Capitolo 49. Часть 3

В прихожей, лишь услышав хлопок двери, нас встречает Каролина.
С двумя толстыми косами, заплетенными чьей-то умелой рукой, в синем платьице со Снуппи сбоку, она выбегает навстречу босиком. Глаза у моего золота напуганные.
- Эдди! Белла!
Каролин выбирает меня. Или как ближе всего стоящего, или потому, что мне хочет первой сообщить свою новость. Тонкими ручками обвив за талию, не решаясь попроситься в положенные объятья из-за чертовых мыслей о больнице, горько шепчет:
- К папе пришел злой Куб.
Белла, разувшись, недоуменно поглядывает на малышку.
- Кто пришел, Малыш? – я кладу ладонь на волосы Карли, ласково их поглаживая. Ощущение напоминает прикосновения к Белле. Не давнее, чем полчаса назад, в живописной беседке она согласилась попробовать завести со мной ребенка. Сейчас. В девятнадцать.
Этой женщине поистине нет и не будет равных.
- Вениамин Кубарев, - Вероника, появляясь из-за арки гостиной, складывает руки на груди. Вид у нее хмурый, зато волосы собраны в такую же, как у Карли, косу. Теперь мне ясно, чьих рук дело ее прическа.
На сердце теплеет. Так или иначе, Карли ладит с избранницей Эммета, а значит, им обоим будет проще. Моему золоту нужна настоящая мама. А Вероника, насколько мне известно, не против эту роль на себя принять. Да и подходит идеально. Натос делился со мной своими мыслями и наблюдениями.
- Следователь… - прикусив губу, бормочет рядом со мной Белла. Смотрит виновато и пристыженно, - прости, Эдвард, я не сказала… он дал визитку и велел позвонить… но я совсем забыла… черт!
Я знаю, чего она боится. Я вижу это черным по белому в карих глазах. Мое недоверие испугало ее, ровно как и потревожили слова о том, что постоянно что-то скрывает.
А тут она не прятала. Тут она просто забыла. Но опасается, что я снова вернусь к теме сокрытий.
Она нуждается в ободрении, а я могу его дать. Я должен.
- Ничего, моя хорошая, - второй рукой невесомо погладив ее спину, я качаю головой, - Каролин, давно он пришел?
- Не очень… полчасика? – Карли шмыгает носом, недовольно морщась.
- Минут сорок, - добавляет, облизнув губы, Ника. Ей очень неуютно. – Но он был настроен очень решительно.
- Пришел в праздник, - Белла злится, что прекрасно слышно в ее тоне, - настырный…
- Тише, девочки, - я наклоняюсь, ласково чмокнув Каролину в макушку, а ладонь жены так же невесомо, как и раньше, пожав. – Думаю, у него на то серьезные причины. Куда они пошли, Вероника?
- В ваш кабинет, - взволнованно оглянувшись на лестницу, девушка опускает глаза. Ей не все равно. Ей никогда не будет все равно. Я одобряю выбор Эммета. За столько лет ожидания он получил истинный подарок. Как и я. В этом наши судьбы совпали.
- Хорошо. И я пойду туда же, - взъерошив волосы зайчонка, мягко отстраняю ее, - Каролин, не покажешь Белле свои новые мультики? Мне сказали, папа купил тебе целых четыре диска?
- О да, Карли, я бы очень хотела посмотреть, - мгновенно перестроившись на новую ситуацию, за что люблю ее еще сильнее, Бельчонок с готовностью протягивает моей гречанке руку, - пойдем-ка.
Каролина медлит мгновенье, нерешительно помявшись на своем месте.
- Только пусть вас с папой не обижают, Эдди… пожалуйста…
Ее блестящие глазки, их искреннее беспокойство наталкивает на добрые мысли. Меня любят.
- Несомненно, зайчонок. Иди и не волнуйся.
Тогда Карли все-таки подает Белле руку.
Но напоследок, прежде чем уйти, жена оглядывается, послав мне заботливый, предостерегающий взгляд.
- Люблю тебя, - одними губами сообщаю ей, улыбнувшись. И, отпустив Карли, Беллу и Веронику, замкнувшую их ряд, в гостиную, обращаюсь к лестнице.
На втором этаже, возле кабинета, слышен спор. Уже из коридора.
Рада с Антой, проскользнув мимо меня, горько качают головами, спускаясь на кухню. Услышанное им не нравится, но, видимо, делиться им пока они не намерены.
Я стучу в собственную закрытую дверь.
- Это он, - раздается бас Эммета за пару секунд до того, как дверь распахивается, - Вениамин Иванович, Эдвард, знакомься. У него на нас дело.
Быстрое ознакомление.
Я закрываю за собой дверь.
Вид Вениамина мало отличается от вида обыкновенного русского мужчины за пятьдесят, который достиг не так уж много, а амбиции имел большие. Лысеющий шатен, с темными очками, чуть угловатый, он иллюстрирует свою фамилию, действительно похожий и на куб, и на того, кто летит кубарем.
Эммет смотрит на мужчину и со злостью, и с пренебрежением. В домашней зеленой кофте и темных брюках, в своих тапках, явно мало настроен вести разговоры со следствием. Эмоции в узде он сейчас не держит.
- Доброго времени суток, Эдвард Каллен, - смерив меня пронизывающим взглядом, пришедший поправляет свои очки, - как хорошо, что наконец-то вы в добром здравии.
Его уточнение меня раздражает.
- В нем надеюсь и остаться, - чуть грубее нужного отвечаю, - что-то случилось, Вениамин Иванович? Видимо, срочное, раз вы пренебрегли Девятым мая.
- Следствие, Эдвард, не терпит промедлений. Я бы хотел четко это прояснить.
- У следствия есть к нам вопросы?
Эммет грозно усмехается.
- Уже полностью готовое обвинение, Эдвард. Не просто вопросы.
Кубарев многозначительно кивает.
- Эдвард Карлайлович, в вашем доме убиты двое. Насколько нам известно, один – вашей собственной рукой, второй – кем-то из находившихся в доме. Мужчина и женщина. Женщина воспитывала вашу племянницу восемь лет. Вам придется объясниться.
- Эта женщина желала продать мою дочь в рабство, - Эммет, распаляясь, что, похоже, лишь на руку следователю, брызжет слюной, - я ее застрелил. Я. Своей рукой. После того, как она едва не убила меня пулей, - и, для верности, вскидывает вверх забинтованную ладонь.
- В деле значится, что вы были ранены, Эммет Карлайлович. Но никто не видел и не может подтвердить, что вы не ранили себя самостоятельно и намеренно.
- Намеренно? Я мазохист, по-вашему?!
- Вас доставили в состоянии наркотического опьянения, - спокойно сообщает Кубарев, - а в нем, как известно, мы не отвечаем за свои действия.
- ЛСД вколола мне эта же женщина. Голди Микш.
- У вас есть, что сказать по этому поводу, Эдвард? – следователь обращается напрямую ко мне. Его маленькие глаза под этими очками зорко выслеживают каждую эмоцию. – Вы можете подтвердить слова брата?
- Могу. И подтверждаю. Все, случившееся в этом доме и приведшее к смерти Голди и Деметрия – самооборона. Деметрий собирался убить мою жену. Голди – мою племянницу.
- При этом они обе живы и не пострадали.
- Вас это не устраивает?! – рявкает Эммет.
- Они и не пострадали бы никогда, - не скрывая убежденности по этому поводу, я так же, не отрывая взгляд, гляжу на Вениамина, - я бы не позволил этому случиться.
- То есть, стреляли вы? Оба раза?
- Стрелял я!
- Я стрелял в Деметрия, - блефуя и даже не допуская мысли, что следователю станет известно о том, что пистолет был в руках Беллы, упрямо отвечаю я, - и застрелил бы Голди, окажись пистолет у меня. Чтобы защитить свою семью.
- То есть, вы застрелили обоих? – не унимается Кубарев.
- Я застрелил няньку! Только я! - блеснув взглядом, почти выкрикивает Эммет, - а как бы поступили вы в моей ситуации?
- Мне не положено оказываться в вашей ситуации. И проблематично это, - Вениамин прочищает горло, - итак, вина признана, я прав? Вами обоими?
- Самооборона, Вениамин Иванович.
- Это не доказанная самооборона.
- В первом случае – определенно, - перебивает нас Эммет, - у вас есть видео. Мою бывшую жену, Мадлен Байо-Боннар, убивает Деметрий Рамс.
- Лица на пленке нет. Это вполне может быть и не он, - взгляд следователя переводится на меня опять, и на сей раз в нем одна сталь.
- Вы подозреваете меня?
- Эдвард Карлайлович, Эммет Карлайлович, видели бы вы, сколько дел существует о несчастной любви и денежных выплатах. Убить жену, дабы сэкономить на ней и отсудить ребенка окончательно – что может быть проще? Отвести подозрения от себя на подставное лицо. Закрыть рот няньке, которая может сказать правду. И утаить важные данные для следствия. Как погибла ваша дочь, Эдвард?
- Это относится к делу? – то, о чем он вспоминает, приводит меня в ярость.
- Прямо. Ведь достойным родителем вас не назвать. Голди Микш оставила предельно ясную характеристику.
- Она – тварь, - резюмирует Эммет, рубанув больной ладонью по здоровой, - ее показания не могут быть включены в дело.
- Они уже включены, Эммет Карлайлович, - натянуто улыбается Вениамин, - ну так, Эдвард? Как именно?
- Передозировка наркотиками, - и глазом не моргнув, достаточно спокойно отвечаю на его вопрос я. Подальше все это. Поглубже. Не время.
…Мой Бельчонок. Красивая, добрая, родная и такая сильная, умная девочка. Моя жена. Моя душа. Моя жизнь.
Помогает. Белла признавалась мне, что в ту грозу мысли… обо мне, помогли ей не сойти с ума. Я использую тот же прием. Похоже, самый действенный.
- А вы употребляли наркотики, Эдвард?
Я вдыхаю через нос. Как можно глубже.
- Пятнадцать лет назад. Три курса реабилитации. Ни одного срыва. Можете проверить.
- Зафиксированного…
- Ваше поведение неприемлемо, - Эммет, внушительный как никогда, складывает руки на груди, грозно глядя на следователя, - убирайтесь отсюда. Сегодняшний день не предполагает вашего визита.
- Мой визит назначаю я лично, - Кубарев не спускает с меня глаз, - вы – наркоман, Эдвард Карлайлович. Бывший или настоящий, значения не имеет. Ваша дочь умерла от передозировки. А теперь наркоманы, каким-то образом, вторгаются в ваш дом. И жена ваша, насколько мне известно, тоже употребляла…
- Это не употребление. Это – подростковый возраст. Марихуана, - у меня сводит челюсть. Глядя на Эммета, я понимаю его. За Беллу я этого подонка тоже сейчас готов убить.
- Кокаин, Эдвард. Кокаин, - не согласен Кубарев, - этого не скрыть.
- Не думаю. Марихуана, Вениамин. Поправьте, пока не наделали беды.
Следователь усмехается, глянув на нас обоих так, будто попали в ловушку. Его взгляд наполняется злорадством.
- За не содействие следствию предусмотрены наказания и, как сам факт, тяжкие последствия принятых судом решений. Эммет Карлайлович, Эдвард Карлайлович, вы играете с огнем.
- В чем обвинение? – обрывает Натос, насупив брови, - конкретно, лично для меня повторите. И дальше вести диалог мы будем уже с моим адвокатом.
Кубарев снова поправляет очки. Открывает свою папку с документами.
- Преднамеренное убийство, осложненное наркотическим опьянением. А для Эдварда Карлайловича еще и распространение и хранение наркотиков. А так же, хоть за давностью и проблематично будет выяснить наверняка, статья за изнасилование несовершеннолетней.
Мои руки сами собой сжимаются в кулаки. Во рту сухо.
Натос, глянув на меня с озабоченностью, вымещает на следователя весь свой гнев:
- Эти обвинения – надуманная ложь. И в суде вам определенно это станет ясно. А после него я сделаю все, чтобы вас отстранили.
- Угроза следствию, Эммет Карлайлович?
- Угроза вам, - рявкает Натос, - если вы подкуплены, лучше признайтесь. Меньше будете загребать дел.
- Вам пора, - обрываю я их обоих, отходя к двери. Распахиваю ее для Кубарева. Смотрю на него пристально, серьезно и жестко. Под стать тону. - И если еще раз вы появитесь в моем доме или же посмеете заговорить с моей женой, я за себя не ручаюсь. Принимайте это как хотите.
Вениамин вздыхает. Вениамин, закрыв папку, довольный собой, идет к выходу. Глядит на нас с Эмметом свысока, хотя ниже на две головы точно.
- Надеюсь, в суде вам так же повезет, господа. Жаль, лишь судью из зала не выгнать.
- Я вас провожу, - вызываюсь, не думая даже слушать его, - до свидания, Вениамин Иванович.
Он спускается по лестнице. Он, заглянув в гостиную, обувается в прихожей. Из кухни появляются Рада и Анта. На их лицах омерзение.
- Закроете дверь, - велю им. И, игнорируя пока, что из гостиной за мной наблюдает Белла, поднимаюсь обратно в кабинет.
Не сдерживаюсь. С грохотом захлопываю за собой дверь.
Эммет, облокотившись на мой письменный стол, напряженно глядит в окно.
Однако с моим приходом оборачивается в мою сторону.
- Ксай, к черту его, - мгновенно произносит, все еще красный от злости, но откровенно переживающий за меня, - сдохнет и не заметит. Такие быстро дохнут.
- Все в порядке, Натос, в порядке, - как могу стараясь расслабиться, бормочу. Нельзя спускаться к Бельчонку в таком состоянии. Нельзя к Карли. Они не поймут. А знать им не надо.
- Ты опять бледный… - на его лице ходят желваки.
- Я никогда не был загорелым, если ты помнишь.
- Эдвард, если эта тварь доведет тебя до койки, я и его грохну. Слышишь?
- Натос, нам хватит и этих обвинений, не стоит.
- Ух, как стоит… у меня надежда, что эта тварь не оставила «жучка».
- Здесь они не работают, ты же знаешь. Антон соорудил прекрасную систему защиты. Не пропускает сигналы.
- То-то в доме плохо ловит телефон, - хмыкнув, Натос похлопывает меня по плечу. Жмурится, - правда, Эдвард, не бери в голову. Ты знаешь, что ничего из этого неправда.
- Пусть суд посчитает так же. Нам хватит своих бед.
- Я нанял Ольгерда. Он дело знает, на раз-два-три все уладит.
- Это радует, - взглянув на Эммета, я ему улыбаюсь. Немного неловко и вымученно, но брату хватает.
Хохотнув, он обнимает меня. Крепко.
И я отвечаю на эти объятья.
- С настоящим тебя возвращением в этот дурдом, Эд, - посмеивается Танатос.
- И тебя, - я щурюсь, - как рука?
- У меня личный врач, ты же знаешь. Гораздо лучше, - и здесь ясно, что Эммет не лжет. Он весь сияет.
- Ты выглядишь счастливым. Я очень рад, если это так.
- Более чем, Эд, более чем, - в серо-голубых водопадах, сменяя собой злость, появляется выражение довольства и радости, - я сделал ей предложение. И скоро, надеюсь, сыграю свадьбу.
Сделал. Решился.
Я улыбаюсь. Счастливо.
- Поздравляю, Натос, - я обнимаю его снова, крепче, на сей раз по собственной инициативе, - ты как никто этого достоин. А она – замечательная девушка.
- То-то тянет нас с тобой на молодых красавиц, - Танатос немного смущен этим обстоятельством, но, похоже, так же и удовлетворен, - на радость Карли.
- Еще бы, Эммет.
На пару мгновений между нами повисает молчание. Эммет обнимает меня, я – его, и каждый пребывает в собственных мыслях. Вернее, пребывает Эммет. Я же стараюсь от них отгородиться. Эти бредни – лишнее. Ни к чему портить такой день.
Но Танатос нарушает тишину:
- Эд, я бы хотел сказать… я бы хотел сообщить, так, наверное, правильнее, что собираюсь… намерен ввести Веронику в круг возможных опекунов Каролины.
Рвано выдохнув, он затихает. Высказался. Ждет моей реакции.
- Я понимаю, Эмм. Это правильный выбор.
- Дело в том, что… я бы хотел сделать ее приоритетным опекуном, - на сей раз Эммет по-настоящему морщится, глянув на меня с опаской, - Эдвард, ничего личного, ты же знаешь, моя любовь к тебе бесконечна, а уж Каролины… и я всегда, что бы ни случилось, доверю ее прежде всего тебе. Я знаю, что с тобой она будет в безопасности и счастливой. Ты не раз мне доказал. Но Эдвард… пока такая неразбериха с этими надуманными заявлениями, пока вокруг такое творится… согласись, пожалуйста, согласись или хотя бы попытайся понять меня… так будет правильнее. Так она точно не попадет к тем, кто посмеет ее обидеть.
Он запинается, но говорит. Ему нужно это сказать, как бы ни было беспокойно. Ему плохо с этими мыслями.
Натос не может высказать главное, честное утверждение. То, которое здесь нужнее всего.
Но я его прекрасно вижу. И я могу.
- Наркотики. Я ненадежен. Белла – моя супруга. Я понимаю, Натос, - вздыхаю, не позволив на лице шелохнуться и мысли, - я согласен. Все, что на благо Каролине, надо делать. Ты абсолютно прав.
Мужчина морщится. Качает понуро головой.
- Эдвард, я не верю ни одной байке. Я готов за них все убить. За тебя. Но суд и опека… они не позволят… мне так жаль, но они не позволят. Слишком многое сейчас всплыло, о чем не было речи раньше. Мне до безумия жаль.
- Натос, хватит извиняться, - я привлекаю его к себе, как в детстве, как еще на Сими, образовав лбами треугольник доверия. Смотрю в эти серо-голубые глаза, что столько лет были для меня дороже жизни. Вижу самую большую истину. И вижу правильное решение, что он принял. Как отец. Как мужчина. – Так и должно быть. Каролина обязана иметь защиту. Ника – идеальная кандидатура. И, к тому же, твоя жена в недалеком будущем. Ей сразу же отдадут ребенка.
- Я верю тебе, Эд, я верю… - бормочет Танатос. Глаза его на мокром месте.
- И я верю, - выдыхаю, согласно кивнув, - спасибо, что сказал мне. Все хорошо. Все на самом деле хорошо, Эммет. Мы справимся.
- Семья… семья, - он прикусывает губу. Слабость, поборов мощнейшую силу, все же берет свое. Хоть и на пару мгновений.
- Конечно, - обнимаю его крепче. Похлопываю по спине. Семья – источник наших сил. Это неизменно.
Я помню, как учил этому Натоса. В детстве, когда не мог заснуть из-за ночного шторма и свистящего ветра в щелях сарая или, завидев крысу, говорил, что сейчас умрет от страха… или когда Диаболос приходил в мое отсутствие, когда бил его…
«Семья. Семья, Натос, бормотал тогда я. И укачивал его, успокаивал. – Я – твоя семья. Вместе мы перевернем горы. Я никогда тебя не оставлю».
Сейчас, надеюсь, он верит. Потому что в свое время, когда мы встретились после моего первого лечения в клинике и к срыву я был ближе, чем к первому шагу на улицу через порог двери, Эммет крепко обнял меня. И пообещал тоже самое. Что никогда не оставит. Что вместе мы все переживем.
- Белла мне сказала кое-что, - когда Эммет садится на кресло возле моего стола, а я – на рабочее, где совсем недавно укачивал жену, утешая ее, сообщаю я, - Аурания приходила в больницу. Она хотела отказаться от своих показаний.
Глаза Натоса распахиваются.
- Она посмела?.. – он осекается.
- Не в этом суть. А в том, что про «Белые лилии» Белле сказала она. У моей Иззы есть предположение, что каким-то образом в делах Конкорда замешан Мурад. И он… мстит.
- Мстит? Мурад Рзаев? Он разрабатывал защиту…
- Он, да. Смотри, - я выдвигаю полку, доставая для Эммета исписанную вчера нами с Беллой бумажку. Последовательность цифр. Простейшая таблица кодирования. И расшифровка. – Пэристери.
Теперь Танатос откровенно в ауте. Его глаза – блюдца, даже рот приоткрывается. А брови угрожающе сходятся на переносице.
- Кромешный Ад…
- Это те исправления, что нашел Антон в наших чертежах. А это – их расшифровка согласно коду ASCII.
- Программист века кодирует ASCII?
- У Беллы теория, что это для легкости расшифровки. А кроме меня истины никто не поймет.
Я потираю висок. Сейчас, пока объясняю Натосу, теория кажется правдоподобной. Даже чересчур.
- С этим определенно надо разобраться, - ошарашенно протягивает брат, - я проверю Мурада, конечно же… но откуда Белла научилась такому ведению дел? Откуда ее вдохновение?
- Аура ее напугала, - я морщусь, - они все ее пугают, черт подери…
Натос постукивает пальцами по столу. Зло смотрит на бумажку.
- Видимо, пора со всем этим завязывать, Эдвард. Они мстят тебе с самого начала. Конти та же… сейчас, когда рядом Белла, тебе стоит ее обезопасить.
- Думаешь, я не желаю ее безопасности?
- Желаешь, - Натос неумолим, - но ее душевную обеспечит только прекращение этих контактов. Если выяснится, что Аурания правда копает под тебя, а Мурад желает заставить «Мечту» пасть, ты боролся за то, на что в итоге напоролся…
Я зажмуриваюсь. Я запрокидываю голову.
- Общение с ними будет сведено к минимуму, это я могу пообещать и тебе, и Иззе, - выдыхаю, - а вот в ситуации с «Мечтой»… лучше бы наша теория оказалась ошибочной.
Танатос лишь хмыкает.
Он, похоже, не верит.
Изучает бумажку с кодом. У него теперь новое дело.

* * *

Этой ночью Бельчонок вертится и никак не может заснуть.
Ночь выдается темной, как ей и полагается. Снова гаснут на участке фонари. Зато небо не обещает ни дождя, ни гроз. Это первостепенно.
Мне чудится, Беллу познабливает под нашим тонким одеялом. И, хоть отрицает, хоть пытается уговорить меня отбросить эту идею и не вставать, я приношу ей второе, шерстяное в постель. Накрываю, почти сразу же покрепче прижав к себе.
Белла утыкается лицом в мою грудь. Сжимает и покусывает губу.
Словно бы пытается не выдать, что так лучше. Согревается.
- Спасибо…
- Не за что, - я кутаю ее лучше, - так хорошо?
- Очень. Прости меня. Спи, Ксай…
Уговоры о сне. Ну куда же без них.
- Ну-ну, котенок, - я целую ее волосы, не забыв уделить внимание и ровному, красивому лбу. Правда, бледнее, чем обычно. – Я в порядке, а вот что тревожит тебя? Расскажи мне.
- С чего ты взял?
Этот вопрос звучит почти издевательством, она знает. И я знаю. Но не собираюсь смеяться.
- Я тебя чувствую, помнишь? Ну же, моя хорошая. Я смогу помочь.
Она шмыгает носом. Как ребенок, подтянув колени поближе к себе, неловко поглаживает меня своими теплыми ладошками.
- Я думаю о тебе.
Ну конечно же. Этого следовало ожидать.
- И что ты думаешь обо мне, родная?
Такое слово от меня Белле приятно. Блестящими карими омутами взглянув на меня, она робко, сострадательно улыбается.
- За что они постоянно тебя мучают?
- Бельчонок, - я с удовольствием обхватываю ее посильнее, проведя носом по левой щеке, - любовь моя, никто не мучает меня так, чтобы с этим нельзя было справиться. Начнем с того, что они и вовсе не мучают меня, а просто делают свои дела.
- За эти дела их надо прибить, - решительно, как только она умеет, выдает Белла.
Я с улыбкой потираю ее спину. Жена морщится.
- У тебя что-то болит?
- Чуть-чуть тянет. Наверное, я резко вскочила где-нибудь, - виновато бормочет она.
- Или застудила, - мрачный, я оглядываю ее, такую маленькую, с ног до головы, - если это моих рук дело с этой беседкой… ох, Белочка…
- Я о тех, кто тебя мучает, - перестраивается Белла, не давая мне развить темы. Выбирает даже ту, что лично ей не нравится, лишь бы отойти от обсуждений своего самочувствия, - начиная с деда и заканчивая «голубками»… Ксай, прости меня, но они же тебя только расстраивают…
- В свое время они помогли мне выжить, - честно признаюсь, не желая прятать от нее очевидную правду, - в частности, Аурания…
- Чтобы потом тебя добить, - Белла прикусывает губу до такой степени, что почти протыкает кожу. Недовольно погладив ее, я добиваюсь, чтобы губу оставили в покое.
- Ее выбор был таким. Каждый из нас его имеет.
- Вонзить нож в спину тому, кто был к тебе так добр? Кто заботился о тебе и никогда не бросал?
- Белла, глупо ждать от всех одной благодарности, ты же понимаешь…
Она вдруг смотрит на меня… убито. Вдруг, за единую секунду, вздрогнув, почти плачет.
Если сказать, что я теряюсь, лучше ничего не говорить и вовсе.
- Ксай, я знаю, как я поступила тогда, - глухо шепчет, терзая пальцами кончик одеяла, - и я виновата, признаю, может, нет у меня права судить никого, сама я далеко не лучше, но…
- Ты о чем, мое золото?
- Когда я почти предала тебя. Когда я сбежала. Когда я назвала тебя Суровым, - ну все, лицо ее окончательно приобретает выражение в преддверии слез, бледнеет и краснеет одновременно, - прости меня…
Такие давние события. А она помнит.
Цветочек мой.
- Я предал тебя, Белла. Только я. И за это готов поплатиться. Мои действия – куда более тяжкое преступление.
- Ты не был мне ничего должен… а я тебе…
- Любовь моя, - я утираю ее слезинку, проскользнувшую по щеке вниз так быстро. Мое золото постоянно плачет. Это плохой знак. Видимо, ночью у Беллы совершенно нет сил… все высасывают дни. – Хватит. Важно не то, что было, а то, что будет. Мы вместе. И это неизменно.
Шмыгнув носом, Бельчонок рьяно соглашается. Энергично кивает. Крепко обхватывает меня обеими руками.
- Люблю тебя…
- А я тебя как, радость моя, - ее шелковистые волосы, рассыпавшиеся по спине, эта очаровательная синяя пижама с ромбическими узорами, просто само присутствие. По ночам Белла уязвима. По ночам я – все, что у нее есть. И доверие, оказанное этим золотом, я оправдаю. Чего бы мне не стоило.
Изабелла держится за мою руку. С опаской кладет свою ногу промеж моих. Ее снова чуть потрясывает под одеялом.
- Ксай, они… важны для тебя. Они все, я понимаю, но…
- Кто?
- Голубки. Твои пэристери, - ее передергивает, отчего говорит быстрее, сдавленнее, - и мне так жаль, что я не могу как следует принять это… смириться… но когда они рядом, когда смотрят на тебя, ты видел, как, когда думают о тебе, а они, определенно, думают, когда причиняют тебе боль… я схожу с ума. И для меня очень унизительно и страшно представлять, что сегодня-завтра кто-нибудь из них снова придет. Я… боюсь за тебя. И я тебя… ревную. Слишком сильно.
Правда, как говорится, всегда выходит неожиданной. Но в данном случае Белла во многом повторяет слова Эммета. Они обсуждали это? Или просто существует-таки параллельность мыслей?
В любом случае, больше меня пугает тон и горе в голосе жены, чем необходимость порвать с другими девушками. Белла бесценна для меня, а она неустанно страдает. Каждый божий день.
- Бельчонок, моя любовь – только для тебя. Всегда, - я нежно утираю ее вторую слезинку за эту ночь, а за сутки, наверное, сотую, - я никого и никогда тебе не предпочту. Ревность излишня. А что до их действий… я понимаю тебя. И я готов это обсудить. Мне очень жаль, если ты страдаешь. И мне от этого плохо.
- Я принимаю тебя, - Изза утирает нос рукой, покачав головой так, будто я сомневаюсь в этом, - твое прошлое, твое будущее… Эдвард, мне плевать на все, ты же знаешь. Я без тебя не в состоянии даже дышать. Просто это… все это… наверное, его слишком много.
- Наверное, моя девочка, - я сострадательно целую ее лоб, медленно двигаясь к виску. Поцелуй за поцелуем, - все бывает… просто важно знать, что однажды это кончится. И у нас с тобой все будет хорошо. Ты ведь согласилась попробовать со мной… за это я твой вечный должник.
- Ты как скажешь, - она фыркает, овившись вокруг меня с новыми силами. Целует слева, там, где сердце. Как всегда. – Я мечтаю это сделать для тебя. И для нас обоих.
- Ты – моя драгоценность, - откровенно произношу, благодаря ее теплым поцелуем. Укачиваю в своих руках, укутав в одеяло, - попытайся заснуть. А проснешься – я буду рядом. И так еще очень, очень долго.
Белла тихонько хихикает. Сквозь слезы, но уже утешенно. По-доброму.
Я начинаю думать, что она последовала моему совету, потому что тело в руках расслабляется, а дыхание становится ровнее, но голос Белочки возвращается. Минут через десять.
- Я никогда им не верила, - твердо докладывает она. Цепляется за мою спальную майку.
- Кому, солнышко?
Ни обращения без ласкового слова. Если в ласке можно искупать, я это сделаю. Эта девушка заслуживает куда, куда большего.
- Всем. Всем, кто посмел очернить тебя, - Белла невесомо целует мою ключицу, а потом и шею, до которой достает, - никогда не слушай их. Никогда не верь в эти слова о педофилии, предательствах… ты – лучший. И ты выше их.
Мы возвращаемся к этой чертовой теме. Как с Кубаревым.
Я прикрываю глаза. Я стараюсь дышать ровно.
- Конечно, Белла. Спасибо.
- Правда, - жена, выпутываясь из моих рук, привстает на локте. Вглядывается в лицо, в глаза. Добрыми, нежными пальчиками касается правой щеки, - даже не думай. Не смей.
- Стоит признать, твоя вера вдохновляет…
- Все это правда. Все, что я говорю. И ложь – их слова. До последней крохи.
Я откидываю голову на подушку. Это тяжело, смотреть прямо в карие глаза, когда говоришь об этом. В принципе-то и говорить тяжело…
- Белла, они все сыплют словами об изнасиловании Анны. И она однажды сказала мне тоже самое. Но я ей не поверил. Вернее, не смог, потому что она была девственницей, доктор подтвердил, и повреждений с другой стороны тоже не оказалось… но ей это настойчиво мерещилось. Каждый день. В конце концов, наверное, виновным она решила сделать меня – за бездействие. Я не знаю, что она и для чего написала, кому отправила… только потом это всплыло. Может, проговорилась случайно?.. Мне неизвестно.
Ну, вот. В чистом виде, как и полагается. Откровение за откровение. Белла пытается быть со мной честной.
Только вот реакция, что я получаю, не вселяет уверенности в правильности признаний. И вообще убивает на корню все теплое в душе.
Белла плачет. Почти навзрыд, накрыв рот ладошкой.
- Ксай… Ксай, как же?.. Что же… - мотает головой, кусает губы, касается меня. Везде, но, на удивление, слабо. Ночь – не время для такого. Я знаю. Я знаю и постоянно нарушаю свои же правила. – Господи, как же она могла?.. Ты не виноват. Не смей думать, что виноват!
Ее голос срывается. Слез – в разы больше. И карие глаза такие темные, распахнутые, выжженные…
- Ох, Бельчонок, - я притягиваю ее к себе, ласкаю плечи, спину, волосы. Я ее целую. – Тише, тише, тише. Это того не стоит.
А Белла откидывает одеяло, подползая ко мне ближе. Почти стонет.
- Уникальный… прости, прости, прости меня!..
Я не понимаю, за что она извиняется. Я мало что уже понимаю в принципе, сбитый с толку сумасшедшим днем, принесшим и счастье, и горесть, и ночью, что снова приобретает оттенки вчерашней. Я не хочу, чтобы Белле было больно. Ее слезы режут меня без ножа.
Но только собираюсь спросить, за что извинения, только намереваюсь добиться успокоение для моего Бельчонка, как замечаю нечто мокрое на простынях рядом с нами. Влага касается моей ноги.
Кровь.
- Белла?
Она, всхлипнув горше прежнего, оглядывается на меня. И лишь проследив за хмурым, напуганным взглядом, резко выдыхает. Вскакивает, чудом удержавшись в вертикальном положении.
- Черт! Ксай, ради бога, извини меня! - алая, как никогда еще не бывала, спрыгнув на пол, она спешит к ванной. Захлопывает за собой дверь.
Мне требуется, наверное, около десяти секунд, чтобы понять, что происходит.
И рыдания Беллы за дверью.
Я поднимаюсь с постели, вида столь страшного, но на деле, благо, не изменившего ничего особенно сильно. Кровь не обязательно означает смерть. Порой это гарантия жизни.
В дверцу ванной я стучу.
- Подожди минутку…
И я жду. Никуда не торопясь, не торопя ее. Ровно до тех пор, пока слабо не бормочет:
- Заходи.
Белла сидит на опущенной крышке унитаза, переодетая в свежее белье и с крохотной капелькой крови на указательном пальце, еще не смытой. Ее волосы спутались. Ярлычок от тампона, предательски-красный, затерялся невдалеке. Лицо пылает, а глаза… в них почти мировая скорбь.
- Бельчонок, - я присаживаюсь перед ней, просительно протянув руки. Она смущается класть в них свои. – Ничего страшного не произошло. Я все понимаю, бывает и такое. Наоборот, даже хорошо, что так вышло. Значит, твое здоровье в полном порядке и у нас больше шансов стать счастливыми родителями.
Боги, думал ли я, что сам стану ее убеждать? В несбыточном, казалось бы.
Белла смаргивает очередную порцию слез.
- У меня была задержка, - треснувшим голосом признается она. – Пять дней. Я… я сделала большую глупость, что позволила себе... я думала…
Я понимаю, о чем она говорит.
Думала, что беременна.
Ласковее поглаживаю теплые ладошки в своих руках, нежно поцеловав каждую. Стираю чертову капельку. Счастье мое.
Не я один верю. И не я один, к сожалению, разочаровываюсь.
- Белла, у нас будут дети, - шепчу я, не отпуская ее рук, стараюсь говорить как можно доверительнее и теплее, - мы сделаем все для этого. Так или иначе. Ты сама говорила, что пока есть хоть один процент вероятности, сдаваться нет смысла.
Она всхлипывает громче. В глазах – ужас.
- А если дело во мне, Ксай? Если я не смогу?..
- Ну что ты, любовь моя. Такого и быть не может. Ты все сможешь.
Свободной рукой она, облизнув губы, вытирает свои слезы. А потом сползает на пол, ко мне, крепко обвивая за шею.
Продолжая начатую в постели традицию, я целую ее волосы. Лоб. Щеки. Скулы. Губы. Все, что мое. И все, что во мне нуждается.
- Алексайо, я очень, очень этого хочу, - дрожащим, еще не выправившимся голосом, хнычет Белла, - пожалуйста, хороший мой, пожалуйста, никогда не спрашивай, готова ли я… я всегда готова… я так хочу сделать тебя счастливым… я так хочу, чтобы у нас был этот ребенок…
Кто бы знал, как расстраивают месячные. Мое маленькое жертвенное создание. Мое чудо.
- Котенок, я понимаю, - извиняющимся, теплым тоном шепчу ей прямо на ушко. Глажу дрожащую спину, - и я больше не усомнюсь, ну что ты. Мне жаль, что я усомнился в тебе, прости меня. Но ты уже сделала меня невозможно счастливым. Вряд ли получится больше.
- Ребенок…
- Ребенок, ага, - обвиваю ее за талию, как следует усаживая на свои колени, Белла ладонями оплетает мою шею, как ребенок, - в будущем. Скоро. Да. Правда.
- Правда?..
- Чистая правда, любовь моя, - я самостоятельно утираю ее слезы. И, коронным словом Беллы, в которое всегда побуждала меня верить, убеждаю ее саму, - не сомневайся.
И, кажется, в эту ночь перестаю сомневаться даже я…
Вопреки всему.

Мы возвращаемся во времена длинных глав, как вы заметили :) С нетерпением с нашей бетой ждем комментариев на форуме! Похоже, Ника с Карли нашли общий язык, а Эдвард поверил в свою заветную мечту чуть больше, чем раньше... Как вам план Ксая? К чему приведут умозаключения Беллы? Они снова поменялись ролями, не так ли?
Спасибо за прочтение!

Источник: http://robsten.ru/forum/67-2056-1