Глава 41

POV Эдвард. 

- Она спит, – указывая взглядом на девушку, погрузившуюся в царство Морфея, ответил я на немой вопрос Эсми. – Опять, – меня пугало состояние Беллы: сон занимал около двадцати часов в день, Белла просыпалась лишь на короткое время, для нового осмотра или похода в туалет, и, убедившись в том, что я находился в палате, снова погружалась в дремоту. 
Врачи объяснили нам, что это защитная реакция организма, что во сне девушка быстрее восстанавливается и поправляется, что все показатели в норме, и в скором времени Беллу можно будет выписать. 
Выписать… 
Лечащий врач моей девочки настаивал на помещении Беллы в психиатрическую клинику, куда определяли всех пациентов, совершивших попытку суицида. 
Мы не разговаривали с родителями на эту тему, стараясь отложить принятие этого сложного решения до полного физического восстановления девушки, но моя позиция оставалось прежней: я не позволю отправить Беллу в психушку, не позволю разлучить нас даже на один чертов миг, слишком уж плачевны были последствия ее изоляции. 
- Карлайл ждет тебя в своем кабинете, – с этой фразы начиналось каждое наше утро. 
- Нет желания, – мой ответ тоже не менялся. 
- Эдвард, вы должны поговорить, – настаивала Эсми. 
Как давно это имя вытеснило из моего сознания слово «мама»? Не знаю… 
- Я ему ничего не должен. 
- Карлайл задолжал тебе, сынок, – последнее слово больно резануло слух. 
Сынок… 

- Эдвард, доброе утро, – у кофейного автомата я встретил доктора Филлипса, нового лечащего врача Беллы. 
- Здравствуйте, – кивок головы. 
- Ты, случайно, не к Карлайлу? – определенно, нет. 
- Нет, – я старался обходить стороной двери его отделения, а все его попытки поговорить со мной в палате Беллы заканчивались моим уходом. 
- Мне нужно передать ему кое-какие документы на подпись, это срочно, но я не могу сейчас, утренний обход… - только не просите меня сделать это. – Ты не мог бы… - черт! 
- Хорошо, я передам, – я не мог отказать ему, но и пойти к Карлайлу сейчас я не мог. 
Думаю, Эсми согласиться отнести ему эти чертовы бумаги. 
- Спасибо, Эдвард, – легкая улыбка. – Через час я зайду проверить Беллу. 
- Спасибо, – снова кивок. 
- Ма… - открывая дверь палаты, позвал я, но резко прервался. 
Что остановило меня? 
Пересохшее горло, лишающее возможности говорить? 
Слово, отдающееся острой болью в центре солнечного сплетения? 
Или то, что предстало перед моими глазами в маленьком помещении? 
Эсми спала, положив голову на кровать Беллы, крепко сжимая ее ладонь. 
Я не смел беспокоить ее, ведь за последние несколько суток она не спала более трех-четырех часов в день. 
Значит, придется идти самому, я обещал. 
Каждый шаг давался с трудом, по мере приближения к заветной двери, напряжение нарастало, а холодная клешня, сжимающая мое сердце, причиняла нестерпимую боль. 
Уверен, если сейчас я зайду в Его кабинет, обратного пути уже не будет. 
Нам придется поговорить, и я не думаю, что этот разговор закончится чем-то хорошим. 
Карлайл захочет объясниться, а нужно ли это мне? 
Отрицание. Я выбрал именно его. 
Легче закрыть свое сознание, не позволять голове думать и анализировать, легче забыть. 
Я продержался два дня, смогу ли выдержать еще? 
Сколько? 
Неделю? Месяц? 
Как скоро воспоминания овладеют моим сознанием, заставляя докопаться до правды. 
Кажется, я уже был на грани. 

- Ты убил свою мать… - на задворках памяти всплывали ТЕ его слова. 
Я не придал особого значения им тогда, не до этого было. 
Судьба предоставила мне шанс услышать их вновь, в тот момент, когда я не был к этому готов: 
- Ты слышала? Оказывается, у нашего доктора-красавчика не такая уж образцово-показательная семейка. 
- О чем это ты? 
- Ты не знаешь? 
- Нет. 
- В палате, когда откачивали его дочку, он во всем обвинил своего сына! 
- Этого симпатягу? 
- Ага. Оказывается, он изнасиловал девочку, и та из-за этого решила полоснуть себе по венам! 
- Не может быть! 
- Мне Мисси сказала, она там была, когда паренек надрывался на всю палату о своей любви к девочке. 
- Любви? 
- Ага, представляешь? 
- Но ведь он ее родной брат. О какой любви ты говоришь? Опять твоя Мисси лопочет непонятно что… 
- Да и не брат он ей вовсе. Ну, не совсем… 
- Что? 
- Ну да. Доктор Каллен тогда так орал на него… 
- Да говори уже. 
- В общем, по словам нашей всезнайки, парень – сын доктора Каллена, но от какой-то другой женщины, которая уже давно умерла… 

Снова воспоминания разговора этих медсестер, так некстати подслушанного мною в коридоре на следующий день, снова слова, врезающиеся в сознание, причиняющие нестерпимую боль. 
- Эдвард? – знакомый голос окликнул меня. 
Я и не заметил, как добрался до нужного кабинета. 
- Доктор Филлипс просил передать. – протягивая папку мужчине, я старался держать себя в руках. 
- Поговорим? – взгляд, отведенный в сторону. 
- Не уверен, что хочу, – хрипы вместо слов, тяжело. – Время не подходящее… - а  когда оно станет подходящим? 
- Поговорим, – он уже не спрашивал: открыв дверь своего кабинета, он указывал на свой рабочий стол. 
Когда-нибудь это должно случиться. Есть ли смысл оттягивать неизбежное? 
Неудобный стул, напряжение, повисшее в маленьком помещении и тишина, гнетущая, сдавливающая грудную клетку, лишая возможности дышать. 
- Эдвард, я должен объяснить тебе… 
О, да, только хочу ли я получить эти объяснения? 
- Там, в палате, я сказал… 
Нет, ты не говорил, ты орал. 
- Понимаешь, я был не в себе, я не контролировал свои слова, эмоции… 
А мне кажется, только там, только тогда ты был настоящим. 
- Я должен был рассказать тебе раньше… 
Раньше? 
Восемнадцать лет… 
Шесть с половиной тысяч дней для того, чтобы открыть правду, было слишком мало? 

Сколько продолжался разговор? Не знаю… 
Могу ли я назвать это разговором? Определенно, нет. 
Говорил Карлайл, я не мог. 
Слишком большой поток информации обрушился на меня сегодня, слишком больно было слушать все это. 
Кэтрин… 
Моя родная мать, скончавшаяся при родах. 
То, как он говорил о ней, боль в его голосе, находила отклик в моем сердце, заставляя слушать. 
Первая любовь, такая сильная, всепоглощающая и безграничная. 
Потеря, к которой он был не готов. 
- Карлайл? – скрип двери прервал отца, Эсми вошла в кабинет. – Ты просил зайти? – взгляд карих глаз переведен на меня. – Наверное, мне стоит придти позже? 
- Нет, пожалуйста, останься, – просил отец: я видел, что он хочет сказать что-то, но какая-то неведомая сила останавливает его. 
- Эдвард, – улыбка и теплая ладошка, опускающаяся на мою. 
Мама… 
Разве мог я назвать кого-то, кроме Эсми так? 
- Я попросил тебя придти, потому что ты тоже должна знать… - голос срывается, вновь уступая место гробовому молчанию. 
Пять минут, десять: никто не проронил ни слова. 
- Э…т – я не мог разобрать бормотания, заменившего отцу речь. 
- Что? – первое слово, произнесенное мной. 
- Элиот, – громкость голоса увеличилась пропорционально боли в ее интонации. 
- Элиот? – переспросила Эсми. 
Элиот? 
Мое настоящее имя? 
- Так зовут твоего родного отца, – пять слов, перечеркнувших все то, что уже было сказано. 
- Что? – я чувствовал, как напряглась мама, чувствовал, как дрогнула ее рука, когда она задала свой вопрос. 
- Я не говорил этого даже тебе, – кажется, сегодня ему придется объясняться не только со мной. – Никто не знает об этом… 

Что может быть больнее осознания того, что твой родной отец врал тебе всю жизнь? 
Наверное, только то, что он и не отец тебе вовсе… 
Что может разрушить весь твой мир? 
Наверное, это новость о том, что он построен на обмане… 
Какое слово способно перечеркнуть все? 
Ложь… 

POV Белла. 

Почему так холодно? 
Ледяными пальцами я хватала воздух, пытаясь дотянуться до Эдварда – бесполезно. 
Он был здесь, рядом со мной, каждый день, ночь, я знала это: просыпаясь, открывая глаза, я видела сияние изумрудного взгляда, я чувствовала его руку в совей, я ощущала его присутствие всем телом. 
Но не сейчас… 
Палата была тиха и пуста. 
- Эдвард? – позвала я. 
Ответом была лишь тишина. 
Неужели, все это было лишь сном, игрой воображения? 
- Белла, проснулась, – дверь приоткрылась, и в помещение вошел уже знакомый мне мужчина в белом халате. 
- Доктор Филипс, – кивнула я, приподнимаясь с подушки. – А где… 
- Эдвард у Карлайла, Эсми, кажется, тоже пошла к нему, – пояснил он. 
Это не сон: Эдвард был здесь. 
- Как ты себя чувствуешь? – подходя ближе, проверяя показания приборов и проделывая какие-то манипуляции с моей рукой, спросил он. 
- Хорошо. Наверное… 
- Ты быстро поправляешься, – было столько теплоты в его голосе. 
Я чувствовала, что силы возвращаются ко мне, чувствовала восстановление каждой клеточки тела, души, сердца: все это благодаря Эдварду. 
- Может, ты попробуешь сегодня поесть? Сама… 
Чувствовала ли я голод? Не знаю… 
- Хорошо. 
- Молодец, – еще одна улыбка. – Рука не беспокоит? 
Я опустила взгляд на свою руку, с которой только что доктор Филлипс снял повязку: внушительных размеров шрам семи или восьми сантиметров длиной украшал теперь мое предплечье с внутренней стороны, тонкой полосой проходя вдоль него от самой кисти. 
«Если хочешь добиться результата, режь вдоль, а не поперек» - в сознании всплывали слова, услышанные мною когда-то. Сейчас я даже не могла вспомнить, откуда владела такой информацией. 
- Нет, – честный ответ. 
Я даже не вспоминала о порезе, пока не увидела его сейчас. 
- Заживление пройдет быстрее, если не накладывать бинты, – протирая рану, проверяя швы, намазывая ее какой-то жидкостью с едким, неприятным запахом, говорил врач. – Ты не будешь против, если сегодня я оставлю руку открытой? 
- Конечно, – зрелище было ужасным: запекшиеся багровые края пореза, стянутые маленькими ниточками, вызывали приступы тошноты. 
- Только, прошу, не трогай, – последние наставления, – не хватало еще нам инфекции. 
- Не буду, – я не смогу даже прикоснуться. 
- Умница, – очередная улыбка, – мне пора. Я скажу девочкам, чтобы принесли тебе завтрак. 
- Спасибо, – улыбнулась я. 
Этот человек вызывал доверие, его присутствие в палате давало какое-то чувство умиротворения и теплоты. 
Дверь скрипнула, провожая моего гостя, я снова осталась одна. 
Я опустила взгляд, снова возвращаясь к кровавому следу своего необдуманного поступка. 
Почему я решилась на это? Не знаю… 
Что стало последней каплей? Не помню… 
Я не помнила ничего из того, что происходило со мной в последние несколько дней. 
Последним воспоминанием стали слова отца о том, что Эдвард уехал, оставив меня… 
Но, ведь это неправда: Эдвард был здесь сейчас, я знала это, чувствовала это, даже доктор Филлипс подтвердил…
- Малыш? – вот и последнее доказательство. Зеленые глаза осветили помещение, когда их обладатель вошел в двери. – Ты уже проснулась? 
- Да, – Эдвард подходил все ближе, убеждая меня в том, что это реальность. 
- Доброе утро, – холодная ладонь накрыла мою, окончательно заверяя в том, что он не был лишь плодом моего воображения: живой, родной, любимый, мой… 
- Как ты себя чувствуешь? – обеспокоенный взгляд, дрожь голоса. – Может, позвать врача? 
- Все хорошо, не нужно, – поднимая руку, дотрагиваясь кончиками пальцев до колючей щеки, шептала я. – Доктор Филлипс только что ушел, – отросшая щетина приятно щекотала кожу пальцев при каждом новом прикосновении. – Эдвард, пожалуйста, скажи, что это не сон… 
Я не могла полностью доверять своим глазам, слишком часто они обманывали меня. 
Тактильные ощущения, запах, голос… я должна убедиться. 
- Я очень на это надеюсь, – одно движение губ, легкая улыбка, так не похожая на все те, что я видела когда-то: это был мой Эдвард, только он умеет улыбаться так. 
Его ладонь накрыла мою щеку, приятно обжигая ее холодком, легкие, нежные прикосновения заставляли сердце колотиться с удвоенной силой, громко стуча, оглушая помещение писком кардиографа, все еще подключенного к моему телу. 
- Эдвард, мы сейчас оглохнем, – улыбнулась я, стараясь скрыть смущение от того, что моя реакция на его прикосновения была так отчетливо слышна. 
- Я готов слушать эти звуки вечность, – руку сменили влажные, теплые губы, аккуратными, легкими прикосновениями ласкающие кожу на моей щеке. 
Кажется, больнице придется выставить нам дополнительный счет за медицинское оборудование, вышедшее из строя, если мой зеленоглазый будет продолжать свои эксперименты с моими сердечными ритмами. 
- Эдвард, – шептала я, чувствуя, что главная мышца организма вот-вот зайдется в исступлении. 
Мертвая тишина повисла в палате на пару секунд, когда его губы достигли моих, накрывая их таким долгожданным и сладким поцелуем: сердце пропустило удар. 
Противные звуки кардиографа заглушались частым, глубоким дыханием, врывающимся вслух, сопровождающим каждое новое движение губ и языка Эдварда, ласкающих мои. 
Ничего не существовало вокруг, никого, только я и Эдвард, только наши сердца, бьющиеся в унисон, только наши души, сплетающиеся воедино, только наши тела, притягиваемые друг к другу неведомой силой, только мы… 
Я не могла насладиться этим поцелуем: как истосковавшийся по воде путник в пустыне, я припала к живительному источнику, стараясь впитать все чувства и эмоции, вкладываемые моим Эдвардом в этот поцелуй, как заправский наркоман, я поглощала свой наркотик, вдыхая аромат любимого, как маленький ребенок, я не могла оторваться от любимого лакомства. 
Приоткрывая мои губы, его язык проскользнул внутрь, вызывая в теле новые реакции: горячая волна прошла через каждую его клеточку, согревая и распаляя, скапливаясь в центре солнечного сплетения, генерируясь в подобие раскаленного шара, способного вспыхнуть от малейшей искры. 
- Белла… - тихий хрип вырвался из груди Эдварда, отстранившегося от меня. 
- Нееет… - я тянулась к нему, снова. 
- Я хотел сказать… 
- Потом… - я не могла отпустить его сейчас: запуская пальцы в его уже достаточно отросшие волосы, я тянула его к себе. 
- Нет, сейчас, – упрямый. – Я не успел раньше… 
Пауза, продлившаяся всего несколько секунд, такая мучительно долгая. 
- Малыш, - кремний, – я… - огниво. – Я люблю тебя, – искра… 
Яркое пламя всполохнуло в груди, сметая на своем пути все, что когда-то было: боль, потери, разочарования, разрастаясь с неведомой силой, поглощая все естество, согревая и ослепляя ярким светом, выжигая на сердце три заветных слова. 

- Эдвард? – позвала я. 
- М? 
- А где мама с папой? – по моим подсчетам, я проснулась около полутора часов назад, я даже уже успела позавтракать, но родители так и не приходили. 
Какая-то незнакомая эмоция промелькнула в изумрудных глазах Эдварда, пугая меня. Я никогда раньше не видела такого: смесь боли, отчаяния и ледяного безразличия. 
Что происходит? 
- Не знаю, – его интонация изменилась, а тело напряглось каждой своей мышцей. 
- Но, доктор Филлипс сказал, что вы все были вместе, когда я проснулась, – почему он отводит взгляд? 
- Да, я был у Карлайла в кабинете вместе с Эсми, – два слова слишком сильно выделялись в предложении: имена.
- Почему они не пришли с тобой? – кажется, я слышала, как скрипнули его зубы. 
- Им нужно поговорить, – выдавил он из себя. – Думаю, это надолго. 
- Что происходит? – мне не нравилось то, что я вижу: разговор о родителях был неприятен ему, его взгляд стал холодным, его тело сжалось, будто защищаясь от чего-то. 
- Все хорошо, малыш, – врет. 
- Пожалуйста, не обманывай меня, я вижу… Это из-за нас? Они снова хотят разлучить нас? – нет, прошу, умоляю, только не это! 
- Нет, – облегчение. – Теперь нас никто уже не сможет разлучить, – уверенность в голосе давала надежду. 
- Но… 
- Никогда, – остановил он меня, прикасаясь пальцем к губам. 
- Но папа никогда не позволит нам быть вместе… - продолжила я свой допрос, отстраняя его руку. 
- Не ему это решать, – откуда столько злобы в любимом голосе? 
Эдвард поднял мою руку, постоянным украшением которой навсегда теперь станет тонкий шрам. 
- Его мнение интересует меня в последнюю очередь, – очерчивая контуры раны, рисуя своеобразную линию в воздухе, всего в паре миллиметрах от моей руки, прошептал Эдвард, опуская голову и прикасаясь губами к ладони. 

POV Pollyklinika (автор) 

- Скажи мне только одно… - кареглазая женщина обернулась, открывая дверь кабинета заведующего онкологическим отделением городской больницы Форкса. – Почему ты продолжал врать даже тогда, когда твоя дочь находилась на грани смерти? 
- Не знаю, – мужчина отвел взгляд. – Я… 
- Ты. Единственное, что волновало тебя. 
Резкий хлопок прогремел в тишине полупустого коридора. 

Любовь и безграничная нежность переполняли сердце молодой девушки, находя отклик в зеленых глазах парня, сидевшего напротив, в которых было еще что-то. 
Боль поглощала его, переплетаясь с прекрасными чувствами, распространяясь далеко за пределы этой палаты, окрашиваясь новыми красками, улетая на поиски нового сосуда. 
Слезы текли по щекам молодой женщины, впитавшей эту боль, увеличенную многократно предательством близкого человека, оставленного за спиной. 
Отчаяние, накрывающее с головой и пустота от потери всего, что он выстроил за долгие годы, разъедали мужчину изнутри, лишая надежды на спасение. 

Тишина, спокойствие... 
Для больничных коридоров это благо, для больничных коридоров это нонсенс. 
Но, это была лишь призрачная иллюзия, пустая картинка, которую могли увидеть пациенты и медицинский персонал. 
Что-то, невидимое человеческому глазу полыхало вокруг, что-то неуловимое человеческому слуху отчаянно надрывалось, погружая здание в хаос. 
Смесь эмоций и чувств наполняла полупустые помещения: любовь, нежность, боль, отчаяние...