Глава 50. Часть 3

Семья и дом – как свет и хлеб.
Родной очаг – земля и небо.
В спасение даны тебе,
в каких бы ты заботах не был.
Твоей семьи тепло и свет –
вот лучшая душе отрада.
Иного счастья в мире нет,
иного счастья и не надо
Автор неизвестен.

Пятнадцатого мая две тысячи пятнадцатого года происходит бракосочетание Эммета Каллена и Вероники Фироновой.
Ровно в полдень, когда на машине начальника охраны пребывает уполномоченный представить ЗАГСа – женщина сорока лет с химической завивкой и нервным взглядом – для Бабочки и Медвежонка начинается новая страница в жизни – семейная.
Конечно, условия, в которых проходит торжество, вносит в него свои коррективы. Не до особого сейчас веселья, даже если есть такой замечательный повод. К сожалению, Натосу приходится это признать.
На Нике нет белого платья. Она сама отказывается его надевать, отдавая предпочтение светло-розовому, почти персиковому наряду из жаккарада. Длина до колена и короткие рукава цепляют взгляд, но все изящно и благопристойно. Эммет заглядывается на свою невесту.
В руках у девушки скромный букет из пяти розовых роз. Свежие, только-только налившиеся, они даже не распустились еще до конца. И очень красиво смотрятся, перевязанные белой лентой в окружении светлых кружев. Этот букет, сразу после окончания церемонии, Вероника торжественно передает Каролине. Девочка, засмущавшаяся, очень довольна.
Они с Танатосом становятся мужем и женой. Произносят клятвы, смотрят друг другу в глаза и, в окружении своего небольшого числа гостей, все-таки выглядят счастливыми. Натос – особенно, хоть и гложет его вина за то, как проходит свадьба.
После заключения клятв и подписи всех необходимых бумаг (свидетелями их брака выступают Изза и Эдвард), новоиспеченная чета Калленов-младших перемещается за праздничный стол. Он не изобилует бесконечными угощениями, как положено на свадьбах, однако каждый находит себе что-то по душе – Рада, Анта и Ника все приготовили своими силами. А для Каролины заказана пицца – ее любимая «Маргарита» с двойным сыром.
За застольем следует продолжение рабочих будней. Приезжает Ольгерд и братья уединяются с ним в кабинете, а девушки остаются предоставлены сами себе.
Но Нику это не смущает. Она предлагает погулять на улице, где уже воцарилась чудесная погода, и придумывает для Каролины забавную игру. Девочка, вначале стесняющаяся своей улыбки и радости, тает в присутствии новой папиной жены. Под конец уже звонко, весело смеется. И догоняет ее, следуя по каменным дорожкам, чтобы поймать и передать эстафету.
Это странный день.
Это долгий день.
Но день этот – один из лучших. В ее жизни так точно.
И Вероника, когда они с Эмметом наконец остаются одни, а малышка засыпает в обнимку с Тяуззи, откровенно ему в этом признается.
Натос сидит на пуфике в ванной, пока медсестра перебинтовывает его руку. Рана заживает медленно, тяжело, ведь огнестрельные одни из самых паршивых ранений, и Эммет время от времени все-таки морщится.
- Прости…
- Ну что ты, - ему это не нравится, потому что Ника сразу же пытается найти в своих действиях ошибку, - это ты прости. Чем же ты занимаешься в первую брачную ночь?..
Новоиспеченная миссис Каллен прикусывает губу, немного покраснев.
- Забочусь о своем муже. Это было моей клятвой, Натос.
Он поднимает здоровую руку, нежно и с истинным обожанием погладив спину своего сокровища. Говорит тихо, но делая все, дабы звучали слова искренне и раскаянно. Он прекрасно осознает, что сделал.
- Я надеюсь, ты сможешь простить меня, Бабочка.
Ника перекладывает бинт, недовольно глядя на рану, благо не гноящуюся, но при этих словах отрывается от нее. Поднимает на мужа удивленные глаза.
- За что?
- За то, как все это прошло, - Эммету и стыдно, и горько, - я понимаю, какую свадьбу хотят все девочки…
- Натос, мы уже это обсуждали.
- Обсуждать заранее не то же самое, что после. Тебе хоть немного… ты не жалеешь?
В его глазах боязнь. Эммет устал прятать то, что чувствует, но упрямо держится. Всегда. При всех. Кроме Ники… ее мнение, ее мысли, ее впечатления он хочет знать до самой последней грани. Он хочет знать ее. Хочет радовать. Хочет делать счастливой. А без полного понимания, что их короткое, но такое продуктивное знакомство пока не дало, это невозможно.
- Мой Зевс, - девушка с легкой усмешкой заканчивает перевязку и кладет бинты на тумбочку, - что же ты такое спрашиваешь? Я вышла замуж за тебя!
Теплые зеленые глаза лучатся добротой. В них нет упрека, нет никакого недовольства, нет горестей. Мадлен за такую свадьбу сравняла бы все с землей, а Ника... Ника его любит. Просто его. Без условностей.
Танатос приподнимается с пуфика даже быстрее, чем успевает об этом подумать. Обхватывает Бабочку за талию, утягивая к себе на колени. И почти сразу же, не давая отдышаться и подумать, что намерен делать, принимается ее целовать. Сперва руки, затем плечи, следом – лицо. Каждой клеточке по поцелую, каждому квадратику кожи.
- Я тебя обожаю, Вероника… я тебя люблю… я безумно счастлив…
Она запускает руку в его волосы, гладит шею, затылок. Отвечает на поцелуи. Может быть, медленнее, скованнее, но с желанием. Его не скрыть.
- Σ 'αγαπώ, - шепчет она. - Θεούλη μου, το φως μου… (мое совершенство, мой свет)
Танатос, хмыкнув, крепче прижимает жену к себе. Его губы становятся настырнее.
Ника ерзает на коленях мужчины, с трудом поспевая за его действиями. Хочется быть ближе. Еще ближе. Слиться воедино. И наконец ощутить, что значит… быть его. Позволить ему быть первым.
Она наполняется решимостью, отдается страсти и накатывающему желанию, соблазнительно улыбается, робко, но погладив пояс пижамных штанов Натоса, под которым нет белья, а ткань уж очень упруга… но стоит Эммету лишь коснуться ее грудной клетки, еще даже в ночнушке, как желания угасает, а решимость испаряется словно вода на жарком солнце.
Вероника вздрагивает, подавившись воздухом, а потом вдруг чувствует предательские слезы на глазах.
- Не надо…
Сколько бы она не храбрилась, какой бы смелой и чудесной не была, грудь – ее больная тема. Всегда.
Эммет медленно поднимает голову, смеряя жену внимательным взглядом.
- Ничего не бойся, моя радость.
- Тебе не понравится. Ты меня не захочешь.
- Глупости, Гера. Я женился на тебе и всю тебя хочу. Всегда.
Она с силой прикусывает губу, мотая головой. Но не решается закрыться руками. Пока еще держит их по швам.
- Я люблю тебя, - Эммет же, четко выверивший план своих действий, отступать сейчас не намерен. Он ведет сперва губами, а за ними пальцами осторожно, ласково. Начинает от яремной впадинки постепенно опускаться вниз. – Ты очень красивая, Бабочка. Ты совершенство. И ты теперь моя жена…
Натос доходит до середины ключицы. Останавливается.
- Ника, посмотри на меня.
Ее мокрые, испуганные глаза, как в тот день, когда кинулась на пол в его квартире, утыкаются в Эммета.
- Красавица моя, - не скрывая любования, он трепетно целует ее щеку, - Ника, я хочу, чтобы ты понимала, что, что бы ни было, как бы ни было, я тебя люблю. Как женщину в том числе. И за тот подарок, что ты мне преподнесла, я подарю тебе лучшую ночь на свете – я сделаю ее такой, я клянусь, чего бы мне не стоило, - он делает глубокий вдох, убирая спавшие прядки с ее лица, - Вероника, в августе мы с тобой обвенчаемся. И после венчания, если ты не передумаешь до него или после, мы займемся любовью. Целая ночь будет только твоей. Только для тебя.
Девушка недоуменно морщится, против воли всхлипнув. Вздрагивают ее плечи.
- В августе?..
- За стенкой спит Карли, - Натос качает головой, - а уехать сейчас куда-то я никак не могу, моя девочка. Но в августе… в августе мы с тобой проведем истинный медовый месяц. Или два. Или три. Сколько ты захочешь.
- Но мы же… поженились. Ты будешь ждать?
Ее удивлению Танатос тепло улыбается.
- Я буду ждать тебя весь остаток жизни, Ника. Ты первая женщина за все мои годы, которую я люблю. Никаких секундных моментов. Твое – только совершенство.
- Ты – совершенство.
- Совершенство тогда в совершенных условиях, - мужчина посмеивается, - Ника, я говорю правду. До августа мы с тобой будем жить так же, как и жили, если ты… если ты не против. Я дам тебе время подумать, не хочешь ли изменить решение.
- Что за глупости! Еще чего…
- Мы знакомы около месяца, солнце. Это мало, чтобы принять окончательное решение на всю жизнь.
- В моем случае – много, - она мотает головой, глядя на него грустно, уязвленно и с желанием доказать свои следующие слова, - Натос, ты что! Я никогда не предпочту кого-то другого… я только твоя!
- Ты даже представить не можешь, как эти слова радуют. Спасибо.
И, сладко улыбнувшись своей Бабочке, Эммет возвращается к прежнему делу. Раньше, чем Ника успевает испугаться.
- Я готова ждать, - тихо докладывает она, побледнев.
- Я тоже, - уверяет Эммет. – Ночи. Тебя. Но сегодня…
А затем, не договорив, мужчина расстегивает две пуговицы на ее ночнушке, прячущие грудь.
Медленно, ласково, кругами потирая кожу пальцами и губами прокладывая по ней дорожки, он опускается все ниже и ниже.
Ника, хныкнув, кладет руки на его плечи. Ее пальчики стискивают рубашку мужа.
- Идеально, - резюмирует Каллен, наконец получая обзор, причем самый близкий, на то, чем особенно теперь дорожит. И не юлит. Реставрация была проведена на славу, отличий почти не найти. – Моя любимая девочка…
Вольно или нет, но Вероника вздрагивает всем телом, когда он мягко и ненавязчиво трогает ее грудь губами. Левую. Затем правую. Левую. Снова правую. А потом уделяет внимание каждой по отдельности, чуть увеличивая темп своих движений. Нежно и трепетно, но с желанием… с обожанием.
- Я тебя люблю, - не устает повторять Эммет. Постоянно. И понимает, что даже если бы у Вероники была лишь одна теплая, манящая округлость… даже если бы выглядело все совсем по-другому, ничего бы не изменилось. Любовь это не просто физическое влечение и любование. Она куда, куда сильнее.
И слова его имеют эффект, на который Каллен рассчитывает.
Вероника сдерживает себя максимально долго, стараясь сидеть ровно и спокойно, но когда удовольствия становится больше… не получается. Она ерзает. Подается навстречу.
Танатос улыбается.
Обладать ей во всей полноте он будет еще не скоро, он сам решил.
Но что же мешает доставить удовольствие той, кто неустанно заботится, вдохновляет и просто распаляет желание?
В конце концов, Ника его жена.
- Доверься мне, - просит Натос, прошептав эти слова Бабочке на ушко. И сразу встает, за мгновенье пересаживая на пуфик ее саму. Закрывает дверь ванной. И на коленях устраивается перед новоиспеченной миссис Каллен.
- Натос… - она боится. Боится, но хочет. И не прячет это.
- Все будет хорошо, - убежденно произносит Эммет. И, подвинувшись ближе, благо рост позволяет, исполняет свою задумку. Губами – по груди. Руками… ниже груди. И ниже живота.
Судя по ошарашенному вздоху, глаза Ники распахиваются.
- Да, моя девочка, да, - он приглушенно рычит, радуясь ее сбитому дыханию, - все твое.
Круговое движение – сжать.
Точно такое же губами, головой по груди – сжать.
И, на втором круге, сделать это одновременно.
И снова… снова…
- Натос!..
Придушенно вскрикнув и накрыв рот рукой, Вероника подается в объятья сладкой, кратковременной дрожи. Проникается, наслаждаясь, ей. Запрокидывает голову, морщась от избытка удовольствия.
Ее первый с ним оргазм.
Довольный, Эммет сбавляет темп. Выражая всю нежность, всю ласку, какая затаена внутри, не обделяет вниманием ни одну важную часть тела своей красавицы.
- Я люблю тебя, - в который раз за сегодня докладывает он. Любуется красными щеками Ники, ее повлажневшими глазами и эмоциями, поселившимся в них.
- Я люблю тебя, - шепотом подтверждает она. И, потянувшись вперед, крепко-крепко, совсем по-девичьи, обвивает мужа руками. – Я больше всех тебя люблю, Натос… спасибо, что выбрал меня.
- Ты меня выбрала… нас, - не соглашается тот, - и за это только тебе спасибо, моя Бабочка.

Они укладываются в постель ближе к двенадцати ночи.
Карли, доверчиво приникнув к подушке, ничего не замечает.
Эммет обнимает ее, устроившись на спине и отдав вторую половину своего тела Нике. Она словно бы боязливо занимает его плечо.
- Я боюсь, что не смогу оправдать ее ожиданий.
Натос понимающе гладит русые волнистые волосы. Его шепот сливается с тишиной:
- Этот страх рационален, Ника. Но я уверен, что ты сделаешь куда, куда больше, чем мы все могли представить. Ты не умеешь разочаровывать.
- Ты слишком высокого обо мне мнения…
- Напротив, ты – слишком низкого, - он почти беззвучно посмеивается, - я говорю правду, Ника. Я говорю то, что думаю.
- Она заслуживает самого лучшего, - с любовью, от которой у Эммета щемит сердце, поглядев на его дочь, Вероника говорит куда более нежным голосом, - я не хочу, чтобы ей снова было больно.
- Пока ты рядом, боли не будет. Никогда.
- Мне бы твою уверенность…
- Ника, она любит тебя. Она верит тебе. У вас все получится. А я всегда буду рядом.
Девушка хмыкает. Сворачивается комочком в объятьях мужа.
- А вот это, пожалуй, поможет, - мурлычет она. Целует его щеку. – Спасибо за веру, Натос. Я сделаю все, чтобы вас не подвести.
- Это в природе невозможно, красавица. Можешь расслабиться.
Довольная, Ника вздыхает. И засыпает.
А Танатос еще долго не спит, с любовью поглаживая волосы своих девочек. И благодарит Бога за то, что они обе – драгоценности – есть в его жизни.
- τα φτερά μου…

* * *

Постоянство жизни, даже если постоянство это насыщено, расписано по часам и в какой-то степени даже навязано, все-таки замечательная вещь. И мало что может с ним сравниться.
То спокойствие, та размеренность, что царит в нашем общем совместном проживании стоит многих прежде прожитых дней.
Во-первых – умиротворение. Не глядя на ситуацию с самолетом и все нехорошие дела, что творятся вокруг семьи, оно присутствует. Вот уже почти две недели, что проходят с бракосочетания Ники и Натоса.
Эдвард работает тринадцать часов в сутки. Тринадцать часов в сутки я его не вижу. Но я знаю, что он здесь, совсем рядом, дома. В кабинете, за своим большим столом, в очках в темной оправе, с сосредоточенным, таким красивым выражением лица, в окружении бумаг, с запущенными вычислительными программами. Меня успокаивает возможность прийти к нему, если вдруг срочно понадобится, или просто позвать. Я скучаю, мне немного грустно, но зато нет нужды печалиться, что он далеко от Целеево, а домой ему ехать больше часа.
К тому же, такая работа на дому тоже имеет положительные аспекты: я знаю все о его дне. И благодаря этому могу помогать мужу соблюдать установленный режим, не отклоняясь от правил. Завтрак, обед, ужин, достаточный сон, перерыв в течение часа, когда валяемся на кровати, обсуждая всякую милую ерунду или делясь мыслями… прием таблеток, своевременный и четко отрегулированный, спокойный отдых перед тем, как лечь спать: иногда Ксай читает мне вслух какую-то непонятную книгу о полетах, а я слушаю его голос, иногда я ему читаю ту же книгу, а он с улыбкой поясняет мне, о чем идет речь, или же все кончается массажем, от которого Алексайо млеет…
А порой мы просто лежим вместе, разглядывая потолок, подушки и друг друга. Эдвард считает дни, дабы «вернуться в строй». А я заверяю его, разглаживая собирающиеся на лбу морщинки или угрюмые складочки у губ, что готова ждать сколько угодно. Такого мужчину стоит ждать.
- Ты мне льстишь, Бельчонок, - он краснеет.
А я убежденно качаю головой.
- Я преуменьшаю, - и целую его, не давая больше ничего сказать. Прерываю разговор.
Алексайо немного чурается моего контроля за своим распорядком. Но он понимает, что все это забота и волнение, не более того, и постепенно отпускает ситуацию. А чуть позже отпускаю ее я. Мы не обманываем, не скрываем ничего друг от друга. И жизнь обретает особый ритм, хоть и напряженный, но манящий. Четкий.
Одним из вечеров, возвращаясь из ванной и заставая Ксая в постели, в неизменных при таком действе очках, читающим какую-то авиа-статью, напечатанную мелким шрифтом, я чувствую себя самой счастливой. Укладываюсь рядышком, с интересом взглянув на статью, но с куда большим –на Эдварда.
Он касается меня краем взгляда. Снимает очки.
- Ты уже здесь, - объясняюсь, похлопав по простыням, - так чудесно… спасибо, что следуешь нашему договору. Я так тебе благодарна…
Алексайо откладывает и бумаги, и очки на тумбочку. Тянется ко мне, увлекая за собой.
- Я нужен тебе живым и здоровым, правильно? А это единственный путь такого состояния достичь.
- Ты нужен мне любым. Но живым и здоровым было бы идеально, - я хихикаю.
Взгляд мужа, его улыбка теплеет. Аромат клубники создает вокруг нас ореол идеального вечера и доверительного разговора. К тому же, аметисты блестят…
- Белла, больше ты никогда и ни с чем не будешь бороться в одиночестве. Я все для этого сделаю, - и он указывает на себя, имея в виду и режим, и план питания, и лечение.
Все-таки, похоже, понял.
Отличный день.
- ευχαριστώ αμέθυστος (спасибо, Аметист).
Он качает головой. Крепко меня целует.
- Все, что лучше для тебя, отныне – мое кредо.
- Звучит потрясающе, любимый.
Что же, это идеальный план. Я улыбаюсь, благодарно чмокнув его плечо. Кладу голову на тонкую материю рубашки, успокаиваясь и почти засыпая.
В конце концов, близится июнь. А в июне есть одно большое дело… и, хоть мы с Ксаем больше не заговариваем пока о детях, оба знаем, что будет совсем скоро. Это напитывает жизненной силой, даже если я ни на мгновенье не позволяю себе разубедиться, что у нас все получится. Так что его настрой очень вовремя.
Во-вторых, в дневное время в течении этих недель, не мешая мужу вести дела, я провожу дни с Вероникой и Каролиной, что все больше сближаются. Стараясь не быть третьей лишней, я делаю все, дабы не портить моменты их совместного удовольствия или творчества. Но порой они сами зовут меня к себе. И уж тогда у нас получается что-то по-настоящему теплое, семейное и по-девичьи веселое.
Каролина расцветает. Я смотрю на свой маленький цветочек, прежде столь запуганный, загнанный и тихий, и радуюсь. До безумия.
Их шаги навстречу с Вероникой медленные, аккуратные, но окончательные. Каролина не отступает более, если решается на что-то. Они вместе готовят завтраки через день. Играют вместе с Когтяузэром, смотрят мультфильмы, что приглянулись Карли и, конечно же, заплетают друг другу волосы. Мой Малыш теперь обожает косички и все, что с ними связано. Ника прививает Карли любовь к прическам.
Мы все беспокоимся – и девушка в том числе – как Каролин воспримет новости о женитьбе отца (что стало сюрпризом – так скоро! – и для меня), о новом статусе Вероники, но, получается, напрасно… По шажочку, по неловкому телодвижению, но Малыш учится доверять своей мачехе, хоть таким словом Нику язык не поворачивается назвать, проводить с ней время. И мы все видим, что шанс на полное взаимопонимание, на любовь – есть. И, возможно однажды, Ника станет «мамой» по-настоящему. А Мадлен в жизни Каролины станет меньше.
К слову, такие надежды особенно сильно питает Натос. Он души не чает в своих девочках – обеих. И все свободное время, каждую урванную минуту сбегает к ним. Каролина становится спокойнее, зная, что папа рядом, не ревнует его, не ссорится и не пререкается. Она спит в их с Никой кровати и нас с Ксаем пока ни разу не просили приютить Карли у себя, хоть прошло со свадьбы уже много времени, но здесь у каждого свои принципы. И мы тактично молчим. Я помню, каким человеком чести оказался Эдвард. Возможно, Медвежонок так же планирует обвенчаться с Вероникой?..
В любом случае, пока они просто радуются проведенному вместе времени. Наслаждаются им. И умиротворение, комфорт, пока еще робкая нежность этой новоявленной семьи задают тон всем проходящим дням. Делают их светлее.
В-третьих, дела начинают налаживаться. Внутри семьи и вне ее – с самолетом. Братья заканчивают с крылом и хвостовой частью будущего идеала авиастроительства. Выбирают оформление салона – кожаные сиденья темно-коричневого цвета, большие, широкие и мягкие настолько, насколько это возможно. Их по двое в три ряда внутри салона, у каждого своя деревянная зона-подставка для наушников, еды, напитков и личных вещей. «Конкорду» предстоит перелетать океан – и не раз. Он должен быть максимально комфортен и я, судя по фотоснимкам, что дает мне Ксай, нахожу его таким. Этот самолет взорвет мировую общественность.
- Я так горжусь тобой, любовь моя… это шедевр, самый-самый настоящий, - без капли лести признаюсь мужу, крепко его обнимая, - он идеален.
Эдвард пытается что-то мне возразить, но сжато и вымученно. Кажется, он тоже доволен их работой. И еще больше тем, что близится срок, когда мы полноценно сможем отдаться друг другу. Во всех смыслах.
Но не только самолет занимает наши мысли. Система охраны информации, созданная хакерами «Мечты Голубки», работает теперь безотказно и не дает осечек, но поиски тех, кто атаковал сервера в предыдущий раз, все еще ведутся. Пока не очень успешно.
Зато Ольгерд успешно, не говоря больше, разбирается со сложившейся ситуацией, не относящейся к самолету. Перво-наперво, Ника получает приоритетные права опекунства на Каролину. Ксай мне, недоуменной, объясняет, что так нужно для ее безопасности. И вряд ли можно с этим не согласиться. Затем адвокат идет дальше – вступает в активное противостояние со следователем Кубаревым, намеренным спустить на Калленов всех собак. Он больше не заявляется в дом и не угрожает открыто, но дела шьет быстро. Обвинения все серьезнее.
Ольгерд обещает не допустить все до сумасшедшего объема, не дать Кубу разогнаться и в лучшем виде доказать невиновность братьев. Но прежде всего он хочет выяснить, кто Кубареву платит. Это должно помочь напасть на след.
Примерно так и проходят эти две недели.
До отчета «Мечты» остается лишь несколько дней, завершены последние детали и подведены штрихи, и Каллены ждут вердикта оставшихся спонсоров. Чертежи предстанут перед ними в лучшем виде.
Но я про это не говорю Розмари, когда мы созваниваемся в понедельник. Я вообще мало о чем ей говорю, на ходу сочиняя красивые истории или вспоминая моменты нежности и приятности, о которых можно поведать. Ни к чему маме знать все подробности нашего дурдома. Важно одно – я счастлива с Эдвардом. И всегда буду.
Розмари рассказывает мне о своем новом увлечении – она начала рисовать песком. Потом она рассказывает мне, что теперь полноценно готовит все для мистера Свона, который ездит в резиденцию даже на обед, игнорируя все рестораны. И голос ее такой теплый, такой заботливый, будто речь идет об очень дорогом ей человеке… я не совсем понимаю Роз, но, кажется, она просто пытается настроить меня на добрый лад по отношению к отцу. Переучить.
- Он изменился, Белла. И он хочет… с тобой увидеться.
Меня, только что покинувшую душ и еще толком не согревшуюся, перетряхивает. Я ощущаю дрожь по всему телу, холодными капельками утекающую в кровь. Кутаюсь в махровый халат, подбородком уткнувшись в подушку.
- Я не хочу.
Меня угнетает эта тема. Сам факт ее существования, что до безумия сложен. Чувствую себя маленькой и хочу к Эдварду. А Эдвард далеко…
- Цветочек, ему надо дать шанс, - упорствует Розмари, уже готовая воспроизвести тысячу аргументов за Рональда, - понимаешь, мистер Свон…
- Роз, я не хочу говорить о нем. Я не буду, - кусаю губу, кутаясь явнее, - и если будешь ты, я положу трубку. Давай обсудим что-то другое.
Так, может невежливо и несправедливо к маме, я перевожу тему. И она сдается.
…Только вот согреться после нашего едва начавшегося о Рональде разговоре не могу. Против воли вспоминается гроза, Изабелла-старшая, его упреки, голос, его слова… он сам.
И я бегу обратно в душ, готовая выпустить в канализацию все, что было в бойлере, лишь бы согреться. Включаю воду погорячее.
Из душа перемещаюсь в постель, зарывшись лицом в покрывало.
Ксай, пришедший, не глядя на мои старания, почти сразу замечает, что мне холодно. Он хмурится, не слушает отнекиваний, приносит две кружки чая. И лично кутает меня в одеяло, прижимая к себе.
…Вроде проходит. Я покидаю кокон из покрывал, переодеваюсь в пижаму, заползаю к мужу в постель и обвиваюсь вокруг него, согреваясь окончательно. Дышу ровно. Засыпаю.
…А ближе к двум мы просыпаемся оба. От моей дрожи.
- Белочка, - уже не на шутку взволнованный Эдвард целует мой лоб, проверяя температуру, - что такое? У тебя что-нибудь болит?
А у меня зуб на зуб не попадает. Банально, но крайне неприятно. Дрожь живет собственной жизнью и как ей хочется терзает тело.
- Н-не болит… только холодно…
- Сейчас тебя согреем, - Ксай достает из комода, как я в далекую-далекую зимнюю ночь для него, шерстяное одеяло. Укутывает меня в одно, во второе. Велит крепко себя, теплого, обнять.
- П-прости, что я бужу тебя…
- Не говори глупостей, - мое смущение его злит, - всегда буди меня. Сама так говорила. Мы все исправим.
- Тебе нужно поспать…
- Тебе нужно, - поправляет он взрослым тоном, - обними-ка меня. Да, вот так. Это пройдет.
Я обнимаю. Но то затихая, то заново начиная трястись, никак не могу прийти в себя. Ситуация вопреки прогнозу Ксая лишь ухудшается. И он сжимает зубы, с огромным трудом не выдавая своей реакции на такое положение дел.
- Давай чая? – уже не веря в действенность такого предложения, но не в силах промолчать, зовет Эдвард.
Я уверенно мотаю головой. Ненавижу эту идею.
- Чай далеко… н-не уходи, п-пожалуйста!..
Не уходит. Остается, прижимая меня к себе, гладя по спине, целуя волосы, нашептывая что-то доброе и усыпляющее.
- Мой нежный, маленький Бельчонок… мое сокровище…
Я почти проваливаюсь в сон несколько раз и каждый из этих раз дрожь вытаскивает меня на поверхность. Выдергивает обратно в реальность, вылавливая из всей речи мужа отдельные фразы или слова.
- Мой Ксай… - сонно бормочу, мучаясь от недостатка сна.
- Твой Ксай, - убеждает он. Ведет обруч из поцелуев по моим волосам, надеясь хотя бы так ускорить нашу встречу с Морфеем.
Физически легче не становится, чего не сказать о моральном состоянии. Мое счастье…
Но, рано или поздно (но вообще поздно, около трех часов ночи) нам с Уникальным приходится признать неутешительную реальность: все-таки, это жар. И спадать он не собирается. Нарастает.
А температура, что сложно сбить, похоже, одна из немногих вещей, которой Алексайо боится.
До чертиков. До дрожи. До болей в сердце.
Он слишком крепко меня обнимает…

Не скупитесь на комментарии, пожалуйста! Нам с бетой будет приятен даже самый маленький отзыв.
Спасибо, что читаете. Мы надеемся, вам интересно.
= Форум =

Источник: http://robsten.ru/forum/67-2056-1