваясь на своем сленге, я могла только понять, что все стало хуже, намного хуже.
Не обращая внимания на крики врачей, я подбежала к ней, она уже не узнавала никого вокруг, металась по кровати, будто ее обжигала собственная кожа, глаза были плотно зажмурены, на лице холодный пот, смешанный со слезами. Когда я смогла взять ее за руку, она открыла глаза лишь на секунду.
Она произнесла громко только одну фразу: "Я тебя люблю,- а потом едва слышно- Будь счастлива, я прошу тебя, только будь счастлива..." И все закончилось. Я не помню, как меня отдирали от ее руки, как пытались заставить работать ее сердце. Ничего не помню, как белый лист. Все, что я знаю, мне уже рассказал Чарли, которого вызвали в палату врачи. Если бы я только не поругалась с ней в то проклятое утро, мне надо было просто дать ей высказаться, я могла себе это позволить, понимаешь.
- У тебя было когда-нибудь такое? Одно неверное решение, и все пошло прахом.
Эдвард молчал, его глаза были плотно закрыты, будто бы он пытался решить очень сложную задачу, споря сам с собой.
Я, наконец, увидела его, наверно первый раз за наш разговор я посмотрела на него трезво. Мой рассказ задевал что-то в его душе...
А потом я, идиотка, вспомнила о его собственной маме, Эсме. Она ведь тоже болеет, уже много лет ее семья находится в постоянном стрессе и надежде, что она победит свой недуг.
- Эдвард, прости меня пожалуйста. Я не должна была так на тебя все вываливать, прости... - он остановил меня, просто накрыв мой рот рукой. Его глаза были красными, как будто он долго сдерживал слезы внутри. Хоть и очень расстроенный, он был настроен решительно, взгляд, которым он меня одарил, был тяжелым и горьким.
Боже, как бы я хотела, чтобы наши жизни не были такими проблемными. Мы оба пережили в прошлом каждый свою драму, и каждый из нас вынес свой опыт из нее.
- Ты спрашивала меня про решения, которые изменили ход жизни. У меня было одно такое, за которое я виню себя до сих пор. Пошел седьмой год, а я никогда не забуду то свое решение.
Он говорил это каким-то отстраненным голосом, и я вдруг осознала, что не очень хочу слышать то, что он мне расскажет. Это, точно, не будет сказкой на ночь.
- Если ты не хочешь или не готов, я понимаю, - попыталась я убедить его, мне не хотелось делать ему еще больней. Я просто чувствовала, как ему больно, его немного трясло, но он все равно заговорил, соблюдая свой немного тихий, монотонный темп речи.
- Нет, послушай. Я хочу, хочу рассказать тебе, каким монстром был, не было дня до нашей встречи с тобой, чтобы я не помнил о том дне, когда все могло пойти иначе.
Это случилось семь лет назад...
* * * * *
Он начал рассказ о том, как его предали друзья, как он их застал вместе. Каким горьким и болезненным было осознание того, что все, на кого он рассчитывал, изменили ему в один день. Тогда он потерял веру в искреннею любовь. Он переехал в Сиэтл, стал работать в издательстве. Пытался привести в порядок свою жизнь. Теперь, когда рядом была семья, было легче.
Внешне он держал лицо, работал, учился управлять бизнесом, загружая себя с утра до ночи дальними поездками, шумными переговорами, долгими командировками, все, что угодно, лишь бы не помнить их лица, ту ситуацию. Он хотел бы забыть ее навсегда.
Но она сама напомнила ему о себе. В виде одинокой блондинки на его пороге поздним вечером. Ее звали Таня, как он мне сказал. Эдвард был в шоке, когда увидел свою бывшую девушку на пороге своего дома. Ее очевидный животик не могло скрыть даже широкое пальто. Девушка была беременна, месяц шестой на вид. Ее одежда была насквозь мокрой из-за непрекращающегося несколько суток ливня.
Таню трясло от холода, ее посиневшие губы не оставили Эдварду другого выбора, он впустил ее в квартиру.
После небольшой сушки в ванной, и манипуляций с полотенцем, девушка предстала перед ним, заметно посвежевшая и от чего-то очень счастливая. Он приготовил горячий чай для своей гостьи, не замечая, как она за ним наблюдает, хлопает ресницами и растягивает свои губы в красивой, так когда-то нравившейся ему улыбке.
Он искренне не понимал, зачем мог понадобиться ей, когда они виделись в последний раз, все было ясно очень четко. Да, потом были продолжительные звонки, на которые он со временем просто устал отвечать. Со временем она сама перестала звонить, наконец-то.
А сейчас, появившись в его квартире, она совсем не напоминала ему ту девушку. Она стала другой. Ее, когда-то величественные, движения головой сейчас казались ему нервным тиком, белая челка, отросшая слишком сильно, все время лезла ей в глаза, а она каждый раз отмахивала ее, вместо того чтобы заколоть. Это заставляло выглядеть ее еще более нервной. Куда-то ушел тот лоск, которым был пропитан каждый миллиметр ее кожи.
Напряженная спина и приличный животик не давал ей нормально сидеть на диване, она все время ерзала на месте, ища более удобное положение.
На прямой вопрос Эдварда: "Зачем ты пришла?" - она заерзала еще больше, будто не находя себе места. Глубоко вздохнув она начала свою слезливую историю о том, каким подонком оказался Джеймс, как они расстались, чуть ли не на следующий день после отъезда Эдварда.
Что когда она узнала о беременности было слишком поздно что-либо предпринимать. Срок беременности все решил за нее. И ей очень жаль, что она практически вынуждает Эдварда, вначале он даже не понял о чем речь, никак не соединив себя и этого, еще не родившегося ребенка.
Но когда она прямо заявила о том, что он отец ее будущего малыша. У него отвисла челюсть. Не страдая пробелами с памятью, он полностью опроверг ее теорию о том, как им было хорошо в ту самую "счастливую" ночь.
Эдвард, имея математический склад ума, быстро пересчитал все возможные сроки, и по всем ним получалась, что она врет, как минимум, на месяц. Сказав ей об этом, он стал слушателем еще более сказочной баллады, о том, как ей страшно одной с ребенком, как она его любит, и это никогда не изменится.
- Все бы было ничего, если бы она не стала настаивать, что это мой ребенок, - продолжал он ровным, без эмоций голосом. – Я, правда, уже собирался помочь ей устроится. В конце концов ребенок, правда, ни в чем не виноват. Но она снова и снова заряжала пластинку о том, что отцом был я, когда я мог с уверенностью сказать, что между нами ничего не было задолго до расставания в ту февральскую ночь ее измены.
Когда ее слова не убедили на меня, как она рассчитывала, слезы не растопили мое ледяное, черствое сердце, как сказала Таня, она бросила свою игру и с криками и проклятиями покинула мою квартиру.
- Это был последний раз, когда я видел ее живой. Наутро мне позвонили из полицейского участка и попросили приехать опознать тело, так как я был указан в ее медицинской страховке как доверенное лицо. Дальше было много разных документов, бланков и, наконец, опознание. Мне хватило одной руки, чтобы узнать ее.
Потом полицейский, который первым прибыл на место аварии, рассказал мне, что она не справилась с управлением. Ее машину занесло на мокром асфальте в ближайший бетонный столб, плюс ко всему в ее крови обнаружили огромную дозу наркотического вещества. Очевидно, когда ей не удалась афера с моим отцовством, она решила все это "заесть" травкой. Она погибла на месте.
Конечно вместе с ребенком. Срок оказался еще меньше, чем я подозревал, пять с половиной месяцев, все ее слова о нашей «капельке любви» были изначально ложью, она сознательно шла на обман. Теперь понимаешь? Мое необдуманное решение изменило ход истории, сразу несколько жизней изменились, некоторые просто закончились.
Я честно пыталась, но с ужасом понимала только одно, он жалеет, что тогда не признал ее и ребенка, Эдвард винит себя в этой смерти.
- Ты жалеешь, о… - начала я, уже полностью забыв с чего начался этот вечер, сейчас мне было страшно услышать его слово, правду, которая может разорвать мне сердце.
- Нет, Белла, нет! Послушай, я никогда не жалел и не буду жалеть о том, что мне жизнь подарила встречу с тобой, это счастье, которое я обрел с тобой, не могло быть с кем-то другим. Ты не понимаешь, да?
Отрицательно покачав головой, я искренне пыталась понять его логику, но отчего-то не могла.
- Я жалею лишь об одном, что в ту осеннюю ночь я позволил ей выйти из квартиры. Одно мое слово, задержи я ее хоть на час, возможно она бы не погибла. Понимаешь? Я мог предотвратить сразу две смерти, зная характер Тани, я должен был что-то сделать, но не сделал. Результат я никогда не забуду. На столе в морге...
- Эдвард, о Боже, мне так жаль, - мои слезы текли бесконечным потоком, оплакивая его чувства. - Послушай меня, родной, пожалуйста, - взяв его лицо в свои ладони, я подняла его голову, которую он в процессе рассказа все больше опускал, заставив его смотреть в мои глаза. - Эдвард, ты ни в чем не виноват! - твердо сказала я. - Этот несчастный, подчеркиваю, несчастный случай, мог произойти когда и где угодно. Ты не виноват ни в скользкой дороге, ни в наркотиках, которые, безусловно, она сама в себя засунула, не смотря на ребенка. Она не пожалела его, щедро одаривая своим дурманом. Ты слышишь? Эдвард, ты не виноват.
Все, мой запас слов закончился, я ничем больше не могла ему помочь, пока он сам не решит простить себя. Теперь я просто гладила его лицо, очерчивая его скульптурные черты. Гладя по волосам, затылку, я пыталась найти еще правильные слова для него, чтобы убедить в коварстве судьбы и божьем умысле. Но ничего умного на ум не приходило.
Я просто держала его в объятьях так сильно, как могла, молча проливая слезы за его и свою потерю. У нас обоих было чувство вины, которое мы не смогли оставить в прошлом.
Мы должны были это сделать, победить прошлые грехи, которые жгли нас изнутри. И я решила начать первой.
- Ты знаешь, - пробормотала я, - вчера, когда я была на кладбище у мамы, я почувствовала это, - он не особо понимая меня, ждал, что я скажу дальше. - Я почувствовала, как отпускаю ее. В первый раз со времени ее похорон я не чувствовала маму рядом. Я рассказывала ей о нас, о том, как люблю тебя, смеясь шептала, как счастлива с тобой и как мне жаль, что ее нет рядом с нами. В этот раз я уходила от нее с легким сердцем. Она ушла, теперь окончательно.
- Но ты все равно плакала?
- Да, я плакала. Это были горькие слезы памяти, они не закончатся за день или два. Такие чувства навсегда остаются в наших сердцах. Но я ее отпустила. И теперь надеюсь выполнить ее последнюю просьбу - быть счастливой, - нежно поцеловав уголок его рта, я выпрямилась на его коленях, чтобы рассмотреть его лицо.
- Ты не представляешь насколько ты удивительная, правда? Я хочу, чтобы ты познакомилась с моей мамой, вы точно найдете с ней общий язык.
- Все хотела тебе рассказать, я… - едва слышно начала я свою исповедь. Меня же кажется не услышали, нагло прерывая поцелуем в губы, не то чтобы я сильно сопротивлялась, конечно.
- Прошу, давай пойдем в кровать. Мы заслужили пару часов спокойного сна.
С этими словами он перенес меня в спальню, где мы, сняв верхнюю одежду, легли под пушистое одеяло. Крепко-крепко обнявшись друг с другом, мы лежали, переваривая все то количество информации, которое доверили друг другу. Чувствуя себя до нельзя обнаженной перед ним, я доверилась ему и судьбе. Искренне веря, что мне удастся выполнить последнюю просьбу Рене, быть счастливой.
Это была наша первая ночь, когда мы заснули просто обнимая друг друга...
Автор:Eva_summer
Редактор: Natka
_________________________________________
Да, главка получилось печальной,
прошлое ребят не было безоблачным. И каждый из них сегодня перешагнул через еще один "порог доверия". А после рассказа Беллы, так и хочется сказать: " Позвоните родителям... потому что потом может быть некому".
Спасибо вам за внимание и замечательные отзывы!
Хочу поблагодарить всех кто поддерживает "счастье" на ежемесячном голосовании.
Мне очень приятно, что наше творчество привлекает столько замечательных людей!
СПАСИБО!!!
Я вас очень люблю! Жду Вас на форуме!
Источник: http://robsten.ru/forum/35-1373-94#1054591
0
ЛЮБОВЬ Эдварда и Беллы дарована им как награда или возможность во второй раз любить и быть любимыми вдвоем......................:kisssss: 
их сердца бьются в унисон........................... 
