Эдвард высокий, и обзор с его плеча, на котором Дамирка висит, открывается удивительный. Правда, адреналина тоже хватает. Колокольчик знает, что папа никогда не даст ему упасть, объятья его всегда надежные, но все равно теоретический риск есть. И это заставляет глаза мальчика блестеть – кажется, не только мне в нашей семье по душе экстремальные развлечения.
- Я отсюда не слезу, μπαμπά.
Довольная убежденность в голосе малыша Эдварду по вкусу. Придерживая сына второй рукой, он слегка наклоняется влево. Дамир улыбается шире, восхищенно посмеиваясь.
- Как скажешь, сынок.
Они спускаются по лестнице со второго этажа. Алексайо одевал Дамира, дав мне возможность спокойно собраться и немного побыть наедине с собой, дабы успокоить всколыхнувшиеся мысли. Похоже, время вместе так и остается для них самыми ценными моментами. Мне не перестать удивляться, насколько родными оказались эти двое – мужчина, отказавшийся верить в саму возможность для себя быть отцом, и ребенок, убедивший себя, что не станет никогда любимым и дорогим сыном.
Отворачиваюсь от зеркала, в чьем отражении до сих пор наблюдала за Калленами, и нежно смотрю на них обоих. Каким ни стал бы этот день и что бы ни принес, самое главное останется неизменным – мы семья и мы вместе. Озвученная Дамиром истина на залитой ужасом полянке Сими, обрела, наконец, полноценное воплощение. Стала нашим девизом.
Ксай, ловко перевернув Колокольчика в своих руках, бережно опускает его на ноги. Дамир смешливо отказывается отпускать ворот его темно-синей водолазки.
До глубины души я счастлива, когда в поведении нашего котенка проскальзывают такие поистине детские, шаловливые, легкие нотки. Они появились не так давно, но все крепче укореняются в его повседневной жизни. Лучший подарок на Рождество – видеть его таким.
- Как у нас дела со сборами? – лицо Эдварда, когда он смотрит на меня, светлеет. Не знаю, что нравится ему больше – мое корично-медовое пальто, светло-голубые, в цвет небу, джинсы или розовый, едва заметный блеск для губ. Кроме него и туши я больше ничего не использовала - боевая раскраска канула в прошлое с моим переездом в Россию, не хочу переносить частичку дурного Вегаса на наш миролюбивый, домашний остров.
- Мама, - Дамирка, с греческим акцентом произнеся мое любимое слово, немного наклоняет голову. Я вижу на его щеках каплю румянца, какой давным-давно наблюдала и у Ксая. – Ты очень красивая.
- Это лучший комплимент, мое солнышко. Иди ко мне.
Дамир обхватывает меня за пояс, став чуть левее, чтобы не касаться живота. Пока ему еще в новинку все, что происходит, и Колокольчик немного побаивается этих изменений. Он относится ко мне более трепетно, боязливее. Он не хочет сделать плохо. Как будто он может…
Я прижимаю малыша к себе, пригладив его черные растрепавшиеся волосы. Дамир наполняет меня уверенностью в себе и оптимизмом каждый раз, когда вот так обнимает. Я больше не запуганная девочка из комнаты без окон. Я мама, жена замечательного мужчины и радующийся своей жизни человек. Сколько бы темных пятен в прошлом ни было, нужно двигаться дальше – мне есть, ради кого. Будем считать, это утро девятнадцатого декабря – мой первый шаг.
- Я люблю тебя.
Всегда так безошибочно чувствуя мое настроение, голосок Дамира согревает сердце. Он знает, когда сказать главное.
- Я тебя больше, котенок. До луны и обратно.
Теперь черед ухмыльнуться за малышом. Вчера на ночь Ксай рассказывал нам обоим эту сказку и, похоже, у Колокольчика появилась новая любимая история.
Алексайо, уже успевший обуться, подходит к нам. В его руках джинсовая куртка Дамира.
- Ты прав, малыш, мама замечательно выглядит. Но тебе тоже пора одеваться.
- Давай я ему помогу, Эдвард, - предлагает Рада, выглянув из-за арки столовой. Приветственный обед сегодня на них с Антой, так что с самого утра на кухне царит оживление. Нам очень повезло, что домоправительницы приняли предложение Ксая и остались с нами. Не представляю, что бы мы без них делали.
Не имея возражений, Дамир послушно подходит к женщине. У них свои темы для разговора, в основном кулинарные, так что я не мешаю. Эдвард кивает мне на кресло невдалеке от двери, пока открывает обувной шкаф. И вот, уже присев передо мной, умело завязывает тонкие бордовые шнурки весенних туфель.
- Надо было брать без шнуровки…
- Ты сказала, это – самые удобные.
Правда, пусть и неприглядная. Мне на самом деле сложно представить обуви комфортнее, тем более теперь. И все же…
- Когда ты так делаешь, я себя чувствую беспомощной.
Заканчивая со своим делом, он лишь качает головой.
- Καλύτερα να αισθανθείτε σαν θεά (лучше чувствуй себя богиней).
- Ксай!.. – не в силах побороть улыбки, журю я.
Довольный достигнутой целью, муж легонько чмокает мои губы. Поднимается на ноги, предлагая мне помощь, и очень нежно поддерживает за талию. Любой момент смущения и неудобства умеет перевести в другую плоскость, избавить от смятения. Сколько же в этом человеке черт, которые мне еще предстоит сполна познать. И снова и снова ощущать к нему наполненную благодарностью любовь.
- Эфхаристо.
- Тут не за что, солнышко.
Рада застегивает последнюю тугую пуговицу куртки Дамира, а я поправляю небольшой воротник пальто Алексайо. Цвета меланж, в сочетании с этой водолазкой и темными брюками, оно очень к месту. Свежий, традиционный, доверительный образ уверенного в себе мужчины. Я восхищаюсь своим мужем.
- Можешь считать это лестью, мистер Каллен, но ты великолепен.
Ксай добродушно прищуривается, погладив меня по щеке.
- Это определенно лесть, Изабелла. Потому что сегодня твой день.
Уже собранный, Дамир подбегает к нам. Они с Алексайо, не считая джинсовой куртки, практически в единой цветовой гамме.
- Мы идем, папа?
Эдвард кивает, протягивая сыну руку. Тот сразу же за нее берется. Вот так выглядит доверие. Я еду в аэропорт, чтобы встретиться со своим отцом спустя столько времени, и это задевает. У нас никогда так не было. У нас не будет.
- Вы приедете к полудню, Белла? – Анта, показавшись из кухни вслед за Радой, смотрится очень по-домашнему в синем переднике и с белым полотенцем в руках.
- Около того, да, - невольно ослабляю затянутый пояс пальто, - мы позвоним, когда будем выезжать.
Ксай открывает дверь, пропуская Дамира – они оба уже практически на улице. А Рада, ободряюще на меня взглянув, говорит:
- Все будет как нужно, милая. Не сомневайся.
Утешающе.
Благодарно кивнув, я выхожу за Калленами следом. Греческая зима, не в обиду русской, моя любимая – согретая солнцем, пахнущая морем и особыми цветами, какие посадили домоправительницы возле нашего дома, умиротворенно-расслабляющая. Нет жары, но нет и вьюги. Золотая середина.
Эдвард усаживает Дамира в кресло, по традиции самостоятельно разбираясь с ремнями-фиксаторами. За пределами дома, хоть и старается держать лицо, малыш начинает тревожиться. Его взгляд немного мутнее, а губы поджимаются. Мне начинает казаться, что мы зря решили ускорить знакомство, поехав в аэропорт с ним. Впрочем, оставлять Дамира дома без нас показалось еще худшей идеей.
- Котенок, ничего не изменится. Это всего лишь на пару дней, - когда Эдвард закрывает пассажирскую дверь, обходя машину по направлению к своей, водительской, обещаю я. Поворачиваюсь к Дамиру и говорю это как могу уверенно. Сложно, когда сама сомневаюсь.
Колокольчик смотрит на свои пальцы, замершие на игрушке-овечке.
- Они тебя любят, да?..
- Мне хочется в это верить, Дамир. Зато я точно знаю, что они полюбят тебя.
- Что мне сделать, чтобы им понравиться? – такой откровенный вопрос вкупе с пронзительным голубым взглядом, в который вернулась уже почти забытая обреченность, застает меня врасплох. Я протягиваю сыну ладонь, крепко пожав его собственную.
- Тебе не нужно им нравиться, будь собой и ни о чем не думай. Расскажешь мне потом, понравились ли тебе они. Вот это важно.
Эдвард садится в машину. Достает из кармана двери ананасовый сок, тут же перекочевывающий к мальчику. В голубых глазах притупляется тревога, чья власть подорвана приятным удивлением и не менее приятным успокоением от чего-то такого знакомого и своевременного.
Ксай, прежде чем тронуться, проводит невесомую линию по моему животу. Аметисты мерцают.
- Папа всегда рядом.
Я кратко пожимаю его пальцы, накрыв своими.
- Только поэтому мы все здесь.
Дамирка многозначительно втягивает через трубочку свой сладкий сок.
Гражданский аэропорт Диагорос, находящийся в деревне Парадиси недалеко от столицы острова, встречает нас шумом самолетов и сигналами автомобилей, пробивающихся на парковку. Сегодня здесь царит непонятное оживление, не глядя на то, что туристический сезон закончился еще в прошлом месяце. Эдвард, терпеливый ко всем явлениям на свете, включая как природные, так и человеческие, ожидает своей очереди на въезд за ярко-красным шлагбаумом. Спокойствие, которое он излучает, стараюсь отыскать в себе и я. Получается плохо.
Думаю обо всем сразу и ни о чем конкретно – достаточно изматывающий набор мыслей.
Слава Богу, нас пропускают. Дамир, прежде напевающий какие-то песенки своей овечке, даже хлопает в ладоши.
Паркуется Алексайо практически возле входа в терминал. Этого места стоило подождать, чтобы не идти по шумной парковке с торопливыми греческими водителями, так и норовящими проскочить поскорее. Стоит признать, дорожное движение в России (по крайней мере, невдалеке от Москвы) внушало мне больше доверия.
В здание аэропорта, освеженное кондиционерами, мы заходим все вместе. Дамир держит и мою руку, и папину, обрадованный такой возможностью. Обеспокоенность с его личика так никуда и не пропадает.
Самолет Рональда и Роз приземлится, если верить электронному табло, через пятнадцать минут. Я рада, что мы выехали пораньше – дополнительное время еще никому не мешало. Для настроя хватит?.. Боже. Теперь по-настоящему волноваться начинаю и я.
Там, в окружении домашней атмосферы, с запахами кулинарных шедевров домоправительниц, все выглядело не таким серьезным. Просто день. Просто встреча. Просто Рональд.
Но теперь я понимаю, что слово «просто» в принципе здесь не применимо. Я говорила с ним по телефону дважды – тогда, в октябре, и около недели назад, согласовывая окончательно день прилета. Но это – по телефону. Не глаза в глаза. И то мне было неуютно. А теперь…
Я поворачиваюсь к Эдварду, будто бы невзначай коснувшись его плеча, сметая незримые пылинки. И Эдвард, чей взгляд тут же наполняется теплым пониманием, обнимает меня за талию. Мы стоим посреди зала прилета, перед этим чертовым табло, и он рядом. Он и Дамир, смысл всей моей жизни. Мне должно хватить смелости, при таком условии, справиться со всем достойно. Я не одна. Я больше не буду одна. Никогда.
- Мама.
Мы с Ксаем синхронно оборачиваемся к малышу.
Дамир, как-то неумело потирая мои пальцы, подбирает слова.
- Как мне называть… их?
- Мне кажется, называть их по именам тебе будет удобнее.
- Папа говорил, они говорят на другом языке. Как же они меня поймут?
- Ты можешь сказать им «Hello, Ronald» и «Hello, Rosemary». А все остальное, если захочешь, мы переведем.
Дамирка приникает к моему боку, сдавленно кивнув. Не отпускает наших рук, бормоча, чтобы запомнить их, две английские фразы. У него неплохо получается.
Эдвард, наблюдая за сыном, в защищающем жесте прикрывает рукой его затылок.
- Δεν έχετε τίποτα να φοβηθείτε, σας υπόσχομαι (тебе нечего бояться, я тебе обещаю).
- Ναι μπαμπάς (да, папа).
На табло, сменяя синий цвет на желтый, появляется надпись о приземлении нужного нам рейса. Мурашки по моей спине теперь бегут табуном, не меньше. Выравниваю дыхание, в надежде от них избавиться. Присутствие Ксая очень помогает – и мне, и Колокольчику.
Мне неведомо, что подумает Розмари, а за ней и Ронни, когда убедятся в моем положении. Почему-то я боюсь, что он уйдет. Абсурдно, да, без каких бы то ни было причин, но…
Как же я решилась сейчас, господи? В самом уязвимом своем виде предстать перед ним. Зачем?..
- Они впереди, Бельчонок.
Выныривая из своих мыслей, я, гладящая ладонь Дамира, поднимаю глаза. И почти сразу же, даже не наткнувшись ни на кого взглядом, замечаю их. Розмари в темно-синем плаще и Рональда в черной куртке. Ее светлые волосы собраны в небрежный, такой знакомый мне пучок, а у Ронни короткая аккуратная стрижка. Розмари улыбается, пока еще не видя меня, а отец выглядит скорее задумчивым, чем обрадованным прилетом сюда. Они такие… разные. Мне не верится, что захотели… что смогли быть вместе. Наверное, два десятка лет, проведенных в одном доме, внесли свою лепту.
Те пару секунд, которые остаются, прежде чем мама приметит нас среди встречающих, я стараюсь разглядеть их настоящих, без натянутости и вынужденных эмоций. Оба смотрятся удовлетворенными. Может, не зря я заварила эту кашу?
Ксай гладит мою спину, призывая расслабиться. Поза слишком зажатая, я согласна, но не уверена, что смогу по-другому.
…Розмари нас видит. Ее синие глаза, бывшие моими талисманами, спасением, утешением и сердцем на протяжении многих лет, окрашиваются в радужные цвета. Мама негромко вскрикивает, вытянув голову, чтобы убедиться окончательно лучше. Оборачивается к Ронни, указывая в нашу сторону. И вместе с ним уже идет быстрее.
…Розмари видит меня. Вернее, нас с лисятами. Где-то на расстоянии шагов в семь, когда людей между нами, способных скрыть истинное положение дел, уже не остается, видит. И вот теперь в синих маминых глазах вся моя жизнь. Я кожей чувствую ее восторженный, восхищенный трепет.
Переступаю через себя и нахожу глаза отца. Удивление там искреннее.
- Белла! Эдвард! – вошедшая в раж от таких чудесных новостей, светящаяся Роз подходит к нам первой. Тронуто, с трудом сдерживаясь от скорых объятий, смотрит на нас обоих. – Как же так?! И вы не сказали!.. Цветочек, ты не перестаешь меня удивлять! Я поздравляю тебя! Я поздравляю вас обоих, Эдвард! Боже, какое же это чудо! Как же замечательно! Рональд!
Оглядывается, вовлекая супруга в свою поздравительную речь. Он все еще, похоже, не может до конца осознать.
- Добро пожаловать, мама. Отец.
Высокий, лишь немногим ниже Эдварда. Стройный и ухоженный. Гладковыбритый. Сменивший одеколон и, похоже, имиджмейкера. Этот Рональд гораздо свежее и приятнее, чем тот, к которому я привыкла. Он правда другой. Как бы наивно это ни звучало.
- Мои поздравления, дочка, - сдержанно, но… тепло произносит он. Я уже и не помню, когда последний раз его голос был теплым.
- Спасибо…
Эдвард, наклонившись к Дамирке, молчаливо наблюдающему за всей сценой снизу, забирает сына на руки. Вольно или нет, малыш крепче прижимается к его груди.
- Ох, маленький мой! – Роз, мгновенно переключаясь на Колокольчика, не сдерживает умиления ни в голосе, ни в выражении лица. Поворачивается к нашему котенку всем корпусом. Рональд глубоко вздыхает.
…И тут же резко выдыхает. Как только Дамир озвучивает, изо всех сил стараясь быть слышным, две заученные фразы.
- Hello, Ronald. Hello, Rosemary.
- Здравствуй, мой хороший! – растроганная, Розмари аккуратно гладит Дамирку по плечу, - какой красивый, какой чудесный мальчик! Здравствуй. Ну конечно же, здравствуй!
Эдвард тихонько переводит Дамиру на ушко все сказанное. Колокольчик смущенно, но доверчиво улыбается. Роз расцветает.
- Привет, Дамир.
Ронни, не двигаясь с места, обращается к ребенку довольно мягко. И на русском.
Теперь мой черед изумленно выдохнуть. А вот в аметистах я вижу живое одобрение.
Дамирка, еще больше смутившись, закусывает губу.
- Здравствуйте, Рональд.
И вот тут происходит чудо – потому что Ронни, наконец, улыбается. В большей степени, конечно, перепадает Дамиру, но кусочек этой эмоции отца достается и мне. Невероятно искренней.
- У вас прекрасный сын, Изза. Спасибо, что позволила нам приехать.
- Это бесценно, Белла, - оторвавшись от Дамирки, вторит ему Роз. Наконец-то обнимает меня. Я прижимаюсь к женщине, отпустив руку Ксая, и закрываю глаза. Только теперь понимаю, насколько на самом деле соскучилась по ней и как сильно ее люблю.
- Мамочка…
Розмари обнимает меня крепче, впрочем, не забывая об осторожности. Целует в висок и потирает спину, все еще не выровняв до конца дыхание.
- Любимый мой Цветочек, ты большая, большая молодец. Все правильно. Все теперь будет хорошо. Очень хорошо.
Мне не хочется спорить.
Я вижу, как мой Эдвард, гордый и внимательный отец, держит на руках Дамира, мое ласковое солнце, боязно, но все же протянувшего руку Рональду… своему дедушке. И я понимаю, что вся моя семья, наконец-таки, здесь, вместе. В Рождество.
* * *
В нашей гостиной, невдалеке от панорамных окон в пол, стоит елка. Настоящая, темно-зеленая, с острыми пушистыми иголками и добротным бурым стволом. Ее раскидистые лапы подчеркивают пышность дерева, а высокая верхушка чуть-чуть не достает до потолка. Елка огромная и поистине рождественской красоты. Ксай сказал, без нее праздник не будет праздником в полном смысле этого слова. И эта его фраза обрела особый смысл вместе с ошарашенно-грустным блеском в глазах, когда мы с Дамиром признались, что это первая наша елка.
Как Эдвард смог отыскать рождественское дерево в Греции, обогретой солнцем и умытой двумя морями, в канун католического праздника… остается для меня загадкой. Зато он вдвойне обрадовался, узнав, какой ценностью обладает для нас его находка.
Дамир смотрел на зеленую ель округлившимися влажными глазами все время, пока Эдвард ее устанавливал. Сидя на краешке кресла и прижав к себе Маслинку, он прислушивался к каждому звуку, старался прочувствовать малейшие ноты запаха, любовался представившейся картиной.
Это было первое домашнее семейное Рождество для нас всех, что стало прекрасно ощутимо, как только повесили на праздничное дерево первую игрушку. Я навсегда ее запомню: серебряная шишечка, отделанная блестками посередине. Ее вешал Дамир – на фоне нашей гостиной и улыбающегося Ксая. Я сделала потом несколько фотографий, но первый, самый главный и пронзительный момент останется в памяти навек и без фотосъемки. Есть вещи, забыть которые невозможно, которые всегда вызывают трепет, сладкую грусть и тихую радость в одно время.
Мы украшали ель все вместе. Шарики, навесные игрушки, гирлянды и мигающие разноцветные лампочки, погрузившие комнату в атмосферу волшебства. Со смехом, детской радостью, забавными фразами обо всем на свете и празднично-восторженным ажиотажем.
- Как красиво... – впечатленный, пробормотал Дамир, прижавшись к моему боку. Он сидел на диване между нами с Ксаем, рассматривая результат часовой работы. Елка сияла тысячей огней, постепенно затихающих и разгорающихся вновь. Вот так, думаю, и выглядит слово «сказка».
- Мы все хорошо постарались, - поддержал Каллен-старший, легко пощекотав сына у ребер, - вышло чудесно.
- Вышло волшебно, - я, улыбнувшись им обоим, по очереди поцеловала своих мальчиков в щеку. На лицах мужчины и малыша мелькали всполохи света от гирлянд, освещая мирные, такие родные мне и такие красивые их выражения.
Я прониклась моментом. Мы были здесь только втроем. Мы втроем украшали елку. Первый, такой замечательный, но далеко не последний раз. Вера в это укрепилась.
- Я люблю вас, мальчики. Больше всего на свете. Хочу всегда встречать Рождество с вами.
Дамир, требовательно обвив меня за шею, горячо прошептал: «я тоже». А Эдвард, обняв нас обоих, не менее горячо и убежденно пообещал: «так и будет, τις καρδιές μου» (мои сердца).
Сегодня ель выглядит точно так же. Я смотрю на нее и вспоминаю, подольше проигрывая их в памяти, моменты безоблачного, тихого, такого понятного счастья. И расслабляюсь, стоит признать. В конце концов, ничего страшного не произошло. Мои родители здесь и это, думаю, достойный подарок на намечающееся торжество.
Мы с Розмари сидим на красных подушках на полу, уложенных возле рождественского дерева. Оно мерцает красно-желтым сейчас, освещая даже самые позабытые уголки души. И наполняя верой в лучшее.
Мама, устроившаяся напротив меня, тоже в красном. На ней домашнее платье, уместное и красивое, на котором то и дело останавливается мой взгляд. Волосы собраны в пучок, глаза сияют. Розмари тепло мне улыбается, наблюдая за тем, как пробую ее печенье. Датское – выпеченное с маслом и хрустящей корочкой сахара, оно – мое напоминание о детстве. Роз пекла его на каждое рождество, чтобы создать атмосферу праздника. Это лакомство – светлейшее мое воспоминание о нем за все двадцать лет. Не думала, что однажды буду есть его, сидя у ели в своем доме, на Родосе, в качестве жены и практически многодетной матери.
- Надеюсь, не слишком сухое?
- Невероятно вкусно, мам, - без капли лести говорю я, глотнув какао из своей большей синей кружки – гжелевой, само собой, русской. – Спасибо, что привезла его.
- Я испеку еще, моя девочка. Дамиру, кажется, тоже понравилось.
- Оно не может не понравиться, - опять же, не слукавив, отзываюсь. Беру себе еще печенюшку.
Розмари немного смущенно, но в большей степени весело посмеивается. Ее ладонь мягко гладит меня по голове, задержавшись на отросших прядях.
- Ты так красива, Белла. Я никогда еще не видела тебя такой.
Мой ответ выходит очень сокровенным. И настолько же – правдивым.
- Это от абсолютного счастья.
Понимание во взгляде Роз отражается и в ее улыбке.
- Тебе очень идет беременность. Но я поверить не могу, что ты столько времени ее скрывала.
- Я не была готова…
Мама качает головой, смиренно принимая такой ответ. А потом тянется ко мне, вперед, осторожно приобнимая.
- Главное, что теперь ты готова. Я счастлива быть здесь с тобой в такой момент, золотце. Вы уже знаете, кто это?
Концентрированное тепло ощущается во всем теле. Я глажу свой живот, бережно следуя по его окружности.
- Девочки.
Роз моргает. Думает, ослышалась.
- Девочки?..
- Девочки, да, близнецы. У нас будет двое дочерей.
Я слежу за ее реакцией. И я счастливо ее реакции усмехаюсь, потому что глаза Розмари становятся больше, дыхание – тише, а потом она весело хлопает в ладоши, восхищенно посмотрев на нас всех.
- Бесподобно, Изабелла! Какая же великолепная новость!
Мы снова обнимаем друг друга. Только теперь Розмари держит меня крепче, а говорит – тише и искреннее. Чтобы слова – сразу в самое сердце.
- Ты станешь прекрасной мамой. Я верю.
- Во второй раз, - смешливо, но тронуто, поправляю я.
Розмари, хмыкнув, отстраняется. Оглядывается на Дамирку у арки кухни, оживленно обсуждающего что-то с Антой. Рада занята приготовлением утки с клюквой и пряностями, а потому то и дело посматривает на духовку, изредка вставляя что-то в беседу.
- Он прелестный малыш, Цветочек.
Тепло ласковой эгейской волной заливает мое сердце. Я чувствую гордость, прилив невиданной нежности и попросту восторг.
- Он лучший, мама. Он наш сын и всегда был им, с первого же дня.
- Ты говорила, вы встретились в лесу?
- Да, - ухмыляюсь, припомнив вид Дамирки с рыжей кошкой в руках и отчаянье Анны Игоревны, - детский дом вывез детей в летний лагерь, а мы с Эдвардом решили прогуляться.
- Просто так и не поверишь, что подобное случается. Счастливый случай…
- Это не случай, Розмари, это судьба. Я поверила в нее окончательно, когда увидела его глаза тем вечером.
Роз понимающе кивает, с лаской оглядев фигурку малыша.
- Глаза необыкновенные.
Он ей нравится. А она нравится Дамиру. Роз прониклась к нему, как прониклась в свое время и я, и Дамирка это почувствовал, нет сомнений. Порой первого взгляда хватает, дабы осознать всю важность человека в твоей жизни.
- Он весь необыкновенный, мама. Ты бы только знала… ты еще его узнаешь, - говорю и предвкушающе улыбаюсь, вдруг только теперь понимая, сколько времени Дамир и Роз еще проведут вместе. Если все сложится, и наша семья действительно станет настолько полной, дедушка и бабушка моего котенка сделают его детство особенно настоящим.
- Ну конечно же. И с большим удовольствием.
Маслинка пробегает на кухню, видимо, услышав аромат утки. Совсем скоро им наполнится весь дом, но пока наслаждается лишь кошка и домоправительницы с нашим маленьким поваренком. Дамир, призывно наклонившись к любимице, бархатно гладит ее черную шерстку. Он всегда любит сильно, безбрежно, без условий. Порой я поражаюсь его такому огромному, горячему сердечку. Порой я в ужасе, что могло бы с ним быть… с нами быть, если бы та судьбоносная встреча не состоялась.
- На каких языках он говорит, Белла? – наконец и сама попробовав свое печенье, интересуется Роз.
- На русском, но теперь и на греческом. Они с Эдвардом усердно занимаются и прогресс налицо.
- Стало быть, нам с Рональдом надо выбирать, какой из этих двух языков учить.
- Вскоре Дамир заговорит и по-английски.
- Но до того момента мне бы хотелось общаться с ним на понятном ему языке.
- Для тебя это правда важно? – я задаю этот вопрос без сокрытий, как его чувствую – взволнованно, недоверчиво и с ожиданием. Все, что происходит, правильно. Только я как-то не могу поверить, что оно взаправду.
- Очень, милая. Для нас обоих.
Не поспоришь, принимая во внимание, что Рональд поздоровался с Дамиркой по-русски сегодня.
- Спасибо…
- Ну что ты, Белла. Не за что, - отмахивается миссис Свон.
У меня двоякие чувства к ее новому имени. Не могу принять, хотя могу понять. Хочу поверить, но не сильно хочу знать. Если Роз была готова к такому повороту событий, то я – точно нет. Отношения, близость, привязанность, в конце концов… но брак? Не думала, что Ронни пойдет на это снова.
Я невольно смотрю на другую сторону гостиной, где Эдвард и Рональд, за закрытыми стеклянными дверями веранды, опираясь на деревянное ограждение с видом на оливковую рощу, говорят о чем-то вот уже двадцать минут. Все, что я вижу в полуосвещенной фонарями темноте ночи – их спины. Неподвижные, практически.
Мы немного говорили с отцом сегодня. Там, в аэропорту. По пути домой. Пару фраз за обедом и пару – после. Розмари и Эдвард с одинаковым усердием и профессионализмом сглаживали любые углы, находили темы и пытались помочь нам, как могли, ведь знали, что это важно. Но к наступлению вечера, вопреки их стараниям, изменилось мало. Нам нужно больше времени. Надеюсь, все дело в этом.
- Я знаю, о чем ты думаешь, - негромкий, сокровенный голос Розмари появляется словно бы из ниоткуда, мгновенно проникая прямиком в сознание. Женщина тихо выдыхает, коснувшись моей ладони. Утешающе.
Я смотрю на маму. В ее прозрачные, добрые, доверительные глаза. Я не прячу каплю отчаянья и болезненного детского страха. Роз знает о нем, Роз его видела и его утешала. Роз всегда была рядом со мной, когда было так нужно. Вопреки миру, устоям и Рональду. Вопреки себе. Я не имею права в ней сомневаться.
- Солнышко, все правильно. Ваши отношения… очень сложные. А жизнь, как бы ни хотелось, с чистого листа не начнешь. Но он изменился, Белла, правда изменился, я – как гарант этих изменений, я не лгу тебе… и если ты дашь ему шанс, хотя бы попробуешь… вы откроете новую дорогу. И пойдете по ней вместе. И вам обоим станет легче жить.
Я глубоко вздыхаю, впитывая, проигрывая и повторяя каждое из ее слов. Не так просто.
Я заметила эти изменения – еще когда только увидела их, по прилету. Что он идет не так грузно, с большей легкостью. Что на лице его нет тех извечных морщин скорби и горя, нет теней на щеках и кругов у глаз, нет щемящего выражения ужаснейшей потери в глубине взгляда. Он держит голову поднятой, а руки не сжимает в кулаки. Его кожа не бледная, его рубашки не черные, а уголки его губ приподняты в намеке на улыбку. Он больше молчит и внимательнее смотрит. Рональд, приехавший ко мне, незнаком мне. Но я очень хочу, что бы себе ни говорила, узнать его. Быть может, однажды я смогу вернуть утерянного папу из моего детства – которого хотела утешать и любить, который хоть немного, хоть когда-то, но хотел того же по отношению ко мне.
Наивно? Вполне может быть. И все же…
- Я хочу, мама, я правда хочу. Но я очень… боюсь.
Розмари сострадательно приглаживает мои волосы, обеими ладонями касаясь щек.
- Ничего, моя девочка. Я рядом. Мы все с тобой рядом – и твой муж, и твои крошки, - ее взгляд наполняется пушистым любованием, когда смотрит на мой живот, а потом и на Дамирку, - все получится. Я тебе обещаю.
Я крепко пожимаю ее ладонь.
- Ты его любишь?
- Я думаю, да, Цветочек.
- И ты с ним счастлива? – меня слегка потряхивает, с чем упорно борюсь. Закусываю губу, кратко глянув на Ронни у перил. С Эдвардом. Ну конечно же. Они говорят обо мне.
- Да, Белла. Я очень счастлива, - откровенно признается Розмари. Нет в ее словах ни фальши, ни сомнений. Выходит, все действительно правильно.
- Я поздравляю тебя, мама. Прости, что поздно… но я правда поздравляю. Ты заслужила быть счастливой.
- Ох, Цветочек, - бывшая мисс Робинс, чьи глаза так быстро влажнеют, в который раз меня обнимает, голос ее подрагивает, зато в нем – счастье, - спасибо тебе. Ты мое самое большое сокровище. Люблю тебя.
Сквозь слезы Розмари целует меня в лоб.
Выговорившись, мы с ней сидим у елки еще некоторое время. Я допиваю какао, она – свой любимый черный чай с бергамотом. Прибегает Дамирка, гордо рассказывая, что он помогал домоправительницам с уткой и даже стащил кусочек потрохов для Маслинки, а еще - у него новые раскраски. Широкие и большие, с наклейками и блестками, их подарил ему Рональд в довесок к тем подаркам, что тихонько положили под елку с Роз.
Ксай и Ронни возвращаются в комнату ближе к тому моменту, как Рада готовится доставать из духовки ужин. Эдвард приобнимает меня за талию, помогая подняться, и утешающе-нежно прикасается к губам. Воодушевляет и расслабляет одновременно. Я чувствую себя лучше, когда он рядом, о чем мистер Каллен не устает напоминать.
- Все в порядке, моя радость?
Мне забавно от того, что по-другому он практически и не называет меня. Ласка в Эдварде заливает все, что только возможно, плескаясь уже в границах океана, а не моря. Такое под силу лишь Уникальному.
- Все хорошо, - успокаиваю его. Влюбленно глажу по правой щеке, отчего Эдвард сразу же обворожительно улыбается.
Я пленяюсь этой улыбкой, отвечая на нее такой же. И случайно встречаюсь глазами с Ронни. Он улыбается тоже.
Это будет прекрасное Рождество.
Автору будет крайне приятно услышать ваше мнение на форуме или под главой.
Спасибо всем и каждому в отдельности за терпеливое ожидание, не угасающий интерес, прочтение и ваши комментарии. Теперь у нас остался только эпилог.
Спасибо всем и каждому в отдельности за терпеливое ожидание, не угасающий интерес, прочтение и ваши комментарии. Теперь у нас остался только эпилог.
Источник: http://robsten.ru/forum/67-2056-1
