Я теряюсь, куда себя деть. Нет, не из-за невозможности представить, как я обращаюсь к брату Элис по имени, в конце концов даже отец Джейка для меня просто Билли, а исключительно потому, что все мои познания о том, что происходит в постели между мужчиной и женщиной, основаны лишь на художественных фильмах и книгах. Может быть, мне и не стыдно, но точно неуютно. Как я вообще смогу сказать Каллену про полное отсутствие опыта? Если не сейчас, так потом? Вдруг это отобьёт у него всякое желание продолжать?

- Я не знаю...

- Чего ты не знаешь?

- Что меня... заводит. Я никогда не делала ничего такого. Ну, с парнями, - я обвожу указательным пальцем левой руки рисунок из страз на своих шортах. Меня это успокаивает. Настолько, что желание отвести взгляд исчезает. И смущение тоже значительно притупляется. Я всё равно не могу молчать об этом вечно. - Тот наш поцелуй был первым в моей жизни.

- Думаешь, я не понял? - спрашивая, Эдвард обхватывает мне шею сквозь волосы, и, когда он сглатывает, я замечаю то, какой у него красивый подбородок, и насколько плавной выглядит линия челюсти.

- Ты... понял?

- Это было несложно. Когда на словах человек говорит тебе одно, но реагирует на всё иначе, то тот, кому не всё равно, никогда не упустит этого из виду. И поверь, Белла, что мне не всё равно. Ты могла бы меня оттолкнуть или просто остаться сидеть в машине, закрывшись в ней, но ты не только не сделала ничего из этого, но и позволила мне прикасаться так, как я того хотел. Фактически ты словно застыла, и твоё тело сказало мне всё за тебя. Что ты боишься, но, несмотря на страх, желаешь узнать, что может произойти дальше. Я прав?

- Для вас я вся как открытая книга?

- Для тебя, - ласково, без всякого недовольства и злости исправляет меня Каллен, - помнишь, мы решили, что ты постараешься перестать обращаться ко мне официально?

- Да. Я... Полагаю, мне просто нужно время.

Я ощущаю теплоту сильных рук и наслаждаюсь тем, как Эдвард смотрит на меня. Чувствовать его ладони на талии поверх рубашки просто восхитительно. Возможно, мне уже хочется, чтобы они впервые забрались под одежду и прикоснулись непосредственно к моей коже. Это наверняка будет иначе, чем то, что я испытываю сейчас. Ещё прекраснее и значительнее.

- Ко скольки тебе нужно вернуться?

- Мы ужинаем в семь-начале восьмого. Но я должна быть дома раньше, чтобы помочь на кухне.

- Ты любишь готовить? - зелёные глаза, кажется, становятся грустными, а в голосе проявляются нотки непонятной мне горечи. Она это или нет, но он тихий и лишённый прежней шутливости. Меня беспокоит то, как быстро в разговоре со мной Эдвард Каллен утратил видимую беззаботность. Ещё пару минут назад в его тоне содержалось милое поддразнивание, не насмешка, а тёплая улыбка, сопряжённая с уважением и пониманием, и она делала мужское лицо особенно красивым и живым до тех пор, пока от этих эмоций к нынешнему мгновению не осталось и следа. Теперь оно словно холодное и отчуждённое.

- Да, иногда люблю. Но временами я была бы не против просто поесть что-нибудь готовое. Знаешь, заплатить деньги и заказать доставку. Или сходить в настоящий ресторан. Только в Форксе это невозможно.

- Невозможно здесь, но мир огромный. Можно уехать куда угодно и найти себе место по душе. Никто не обязывает тебя оставаться в том городе, где ты родилась, или возвращаться в него после учёбы, колибри.

- Но у меня семья... - я не могу представить, что совсем не буду приезжать, если уеду. Кровные узы ведь навсегда. И прямо-таки в одночасье я всё равно не стану материально независимым человеком. Уйдут годы, чтобы этого достичь.

- Ты всё равно не будешь жить с ними вечно. А ещё она может просто перестать существовать. Даже если вы сейчас близки, это ничего не значит. У всего есть свойство изменяться.

Эдвард моргает, и после его взгляд возвращается к тому выражению, в котором не было мрачности, но я уже не могу не думать об услышанном. Несмотря ни на что, у меня, по крайней мере, есть оба родителя. Я не была ребёнком, вынужденном наблюдать и осознавать расставание мамы и папы без шанса что-либо исправить. Это, должно быть, травмирует. Что дети чувствуют в таких случаях? И что происходит с ними после, если родной отец мало того, что становится дальше, так ещё и обретает новую семью, в которой воспитывает нового малыша?

- Элис рассказала... рассказала мне о вашем с ней отце и твоей матери. Что они разошлись, когда тебе было десять. Мы не обязаны говорить об этом, если вы... если ты не хочешь.

- Я не хочу, - кажется, я едва успеваю закончить,как уже получаю ответ. Ответ этот спокойный, без какого бы то ни было намёка на неприятие или раздражение. - Это было давно. А я не живу прошлым, Белла. Оно создано для того, чтобы его отпускать. Не я первый и не я последний, чьи родители расстались. Я это пережил и повзрослел. Возможно, раньше, чем другие, но такова реальность. У людей нет будущего в прошлом, колибри, - Эдвард совершает шумный выдох и прислоняется своим лбом к моему. Его кожа слегка вспотевшая, будто мужчине потребовались физические силы, чтобы сказать все эти слова, но я понимаю, что причиной всему является лишь климат. К его особенностям в виде высокой влажности даже в ясные дни просто надо привыкнуть. Тем временем Каллен чуть сильнее прижимает меня к себе: - Ты точно не можешь задержаться?

- Не сегодня. Но, может быть, в другой раз.

- Тогда я провожу тебя до машины.

Я встаю, одёргивая рубашку. Мы идём обратно на парковку, и мне кажется, что, не будь меня рядом, Каллен бы уже давно ушёл далеко вперёд. Я не хожу медленно и не люблю именно прогуливаться, но вижу, как он совершает не слишком длинные шаги, и, хотя такая неторопливость может привести к моему опозданию, идя бок о бок, я просто наслаждаюсь моментом.

- Можно мне... можно мне взять тебя за руку?

Подошва мужских кроссовок задевает глиняный камешек с характерным звуком, когда тот, кто их носит, поворачивает голову ко мне. Часть тела, к которой я хочу прикоснуться, спрятана от моего взгляда в кармане джинсов, но это не единственное, что может гипотетически меня остановить. Если нельзя, то я не стану. Ни за что.

Отвечая действием вместо слов, Эдвард Каллен неожиданно сам берёт мою левую ладонь в свою правую руку. Наши пальцы соприкасаются между собой, и это словно поглощение. Я чувствую себя по-новому, что, думаю, предсказуемо. Учитывая все обстоятельства.

- Всё нормально? - спрашивает он спустя несколько шагов. Впереди сквозь листву уже проглядывают силуэты машин. Я опускаю глаза к ногам, импульсивно заправляя волосы за ухо, и голос мой тихий.

- Да. Только твоя рука слегка прохладная, но мне нравится.

- Это потому, что я доставал камни из воды и бросал их обратно в озеро. Оно ещё довольно холодное, колибри. Мы пришли, - Каллен отпускает мою руку, что зарождает во мне ощущение тоски, прежде чем дотрагивается до капота пикапа. Он старый. Выгоревшая за годы краска, частые поломки, трудности с тем, чтобы завести двигатель с первого раза. Пожилой сосед продал автомобиль моим родителям, когда отказался от мысли ездить за рулём и дальше. Я могла бы стыдиться машины, но не стыжусь. Даже теперь, на ставшем особенно очевидным контрасте с сияющим вольво.

- Давно ты на нём ездишь?

- С тех пор, как получила права. Чуть больше года. Отец заплатил чисто символическую сумму дедушке, живущему через дорогу.

- Понятно, - Эдвард открывает водительскую дверь, сжимая её в верхней части левой рукой, и констатирует очевидное, - здесь нет ремня безопасности.

- Его и не было. В смысле когда-то, наверное, был, но не при мне. Меня это не пугает. Не припомню, чтобы здесь случались аварии.

Каллен вздыхает, но ничего не говорит. Лишь подходит вплотную и обнимает за талию. Он выше меня на целую голову, и, смотря на его грудь, я ощущаю дыхание в своих волосах. Тишина позволяет различать каждый вдох и выдох.

- Я поеду за тобой.

- Я не могу ехать слишком быстро.

- Ты же знаешь, я вполне в состоянии подстроиться, колибри.

Мы садимся за руль каждый своего автомобиля, причём мужчина заводит двигатель раньше меня. Мне не остаётся ничего иного, кроме как сдать назад, чтобы поехать в сторону города. Цифры на телефоне показывают без одной минуты шесть, когда вольво проезжает мимо моего дома, едва я сворачиваю к нему с основной дороги. Неужели именно так всё и будет? Пара словно украденных часов после школы, и невозможность увидеться до следующего дня? Но мы вот-вот закончим учиться. Я не смогу врать на регулярной основе. И использовать ничего не подозревающую Элис тоже. За все эти годы даже на каникулах мы не проводили вместе всё свободное время. Если я начну постоянно ссылаться на то, что у нас планы, это может вызвать подозрения. Ведь в Форксе не так уж и много вариантов того, как развлечься, чтобы заполнять ими каждый день и при этом не устать от однообразия.

- Ты пересолила спагетти, Белла.

- Свари себе другие, если всё настолько критично.

- Милая, я не имела в виду ничего такого.

- Тогда для чего ты это сказала? Я приготовила весь этот ужин, в то время как ты играла в карты на планшете, и да, теперь я знаю, что переборщила с солью, но это не было специально, - я оставляю вилку в тарелке, ненавидя молчание отца, сидящего напротив. Мне хочется плакать. И, возможно, слёзы уже обжигают глаза изнутри. Но чёрта с два я позволю им пролиться. Этому не бывать. - Не нравится, можете просто выбросить.

- Успокойтесь обе, - едва я заканчиваю, со строгой укоризной говорит отец и обращается вроде бы и к маме тоже, но смотрит лишь на меня, - нам надо взглянуть на ситуацию с другой стороны. Мы живы и здоровы, а это самое главное, и должны быть благодарны за простые вещи. За возможность дышать, слышать, двигаться и разговаривать, за доступ к воде и за еду на столе. Многие люди в мире лишены и этого.

Я ухожу в свою комнату, утратив всякий аппетит. Из-за противного комка в горле, вызванного словами отца, обычно любимые мною спелые томаты тяжело ощущаются в животе. Возникшая ещё раньше злость дополнительно усиливает, усугубляет испытываемую физическую дурноту, и в надежде на облегчение я подтягиваю ноги к туловищу, а правой рукой мну ткань наволочки. По сравнению с бедами и несчастьями других всё это истинно ерунда, не стоящая того, чтобы я о ней переживала, но и постельное бельё постоянно выпадает гладить мне. Я не против выполнения бытовых обязанностей. Просто временами хочу знать, что нужна не только как тот, кто может убраться и сделать массу вещей по дому.

Ты ладил с родителями, когда тебе было восемнадцать?

Я отправляю сообщение, не задумываясь. Прежде, когда в моих взаимоотношениях с родными проявлялась напряжённость, Элис была тем человеком, которому я звонила или ждала встречи, чтобы всё рассказать, но теперь я нуждаюсь в ней словно бы меньше, чем ещё несколько часов тому назад. Наверное, это не очень хорошо, но что я могу поделать?

Как тебе уже известно, в значительной степени у меня была только мама. Но я уехал от неё вскоре после окончания школы. Мне исполнилось восемнадцать в июне, а в августе я уже осваивался в студенческом общежитии в Нью-Йорке. А почему ты спрашиваешь?

Я как бы поругалась с матерью за ужином и вышла из-за стола. Иногда не выходит сдержаться, и тогда я прямо заявляю ей, что она меня бесит. Я ужасный человек?

Я по-прежнему лежу на боку. Вместо второго сигнала сообщения телефон производит мелодию, и, поднявшись, я упираюсь правым локтем в изголовье кровати прежде, чем нажимаю на кнопку принятия звонка. У Каллена наверняка айфон так же, как и у Элис. Может быть, однажды и у меня он сменит простейшую кнопочную модель без интернета.

- Алло.

- Из-за чего вы поругались, колибри?

- Из-за пересоленной еды. Её готовила я. Так получилось, - говорю я, касаясь подвесок на абажуре прикроватной лампы. Они отбрасывают тени, и созерцание их причудливых, красивых форм на тумбочке успокаивает меня.

- И что ты ощутила, когда тебе сказали об этом?

- Обиду, - стоит мне признаться, как душу будто освобождает тяжкий груз, - но, наверное, я должна пойти вниз и попросить прощения.

- Нет, не должна. Никогда не надо извиняться за свои чувства, колибри. Если только на самом деле ты не думаешь так, как сказала.

- Я сказала то, что думаю.

- В таком случае забудь, Белла, - я чувствую, что он серьёзен, как никогда прежде. - Не стоит из-за этого переживать. Куда бы ты хотела поехать завтра?

- На пляж. На центральной улице есть хозяйственный магазин. Я приеду туда.

- Хорошо. Я буду там к половине третьего. Или уроки закончатся позже?

- Нет, - чуть погодя, отвечаю я, - это правильное время.

- Тогда доброй тебе ночи, колибри.

- Спокойной ночи, Эдвард.

Наутро ничего не напоминает мне о том, что произошло за ужином. Сидя за столом, я мажу арахисовую пасту на хлеб, чтобы позавтракать, тогда как родители едят сэндвичи и пьют кофе. После вчерашнего своего ухода я больше не покидала комнату, и, честно говоря, спускаться сегодня на первый этаж было несколько странно. Но между нами будто возникала молчаливая договорённость, что новый день должен оставаться новым и развиваться с чистого листа. Может быть, поэтому ни мама, ни отец так ничего и не сказали по поводу того, как я оделась для школы. Но в отличие от них Элис по определению не могла проигнорировать топик с корсетом, который я обычно ношу лишь дома.

- Вау, Белла. Ты такая секси.

- Правда? Может быть, мне всё-таки застегнуться? - я уже гораздо меньше уверена в своём внешнем виде, чем когда снимала вещи с вешалки, и невольно поправляю джинсовую куртку, чтобы она чуть прикрывала грудь, пока Элис вводит код на замке своего школьного шкафчика. Никто не смотрел на меня на парковке больше обычного и как-то иначе, да и многие девочки годами выглядят так, словно пришли в клуб, но всё равно...

- Шутишь, да? Даже не думай. Я никогда не понимала, почему после покупки ты так ни разу и не надела этот топик на улицу, - Элис и прежде пыталась добиться от меня вразумительного ответа. Мы вместе ходили по магазинам в тот день, когда я увидела и позже решила приобрести вещь. Впоследствии я засомневалась в ней, и большую часть времени она просто висела в моём шкафу. До сегодняшнего дня. - Можно узнать, отчего ты вдруг изменила своё мнение?

- Мне подумалось, что я могу попробовать и, может быть, буду чувствовать себя комфортно. Вот, собственно, и всё. А теперь расскажи, как ты вчера сходила в кино с Джаспером. Ощущалось, как свидание, или не особо?

Вытащив из рюкзака учебники, которые не понадобятся до послеобеденных занятий, подруга закрывает дверцу и поворачивается ко мне с несколько странным выражением на лице. Неужели всё прошло не очень хорошо, и теперь Элис расстроена либо тем, что я не написала ей вчера, либо моим вопросом, как таковым?

- И кто он?

- Кто он кто?

- Тот, с кем ты встречаешься, видимо, сразу после школы.

Я смотрю на неё и понимаю, что не могу не рассказать совсем ничего. Она моя лучшая подруга, и обмануть её доверие, осознавая, насколько правильно она всё подумала... Мне придётся молчать о многом, но я не в силах врать на все сто процентов.

- Я ещё не уверена.

- Почему? Он не очень красивый?

- Нет, всё... совсем наоборот.

- Тогда в чём дело? В случае чего, ну, если твои будут тебя искать, я тебя прикрою.

Мы с Элис направляемся по коридору в сторону класса, и я рада движению. Она даже не представляет, что мы говорим о её взрослом и неотразимом брате. Может быть, тогда она не была бы столь спокойна и рассудительна, как сейчас. И не поощряла меня в моих действиях.

- Элис.

- Напиши родителям, что останешься у меня до ужина включительно, и ни о чём не думай.

Я обнимаю её, замерев на месте, и чувствую небольшое замешательство подруги прежде, чем она обхватывает меня руками в ответ. Дыхание у неё слегка учащённое, как, думаю, и должно быть у человека, застигнутого врасплох, но отстраняемся мы друг от друга лишь со звонком на урок. Разнообразие в обычную школьную рутину привносит сообщение, получаемое мною в двадцать семь минут десятого. Элис наверняка что-то да замечает по тому, как я беру в руки телефон, до того лежащий нетронутым в правом верхнем углу парты, и мило улыбается, через секунду концентрируясь на формулах на доске.

Наверняка я не первый, кто пожелал тебе сегодня доброго утра, но я только проснулся. Хотя, если честно, меня разбудил дневной свет. Поскорее бы увидеть тебя.

У нас уже второй урок.

В обычной жизни я встаю по будильнику в семь.

Прямо как я все эти годы.

Я ощущаю воодушевление во всём теле. Мне никогда не доводилось испытывать ничего подобного, а именно уверенности, что в жизни впервые происходит что-то действительно значимое. Что-то, из-за чего она обретает самый высокий смысл. Что-то, что хочется вобрать в себя и удержать.

В 14:30. Ты помнишь?

Да. Я приеду.

Хорошего тебя дня, колибри.

- Позвони мне, ладно? - Элис смотрит на меня через опущенное стекло в моей водительской двери, - или потом, или если захочешь уйти, но возникнут проблемы. Я приеду очень быстро.

- Не переживай. Всё хорошо.

- Я всё равно буду на телефоне. На всякий случай.

- Спасибо, - мне больше нечего сказать. И пусть она не знает, но её желание защитить меня от её же собственного брата это даже мило.

На парковке около магазина я занимаю место в четырёх машинах от вольво, стоящего с левого края. Не потому, что намеренно не хочу привлекать к нам внимания, а потому, что это ближайшее свободное пространство. Закрыв автомобиль, я преодолеваю эти несколько метров и в итоге останавливаюсь у передней пассажирской двери. Она распахнута, и стоит моему телу оказаться в зоне досягаемости, как Каллен поворачивается ко мне, ставя свои длинные ноги на асфальт и улыбаясь. Я хочу склониться, ощутить, что здесь и сейчас мы вместе, но волнуюсь из-за пребывания в общественном месте. И поэтому думаю о том, как бы уехать прежде, чем нас, возможно, увидят.

- Привет, колибри.

- Привет. Что ты читаешь? - я не могла не заметить книгу в твёрдом переплёте, отложенную на приборную панель задней стороной вверх. Чёрная обложка, белый текст описания. Такой дизайн в оформлении наиболее популярен, поэтому опознать произведение чисто по внешнему виду не представляется возможным. А может, я и вовсе его не знаю.

- Расширение пространства борьбы. Мишель Уэльбек. Французский писатель.

- Никогда не слышала.

- Это его дебютный роман. На родине он был опубликован в 1994 году, а в Великобритании в 1998. А ты родилась в 2002.

- Дашь мне почитать после того, как я прочту то, что читаю сейчас?

- Не уверен, что она тебе зайдёт, но если да, то обсудим впечатления, а пока я дочитываю, ты можешь ознакомиться с отзывами и решить для себя, будет ли тебе по-прежнему нужен мой экземпляр.

- Да, будет. Я не читаю комментарии других. Предпочитаю составлять собственное мнение, не опираясь на них, - честно, ничего не преувеличивая, говорю я. Каллен проводит рукой по волосам от границы их роста в сторону затылка с выражением явной задумчивости на лице, а потом поднимается и оказывается столь близко, что я безошибочно различаю тонизирующий запах сандала. Его экстракты наряду с ягодами можжевельника содержатся в моём геле для душа и в сочетании с эфирными маслами пачули, герани и розового перца всегда оставляют после себя восхитительный аромат. Примерно его, но только исходящим от мужчины, я глубоко вдыхаю и сейчас. И это невероятное сочетание.

- Готова ехать? - спрашивает он и будто бы задерживает дыхание, когда чуть касается меня между швами на джинсах. С одной стороны, я рада этой сдержанности, тому, что взгляд остаётся сосредоточенным на моих глазах и не опускается никуда ниже, но в то же время чувствую некоторое огорчение. Может быть, мне всегда хочется видеть лишь того Каллена, который просто делает, что хочет. И если он станет таким там, где никого нет, то, конечно, я готова.

- Да.

- Тогда садись и можешь отрегулировать сидение под себя, если будет неудобно.

Мужчина отступает от меня, тогда как я, немного помедлив, оказываюсь в салоне и закрываю переднюю пассажирскую дверь. Она движется мягко и легко, так что это не требует даже половины тех усилий, которые я затрачиваю в случае со своим пикапом. И ещё одним отличием является то, каков объём свободного пространства вокруг моих ног. Мне абсолютно не тесно, и я чувствую себя расслабленно, даже ничего не делая со спинкой. Каллен заводит двигатель после щелчка ремня безопасности, но не выезжает на дорогу, а чуть поворачивается ко мне. Его скользящий взгляд кажется мне растерянным.

- Что-то не так?

- Пристегнись, - слышу я непререкаемые слова. Меня так тянет и спросить, отчего это столь важно. Хотя тянет, видимо, недостаточно сильно, или просто авторитет возраста играет значительную роль, поскольку я молча дотягиваюсь до своего ремня и направляю ушко в карабин, не желая раскачивать лодку подобно тому, как это часто бывает в моих отношениях с родителями.

Будет ложью сказать, что мне вообще не совестно перед мамой за обман. Но я думаю о низкой вероятности сохранения доверительных отношений с ней или отцом на протяжении всей жизни, и чувство неодобрения самой себя отпускает меня.

- Сколько стоит такая машина?

До моего вопроса мы едем в молчании. Лишь шумит кондиционер, а двигатель работает настолько тихо, что его будто бы и нет.

- По-разному. Всё упирается в комплектацию. От тридцати восьми до пятидесяти тысяч. Впрочем, безопасность бесценна.

- Разве не существует ситуаций, когда даже самая безопасная машина может превратиться в груду металла? Ведь и самолёты порой разбиваются.

- Я считаю, что если есть возможность повысить вероятность своего спасения, то её нельзя упускать, только чтобы сэкономить на своём здоровье и даже жизни.

- Ты или кто-то из твоих друзей или близких попадал в аварии?

- Нет. Никогда, - отключив сигнал левого поворотника по завершении манёвра, Эдвард качает головой и добавляет, - и не думаю, что у меня есть друзья. Не знаю, откуда они вообще берутся, если рано или поздно все друг в друге разочаровываются и ссорятся навсегда, и даже расстаются.

- Ты не можешь быть действительно такого мнения и совсем не верить в отношения. Иначе зачем всё это? Я понимаю, твой отец сделал твоей матери больно, но подобное необязательно повторяется абсолютно со всеми.

Скорость машины начинает постепенно стремиться к нулю, пока она не замирает на месте, и я невольно вжимаюсь в спинку сидения. Неужели он высадит меня за то, что я, возможно, позволила себе лишнее, и мне потребуется возвращаться к магазину пешком? Но Каллен ничего не говорит, лишь смотрит на дорогу через лобовое стекло, и, переведя взгляд туда же, я понимаю, что причина остановки заключается в обычном светофоре, показывающем красный цвет. Вскоре его сменяет зелёный, и мы едем дальше. Одновременно, сохраняя минимальную скорость, Эдвард ненадолго поворачивает голову ко мне:

- Ты расспрашивала мою сестру? - насколько я могу судить, он не злится из-за вероятности того, что именно так всё и было. Его голос... нормальный. Без повышенных тонов.

- Нет, - отвечаю я быстро. - Она сама сказала мне кое-что, и я подумала, что ваш с ней отец...

Каллен крепче сжимает руль, и я не договариваю. Не могу. Всё это ощущается, как запретная тема. Может быть, некоторые вещи остаются с нами навсегда вне зависимости от того, сколько месяцев или лет минуло. Ты не думаешь о чём-то ежечасно, как в первое время, и болит уже не так сильно, но зарубка в душе всё равно никуда не девается. Ей не зарасти, как бы сильно ты не старался.

Тем временем в нескольких метрах впереди появляется вода. Палящее в зените солнце делает её золотой. И снаружи явно довольно ветрено. На моих глазах пена выплёскивается на берег то резко, то тихо. Каждый следующий раз не похож на предыдущий. И именно это и завораживает. Не знать, с какой силой обрушится на камни новая волна. Жаль, что в моём телефоне нет камеры, а фотоаппарат лежит дома. Какое-то время я впитываю всё зрительно и щурюсь, глядя на волны, но, не выдержав того, как это болезненно для глаз, поворачиваюсь лицом к Эдварду, едва стихает кондиционер после отключения двигателя.

- Мысли, которые есть у тебя в голове, не соответствуют действительности, Белла, а я не хочу, чтобы они там оставались, - Каллен выдыхает и нежно дотрагивается до моего плеча обхватывающим прикосновением руки, - никто из моих родителей не делал другому больно, колибри. Никто не изменял и не предавал. Я не мог знать этого тогда, но спросил у отца через пару лет после рождения Элис. Двое людей просто приняли решение двигаться по жизни разными путями. Никакие третьи лица тут ни при чём, колибри, - и тише добавляет, - и я не говорю, что совсем не верю в отношения. У отца во второй раз всё сложилось хорошо. Но брак моих родителей не выдержал и потерпел крах. Значит, люди в любом случае не могут быть счастливы абсолютно всегда. Такого не бывает. Даже в идеальных с виду отношениях. Пусть я никогда не видел, чтобы отец и Эсми о чём-то спорили, это ещё не доказательство того, что между ними этого не происходит.

- Мне... мне жаль по поводу развода.

- Это было давно. Ничего не изменить. Побудем на берегу или посидим в машине?

- На берегу.

- Тогда пойдём.

Я выхожу из автомобиля первой и неспешным шагом достигаю кромки воды. На улице, и правда, дует ветер. Хотя он скорее освежающий и приятный, чем холодный. Но для виндсёрфинга не подходит. Джейк рассказывал мне о том, какие погодные условия являются наиболее благоприятными для получения максимального удовольствия от катания. Может быть, поэтому вокруг нет ни души. Никого, кто мог бы остановить Эдварда от того, чтобы просунуть руки мне под куртку и схватиться пальцами за шлёвки на моих джинсах. Я знаю, что являюсь точно такой, какой он меня и описал. Нервной, но взбудораженной им от первой до последней клеточки тела. От дыхания за спиной кожа вся покрывается мурашками.

- Здесь хорошо.

- Да, колибри, очень.

Беспрепятственно развернувшись, я импульсивно сжимаю между сомкнутыми пальцами ткань мужской рубашки и чуть поднимаюсь на носочках. Иначе мне просто не сделать того, что хочется. Нежные тёплые губы движутся в унисон с моими, не стремясь отнять инициативу. И это кажется нереальным. Отсутствие давления. Проявляемое уважение. Ощущение сдержанности и платонической потребности в прикосновениях к спине. Я не знаю своих границ, как таковых, но знаю, что Эдвард их не пересекает.

- Тебе понравилось?

- Ты невероятна, Белла, - я думаю, что он говорит так исключительно ради моего успокоения, но принимаю это. - У меня в багажнике есть покрывало. Хочешь, я его принесу?

- Да, хочу.

Каллен отлучается к машине и возвращается с пледом. Я расправляю его со своей стороны не слишком быстро, в то время как Эдвард уже опускается на спину. Складки на его серых джинсах автоматически расправляются в тот же миг. Лёгкий ветер проходится по телу мужчины, но он будто не замечает того, как потоки воздуха жаждут забраться под бежевую рубашку с завёрнутыми рукавами и чуть приподнимают ткань над поясным ремнём. Но я вижу всё. И, может быть, даже завидую бризу, обнажающему кожу, а секунду спустя натыкаюсь на пронизывающий взгляд. Как только мои глаза достигают лица Эдварда, он уже смотрит на меня. И дотрагивается до моего левого бедра обхватывающим прикосновением. Я подаюсь вперёд, чтобы тоже лечь, и мы смотрим преимущественно в небо.

- О чём ты думаешь, колибри?

- О том, что ты ел шоколадный фадж Эсми, - я вспоминаю аппетитный и необыкновенно вкусный десерт, не требующий выпечки. Из-за орехов, сгущённого молока и печенья он очень калорийный, но оно стоит того. Эсми готовит невероятно. И различные лакомства в том числе. Мне почти грустно из-за того, что в этот раз мне не достанется ни одного кусочка, декорированного растопленным белым шоколадом. Но я счастлива, что Эдвард Каллен всё-таки не ненавидит свою мачеху и без проблем ест её еду.

- Как ты узнала?

- В рецепте используется коньяк. А от тебя пахнет им.

- Ты уже ела?

- Да, было дело.

- Ты полна сюрпризов, колибри, - Эдвард со смеющимся, очаровательным взглядом смотрит на меня сверху вниз. Рука перебирает мои волосы подобно тому, как действую я, когда расчёсываю их по утрам. Непринужденные прикосновения изумительны и откладываются в моей памяти навсегда. Как и весь этот момент в целом.

- А о чём ты думаешь ты?

- О том, что несколькими мгновениями ранее ты не покраснела, но сейчас, скорее всего, смутишься.

- Почему?

- Потому что я хочу сказать, что у тебя мягкая, сияющая кожа, и мне нравится твоя улыбка. Ни у одной из тех женщин, с которыми я встречался, не возникало ямочек на щеках, когда они улыбались. Чёрт, не стоило про них говорить.

- Всё в порядке. Я не ожидаю, что ты берёг себя для кого-то, - в стремлении разрядить обстановку успеваю сказать я прямо перед тем, как громкий выхлоп заставляет меня приподняться и обратить внимание на противоположную часть пляжа. Оттуда в нашем направлении двигается знакомый автомобиль, и также мне известно и то, кто внутри него, и ради чего ребята приехали сюда. Я встаю столь быстро, что осознаю свои действия, лишь услышав вопрос:

- Белла. В чём дело?

- Там мои друзья. Точнее друзья моего друга. Это их машина. Они скоро пройдут здесь.

- Откуда ты знаешь?

- Они любят прыгать вон с той скалы. Мы... мы можем вернуться к автомобилю?

- Зачем? - хмурясь и водружая локти на согнутые в коленях ноги, Каллен выглядит будто оскорблённым. На его лбу появляются глубокие складки, которые визуально толкают брови чуть ли не к ресницам. Я не имею ни малейшего представления, как всё это воспринимать. Как злость или просто как недопонимание. Мне казалось, мы обговорили то главное, что для меня первостепенно, и пришли к согласию. Или же я ошиблась?

- Чтобы нас не увидели.

- Да и плевать. Я не удерживаю тебя и не привёз сюда силой. Кому какое дело? - мне кажется, ему неприятно. Или он просто злится. На его месте я бы наверняка ощущала и то, и то. Мои глаза перемещаются между берегом и красивым лицом Калленом, ставшим мрачным и будто впитавшим в себя усталость многих лет жизни. Внутри всё сжимается от чувства неизвестности. Все органы будто видоизменяются в единое целое, в один тугой комок, который не даёт глубоко и ровно дышать. Тем не менее, при всём при этом я знаю, что Эдвард смотрит на меня больше, чем я на него. Его взгляд глубокий. Пронзительный. Я чувствую это. То, как мужчина, скорее всего, буквально не сводит с меня глаз. Мне же плохо от того, что со мной всё настолько трудно. Вероятно, я всё порчу, и он передумает насчёт отношений, но я не могу... не могу иначе. Никак.

- Мы ведь решили быть осторожными.

- В таком случае к чёрту всё это. Поехали отсюда.

Эдвард поднимается и, схватив ткань, быстро направляется к машине.