Циник? Запросто. Иначе мог бы он так просто проворачивать свои дела?
Глупец? Несомненно. А то бы верил Ауре как себе и женился бы на ней, прекрасно зная, что чужой мужчина его жене куда дороже? Влюбленный глупец. Тут уточнение.
И все же – не чудовище. Извращенец, постоянно ставящий под сомнение собственные убеждения и мораль, но не чудовище. Чудовища здесь другие…
Мурад умел ненавидеть. Сперва себя. Затем жену. Но больше всех – Эдварда Каллена, поставившего его семью слишком близко к той грани, откуда возврата уже нет. Разрушившему ее, желал он того или нет.
Мурад… хотел отомстить. За те бессонные ночи, за те долгие дни, за то, что Кэйафас, как зовет его Аура, посмел надругаться над самым святым на свете – ребенком. За многое… за все.
Мужчина усмехается сам себе. На тесной жесткой койке поворачивается на спину, глядит на бетонный потолок с парочкой трещин. Вздыхает.
Вот во что он превратил свою жизнь: тюремная камера, срок, который вероятнее всего придется отсидеть, прикипевшая, ставшая почти частью существа ярость. Ярость и злость. Опять же: ненависть. Только уж очень громкое слово… слишком страшное. И много ли уже толку в том, как такое случилось? Чересчур высокая цена за свободу слова.
Мурад редко когда не был уверен в том, что делает. За всю жизнь таких случаев наберется едва ли на пятерню руки.
Он не сомневался ни секунды, задумав провалить премьерный показ калленовской «Мечты», и бросив на это все свои силы, задействовав мозг на триста процентов.
Он не колебался и мига, когда ставил подпись под обвинениями Кэйафаса в педофилии. И неуверенности в нем не было, принуждая Рару… ко всему. Нет в его жизни в принципе места неуверенности, это недостойно истинного мужчины. Принял решение – прими и его последствия. Достал нож – бей. Иначе ничего не выйдет.
А может, все дело в том, что, рассчитывая на смерть Каллена, Мазаффар надеялся вернуть себе жену? Обладать ею полностью, царить в ее мыслях, занимать ее дни и ночи. Владеть безраздельно. Быть безраздельно любимым… несбыточно, конечно. Но зато честно. У всех бывают такие мысли, все испытывают такие желания.
Просто никогда она так на него не смотрела, как на него… и никогда не посмотрит…
Однако смотрят другие…
Мурад поворачивается чуть ближе к свету. Из кармана своего тюремного комбинезона, уже помятую, с некрасивыми разводами, но, благо, еще достаточно четкую, достает маленькую фотографию. Черно-белую. С ровными краями.
И смотрит на нее. Не моргая. Не отрываясь.
Все зло мира должно быть наказано. Всех тварей света нужно предать земле. Все… недостойные не имеют права на существование, на свое грязное, отравляющее дыхание. Все они – виват Аду.
И борьба со злом, ровно как и борьба с несправедливостью, за обиженных, униженных и поверженных этим злом – благое дело. Спасая их, ты спасаешь свою душу. Идя на поводу, лучшее, на что можешь рассчитывать – чистилище. И какую участь ты готов выбрать? А какую цену за эту участь заплатить?..
Мурад не был религиозен. Он не религиозен и сейчас. Только вот в одну вещь, подтверждающую существование Бога, мужчина все же верит. В одно – а вскоре и два – существа, какие железно подчеркивают возможность чего-то высшего, нежели людской разум.
Фотография этого… человека, человечка, здесь. Первый снимок его будущего ребенка, оставленный Рарой. Почему-то Мазаффар уверен, что это будет сын.
Не провидение ли это? Грешным делом подумаешь и на такое, иначе откуда бы взяться ребенку сейчас, когда Аурания стабильно на таблетках, нервная атмосфера совершенно не способствует налаживанию супружеской жизни, а Ясмин, хоть и растет примерным добрым ребенком, все же еще слишком мала?..
Мурад начинает считать беременность жены непростой. Он начинает верить, что именно Аурания, нося под сердцем плоть от плоти его, выведет мужчину из темноты. Она уже пытается. Какая бы ни была, как бы ни вела себя прежде и что бы ни говорила, она… не пожертвовала им. Она, хоть и вряд ли признается ей, Мурада спасла. Ее откровение по части беременности на многое раскрыло ему глаза.
Мужчина прижимает снимок к губам. Морщится.
Семья – это святое. Святее мести, нужнее покоренного зла, важнее собственной жизни. Его дети, его замечательные, милые, такие любимые дети, не станут страдать от ошибок своих родителей. Какими бы те ни были.
В тесной камере, глядя на темную стену, много времени для размышлений. И еще больше – для психоанализа, копания в себе. Мурад пережил множество эмоций, чей апогей наступил там, в зале встреч, когда хотел придушить Ауранию и одновременно взмолиться, чтобы сказала, что любит его. Всем сердцем его любит. Его одного. Агония, начавшаяся с ареста и озвучивания его причины постепенно ослабла, превратившись в тихое потрескивание угольков души, наблюдающееся и сейчас.
Мурад не уверен, что сможет простить жену. Но и не признать, что она поступила верно, тоже вряд ли сумеет…
Аурания все-таки мать. Хотя бы за это она заслуживает иного отношения.
Мазаффар вздыхает, откидывая голову на подушки.
Пусть мстят те, кому нечего терять. Пусть они сражаются со злом вроде Кэйафаса, рушат стены, сжигают города. Пусть они перевернут свет и создадут то царство покоя и благоденствия, а каком грезят все религии мира. Пусть.
А он будет рядом со своей семьей. И никакая тварь не посмеет этому помешать.
Закрыв глаза, Мурад отпускает мысли об Эдварде Каллене, мести ему, его наклонностях и его самолетах.
К черту.
Пусть в Аду все решает сам Бог, неважно чей. Работа эта его. Не людям за нее браться.
* * *
В Лас-Вегасе нет недостатка отелей, в которых проводят торжества различного масштаба, наполненности и направления.
Впрочем, как нет в Лас-Вегасе и недостатка тех самых торжеств, чьи организаторы горят желанием провести их именно здесь, в городе свободы, веселья и бесконечных удовольствий.
Так что не удивительно, что все отели, еще и открывающиеся и закрывающиеся попеременно из года в год запомнить невозможно. Я даже не пытаюсь.
Однако, когда машина, присланная Константой, в девять сорок утра привозит нас к дверям нужного заведения, я его узнаю. На Лас-Вегас-Стрип, так близко к Белладжио, откуда и началось наше с Ксаем знакомство, располагается «Vdara Hotel&Spa» - одно из немногих мест в городе, на чьей территории запрещено курение и азартные игры, в то время как созданы все те же условия для комфортного отдыха.
Алексайо удивлен не меньше моего. И в то же время он старается со всей тщательностью определить мою реакцию.
А я не знаю, как реагировать. Страха нет, как и отчаянного желания сбежать отсюда, дабы не вспоминать тот вечер, когда рыдала в туалете, проклинала Эдварда и ненавидела Рональда всем сердцем. Это осталось далеко, за гранью памяти. Но признать, что абсолютно не волнуюсь – не могу. Слишком, слишком близко к тем местам, которые связаны не с лучшими людьми.
Водитель открывает мне дверь. Алексайо, уже покинувший салон, тут же протягивает руку, крепко переплетая наши ладони. С аккуратностью к тонкой ткани платья, прежде, чем сделать хоть шаг, убеждаюсь, что оно в недосягаемости туфель. Впервые за столько времени на мне каблуки.
- Я не знал, где праздник, Бельчонок, - извиняющимся тоном, в котором сразу же всплывает самобичевание, бормочет Ксай.
- Какая разница, - стараюсь как можно более наплевательски пожать плечами. – Я жила в Вегасе девятнадцать лет. Здесь много таких мест. И никуда они не денутся.
- Белла…
- Все в порядке, Эдвард, честно, - ответно пожимаю его пальцы, поглубже вздохнув, - пойдем. Нехорошо будет, если опоздаем.
- У нас еще есть время.
- И много, - поддерживаю, неровно хмыкнув. Но разворачиваю нас к швейцару, уже призывно застывшему у стеклянных дверей.
Эти стеклянные двери здесь, кажется, повсюду.
Наш самолет сел вчера вечером, и в процессе полета, не зная, чем заняться, мы с Ксаем обсудили и разложили по полочкам миллион личных тем. Мало того, он умудрился поработать несколько часов над «Мечтой», готовясь послать Эммету отчет сразу по приземлению, а я дочитала, наконец, специально купленную к этой поездке книжку «Контроль над эмоциями». Пришлось очень кстати.
После приземления мы отправились в дом братьев в Лас-Вегасе. Оказывается, до нашей встречи и они, и Каролина проводили здесь до трех месяцев в году – с перерывами, конечно. Дом оказался уютным, двухэтажным, с пятью комнатами, не считая гостиной и кухни. Здесь за ним присматривают муж и жена, Альфредо и Натали, приехавшие в Америку по выигранной грин-карте и решившие остаться в Лас-Вегасе. Дом в идеальном состоянии, потому, видно, что к работе они относятся ответственно и честно. Алексайо редко ошибается в людях.
И вот, после раннего завтрака и утра сборов, мы здесь. Отель «Vdara». За пятнадцать минут до того, как должны прибыть.
- Все будет чудесно, - словно бы сама себе, хотя знаю, что Ксай обязательно услышит, говорю я. Двери раскрываются, готовящийся нас встретить администратор уже близко. На нем безупречный костюм цвета каштана, а на лице услужливая улыбка.
Алексайо обвивает мою талию, тесно прижав к себе. Отвечает без лишних слов.
- Мистер и миссис Каллен, приветствую вас, - тепло здоровается мужчина (как греют меня эти слова!), на чьем металлическом мини-бейдже заботливо выведено гравером «Юджин». – Добро пожаловать в наш отель. Следуйте за мной, пожалуйста.
В холле царит некое оживление, не говоря уже о том, что творится возле бассейна. Это определенно популярный курорт.
Однако вслед за Юджином, в своих удивительных для обычных постояльцев нарядах, мы проходим в ту зону отеля, где нет ни шума, ни брызг воды, ни лишних людей.
Торжество будет проходить в закрытом саду, где уже натянут шатер и расставлены столики. Но туда нас проведут позже, как условлено, к одиннадцати. А пока… девятый этаж и довольно большая комната с двумя вазами живых цветов, уютным ковриком на полу и широкой софой, где в милых белоснежных коробочках оставлены для нас свадебные сувениры. Ванная комната, в которой можно поправить макияж, также прилагается. Большой журнальный столик украшен корзинкой со свежими нарезанными фруктами. Нас ждали.
- Приятного праздника, - искренне желает Юджин, покидая комнату. Он делает это так ловко и быстро, что словно бы растворяется в пространстве. И в помещении с кремовыми стенами и паркетом, натертым на славу, повисает тишина.
Алексайо задумчиво глядит на панорамные окна, демонстрирующие территорию отеля на сто восемьдесят градусов и даже бассейн, где прямо сейчас начинается развлекательная программа. Уголок его губ вздрагивает.
- У тебя опять расстегнулась эта пуговичка, - с мягкой усмешкой замечаю, аккуратно вернув перламутровую застежку в ее законную выемку. Ксай этим утром возился с ней минут двадцать – ровно столько, сколько мне потребовалось, чтобы нанести макияж, убедиться в его правильности, а потом обнаружить, что Эдвард до сих пор не надел галстук.
Пуговичка заколдованная, не иначе – Эдварду она упрямо не подчиняется.
- Спасибо тебе.
Его благодарность какая-то… растерянная. В который раз вижу Ксая таким.
- В идеальном человеке для идеальной роли все идеально, - поглаживаю его гладковыбритую щеку, почти сразу же ощутив тонкую нить новой туалетной воды, одновременно мужественной и в меру мягкой, без единого отголоска мяты, - ты обворожителен, любимый.
Аметисты едва заметно мерцают. Эдвард волнуется, к гадалке не ходи. И имеет полное право волноваться, хоть здесь он и самый желанный гость. Константа сделала его счастливым, как и обещала – мне заметно, что в радужке переливается радость от этого приглашения, от присутствия здесь. Эдвард как никто желал «голубкам» счастья. Теперь и последняя из них его обрела.
Я больше не обижаюсь на Константу. Я понимаю ее, возможно потому, что пережила многое из их с Эдвардом моментов и видела, одна, наверное, видела, там, в «ОКО», как сильно она его любит. Неправильной любовью, постепенно сошедшей на нет после неудавшегося прыжка, и одновременно правильной, такой, какой он заслуживает, лишь окрепшей после курса реабилитации.
Я верю Конти, а потому ее простила.
Эммет же простить не смог – ни того, что по ее вине Каролина оказалась в больнице (не помогло даже то, что Конти ее фактически спасла), ни того, что много раз доводила до ручки Ксая. Эммет бесконечно предан своей семье и любит ее страшной любовью. В нем нет силы всепрощения брата. В нем нет понимания ситуации с моей стороны. Он… презирает Константу, хоть никогда Ксаю этого не скажет. Но и на свадьбу ехать был вовсе не намерен. Предложил закончить все дела с «Мечтой», отправив остатки уточнений в сборочный цех, а нам пожелал хорошего отдыха. Надеюсь, им с Каролиной и Вероникой тоже будет, чем заняться.
- Ты очень красива сегодня, Бельчонок, - Алексайо наклоняется ко мне ближе, тепло поцеловав в висок. Оставляет на волосах частичку своего запаха.
- Просто кое-кто знает толк в русских магазинах…
Ксай ухмыляется.
- Скорее, кто-то умеет выбирать наряды.
Я чувствую, что краснею. За последние месяцы это возможно только в присутствии мужа. И ровно как его слова, его довольная улыбка – лучшая награда.
В том бутике, где было куплено это платье, первым бросившееся мне в глаза, я увидела в аметистах любование. Эдвард сразу заверил меня, что какой бы наряд я ни выбрала, он возражать не будет. Но как же восхитительно видеть, что ему тоже нравится…
Это темно-гранатовый футляр, раскрывающийся книзу, без лишней пышности и блеска, однако бросающийся в глаза. Рукава из кружев в три четверти, прикрывающие плечи и избавляющие от излишней оголенности, которую и я, живя с Эдвардом, перестала любить. Неглубокий, но заманчивый вырез, продолжающийся и на спине, отдельный небольшой разрез ниже бедра. Платье, подчеркивающее фигуру, но не пошлое. Платье изысканное, но не чрезмерно. Платье подходящее. И подходящие к нему туфли, идущие практически в комплекте. А украшения так кстати отыскались в моих закромах – когда-то Розмари дарила серьги и кулончик из граната.
- Ты заслужил этот день как никто, любовь моя. Насладись им сполна.
- Твоя вера вдохновляет, мое солнышко.
- Здесь не вера, здесь убеждение, - я привстаю на цыпочки, легонько поцеловав Алексайо в щеку. И тут же зажмуриваюсь, пристыдившись, когда вижу отпечаток своей помады на его коже.
- Пометишь меня?
- Прости, - неумело, с усмешкой стираю эту непроизвольную метку, стараясь сделать все побыстрее.
- Я не против, Бельчонок, - Ксай притягивает меня к себе, тепло, крепко и любяще поцеловав в ответ. В лоб. – Я твой и пусть все знают.
- Уже знают, - обхватываю его руками, напоследок так же крепко обняв. Киваю на золотое кольцо. – Не беспокойся.
…Ночью говорил он это мне. Возможно, после долгого перелета, а возможно, потому, что излишне думаю обо всем этом, мне приснился Рональд. Отрывок нашего еще не состоявшегося разговора, в котором он повторял, много раз повторял, что отберет у меня Эдварда… отберет то, что мне дорого, как отобрала у него я.
Я плакала, а Эдвард как всегда меня утешал. Обняв, прижав к себе, шептал «не беспокойся, этого не случится», ведь умом и я знала, что подобному не бывать...
Наутро я отбросила мысли о Рональде как можно дальше. Я не стану портить день Ксаю и Конти, а так же лишний раз перебирать все косточки самой себе. Будет завтра – будет разговор. Контроль эмоций должен помочь, не зря ведь я о нем так отчаянно читала.
- Вы приехали!..
Счастливый женский голос, столь радостный, заполоняет комнату. Дверь открывается и Константа, с такой широкой улыбкой, какая с трудом помещается на ее узком лице, едва ли не вбегает к нам.
Я отрываюсь от Алексайо, становясь рядом с ним, и девушка немного сбавляет обороты. Теперь просто улыбается. Молча. А глаза сияют всеми цветами радуги, помноженной на эмоции искреннего счастья.
Конти преобразилась за эти месяцы. Я помню исхудавшую, замкнутую, бесконечно грустную молодую девушку, под глазами которой уже залегли темные круги, глаза словно бы выцвели, залившись слезами, а губ не касалось ничего, кроме грустной усмешки. Она вся была острая, четко очерченная, с рвущимся наружу отчаяньем.
Сейчас же лицо Конти чуть округлилось, стерев контуры изможденности и наполнившись здоровьем, глаза зажглись, засияли под темными ресницами, делая весь ее образ более живым. Волосы, шелковистые, длинные волосы, уложенные сегодня косой-водопадом с изящным вплетением белых цветочков, незнакомых мне, точь-в-точь оттенок ее платья, несомненно, радуют Ксаю глаз. Я даже немного Константе завидую, так и не сумев до сих пор отрастить себе локонов, по-настоящему достойных его.
- Добро пожаловать, - с теплой белоснежной улыбкой, ставшей еще ярче от темно-розовой помады, подчеркнувшей ее контуры, почти бывшая мисс Пирс подходит к нам ближе. Глянув краем глаза на Ксая и тут же покраснев, немножко сжавшись, первой неожиданно обнимает меня.
Лиф ее платья, расшитый маленькими звездочками, немного колется. Однако нет больше ни боли в этих объятьях, ни отчаянья, ни горя. Конти счастлива.
- Спасибо, спасибо, спасибо! – заплетаясь, со сбивающимся дыханием благодарит она. Неслышным шепотом, но очень откровенным. Я ей верю, теперь окончательно. – Я никогда не забуду, Изза…
- Поздравляю, - легонько придержав ее за талию, шепчу в ответ я. И тоже улыбаюсь на радость Алексайо, с интересом, но и некоторым беспокойством наблюдающему за нами.
Девушка мне отрывисто кивает. И со вздохом, повеяв своим цветочным запахом духов, отстраняется. Ее пышное платье, белоснежное, как русский снег, волной покачивается следом.
У Константы красивая точеная фигурка, тонкие бретельки, открывающие плечи, со сложным переплетением ленточек на спине, и пояс, разделяющий пышный низ платья и узкий верх. Красивый контраст. Тем более у нее оно, как у «Золушки», блестит на ярком невадском солнце.
Она останавливается чуть сбоку от Алексайо, похоже, не совсем зная, что делать дальше. Из-под накрашенных ресниц и розово-фиолетовых теней ее взгляд пылает благоговением, лаской и благодарностью. Благодарностью больше всего.
И Эдвард, никогда не заставляя никого ждать, сам делает первый шаг. За смутившуюся «голубку».
- Привет, Конти, - с отеческой улыбкой, в которой столько бархата, привлекает названную дочь к себе.
Неглубоко вздохнув, Константа крепко обвивает его за шею.
- Привет, Кэйафас…
Я делаю шаг в сторону, не мешая им. Никогда не думала, что буду так спокойно смотреть на объятья этих двоих. Однако… вот мы здесь. И ничего не приглядного, ничего страшного во всем этом нет. Эдвард любит Константу. Он любит всех своих «пэристери», но эту – в особенности, потому что больше всех пострадала, потому что едва не покончила с собой из-за него, потому что в чем-то они… похожи. Только она так или иначе для него дочь. И той любви, из-за которой можно ревновать мне, с его стороны никогда не прослеживалось.
Я счастлива за Алексайо. И от этих объятий хочу только улыбаться – он доволен своей ролью. Он рад, что присутствует здесь. В такой знаменательный момент.
- Спасибо тебе, что ты здесь, - тихо, толком не зная, можно такое говорить при мне или нет, бормочет Константа. Ей очень хочется сказать.
- Это честь для меня, быть здесь, - Ксай поглаживает ее спину, с нежностью пробежавшись по нашивке из звездочек, - тебе спасибо.
Им нужна минутка наедине. Мне становится стыдно, что понимание подобного не пришло раньше. Не видевшись больше двух месяцев, они заслужили хоть небольшой, но разговор. Тем более сегодня.
- Поправлю прическу, - толком не зная, куда еще можно деться из этой комнаты, направляюсь к ванной.
Возражений нет, но спиной чувствую взгляд Ксая. Влюбленный.
Закрыв дверь, включаю воду. И поправляю-таки и без того идеальный макияж, прическу, волосок к волоску, хотя никакими изысками, в отличие от Конти, похвастаться не могу: простая укладка с помощью шпилек и чуть подкрученные плойкой ее концы. Эдвард уверил меня, что это свежо и красиво, но вряд ли так уж красиво… скорее действительно свежо. Просто и свежо. Тоже вариант.
Я жду в ванной минут десять, с интересом изучая покрытие умывальников, ряд гелей и жидкостей в прозрачных баночках на полочке, большие белые полотенца с эмблемой отеля и конечно же кожаный пуфик, на который присаживаюсь проверить застежку своих туфель.
Не знаю, о чем они говорят. Я и не должна знать, это их личное дело. Я не стану выспрашивать Эдварда, ровно как не стану терроризовать и Конти. Поражаюсь себе, однако ничего, кроме спокойствия, не испытываю. Любому любящему человеку прежде всего важно благополучие того, кого он любит. Его улыбка. А все остальное… не имеет значения.
Из заточения, самолично и организованного, ровно через пятнадцать минут меня выпускает сам Ксай. Он открывает дверь, уверенным шагом проходя внутрь. Я вижу, что Константы в комнате нет.
- Мой маленький тактичный Бельчонок, - муж присаживается перед пуфиком, бархатно поглаживая мою ладонь, - ты замечательная.
- Это в порядке вещей…
- Белла, - Ксай, от которого так и пышет… благостью, медленно качает головой. Его лица, его губ не покидает эта очаровательная теплая улыбка, за какую я сверну горы. А в глазах чуть-чуть проглядывает прозрачной слезной пелены, - ты идеальна. Моя любимая, моя прекрасная девочка, ты идеальна.
- Всего лишь потому, что поправила прическу?
- Потому, что мы здесь, - серьезно отвечает Алексайо, целомудренно, не боясь испачкаться, целуя меня в губы, - мы здесь благодаря тебе.
- Торжество у Конти, к слову…
- Торжество у меня, - Эдвард поджимает губы, пустив-таки в аметисты то огромное, рвущееся наружу чувство, в котором бесконечная любовь. Опаляющая. – Я женился на лучшей женщине на свете. И я клянусь, что всегда буду об этом помнить.
Эти слова – от сердца. Все, что говорит Эдвард, как смотрит, как гладит меня… у него немного дрожит голос, но твердости в нем тоже хоть отбавляй.
Я была права: Конти вдохновила его. Он свернет свои горы.
- Бесконечно тебя люблю, - не требуя больше никаких обещаний, я привлекаю Ксая к себе, требовательно, хоть и любяще целуя. Счастье мое.
- Я тебя больше, - на мгновенье оторвавшись, шепчет он. И крепко пожимает мою руку с золотым кольцом. Мой. Безраздельно мой. Как же это прекрасно…
* * *
Воистину, в человеческой жизни случается всего несколько событий, от которых действительно захватывает дух.
Признание в любви. Пару слов, вдох, откровение… и все. Момент, когда мир делится на «до» и «после», когда собственное благополучие уже перестает занимать лидирующую позицию. Влюбляясь, мы жертвуем. Но жертвы эти могут принести бесконечное счастье, если не напрасны.
Рождение ребенка – чудо, которое происходит со многими, но далеко не многими ценится. Маленький, счастливый человечек… маленькое сокровище для своих родителей. Воплощение веры в нечто высшее, чем человек. Воплощение веры в сказку.
Первое слово малыша – момент волнительный, наполненный только бесконечным счастьем и восторгом. «Мама». «Папа». Теперь по-настоящему. Теперь навсегда.
Но есть еще одно событие, впечатляющее, запоминающееся и как ни одно другое трогательное: когда отец ведет свою дочь под венец.
В этом ритуале… что-то сакральное. И если брак желанен, если дочь любима, если отец – отец не только на словах, искренность момента возносит до небес.
Мое место в первом ряду, возле Эдварда и как раз напротив алтаря. Я вижу Сергея, в черном смокинге, с ухоженной бородой и уложенными гелем волосами, замершего в ожидании своей невесты и улыбнувшегося мне уже не раз. Я слышу музыку, восхитительную и трогательную, скрипку, переплетшуюся с фортепиано и бамбуковой дудочкой. Я ощущаю ветер, легонько колышущий волосы. И теплоту лета, после которого уже ничто не будет как прежде.
Музыка играет громче, когда Эдвард и Константа к восторгу всех собравшихся ступают на розовую дорожку, ведущую к алтарю. Маленькая девочка, со счастливой улыбкой шествуя перед ним, раскидывает по дорожке розы. Это – племянница Сергея, у них есть общие черты.
Платье Константы смотрится бесподобно в таком окружении под такую музыку. Переливаясь, чуть покачиваясь, оно оживляет свою и без того живую, радостную обладательницу. К тому же, теперь на Конти фата… и она похожа на принцессу. Крепко обвив локоть Ксая, выступающего сегодня в роли короля-отца, Константа идет рядом с ним и на глазах ее видны, пусть и совсем капельку, слезы. Все, как она хотела. Все, как в лучших мечтах.
И пусть кто угодно уверяет меня, что грезы зачастую не сбываются, существуют те, что обретают реальную плоть. И доставляют безграничное светлое чувство. Счастье.
Эдвард горд. По его взгляду, по его лицу, по позе… я вижу. Даже по движениям. Алексайо великолепен, он притягивает к себе все внимание и здесь. Но прежде всего смотрит на меня. Всегда находит меня, где бы не находилась. И тоже улыбается. Кривоватой, очаровательной, довольной улыбкой. Он папа.
Я почти чувствую, как все внутри него искрится и переливается. Какая же это гениальная идея, Константа… какая же ты молодец… ему так не хватало этой оптимистичной зарядки, этой веры в свою важность и нужность, этой поддержки… именно сейчас!
Это я никогда не забуду.
Голубое небо с белоснежными облачками, чудесный алтарь, оплетенный цветами, два ряда скамеечек и праздничные украшения, столь умело подобранные отелем. Никогда бы не подумала, что за пределами этого сада шумное место отдыха. Все идеально спланировано.
Наверное, в такие моменты и познается жизнь. В ее течении, в ее красочности, в ее прелести. Кажется, я тоже заряжаюсь оптимизмом.
Музыка немного затихает, когда Ксай и Конти подходят к самому алтарю. Эдвард так близко, что я слышу аромат его туалетной воды. Я чувствую его улыбку, которая не спадет, наверное, еще несколько дней. Я чувствую его счастье. И это окрыляет.
В традиционном жесте Алексайо вкладывает руку Константы в ладонь Сергея, уже готового к этому, и накрывает своими. И отпускает, возвращаясь на свое место. Ко мне.
Мощный поток удовольствия и тепла, который невозможно не заметить, окутывает все пространство вокруг нас.
Я переплетаю свою руку с рукой Ксая, приникнув к его плечу.
- Ты был потрясающим. Поздравляю вас, папа.
Аметисты на одну-единственную секунду перед зачтением священником клятв обращаются ко мне. В них все обожание мира.
Я щурюсь, кивнув мужу на алтарь. Мы еще не закончили.
Ксай вздыхает. Ксай, все еще улыбаясь, незаметно рисует своими пальцами на тыльной стороне моей ладони огромное сердце. Свое.
Свадьба идет своим чередом. После произнесения Константой и Сергеем клятв перед лицом Бога, их трепетного поцелуя возле алтаря и громких аплодисментов зала, торжество перемещается под натянутый шатер, где именные таблички подсказывают наши места за столиком. Гостей не так много, столики на четверых, и нам достается место ближе всего к молодоженам – вместе с родителями Сергея, судя по всему. Их с Ксаем беседа предельно вежливая и милая, хоть некоторое недоумение в их взглядах и проскальзывает, когда смотрят на меня. Но лишних слов нет. Видимо, Сергеем была проведена серьезная разъяснительная работа.
Пусть и сидя рядом с Ксаем, пусть и глядя на Конти и Сержа практически в упор, мне до сих пор не верится, что мы на их свадьбе. Невозможное в который раз оказалось возможным – похоже, эта пословица была придумана не зря.
Недостижимая мечта Сержа сейчас с ним, рядом, и рядом будет всегда. Он достаточно выстрадал за их отношения и приложил, пусть и совместно с ее терапией, огромное количество усилий – прогресс Константы невозможно не заметить, хотя прошло не так много времени.
Сама Константа тоже счастлива – и не наиграно, а по-настоящему. Она нежно смотрит на Сергея, то и дело касается его, любуется своим обручальным кольцом и улыбается Алексайо… как дочка. Это не спектакль. Это все на самом деле.
А я… я, видевшая обоих этих людей там, в холодном феврале, в Москве… Сержа, который встречал нас, Константу, с которой по воле случая мы встретились на моей свадьбе, все их окружение и все их эмоции… хорошо то, что хорошо кончается. И неважно, что мы думали об этом раньше. Кто бы вообще такой финал мог предположить? Жизнь многогранна и непредсказуема. Этим прекрасна.
Торжественная часть плавно перетекает в банкет. Подаются первые блюда, звучат первые тосты.
Отец Сергея, на которого тот крайне похож, улыбается как-то сурово, но счастливо. Он желает молодоженам долгих лет вместе, счастья в этой жизни и множество памятных моментов, которые не стыдно будет рассказать детям.
Мама Сергея, женщина с красивым русским лицом, но в то же время чудесным английским языком поздравляет своих детей и призывает их заботиться друг о друге, оберегать и никогда не обижать. Обещает со смехом Сержу, что, если узнает, не сносить ему головы.
А потом наступает черед Эдварда. Он поднимается на сцену, к микрофону, напоследок пожав мою ладонь и забрав со стола свой бокал с виноградным соком, который никто в жизни не отличит по виду от вина. И его тост я слушаю с особенным вниманием.
- Константа, Сергей… нам часто говорят, и мы верим, что браки заключаются на небесах, - начинает Ксай, заняв выгодную позицию, чтобы видеть всех, но в первую очередь тех, к кому обращается. Конти и Серж смотрят прямо на него, глаза в глаза, слушая так же внимательно, - я скажу вам иначе: браки заключаются людьми. И счастливыми, и несчастливыми они становятся благодаря тем людям, которые сочетаются этими узами. Важно найти своего человека. И не имеет значения, кем он или она будет, когда вы встретитесь, что произойдет позже… вы будете счастливы вместе, если решите вместе свое счастье построить.
Теперь Ксай переводит взгляд на Сержа, улыбнувшись ему. Поднимает бокал повыше.
- Сергей, я знаю тебя много лет, я знаю, сколько ты сделал для Конти, а значит, и для меня. Поверь, я знаю, как сильно ты любишь ее, и я не устану благодарить тебя за это. Лучшего человека для нее я не мог себе даже представить – заботливого, сострадательного, защищающего и верного. Я в восхищении, - он кивает Сержу, и тот, польщенный, кивает в ответ. Целует Константу в висок, пожав ее руку. А Эдвард, тем временем, говорит уже с ней. И в глазах его столько доброты, сколько не уместится ни в чьих больше. Бескрайнее море ласки.
- Константа, ты способна быть солнцем для тех, кого любишь, ты способна вдыхать в них жизнь, когда кажется, что все уже потеряно, мне известно. Так не жалей этого для Сергея. Вместе вам по плечу любые жизненные невзгоды, сколько бы они ни случались и во сколько бы ни обходились. И пусть однажды счастье ваше станет безмерным – с рождением ребенка. Поздравляю.
…Мы хлопаем. Мы все. И Конти, похоже, плачет.
Алексайо возвращается ко мне, садясь как можно ближе, и кивает Конти и Сержу, в один голос произносящих «спасибо». Муж обвивает меня за талию. Дыхание его размеренно и спокойно. Ксай удовлетворен жизнью, а большего я и пожелать не могу. Такой блеск в аметистовых глазах – загляденье.
Часа через полтора, после горячего, когда день уже начинает потихоньку клониться к вечеру, Константа оказывается возле нашего стола. Эдварда она не застает – в дальнем конце сада, вне шатра, он говорит с Эмметом о какой-то неотложной теме по поводу самолета – тому кровь из носа нужно кое-что уточнить.
- Константа, Эдвард…
- Я знаю, - она мне понятливо кивает, прося подняться, - я бы хотела кое с кем познакомить тебя, Изабелла. Я думаю, это будет уместно.
Я отставляю свой бокал с виноградным соком, как и просит главная виновница торжества, поднимаясь.
- Пойдем-ка.
И я иду. В другой угол шатра, где стоит стол с какими-то особыми закусками и целая небольшая пирамидка из бокалов шампанского, к паре девушек, приглушенно что-то обсуждающих.
На наше приближение они сразу же оборачиваются и замолкают. С мигом проявившимися улыбками – как по мановению волшебной палочки.
Интересно, что происходит быстрее? Я понимаю, кто они, или они – кто я? Очень неожиданная встреча, отдающаяся не менее неожиданным покалыванием у меня внутри.
Пэристери…
Вот они какие.
- Изабелла, это Патриция, а это София. Они мои подружки невесты.
Конти представляет нас друг другу милым, дружелюбным тоном. Она… не издевается. Она правда хотела нас познакомить, но вовсе не для того, чтобы меня уколоть. По крайней мере, по ее виду не скажешь, и я стараюсь себя в таком умозаключении убедить. Просто неожиданно. Просто… быстро. Все в порядке.
Первой на меня смотрит София. Она красива, с шоколадными волосами, здоровой молочной кожей, заинтересованной улыбкой. Безупречный макияж, безупречное черное платье, вовсе не задуманное для того, чтобы все скрыть. Оно уместно, и все же… чуть более открыто, чем нужно.
София протягивает мне свою ладонь. Короткие ногти с прозрачным лаком и узенькое золотое колечко. Ее муж где-то здесь?..
- Просто Соф, - мягко поправляет Конти она, - приятно познакомиться, Изабелла.
Я аккуратно пожимаю ее руку, отвечая «мне тоже» и почти сразу же ловя на себе взгляд второй девушки. Она более раскрепощена или уже больше навеселе. Улыбается шире, блондинка, но естественная, в красивом изумрудном платье до колена. Ее плечи как раз закрыты, но все равно можно угадать на коже равномерный загар. Та самая, что живет в Греции. Да.
- Я Патриция. Очень рада видеть вас, Изабелла, - мягко приветствует она. Тоже протягивает мне руку.
- Взаимно, - пожимаю ее я. Слегка рассеянно.
Господи, какие же они все… красивые! Неужели те, кто решает пустить жизнь под откос – такие? Разумеется, их благополучие, улыбки, почти их жизнь – заслуга Ксая, но все же… он явно отбирал этих девушек по какому-то принципу. И я не вписываюсь в его рамки.
Хотя… я его жена.
Боги.
- Вы не поймите нас неправильно, Изабелла, просто невозможно было удержаться и не увидеть человека, который смог сделать Эдварда счастливым, - Патриция, осторожно коснувшись моего плеча, будто извиняется. – Я могу представить, как это все неправильно для вас, но мы желаем ему только добра – с самого начала. За то, насколько он нам помог, нам не расплатиться.
- Изабелла, вы для нас герой, - Соф, подступив ко мне ближе, улыбается искренне, - на самом деле и без громких слов. Эд заслуживает простого семейного счастья, и если вы его вторая половинка, то это только к лучшему.
Да уж. Неправильно – это мягко говоря. Я в принципе не понимаю, что чувствую. Внутри перекати-поле, но даже оно не в силах поверить в то, что это те самые женщины, что были женами Ксая.
- Сейчас, наверное, не совсем время и место, - тушуясь от моей реакции – вернее ее полного отсутствия, бормочет Конти, - просто мы хотели выразить тебе восхищение, пока все здесь. И я тоже. Если бы не ты, меня бы тут не было.
- Ты преувеличиваешь, - оглянувшись на девушек, не соглашаюсь я. Их пристальные взгляды, пусть и смягченные настоящей благодарностью, все же тяжело выносить, - в первую очередь спасибо Сержу.
- Я обожаю его, - Константа с любовью оглядывается на мужа, разговаривающего с гостями соседнего к нам столика, - однако тут заслуга только твоя. Сперва меня спасал Кэйафас. Потом спасла ты.
- И его тоже, - вставляет София, отставив свой бокал на стол, - каждая из нас знает, как Эдвард относится к детям. И если у кого-то открылся рот, чтобы обвинить его… в том, в чем его обвиняли и, благо, закончили, - она хмурится, принимая воинственный вид. И я немного проникаюсь к этой девушке. В конце концов, я помню, что и она, и Патриция подписались, что Эдвард не может быть педофилом в принципе, - они просто твари. Но они определенно ударили по нему этими словами.
- Мы очень рады, что теперь он не один, - подхватывает Патриция. Они все говорят так слаженно… репетировали? – Спасибо, Изабелла.
- Я просто его люблю, - сама не знаю зачем, говорю им. Довольно быстро и почти раздраженно.
- И это чудесно, - улыбается мне Константа, - а главное, взаимно. Пусть у вас все будет хорошо.
Они глядят на меня втроем. Действительно с признательностью. Но все же с интересом. И мои двоякие чувства становятся еще более двоякими.
- Эдвард знает, что вы здесь?
- Узнает чуть позже, - Конти, воровато оглянувшись, отвечает за девушек, - можно попросить тебя поддержать это немного в тайне, Изза?
Еще и тайны…
- Что именно?
Так и не успев ответить, я, только открыв рот, с изумлением встречаю бархатный баритон, взявшийся из неоткуда. И почти сразу руки Аметистового, которые, что доказано практическим путем, способны уберечь меня от чего угодно, смыкаются на талии. Он как призрак, ей богу. Материализуется из воздуха.
Я вдруг ощущаю себя девочкой, которую в песочницу пришел защищать папа.
- Здравствуй, Эдвард, - первой находится София. Прикусывает губу.
- Здравствуйте, - по тону Ксая видно, что взгляд у него уже совсем не теплый и не добрый. Хмурый как минимум. И голос строгий:
- Константа, как это понимать?
- Эдвард…
Но муж меня игнорирует.
- Мы просто хотели познакомиться с твоей женой, Эдвард, - поддерживает Патриция, спокойно глядя на бывшего мужа, - и выразить ей благодарность. Ничего такого.
Я ощущаю, что руки Аметиста смыкаются крепче. Он будто меня заслоняет ими.
- А она хотела с вами знакомиться?
- Ксай! – его замечание меня жалит. Ровно как и его грубость.
Девушки удивленно переглядываются.
- Это я предложила, - встревает Конти, опустив взгляд, - Кэйафас, прости… Изза, я не… никто из нас не… это просто попытка сделать все правильно.
- Все в порядке, - насилу сдерживаясь, пробую их утешить я. Ксай, всегда точно знающий, что мне нужно, сейчас никак не намерен разжимать объятья.
- Нет, не все. Я хочу поговорить с вами всеми. Через пять минут возле входа в сад. Идем, Белла, - и указывает мне, самостоятельно в нужную сторону развернув, на наш столик.
Изумление бывших пэристери так и повисает в пространстве.
- Ксай, ты что?..
- Тише, - почти приказывает он, выдвигая для меня стул. – Посиди тихо и все. А потом пойдем отсюда.
- Эдвард, - я требовательно хватаю его за рукав, надеясь не привлекать лишнего внимания, но и не намеренная отпускать, - а ну-ка сядь. Что такое? Что произошло?
Ксай еще только зубы не сжимает. Его лицо приобретает красноватый оттенок, из глаз испаряется блаженство, повисшее после начала торжества. Но все же он сдается мне. Присаживается рядом.
- Я никому не позволю тебя обижать, - наклонившись ко мне, обещает Эдвард.
- Но меня никто и не обидел, - я перехватываю его руку, разжимая сжимающиеся в кулак пальцы, - мы просто разговаривали.
- Ты не обязана с ними разговаривать.
- Я знаю. И я тоже удивилась. Но что в этом такого? Все в порядке, честно.
- Белла, «голубки», я помню, тебя очень волновали. С этой темой мы покончили. И то, что они сегодня устроили… очень плохо. Мне жаль, что меня не было рядом.
Он в упор меня не слышит? Перекати-поле становится больше, внутри уже ничего не помещается, кроме удивления.
- Эдвард, мы только лишь говорили!
- Они расстраивают тебя.
- Не успели еще, - я нервно усмехаюсь, покачав головой, - Алексайо, Защитник, ты… немножко перегнул палку. И уходить со свадьбы Константы просто потому, что она познакомила меня с другими девушками… это ли правильно? Ты ее очень обидишь.
Ксай часто дышит. Смотрит на меня практически не моргая, руки держит на коленях и часто дышит. Довольно долго. Думает.
- Я не хочу, чтобы без твоего ведома они с тобой встречались, - в конце концов заявляет он, погладив мое запястье, - и они не будут. Это я им сейчас скажу. А потом мы останемся, так и быть, до конца свадьбы. Ты права, уходить неправильно.
- Спасибо… - только и могу протянуть я.
Эдвард ждет, скажу еще что-то или нет. Но что сказать я не знаю. И он, вздохнув, все же поднимается. Идет к условленному с «голубками» месту.
Слово Ксай держит – мы дожидаемся конца торжества. Свадебного торта с фигурками Конти и Сержа, поцелуя влюбленных перед ним и после первой пробы, танца молодоженов… и нескольких танцев, в которых участвуем сами.
Под конец прощаемся с хозяевами свадьбы у выхода из сада. Они в один голос благодарят нас за приезд и просят не забыть сувениры, оставленные на верху. Ксай, уже немного оттаявший, прощается с Конти ласково. И желает ей самой лучшей семейной жизни, в ответ на что она крепко его обнимает и целует в щеку. «Голубок» на горизонте не видно.
И уже позже, в нашем доме, ночью, когда переползаю к Алексайо со своей стороны постели, он со вздохом меня обнимает. Уютно и удобно устраивает у себя под боком.
- Я просто очень люблю тебя, Бельчонок, - с грустной усмешкой поясняет, чуть поморщившись, - и не хочу, чтобы у тебя был даже самый малый повод перестать улыбаться.
Кажется, в тот вечер я перестаралась. Эдвард уверен, что у меня паника в отношении «голубок».
- Спасибо, родной, - применяю то слово, от которого даже теперь, хоть немного, но глаза Ксая зажигаются, - я тебя тоже… но поверь, я не боюсь этих девушек и не испытываю к ним отвращения. Мне даже… любопытно.
Он изгибает бровь.
- Любопытно?..
- Какие они. В конце концов, вы много лет жили вместе, - я пожимаю плечами, а затем качаю головой. – Но не лучшая тема на ночь. Давай обсудим это потом. А пока важнее всего то, что со мной ты, - демонстративно обнимаю его покрепче, - и помню, что никто меня не расстроит, пока это неизменно.
Алексайо поглаживает мои волосы.
- Приятно слышать…
- Еще бы, - кладу ладони на его грудь, накрывая пижамную кофту, - хороший был день, правда?..
Ксай несколько секунд молчит. А потом все же признается. Ласково:
- Замечательный.
- Поздравляю тебя еще раз, - подавив зевок, натягиваю на нас одеяло повыше, - этот день – твой.
Эдвард усмехается. А потом целует меня в макушку. Утешающе.
Знает, что завтрашний день – мой. И всем своим видом демонстрирует, что будет рядом. Независимо от любых обстоятельств.
Спасибо за время, уделенное истории. В жизни Ксая и Бельчонка начался новый этап, с нетерпением ждем вашего мнения на форуме и под главами! Заранее спасибо за "яблочки".
Источник: http://robsten.ru/forum/67-2056-1
Принявшая свою ошибку, исправившая ее голубкам вовсе не соперница больше, не дрянь. Она - за Ксая, а значит Белле как минимум подруга. Благая цель и желание сделать мужа - бывшего и настоящего -счастливым. Как заслужил. 
