Capitolo 45. Часть 3.

Мимо темного леса и нависающих над ним туч, вдоль обочины, размокшей от дождей и растаявшего не так давно снега, по одноколейной дороге вперед. Машин практически не встречается, основные дома поселка в другую сторону. Целеево тем и примечательно, что каждый найдет себе уголок по душе. Либо ближе к общественности, либо дальше от нее. Братья предпочли второй вариант, о чем Эммет ни разу не пожалел.
Ведет он. Его руки сжимают руль, сдавливая твердое, приятное пальцам покрытие, а дыхание, изо всех сил держащееся на планке «ровное», чуть со свистом.
Натос понимает, что прежде всего нужно домой. Спокойно, ровно, без происшествий, каких в жизни уже достаточно. Потом можно дать эмоциям волю. Выйти в лес, найти дерево и, пиная его, орать во все горло. Только успеть бы отойти вовремя, когда начнет валиться…
Он вспоминает храм. Церковь… церковь, которая теперь едва стоит и в ней тех, кто быть должен. Оперативная группа уже сообщила единственным чудом уцелевшим братьям, как живописно внутри тела и органы размазаны по стенам, осыпан камень, выбито пару окон. Покойница опознанию не подлежит (хорошо, что ее имя известно) – в гроб и было подложено взрывное устройство – имена других же потихоньку пытаются восстановить. Но работают спецгруппы крайне осторожно, боясь новых взрывов. Прежде всего проводится разминирование церкви и поиск в ней других взрывных устройств.
Здесь версий от севера до юга – террористы Исламского государства (кто, как не они), сектанты-католики или же масоны, а может, и прозаичнее – ненавистники Мадлен Байо-Боннар, столь влиятельные, что дошли до такого. Теперь от самой красивой женщины десятилетия только ошметки белой кожи. Тут останки, а не труп. Побыстрее бы в землю…
Опрос следователями Калленов уже был, но он мало им помог. Они не под подозрением.
Но самое непонятное и, в то же время, магическое для Эммета - тот факт, что Эдвард… их спас. Вернее, спасло их его сердце, при этом своего обладателя едва не загнав в гроб рядом с Мадлен.
Натос с хмурой злостью поглядывает на брата, сидящего прямо и ровно, как ни в чем не бывало, на пассажирском переднем кресле. Он белее мела, это так. Он выглядит так, словно двадцать четыре последних часа занимался разгрузкой углевых вагонов. А еще ему нехорошо. Но кто такой Эммет, дабы брат ему признался? В церкви он бы тоже достоял до упора, если Танатос не поинтересовался бы самочувствием?..
И зачем он вообще позволил ему пойти! Белла прибьет…
- Как ты себя чувствуешь?
- Я в порядке, - Ксай ровным голосом, в котором чуть-чуть хмурости, но не боли, дает честный ответ.
Его тоже покоробили слова доктора, иначе и быть не может. Острый приступ стенокардии сняли, уняли боль, но диагноз оттого не изменился… и Эдварду известно, что все повторится.
- Даже если так, я хочу напомнить, что в Целеево мы возвращаемся на определенных условиях.
Слабая улыбка на губах брата – синеватых, чуть розовее, нежели были у Мадли – Эммета злит.
- Это все серьезно, ты знаешь, - не уступает он.
- Я не протестую.
- Тебе и нельзя, - Медвежонок насилу делает глубокий, успокаивающий вдох, - я делаю одолжение. Будь умнее, отвез бы тебя в квартиру в Москва-Сити и вызвал бы Беллу туда.
- Но Нику ты бы так пугать не стал, а потому верно рассудил и не стал этого делать.
Натос вынужден признать, что какая-то доля правды в словах брата есть. Но не она основная.
- Просто я понимаю, что ты скорее доведешь себя до инфаркта, если не будешь возле Карли, - сквозь зубы бормочет он, - я выбираю меньшее из двух зол. Но правила теперь все равно мои.
Эдвард устало прислоняется виском к холодному стеклу, прикрывая глаза.
- Так и быть. Но ей ты ничего не скажешь. У меня просто в очередной раз болело сердце.
- Ты считаешь, она не имеет права знать? Она твоя жена, Алексайо.
- Она молода, - морщинки, собравшись на его лбу, у глаз, отнюдь не радуют. Эммет видит, что у брата теперь тоже заметна небольшая седина на висках. А это лишний повод выместить всю злобу и бессилие на лесных деревьях, - не надо ее так пугать, зачем же?
Натос сильнее сжимает руль.
- Я промолчу, если ты будешь соблюдать указания доктора и принимать все нужные лекарства. А Норский, для профилактики, будет бывать у тебя раз в день на протяжении этих трех суток.
- Эммет, я не собираюсь умирать, - у него даже смех слабый, натянутый. В какую-то секунду Танатос всерьез думает развернуться и ехать обратно к Москве. Сделать так, как правильно, как надо. Но лишь то, что благодаря случившемуся, даже столь плохому, они живы, останавливает его. Да и девочки ждут. Они наверняка знают, что случилось на кладбище. А телефоны, вышедшие из строя (у Ксая остался на кладбище, выроненный у «Скорой», а у Эммета больше не функционировал по причине удара о стену), не давали возможность им набрать.
Не день, а Ад какой-то. Конец у него будет?..
И потому фраза брата Натоса злит.
- Ты вовремя вспомнил об этом, дойдя до предынфарктного состояния. Эдвард, случится сердечный приступ – можешь и не успеть подумать, что не собирался делать.
Ксай тяжело, ужаленно вздыхает.
- Я им нужен. Я не умру.
Смягчаясь, Эммет согласно кивает, одну из рук перекладывая с руля на ладонь брата. Пожимает ее.
- Конечно же нет. Просто я очень испугался.
- Я тоже, - признает Каллен-старший, мрачно оглядевшись вокруг, - извини.
- Ты нас спас, - Натос безрадостно усмехается, - в который раз, Эдвард. Тебе пора выдавать звание.
Но Серые Перчатки шутить даже не думает.
- Погибли с десяток человек…
- Именно поэтому я и спешу. Я не хочу, чтобы Белла поехала на опознание в Центральный морг.
- Как думаешь, кто это на самом деле?
Танатос пару раз моргает, качая головой.
- Кто-то из наших. Из «них», вернее. Раз мишенью были мы оба, дело в «Мечте».
- Не в Мадли?..
- Она мертва. Что с нее еще взять? – Натос фыркает, поджав губы.
- Им известно, что это не Боинг?
- Судя по размерам, это и Карли должно быть известно. Значит, они его видели.
Ксай откидывается на спинку кресла.
- Не могли. Наши люди проверенные.
- Хакеры. Остальные – не настолько, - Эммет сворачивает к подъездной дорожке дома брата, на секунду зажмурившись, - это кто-то из них. А денежные вопросы… они не успокоятся, пока своего не добьются. Это еще одна причина, почему мы не станем разделяться.
Алексайо, благодарно взглянув на брата, ответно пожимает его ладонь.
- Не держи меня в неведенье, пожалуйста. С таблетками я справлюсь.
- Показания тебе все равно придется дать… так что у меня нет выбора, - Танатос паркуется у гаража, морщась, словно от боли, - только ради всего святого, береги себя, Ксай… никто из нас не справится, если тебя не станет.
Эдвард сострадательно, с виноватым видом и тоном, говорит свое «обещаю». А затем отстегивает ремень, подаваясь брату навстречу. Крепко его обнимает.
- Спасибо за заботу, Натос…
- За такое не благодарят, - ответно похлопывая его спине, произносит тот. Костюм Эдварда немного потрепался от переездов с кладбища до больницы и валяний по скамейке, но терпимо. Сойдет, будто они попали под дождь… или сбегали под дождем… или…
Неважно. Версия есть.
Напоследок серьезно взглянув друг на друга, Каллены покидают машину. Но Эммет едва успевает закрыть ее, стараясь под идущим с утра дождем справиться поскорее, как с крыльца слышится приглушенный женский выкрик.
Рада, уступая дорогу Белле, в тонкой блузке и темных джинсах, всего лишь в тапочках сбегающей со ступеней, сама едва не плачет.
Изабелла же, кусая губы, набрасывается на Алексайо. Он успевает подхватить, он всегда готов, но все равно это неожиданно. Чуть отступает назад, покачнувшись, но делает вид, что это просто мокрая земля. На хмурость Эммета внимание не обращает.
- Ксай! - цепляясь за его пальто, гладя плечи, Изза всхлипывает. И счастливо, и горько улыбается, стараясь как можно ярче выразить, как рада. И не пугаясь силы чувств ни на грамм.
- Ну-ну, белочка, - он сокровенно, очень тихо обращается к ней, с нежностью целуя в висок. Обнимает, как и полагается, дозволяя прижаться к себе покрепче, - все хорошо. Ты заболеешь, если будешь выходить на улицу в таком виде. Еще холодно.
- Ты теплый… господи, ты теплый… - уловив в этом слове двойной смысл, Натос понимает, что их пора оставить одних. Белла позаботится о Ксае, даже и не зная всей картины. На его лице написано, что ему нужно.
Сам же Медвежонок, предвкушая встречу с дочерью, которую мог больше и не увидеть (это понимание накрывает его лишь сейчас, отчего по телу бегут мурашки), замечает у дверей в дом Нику. Оставшаяся на крыльце одна, она тихонько плачет, накрыв рот ладошкой. И подрагивающие плечи, и то, как смотрит на него… у Медвежонка тонет в тепле, тягучем, ласковом, сердце. Бабочка.
Алексайо уводит Беллу в дом.
Рада и Анта, суетясь на кухне и попеременно всхлипывая, что-то подготавливают.
А Эммет, решив, как и Белла, в это мгновенье обретения, едва не перерождения себя не ограничивать, в три огромных шага настигает Нику, притягивая к себе.
Она, всхлипывая, обхватывает его за талию.
- Господи…
- Это всего лишь я, - пытаясь разрядить атмосферу, качает головой Медвежонок.
Ника усмехается сквозь слезы, но почти сразу же морщится. Утыкается лицом в его грудь, словно бы едва не потеряла нечто настолько дорогое, что неизмеримо.
- Тише, моя девочка, - Танатос, предчувствуя, что сам скатывается на слезы, пытается упрятать дрожь тона за поцелуями в макушку Ники, что должны его прерывать, - я же здесь… я тебя не брошу…
Такая миниатюрная в сравнении с ним, его Гера держит своего Зевса очень, очень крепко. Отрывисто кивает.
- Я тоже. Я знаю…
А потом она глубоко вдыхает, отодвинувшись чуть назад, и поднимает голову. Заплаканными глазами, но такими добрыми, в которых вся Вселенная нежности, заглядывает в его. Одна из ладошек остается на широкой талии Медведя, будто удерживая рядом, а вторая с обожанием скользит по гладковыбритой левой щеке. Со стороны сердца.
- Я люблю тебя, Натос, - признается Ника. И ни в тоне, ни на лице, ни в движениях ее нет ни капли сомнений.
Это круговорот. Водопад. Озарение. Радуга. Счастье.
Эммет останавливается на последнем слове. Именно счастье. Искреннее, большое, настоящее и пылающее, сияющее силой. Такое масштабное, такое серьезное, такое… выстраданное. Взрывом, клиникой, Каролиной… о боги!
Эммет не помнит, от кого последний раз слышал эти слова из своих любовниц. Женщины, разные, многие, даже в порыве страсти, даже на пике оргазма не могли… не думали, не желали… не чувствовали. Им не нужны были отношения двух душ, им нужна была страсть двух тел, огонь двух сердец. Объединение, беспокойство, признания – блажь. Натос и сам так считал. Ровно до сегодняшнего дня. Ровно до этой минуты.
Он часто моргает, глядя на Веронику, а осознать не может. Борются внутри здравый разум и сердце. Требуют подтверждения или опровержения… чего-нибудь!
Эммет затаил дыхание.
- Что?..
Вероника не тушуется, не смущается. Решительная, уверенная, она не медлит с подтверждением.
- Σ 'αγαπώ, Ζεύς, - она широко, счастливо улыбается, погружаясь в этот момент с головой, - по-настоящему.
Этого становится достаточно. Мир прекращает вертеться не в ту сторону, боль испаряется, беспокойство уходит в небытие. Даже на минуту. Даже на секунду – уже радость. Потому что в эту секунду безразмерно счастливый Медведь полностью принадлежит своей Бабочке.
- А я люблю тебя, - с поцелуем признается в ответ он.

* * *

Эдвард спит.
На одной из подушек, укрытый одеялом, в своей домашней одежде и, не изменяя традициям, босиком, он нагоняет тот сон, который оббежал его на добрых пару миль за эту ночь.
Эммет принимает решение перенести Карли из «Голубиной» в мою бывшую спальню, аргументируя это тем, что большое количество окон ее пугает по ночам, но мне кажется, дело в слышимости. Он знает, что «Голубиная» к нашей спальне ближе всего и Эдвард, всегда спящий чутко, не сможет игнорировать пробуждения племянницы. А это уже привело к не лучшим результатам.
Медвежонок поведал мне, что они вышли из церкви, когда Ксаю стало нехорошо… и это их уберегло от большой беды. Нас уберегло.
Потому как бы я ни ненавидела его боли, как бы ни боролась за их исчезновение, смириться с тем, что сегодняшняя стенокардия была… правильной, мне приходится. Пусть и уставшего, пусть и потрепанного, но она вернула мне мужа. А Нике – ее Натоса. Он сказал ей свое имя. Он целовал ее сегодня на крыльце, я видела. Он определенно уже все для себя решил.
И хорошо. Эта трагедия принесла в наши жизни кусочек света – и для Карли в том числе.
Я, тихонько лежа рядом с Эдвардом, не могу не вспомнить, как встретила известие о подрыве храма. Сошлось все, что могло сойтись, не было даже мгновенья на сомнения, ибо неоткуда им было взяться и это… выпотрошило душу.
Я могу принять все. Все, даже самое ужасное, начиная от его болезней, с которыми мы, несомненно, справимся, или же даже решение внезапно уйти от меня и возобновить прежнюю деятельность с «голубками», с чем справлюсь уже я сама, но не смерть…
Если так можно, если меня слышат, я говорю предельно откровенно и без доли шутки: я закладываю свою душу и сердце за его. Если вдруг понадобится, заберите… только оставьте в живых Хамелеона. За столько лет темноты он заслужил видеть свет, быть счастливым, улыбаться. Дайте ему пожить по-человечески…
Придушенно всхлипнув, я не могу удержаться от того, чтобы чуть-чуть сильнее не прижаться к мужу. Он наоборот спит спокойнее, зная, что я рядом, так что это не должно помешать. А мне очень помогает.
Теплый, живой, родной и более-менее, но здоровый – со мной. Да, бледный, да, измотанный, да, настрадавшийся, но… здесь! И больше я не позволю ничему дурному с ним случиться. Не до тех пор, пока опасность не отступит. Эммет намекнул мне, пусть и очень прозрачно, что дела могут быть плохи, если Ксай себя в руки не возьмет. Ничего конкретного, просто слова… но я расценила это предупреждением. И почему-то думаю, что не зря.
- Я тебя люблю, - неслышным, теплым шепотом сообщаю ему, с нечеловеческой радостью, только сейчас вдруг понимая, что это все значит. Каково это – потерять, а потом обрести. И что на самом деле чувствуешь.
Эдвард чуть пододвигается рядом со мной, выдохнув ровнее.
- А я – тебя.
Я пристыженно хмыкаю.
- Я не хотела разбудить, извини. Поспи, Ксай.
Шевеление теперь ощутимее. Я отодвигаюсь назад, почувствовав, что он поворачивается в мою сторону.
Еще сонный, еще и уставший, зато уже не такой белый. Уже чуточку лучше.
- А как же мой Бельчонок? – в его вопросе улыбка, что в свете последних событий придает бодрости. Я щурюсь.
- Бельчонок принадлежит только Уникальному, не бойся, - и, демонстративно подтверждая свои слова, забираюсь в его раскрытые объятья. Укрытый одеялом, Ксай притягивает меня к себе как можно ближе, заключая в теплый кокон, и целует, много-много раз целует в лоб.
- Потому Уникальный самый счастливый…
От него немного пахнет лекарствами и потом, но больше – собой. Лучшим запахом.
- И поэтому же самый упрямый. Но мы это исправим, - трусь носом о его щеку, прежде чем устроиться у груди и позволить спрятать своим подбородком мою макушку. – Теперь я о тебе как следует позабочусь.
Эдвард мелодично посмеивается, поглаживая меня и наслаждаясь этим. Он любит. Он правда очень сильно меня любит. Это не новость, но каждый раз восхищает как первый.
- Я, когда подумала, что потеряла тебя… - непроизвольно вырывается наружу.
- Ты меня не потеряешь, белочка.
Отрывисто киваю, соглашаясь, но руку его все же перехватываю. Под одеялом, теплую, с кольцом. Целую ее, не скрывая благоговения.
- Ксай, ты смысл моей жизни. Без тебя она никогда не будет счастливой и без тебя ей не стать полноценной. Ты подарил мне возможность по-человечески дышать, ты спас меня… пожалуйста, помни, что я никого до тебя не любила. И никого не полюблю.
Я могу поклясться, он хмурится.
- Белла, я жив.
- Я знаю, и ты будешь, - делаю все, дабы и нотки сомнений не проскочило, - но сегодня это могло измениться. И мне было бы очень больно, если бы ты не знал… не до конца…
Эдвард глубоко, тяжело вздыхает, целуя мою скулу. Медленно, с особой, тягучей нежностью.
- Ты душа моя, Бельчонок. Все, что есть во мне – твое. И поэтому, наверное, оно бьется, - его бледных губ касается улыбка, едва указывает на свое сердце, - уже который раз спотыкается, а ты ставишь его на ноги.
- Я не перестану.
- Я знаю. И я спокоен, - мой Ксай с самым серьезным видом заглядывает мне в глаза, - знаешь, почему? – аметисты переливаются и счастьем, и лаской, и чем-то куда, куда большим. Почти божественным, - я не боюсь смерти благодаря тебе. Больше нет.
- Эдвард…
- Я не говорю, что ее жду, - поспешно успокаивает он, - я не хочу, я грущу об этом и хочу подольше побыть с тобой, но Белла – не боюсь. Потому что жизнь, настоящая жизнь, у меня уже есть, - его губы, завершая этот маленький монолог, наклоняются к моим. Целуют. Как в первый, как в последний, как… в лучший раз.
Я сначала хочу воспротивиться такой фразе. Хочу сказать ему, что он ошибается, что жить будет долго, что говорит плохие вещи и вообще, не должен… не может!..
Но глядя в аметисты, в свою душу, я понимаю, что чувствую то же самое. Что моя жизнь и жизнью стала, как и призналась мужу, лишь благодаря ему. Сколько бы мелодраматичности здесь не было. Любовь не похожа на то, что на экране. Любовь вообще ни на что не похожа. И то, что она пробуждает внутри, на что порой толкает – ярый показатель ее всесильности. Не смерть правит миром, а любовь. И ее люди на самом деле так боятся – обрести или же потерять.
- Я тоже, Ксай, - шепотом, не поднявшись и на полтона, признаюсь, - и, наверное, даже грозы…
Эдвард мне кивает. Он знал?..
Усмехаюсь.
Я получаю еще поцелуй. Обожания.
- Όλα σε σένα τα βρήκα, τα φτερά μου*.

*Все в тебе нашел, мои крылья.

* * *

В саду у Бога место каждой твари есть,
И твари эти входят в сад, но много.
Никак нельзя среди потока
Лишь лучших, лишь достойных различить,
А остальных – убить:
Идущему с подобным не осилить ту дорогу.
Но только при условии, что лучшего не знает,
Что отбирать на месте будет велено.
А здесь же все предрешено.
И люди умные, пройдя по головам,
Сумели отыскать сокровище Атлантов.
От розы алой маленькая ветвь, бутончик сладкий и такой красивый,
Его душистый аромат раскроет первым тот, кто, горделивый,
Овации уже собрал, но силу, статность не терял, как слова в модном мире.
И нерадивый дом, отца, семью… на щепки раскидал. Сумел.
Он умный, но нетерпеливый. Не нам терпенье проверять.
И Голди, сжавши пистолет, уверена, что сможет за бутончик постоять.
И не испытывать напрасно Мастера терпенье.
Ее большое ждет вознаграждение… но не в деньгах, не ради них война.
Нельзя такую красоту держать в темнице. Грех.
На волю выпустите птицу!
И дайте Каролине знать, что есть успех…

- La fille est digne d'avoir le meilleur Maître. Résignez-vous!, [5] - сама себе произносит женщина, прежде чем войти в комнату. Палец на курке. Боевая готовность.
Объект здесь, найден. Спит. Большой – не промажешь. Сам себя разнес.
- Вы все равно мне ее отдадите, - со слабой улыбкой, с дрожью предвкушения, шепчет Голди.
А затем спускает курок. Пора.
…Глухой выстрел свинцовой пулей вонзается в спящего.

[5] Девочка достойна лучшего Мастера. Смиритесь

Такой и стала обещанная 45 главы. Мы с бетой с нетерпением ждем всех читателей на форуме, чтобы узнать ваше мнение. Приоткрылась завеса жизни Мадлен, пошатнулась скала-Ксай и даже Голди вернулась в игру. Кого она выбрала первой жертвой?
Не поскупитесь на комментарии. Будет интересно :)
Спасибо за прочтение!

Источник: http://robsten.ru/forum/67-2056-1