Две чайки дерутся за кусок рыбы. Их обтекаемые тела тенями мелькают в пространстве над океаном, белыми вспышками взрываясь среди синей воды.
Громкое гоготание подхватывает северный ветер. Розали подставляет ему лицо, от безмолвного удовольствия прикрывая глаза. Крохотные капли мокрого снега путаются в волосах, крапинками остаются на коже – и тают.
За океаном не видно даже горизонта. Она такая, свобода? Пьянящая на вкус, ледяная на ощупь, неудержимая с виду? Как запретный плод, что не дано отведать, она совсем рядом – только руку протяни. И все равно ведь не поймаешь – маневрирует в воздухе, как чайка, скрывается в воде, как треска.
Из-за нее и столько шума на краю земли.
Кристофф гурман. Ресторатор он или нет, критик в прошлом или настоящем, однако прежде всего еда – тема его преткновения, высшая страсть, незыблемое поле действий. Роз пока не доводилось встречать человека, так яро увлеченного темой вкусовых сочетаний и поиска высшего смысла там, где смысл, казалось бы, один – не допустить голодной смерти. Ей импонирует вовлеченность Койновски в процесс даже больше, чем интригует. Она никогда не была до такой степени влюблена в хоть что-то на этом свете.
Их добродушный водитель, в ожидании, пока хозяин закончит, уже дважды предлагал Розали присесть внутрь машины. Там обогрев сидений, кондиционированный теплый воздух салона, мягкая кожа и переливисто-мелодичная музыка, которая должна ей понравиться. И дважды Роз отказывалась. На промозглом ветру ей было лучше – ясность мыслей, полный контроль над движениями и наивно-женский интерес, какой так редко себе позволяет – высматривать Кристоффа у красно-синих ангаров порта, разбирающего остальной утренний улов нелюдимого моряка – безукоризненно упакованная треска ждет своего часа в багажнике.
Розали наблюдает. Чуть приподнимающийся уголок его губ - как знак одобрения, опущенный – неприязни, неэмоциональное лицо, на котором тихим незаметным пламенем горят лишь глаза – и то не огонь это вовсе, а северное сияние, явление капризное и переменчивое. В руках знакомый блокнот с сиреневыми страницами, осанка прямая, движения уверенные, но неспешные. Придирчиво оглядывая товар и слушая рыбака, мужчина сосредоточен. На его коже тоже тает снег.
- Терпеливо ждешь.
Мох, окутавший мягкими объятьями весь скалистый остров, служит Роз плохую службу – прячет чужие шаги за ее спиной. Только ставшая обыденной сдержанность помогает девушке не вздрогнуть. Не продемонстрировать ни свой испуг, ни ошеломление.
Великан-Альмод, чей кроваво-рыбный парфюм не спутать ни с чьим иным, на отдалении шага. Делает вдох – морской ветер несет запах Розали на него, переплетая йод с ежевикой ее духов.
- Не лучшая идея со мной говорить.
Изысканно-надменный тон, даже без поворота головы. Альмоду это не по вкусу.
- Ты сверх-женщина, Фрейя – не один мужчина пал перед тобой ниц – но красота тебя поработила. Ты сама подчиняешься Снежному человеку. Каждому его слову.
У Розали неприятно колет под ребрами. Вовсе не от слов грубого моряка и даже не от его тона, с издевкой, с плохо сдерживаемой злобой, насмешкой сквозь зубы. Нет. От его присутствия, слишком близкого, слишком ощутимого – сиплое дыхание у волос, запах немытой кожи, миллиметр отдаления до шершавых пальцев и мокрый комбинезон, укрывший огромное живое тело.
Своевольные колени грозят подогнуться. Слишком знакомо.
Роз, призывая на помощь всю артистичность, изображает полную невозмутимость. Отворачивается от моря, тронув пальцами автоматическую дверь. Та приветственно открывается.
Альмод выше ее на полторы головы. Глаза у него по-звериному прищурены, будто оглядывают добычу. В следующую секунду Розали, намеревающуюся сесть в машину, он хватает за запястье. Так крепко, что трещат кости. На единую секунду Роз теряет самоконтроль, неровно выдохнув – страх царапается острыми коготками на ее щеках.
- Минет – твоя участь. До самых гланд.
Он зол и доволен. Он горит, но весь во льду. Рыба, океан, пот – темная пленка запахов отделяет их от морского пейзажа.
- Что происходит? – водитель, обернувшись, готов к действиям.
- Ничего.
Роз резко, сжав губы, выдергивает руку. На коже остаются красные разводы, которые сильно саднят.
- Займись рыбой, - строго выплевывает она великану. Закрывает за собой дверь, испепеляюще глядя на мужчину через стекло. Она не хуже Кристоффа умеет обращаться с ледяным взглядом.
- Очень глупая девочка, - одними губами напоследок говорит Альмонд. И так же неслышно, как и появился, удаляется от машины.
Розали сжимает пальцами подлокотник сиденья. Череда вздохов, отчаянно-сорванных, пробирается наружу. Резко начавшие пульсировать виски, резь покрасневших глаз и тянущие ощущение в мышцах. Роз прячет внутри себя глобальную истерику, лишь мелким ошметкам ее дозволяя вырваться на поверхность. Она глубока, как океан. На его дне она и похоронит все свои воспоминания.

Кристофф возвращается в машину, привычно занимая левое пассажирское место. На Роз смотрит без особого интереса, быстро переключаясь на уведомление в своем телефоне. Водитель отъезжает от маленького порта, шелестя галькой под колесами электрокара. Розали пониже стягивает рукава пиджака, пряча отметину великанских пальцев. Молода и прекрасна, сосредоточенна и заинтересована поездкой – и только. Ни у кого не возникнет подозрения, что только что вспомнила и заново пережила все самые страшные моменты своей жизни.

Дом вырастает прямо посреди леса.
В большинстве своем невысокие, но ветвистые и широкие деревья, расступаясь, живописно обрамляют человеческое жилище посреди дикой природы. Вопреки солнечному утру, к полудню небо затягивается сизыми тучами – они тяжело нависают над остроугольной крышей. Собирается из-за верхушек елей густой туман.
Кристофф заметно оживляется, как только машина выезжает на прямую подъездную дорожку.
- Это пристанище гения, Розали.
Девушка чуть наклоняет голову, осматривая дом с нового ракурса. Модернистский, с явной отсылкой к современному скандинавскому стилю. Все здание с тремя треугольниками крыш мерцает непрозрачными окнами. В них на сотни метров вперед отражаются и лес, и небо, и приближающаяся «Тесла». На парадной стороне, обозначенной рядком сосен, создан искусственный пруд – темно-серый камень полноценно повторяет такого же цвета воду. Ветер заставляет ее двигаться.
- Маэстро – скандинав?
- Коренной норвежец. Раскрыть кухню до конца способен лишь тот, кто знаком с ней с рождения.
- Я могу спросить о предстоящем мероприятии?
Кристофф поворачивает голову в сторону Роз, чуть дольше положенного задержавшись на вырезе пиджака.
- Вечером – званый ужин, но до него еще достаточно времени.
Розали понятливо кивает. Ни толики запретных эмоций от встречи с рыбаком Альмодом в ней больше не осталось – многим вещам в этой жизни просто положено произойти, не дело на них размениваться.
У дома большая территория, ухоженная, но с претензией на естественность. Ландшафтные дизайнеры проявили недюжинную смекалку, искусно вплетя жилище человека в лесную чащу без потерь для последней. Все крайне органично.
Припарковав машину на специально отведенном месте, где трава прижата мелкими камнями, водитель забирает из багажника ящик с треской. Кристофф грациозно выходит из автомобиля. В царстве темного леса он свой. Розали молчаливо занимает свое место на полшага в отдалении от мужчины. Поправляет рукава.
Никто не выходит навстречу новоприбывшей процессии. Но Койновски ведет себя на участке как дома, уверенно следуя к входной двери. Высаженные густым рядом кусты расступаются, дозволяя гостям оказаться на пороге. Кристофф нажимает на кнопку звонка, ни малейшего звука по округе не разносится - никто не посягает на правление тишины. Розали слегка неуютно.
- Мрачный лес? – с налетом издевки зовет альбинос.
- Здесь очень… уединенно.
- Покой – то, чего современности безумно не хватает.
Роз принимает такой ответ, на мгновенье подспудно задумываясь – а хватает ли Кристоффу покоя и тишины? С его такой примечательной внешностью и вовлеченной в водоворот потребительских желаний профессией.
Дверь открывает мужчина в бежевой майке-поло и джинсах ей под цвет. Его соломенные волосы в градуированном каре небрежно приглажены, темно-зеленые глаза подернуты интересом. Кристоффу он почти что улыбается – и, что невероятно, Кристофф почти улыбается ему. По-настоящему, не уголком губ и не ухмылкой. Крошечные морщинки радости проступают на его восковой коже.
Они с хозяином пожимают друг другу руки.
Гостеприимно открывая дверь шире, мужчина в бежевом пропускает гостей в дом. Он по-прежнему молчит, и тишина по-прежнему всецело властвует во всей его резиденции. Вид у хозяина не слишком примечательный, сдержанно-суровый. Розали он лишь кратко оглядывает, не концентрируя внимания. А вот на рыбу в руках водителя одобрительно кивает.
Дом выполнен в минималистическом стиле. Стены, перемежаясь, то идеально белые, то слегка золотистые. Мебели мало, но вся крупная, деревянная, с нагромождением плоских подушек. На первом этаже в стиле лофта – лишь одна картина, над камином. Некое модернистское творение из разноцветных треугольников.
- Пойдем, Розали.
Засмотревшись на сомнительное произведение искусства, невольно притягивающее все внимание, Роз извиняется. Следует за своим покровителем.
Неразговорчивый хозяин ведет их на веранду, крытую стеклянными стенами с черными вставками рам с трех сторон. Вымощенный деревом пол в центре прерывается небольшим каменным алтарем – от него идет пар.
Ящик с треской находит приют на разделочном столике невдалеке от алтаря. Водитель, заинтригованный предстоящим действом, отступает к скамейке у двери в дом. Розали ловит себя на мысли, что заинтригована она не меньше.
- Самая свежая рыба – это обязательное условие. Сварьярд убежден, что в течение пяти часов она обладает особыми свойствами.
- Сварьярд – это маэстро?
- Кулинарный новатор всей Норвегии, - Кристофф кивком головы указывает на то, как надевший светлый фартук хозяин подтачивает и без того острый нож. – Тот самый, что подает треску с еловыми оладьями.
- Немногословность как залог новаторства?
Голубые глаза снисходительно прищуриваются. Кристофф поворачивается к Розали всем корпусом и, протягивая руку, будто бы приглашает подойти поближе.
- Сварьярд глухонемой, Розали. Но осторожнее – по губам он читает так же хорошо, как и готовит.
Кулинар принимается за разделку рыбы. Роз стоит совсем рядом с Койновски, едва не касаясь его, и обзор на весь процесс у нее наилучший. Ветер сдувает запах рыбьих потрохов, а одеколон мужчины лишает вони последнего шанса до Роз добраться – мускус как никогда приметен.
Безукоризненно очищенное филе трески ровными ломтиками кладется на металлическую доску. Ни соли, ни перца, ни маринада – рыбу лишь щедро сдабривают лимонным соком.
Сварьярд виртуозно движется в своем организованном пространстве. Для него не существует ничего, кроме своего блюда в данный момент, движения отточенные, взгляд горящий. Быть может, поэтому с Кристоффом у них такой контакт – общая тема, будоражащая мысли.
Безмолвие, сопровождающее весь процесс, никого не тяготит. Стук ножей, шипение разогретого металла, дымящийся алтарь и ветер, гуляющий по ту сторону от заграждений веранды – здесь свое звуковое сопровождение. Оно погружает в мистический мир кулинарных шедевров.
Хозяин переставляет доску с рыбой на алтарь, на что тот отзывается крупными облачками пара, а капли лимонного сока на металле – удушающим шкворчанием, испепеляющим их в небытие.
- Симфония вкуса, Розали. Ни специй, ни бульона, лишь собственный сок, - восхищенно отмечает Кристофф, очертив длинным пальцем линию вдоль подбородка.
Сварьярд споласкивает руки из навесного умывальника. На свободной части алтаря возникает добротный кругляш елового дерева и запах рыбы перебивает смола.
- Секрет оладий…
- Магия их вкуса, - поправляет Койновски.
В кругляше заметное углубление, куда умелый Сварьярд опускает решетку для гриля. Невоспламеняющаяся бумага для запекания тонким слоем покрывает ее низ – и встречает три щедрых ложки неизвестного состава смеси из синей миски кулинара.
- Соленый картофель и перетертая с ним спаржа, - вполголоса комментирует Кристофф, - мне понравилась твоя утренняя идея добавить аспарагус, Розали.
Оладьи, впитывая смоляной и древесный аромат, медленно покрываются золотистой корочкой. Рыба, благодаря равномерно прогретому металлу, обретает четкую форму и не искажается черными разводами гриля.
Маэстро откупоривает бутыль некого ликера. Дважды немного льет на рыбу и трижды – на гарнир. Терпеливо наблюдая за процессом приготовления, натирает в ступке бруснику с какими-то травами. Эта цветовая палитра – белой трески, красной брусники, темного ликера, золотистого гратена, зеленого леса и синего неба – концентрирует на себе все внимание Розали. Слишком… исчерпывающе. Это уже не пища, это культ. И у секты, его соблюдающей, свои правила.
На черной непрозрачной тарелке Сварьярд виртуозно размещает все компоненты блюда. За кажущейся простотой скрывается глубокая продуманность – свежие ягоды брусники парадом планет выстроились вдоль кромки подтекающего с оладий соуса, а на треске – кусочек мяты.
Кристофф пробует блюдо первым. Ближнюю к себе из четырех тарелок придирчиво оглядывает, вдыхает аромат ее ингредиентов – Роз бы описала его как «лесной» - и лишь затем небольшую порцию забирает вилкой. На лице Койновски чистое блаженство, одобрительное и первозданное.
Розали с осторожностью отрезает рыбы. Сомнительно, однако занятно – станет ли первый кусочек последним?
Не станет. Тысяча вкусов фейерверком разрывает рецепторы. Она никогда такого не пробовала… и никогда столько неприкрытых, сложноописуемых эмоций от еды не ощущала.
Маэстро итогом алтарного творчества доволен, понимающе кивнув на комплимент от водителя. Их с Кристоффом взгляды встречаются.
- Это великолепно, Сварьярд. Я включаю torsk av nordskogen в программу фестиваля и сезонное меню «The White». Мы поборемся за Micheline Guide в этом году.

*«torsk av nordskogen» - треска северного леса