Kapitel 17. Weihnachtsmarkt
Teil 2. Stuttgart
Teil 2. Stuttgart
Stuttgart (Штутгарт) столица земли Баден-Вюртемберг, Германия. Население — около 630 тысяч человек, шестое место в стране. Это один из важнейших промышленных центров Германии, а также важный культурный центр. Здесь находится штаб-квартира "Порше".
Эдвард говорит на немецком. За рулем своего ослепительно-белого подменного «Порше», мягко придерживая руль и доверившись круиз-контролю, гонит по автобану. Спидометр я не вижу со своего места, но мне кажется, там не меньше 90 миль в час. Да и пейзаж за окном – снежный, бесконечный – мелькает очень быстро.
Эдвард говорит на немецком, в левое ухо поместив Air Pods. Его руки абсолютно свободны для контроля руля, и правой стороной, обращенной ко мне, он услышит, если я что-то спрошу. Эдвард – это само определения слова контроль. И как при таком складе ума и характера он умудряется периодически отпускать поводья, мне остается только догадываться. Однако мы оба учимся принятию и пониманию, компромиссам – это наш единственный шанс быть вместе.
Эдвард говорит на немецком с кем-то из заказчиков, внимательно вглядываясь в черные полосы дороги с четкой линовкой, и я начинаю любить этот язык. Как с и Берлином – то место, что отражает Сокола, то место, где он живет, язык, на котором говорит – все это имеет значение. Но не умоляет тот факт, что по-прежнему ничего не понимаю.
Беру с подставки для стаканчиков своей кофе, на этот раз из какой-то именитой спешелти-кофейни, оказавшейся на нашем пути. Делаю пару глотков, расслабленно устроившись на своем кресле. Все же хорошо, что я не за рулем. Мой автомобиль все еще не готов, вопреки прогнозам Эдварда. Но мне кажется, я убедила его, что подожду еще немного. И полюбуюсь им, в качестве личного водителя. Это достойное зрелище.
Сменяется музыкальная композиция. И пока идет ее загрузка, на на жидкокристаллическом дисплее авто появляется черно-белое изображения нот. Кофе и музыка приводят меня в запретную, заколоченную прежде комнату воспоминаний. К Дамиано.
Я не скажу, что думала о нем слишком много с того вечера или после отъезда мальчишек, когда думать в принципе стало чуть легче... но мне больно, стоит лишь его вспомнить. И эта боль малоприметная, но жгучая, как мельчайшие разряды тока. Я жутко виновата перед Дамиано. И я никак не могу помочь ему... все это безумие вокруг нас – даже не существовавших «нас»! – создала я. Я проверяла Дамиано, но он ответил мне только раз, и то смс – что у него все хорошо. Я не стала настаивать.
Нотки медленно переливаются в такт начавшейся мелодии. Это не классика. Но и слов нет.
Что будет если Эдвард узнает, что Дам ко мне... не равнодушен? Спросит меня? Или сразу примется за Дама? Я не слукавлю, если признаюсь, что боюсь его реакции. Возможно, мне стоит ему сказать? Что это... не взаимно, в том смысле, о котором мы все беспокоимся. Дамиано мой друг, очень хороший друг, протянувший руку помощи в тот момент, когда никто бы не решился – и я не забуду этого. Но Дам мне скорее... как брат, которого никогда не имела. Наверное, мой брат мог бы быть именно таким. Нам придется выстроить новые границы... и с этим жить.
- Ja, das werden wir tun. Auf Wiedersehen.
Эдвард заканчивает разговор. Он смотрится очень мужественно и серьезно, когда вот так касается пальцами руля, когда на нем светло-голубая рубашка и строгий черный пиджак, когда волосы приглажены, а лицо гладковыбрито. И этот целеустремленный, глубокий, жесткий взгляд. Сокол редко ведет себя со мной подобным образом. На проспектах с выставок он тоже само очарование. Но мне кажется, в работе, в общении с кем-то кроме своей семьи и покупателей, он довольно-таки мрачный, жесткий человек. И ничего вне его контроля, ничего без его разрешения произойти не может. Не посмеет.
- Прости, Sonne, - он перехватывает мой взгляд и уголки губ уверенно приподнимаются. – Скучная офисная жизнь.
- Мы сейчас в офисе?
Он улыбается, уже открыто, по-доброму, проникнувшись моей шуткой. И я обожаю, просто обожаю, когда из его мрачных черт вырисовываются вот такие – расслабленные и счастливые. Последнее время я куда чаще вижу Эдвард счастливым, чем решительно-собранным.
- Отличный офис на колесах, не считаешь? Телефон прилагается.
- Поэтому ты не замечаешь шестиста километров до Штутгарда? Все это время говоришь по телефону?
Он разминает шею, задумчиво поглядев на снежный пейзаж за лобовым стеклом.
- Каждый коротает время как умеет. А ты, Schönheit? Устала?
- Мы проехали хорошо если двести километров, Эдвард. Еще даже не полпути. Не спрашивай.
Он усмехается моему тону, протянув мне руку. Тепло улыбается, когда кладу свою ладонь в его. Эдвард пожимает пальцы, нежно их массируя. Устраивает на своем колене.
- Мне жаль, что тебе приходится это терпеть. Но на самолете не намного быстрее – только ждать дольше и связь не ловит.
- Главное, чтобы была связь, - подвожу итог, хмыкнув. Смотрю на наши руки на его колене, придвигаюсь ближе, на самый краешек своего кресла. И кладу голову ему плечо. Ремень натянут, поза неудобная – долго так не выйдет. Вздыхаю, возвращаясь обратно.
- В Штутгарде... что мы там будем делать?
- Городок промышленный и не такой большой, Белла. Но. Там есть музей «Порше», ведь именно там создали сие воплощение скорости и комфорта. А еще, потрясающий ресторанчик с бронью на три месяца вперед – и даже не немецкий. Старбакс? Завтракать придется там.
- Кажется, ты любишь Штутгард?
- Я люблю тебя, - ласково поправляет он, погладив мои пальцы, - у нас с тобой своеобразный маленький уикенд. Если закрыть глаза на рабочее время... лучше, чем ничего, м-м-м?
- Обычно ты работаешь днем, так ведь? Мне нужно будет два свободных вечера.
Эдвард удивленно поглядывает на меня со своего места. Чуть поджимает губы.
- С учетом, что всего их у нас три, не считая сегодняшнего, неплохо. Но ты права. Я буду в офисе и на заводе до шести, думаю. И в пятницу, десятого, в семь у нас «рождественская» встреча по случаю годовщины компании. Я бы очень хотел, чтобы ты меня сопровождала.
- С удовольствием. Значит, завтра и послезавтра – наши свободные вечера. Договорились.
- Ты меня удивляешь, Schönheit. Откуда такое стремление к планированию?
- У меня был отличный учитель, - сама пожимаю его ладонь в своей, большим пальцем погладив материю брюк. Эдвард сглатывает, ухмыльнувшись. Позволяет мне вернуть руку восвояси.
Я думаю, можно считать, что первую неделю вместе мы прожили без потерь. Может потому, что все что могло случиться, уже случилось – до того, как я переехала. А может потому, что у нас затянулась фаза влюбленности. Мелкие бытовые казусы, они... не кажутся чем-то вопиющим. По крайней мере, для меня. И мне греет сердце, что не только я готова изменить свой жизненный уклад, но и Сокол тоже – если кого-то из нас что-то не устраивает до невозможности. Я ценю это.
Проснувшись морозным темным утром воскресенья, первым в нашей теперь квартире, я обнаружила себя самым непосредственным образом обвитой Эдвардом. И его столь юношеское, необузданное стремление обладать мной... удержать рядом, даже во сне... неосознанное – меня умиляет. Никто и никогда настолько не хотел меня в своей жизни. И никого еще так сильно в ней не хотела я.
Вчера, прямо перед поездкой, все еще набираясь решимости, я все же добралась до «La Perla Shop Berlin». И купила два совершенно разных комплекта белья, толком не зная, в каком состоянии буду в Штутгарде. Один из них – изящное, цвета слоновой кости, кружевное, восхитительное творение. В меру открытое, в меру целомудренное, мне кажется, для первого раза девушек или ночи невесты. Очень красивое.
А второй – тот самый, проходя мимо которых матери закрывают детям глаза. Ткань тут скорее представлена номинально. Продавщица одобрительно мне кивала, называя такой наряд «достоверным способом». Умилительно.
Быть может, я бы искала дальше... или настаивала на компромиссном варианте... или и вовсе вышла бы в полотенце. Но мне хотелось порадовать Эдварда. И, признаюсь себе или нет... возбудить его. Потому что мы слишком давно не были вместе – и я не знаю, как именно теперь он ко мне относится.
Два раза за эту неделю, самую первую из тех, когда мы каждую ночь проводили в одной постели... я видела самоудовлетворение Эдварда. Оба случайно и уж точно мельком, в душе, но... выглядел он затем не столько удовлетворенным, сколько раздраженным. Вроде как зубами вырывая свое удовольствие.
Интересно, что теперь при малейшем намеке на раздражение или злость, Эдвард на какое-то время просто убирался от меня подальше. Включался в работу или излишне усердно мыл посуду вместо посудомоечной машины... он искренне старался контролировать и обличать свой гнев в совсем другим чувства. Мне кажется, это утомительно. И мне кажется, нам обоим нужна физическая разрядка. Поэтому я оказалась в том магазине.
- О чем ты думаешь, Белла? – Сокол, глотнув своего кофе, с интересом поглядывает на меня с водительского места.
- Обо всем и сразу, - кое-как вернув себе прежнее выражение лица, устраиваюсь удобнее в кожаном кресле. – Все так плохо?
- Ты очень сосредоточенна. И это не самые приятные мысли. Что такое?
- Мама приезжает шестнадцатого... помнишь?
В который раз изменив план своей поездки... но об этом не будем.
- На выходные, конечно. Ты переживаешь? – он старается понять, лукавлю я или нет. Но мама и Поль, на самом деле, еще один повод для сомнений. Просто потому что я не знаю, как мне с ней верно... коммуницировать теперь. С учетом появления в моей жизни Эдварда и ее видения семейных отношений. Черт подери.
- Ты, наверное, удивишься... как именно мы общаемся.
- Это твоя мама, Изза. И ваши с ней отношения. Я не стану вмешиваться, если ты беспокоишься об этом.
- Ты так сейчас говоришь.
Эдвард хмуро поворачивает руль правее, перестраивается в среднюю полосу. Слева на сумасшедшей скорости летит ярко-желтый «Lamborghini Urus». Говорят, в Германии особенно полюбили это высокоскоростное сумасшествие из будущего.
Каллен качает головой.
- Hornissen. Шершни. Толку мало, проблем много, летают быстро. Ну, к черту их. Ты хочешь что-то сказать мне?
- Просто... отыграй со мной эту партию без лишних мыслей, ладно? Я не знаю, когда мы с ней увидимся в следующий раз.
Эдвард мрачнеет, и, хоть равно выглядит удивленным, кивает мне.
- Я честно постараюсь. Но я люблю тебя, Изабелла. И если что-то пойдет совсем не так – я просто не до конца понимаю, о чем ты говоришь – то я не стану смотреть на это со стороны.
- Она все же мама, Эдвард, ничего «совсем не так» не будет. Житейские мелочи. Ладно.
Каллен примечает, как меняется мое настроение. Но я внутренне радуюсь, что мы увели тему от свободных вечером и ночных приключений. Все это нужно решать в спокойной обстановке и на месте. Я веду себя как шестнадцатилетняя девчонка перед первым разом. Эдвард опытнее меня. Он без труда сможет принять бразды правления в свои руки – и все будет хорошо. Будет. Обязательно.
- Смотри-ка, «Автомост». Была когда-нибудь в таких кафе? – он указывает мне приближающуюся рекламу, где вырисованы какие-то немецкие блюда на синих тарелках.
- Нет.
- Хороший повод узнать что-то новое. Давай перекусим и прогуляемся по снегу.
- Ты говорил, что не останавливаешься все шестьсот километров.
- Но я ведь не спешу в Берлин сейчас. Моя Ласточка со мной, - мило усмехается Эдвард. Включает поворотник. Перестраивается еще правее. – Тебе понравится.
- Мне все с тобой нравится, - примирительно замечаю, неглубоко вздохнув. Большой стеклянный мост, крытый со всех сторон, расположился над автобаном. Яркая красная вывеска, флажки финиша и старта. А еще, огромная парковка и множество людей. Наш стандарт.
Расположившись за столиком на двоих у самого окна, прямо над огромной восьмиполосной трассой, мы делаем заказ. Часть столиков обслуживают официанты, у них нечто вроде ресторанного меню. Вторую часть – как зону самообслуживания – отделяют яркие финишные ленты. Там блюда, в большинстве своем, уже готовы – и есть салат-бар.
Эдвард изгибает бровь, когда прошу у официанта картофель фри и куриные кусочки Бафалло. Черный кофе. И маленький квадратик брауни. Медиум-стейк Эдварда с вог-овощами и апельсиновый сок кажутся чем-то из другой реальности. От десерта он и вовсе отказывается.
- Не забывай, что я все-таки американка, - шучу, когда официант удаляется и Эдвард, с откровенным вопросом во взгляде, оборачивается в мою сторону.
- Ты идешь во все тяжкие последние пару дней, малыш. Странно, что вы с Гийомом не заказывали одно и то же прежде.
- Тогда мне было немного... не до еды. А сейчас я хочу именно такое. Ухожу с проторенной дорожки здорового образа жизни.
Эдвард смеется, погладив меня по плечу. Благодарит официанта, что ставит перед нами напитки.
- Знаешь, я хотела спросить.
Эдвард, открутив крышку с бутылки сока, кивает мне – весь во внимании.
- Фабиан и Гийом... как они?
Он наливает сок в бокал.
- Хорошо, Schönheit, спасибо. За эту неделю никаких новых событий.
- Ты говорил, Гиойм будет участвовать в Рождественском спектакле?
- Да, - Эдвард улыбается и эта улыбка, очень нежная, часто появляется на его лице при упоминании младшего сына, - я не до конца понял суть пьесы и его роль, но мы обязательно сходим. Двадцать третьего декабря.
- Конечно.
- Ты это хотела спросить? Как дела у мальчиков?
Да он видит меня насквозь. Вздыхаю, для смелости сделав глоток своего кофе.
- Фабиан сказал мне, у него есть девушка. Сибель.
Эдвард несколько мрачнеет при упоминании этого имени, но старательно делает вид, что оно его не цепляет. Методично намазывает на свежий крафтовый хлеб мисо-масло – тонким слоем, едва ли не прозрачным.
- Да, есть.
- Ты... и ты и Террен, по словам Фабиана... вы против? Я могу спросить, почему?
Эдвард кладет нож на блюдечко рядом с маслом, напряженно посмотрев на свой кусочек чиабатты.
- Потому что ей нужен не Фабиан, Белла. А то, что он может ей дать.
- Очень напоминает... суждения Элис. Обо мне.
Эдвард хмыкает, грустно глянув на меня из-под ресниц.
- Мы с тобой взрослые люди, Schönheit. И мне тоже не пятнадцать лет – даже если порой веду себя именно так, - его натужный смешок общей мрачности тона не разгоняет, - Фабиан очень сильно в нее влюблен. Она это знает. Она прекрасно этим пользуется.
- Что именно он может ей дать? Если вы оплачиваете счета.
- Это частый побочный эффект общения между... разными классами. Я не считаю, что кто-то лучше или хуже, Белла, пойми меня. Однако отец этой девочки – курдского происхождения, кстати – торгует какими-то аптечными порошками на рынке резервации. И я прекрасно знаю, что в резервации может понадобиться в виде порошков. И даже тот факт, что он давно с ней не живет, не делает ситуацию лучше. Ее мать работает ночной медсестрой в госпитале все той же резервации. Сибель с самого детства была предоставлена сама себе. И концы с концами ее семья сводит с трудом. А Фабиан... ты понимаешь, легко удивить того, у кого ничего не было. Но проблема в том, что этот «кто-то» быстро к таким дарам привыкает.
- Он делает ей дорогие подарки? В этом дело?
- Довольно дорогие. Особенно учитывая их возраст. И я не знаю, Белла, правда не знаю, один ли он у нее. Девочка очень... своеобразная. И мне кажется, как только закончится дотация... ее ничто рядом с ним не удержит. Ей еще и шестнадцати нет, к слову.
- Но ты ведь... Эдвард, точно такое же мнение у большинства – обо мне. И твои подарки уж точно не «довольно дорогие».
Ему не нравится, что я провожу здесь параллель. Но ее сложно не заметить. Особенно с подачи Элис, которая долгое время указывала мне на все то же, о чем говорит сейчас сам Эдвард.
- Основная разница: мне сорок два года, Изза. Я оплачиваю свои счета самостоятельно последние лет двадцать пять и могу, в силу опыта, вероятно, различить, кто и зачем здесь... У Фабиана Сибель – первая девочка. Ты можешь себе представить глубину его вовлеченности?
- А как же эффект «Капулетти-Монтекки»? Если вы против, он же все равно будет, только... скрывая?
- Сложно скрывать счета по кредитке. По крайней мере, он задумывается – хоть на миг. Террен считает, это на пользу.
- А ты? – аккуратно спрашиваю у него, приметив ту знакомую чересчур ровную позу и застывший взгляд. Эдвард злится и недоволен – и эти свои чувства активно подавляет.
- А я считаю, что в следующем году он сменит школу и станет видеться с ней реже. Главное, чтобы ничего непоправимого не случилось до этого момента.
Нам приносят еду. Я лениво перебираю кончиком вилки картофельные дольки на своей тарелке. Эдвард не меньше минуты, игнорируя остывающий стейк, наблюдает за несущимися машинами по ту сторону окна.
- Мне жаль, что он вел себя так, как вел. Что это все причинило тебе боль.
- Это в прошлом. Мы нашли точку соприкосновения.
- Я до сих пор не могу понять, как это вам удалось. Знаешь, он доверился тебе больше, чем кому-либо за все время, Белла.
Эдвард говорит без доли шутки, глядя на меня с толикой гордости и тепла. Оттаивает.
- Что рассказал о ней?
- И назвал имя. И, мне кажется, не только имя... он сам в шоке.
- Просто я не заинтересованное лицо. Свежая кровь.
- Просто ты вызываешь доверие, - Эдвард касается моей руки, очертив тонкую линию по незаметной, едва синеватой полоске запястье. – И никого не обделяешь своей добротой.
Смущенно пожимаю плечами, надрезав один из куриных кусочков. Острая панировка мелкими крошками липнет к ножу.
- Они очень на тебя похожи. Ты их папа, Эдвард. Только за это я бы приняла их любыми. Но они и сами – удивительные. Поэтому я очень рада, что мы познакомились. И они всегда могут на меня рассчитывать. И они, и Элис, и ты.
Сокол проникновенно, с невозможным теплом, смотрит мне в глаза. Кончиками пальцев гладит мои волосы, спустившись, вместе с тонкими прядками, к плечам.
- Спасибо тебе.
На этом мы заканчиваем серьезный разговор – и переходим к долгожданному обеду. Кусочком брауни с Соколом я все же делюсь – он довольно улыбается, облизнув губы от шоколадного соуса. Успокаивается окончательно.
Мы добираемся до Штутгарда ближе к семи вечера. Въезжаем в город, приветствующий нас зеленой табличкой с белыми буквами, практически сразу останавливаясь в пробке. Но она довольно условна. Уже через двадцать минут, мигнув поворотником, «Порше» съезжает на подземный паркинг. Вписывается в неудобный поворот, не задев кирпичную стену, оказавшуюся в опасной близости. Подъезжает к месту номер 69. Эдвард загадочно улыбается на мой вопросительный взгляд. И мне чудится, чуть краснеет. Сам себе качает головой.
- Приехали, Белла.
Все подземные паркинги чем-то похожи. Единственное, по сравнению с американскими, на европейских крайне мало места. Удивительно, если учесть, что кроссоверы «Порше», «Мерседеса», «Ауди» и «BMW» были созданы именно здесь. А новый «Volkswagen»? Да он займет все свободное пространство на выделенном желтыми полосками месте. Не порядок.
На лифте, традиционно выходящем на паркинг, мы поднимаемся на седьмой этаж. Тихая классическая музыка в электронной обработке. Приглушенный свет крохотных бра. Бежевый холл с изящными маленькими диванчиками вдоль стен. Стеллаж с какими-то журналами об интерьере и дизайне – такой же бежевый, хрупкий, но довольно крупный. И журнальный столик со стационарным телефоном. В этой обители современного дизайна он как минимум выглядит странно.
Эдвард прикладывает к двери электронную карту неправильной формы – нечто вроде параллелипипеда, разрезанного посередине. Узким швом проходит по ее матовой поверхности зигзагообразный разрез. И прозрачная «W» виднеется у левого края. Апартаменты номер шестьдесят девять.
- Мы попали в портал, что ведет в будущее?
- Телефон тут явно из настоящего, - тихо улыбается Сокол, пропуская меня вперед. – Проходи, любимая.
Понимаю, почему он впускает меня первой. Свет зажигается лишь тогда, когда заходит сам Эдвард, вставляя карточку в идеальную для ее формы выемку в стене. Здесь пахнет бергамотом и немного – сосновыми иглами.
Квартира большая, потолки высокие, воздуха и свободного пространства очень много. Я бы даже сказала, чересчур. Сразу от входа мы попадаем в гостиную – прихожая выделена лишь условно – узором из маленьких бежевых камешков вдоль плитки пола. Потом начинается дерево. И стены, светло-кофейные, уходящие в небо. На них ни рисунка, ни картины, ни узора. Впереди – большой кожаный диван, полукругом свернувшийся вокруг каменного журнального столика. Насколько я могу понять, это – обтесанный валун. Вместо кухни, позади дивана, выпуклая стена с закрытыми полками. И только кофемашина – большая, белая, на четыре чашки – расположилась на отдельной подвесной полке. Там же какой-то рекламный буклет и матово-бежевый ежедневник с двумя карандашами и двумя ручками.
Стол – это стойка с барными стульями в лучших традициях природных мотивов Гауди. Сублимированный мох под стеклом на его поверхности разбавляет пастельные тона комнаты. Две незаметные двери виднеются в другой части зала.
- Ты определенно вышел на новый уровень, Эдвард, - ошеломленно бормочу, не решаясь пока коснуться всей этой нереальной обстановки и пальцем. Кажется, будто мы в студии, а не жилом помещении.
- Минимализма? – хитро уточняет он.
- Минимализма 2.0, тогда уже. Или 4.0. С ума сойти.
- Этот стиль называется джапанди – японское прочтение их собственной культуры, минимализма и современных веяний дизайна. Природа и модернизация. Дерево, камень, растения. Светлые стены – произвольно. Хозяин возвел целый жилой комплекс в таком стиле – на десять квартир, а все же. Я честно прослушал лекцию в прошлом году.
- Ты знаком с хозяином?..
- Он наш постоянный клиент, - кивает Эдвард, опуская сумки на специальные деревянные полки в прихожей. – Была даже рекламная коллаборация «Порше» и его комплекса. Современный владелец электрического авто, вероятно, живет именно в таком месте.
- Мне все равно как-то... непривычно.
- Мы здесь всего на пару дней, Schönheit. Может быть тебе понравится. Если нет, в следующий раз поселимся в отеле, обещаю.
Я подхожу к Эдварду, наблюдающему за мной с интересом. Неспешно, задумчиво глажу его плечи, расстегнув верхние пуговицы пальто. Касаюсь пальцами ворота рубашки, очертив его у шеи. Делаю глубокий вдох, подняв глаза. Взгляд у Эдварда и мягкий, и выжидательный. Синеватыми огнями бродит там предвкушение. Чего?..
- Ты не устаешь меня удивлять.
Он красиво, довольно улыбается.
- Это я люблю, - привлекает к себе, обвив за талию и медленно поглаживая каждый позвонок – от шеи и вниз. Предусмотрительно останавливается на нижней границе пояса моего пальто. Не идет дальше.
- Спальня здесь тоже есть? Или мы ночуем на этом диване?
Эдвард усмехается, кивнув на две двери за моей спиной.
- Та, что левее. Хотя на диване тоже можно, если тебе так хочется.
Я переплетаю наши пальцы, увлекая Эдварда за собой. Он послушно идет следом, крепко сжав мою руку. Пригласительно открывает ту самую дверь. И приникает плечом к стене, внимательно наблюдая за моей реакцией.
В отличие от гостиной, что, казалось бы, должна быть самой масштабной комнатой, спальня больше ее в два раза. Огромные панорамные окна занимают всю левую стену. А вот справа от них расположилась сама постель. На небольшом постаменте, и все же ниже, чем обычные кровати. У нее деревянное основание с каменными вставками, ровная и массивная светлая спинка, кремовые простыни – и две огромные подушки. Напротив постели, встроенный в стену, незаметный, но вместительный шкаф. И все. Никакой другой мебели тут нет.
Ближе к нам, на краю постамента постельной зоны, стоит кофейный матовый пакет. Рядом – букет пионовидных роз. Нежно-нежно розовых, с кофейным отливом. И ярко-синяя ленточка, которой цветы связаны. Она выделяется здесь ярче всего.
Оборачиваюсь на Эдварда и он добродушно, будто ничего неожиданного во всем этом нет, мне улыбается.
- Falke...
- Не посмотришь даже?
Прерывает мои слова, не отвечая на вопрос во взгляде. Кивает на пакет и цветы. Ну что же.
Я сажусь на край деревянного постамента, бережно погладив хрупкие бутоны роз. Отодвигаю их друг от друга, доставая небольшую плотную бумажку. Не знаю, что я люблю больше – цветы или послания от Эдварда. Его неизменным размашистым почерком и черным стержнем.
«Ты, кого я избрал, всех милей для меня.
Сердце пылкого жар, свет очей для меня.
В жизни есть ли, хоть что-нибудь жизни дороже?
Ты и жизни дороже моей для меня»
- Что ты со мной делаешь...
Эдвард отходит от двери, направляясь ко мне. Но не садится на дерево, присаживается на пол рядом. Накрывает мои руки с запиской своими.
- Что ты со мной делаешь, Белла, - поправляет. – Только Хайям понимает.
Забирает себе пакет, самостоятельно достает из него черный прямоугольный футляр. Слишком широкий для украшений, слишком узкий для телефона. И чересчур большой для кольца. Почему от этой мысли я вздрагиваю. Не сейчас ведь?..
Он улыбается краешком губ, кажется, уловив мои мысли. В глазах чертята. Открывает футляр, повернув его ко мне лицевой стороной.
- «Порше»? – изумленно протягиваю, не сдержав улыбки. Маленький коллекционный автомобиль вишневого цвета, само собой, «Cayenne Coupe», холодит металлом кожу моей ладони.
- Точный прототип, - по-мальчишечьи задорно объясняет Каллен, похлопав по крыше авто, - раз полномасштабный вариант чуть задерживается... будет справедливо тебе обрести такой. Для начала.
- Я уже говорила, что ты не перестаешь меня удивлять?
Эдвард смешливо фыркает, потянувшись мне навстречу. Мягко, тепло целует губы. Касается носом моей щеки, проведя по ней вверх, к скуле. Останавливается у мочки уха, легко коснувшись ее языком. Я судорожно выдыхаю.
- Я знаю, о чем ты подумала, моя красота. Чуть-чуть позже, обязательно. Но не здесь.
- Если можно, только... наедине. Пожалуйста.
- Я знаю, малыш, я знаю, - он целует мою кожу еще раз, ласково проведя по скуле кончиками пальцев, - никаких публичных заявлений. Обещаю.
Выдыхаю, неспешно притянув его поближе к себе. Глубоко вдыхаю аромат кожи и сандала. Ничего не говорю.
В начале одиннадцатого, уже поужинав и разобрав кое-какие вещи, я, следом за Эдвардом, иду в душ. В футуристичной ванной комнате с душевой кабиной с каменными вставками и бамбуковым стеллажом для полотенец, провожу от силы минут пятнадцать. Вытираю волосы, так и не досушив их до конца, чтобы сохранить приятный запах необычного травяного шампуня. Оборачиваюсь широким махровым полотенцем, непредусмотрительно оставив сорочку в сумке. И возвращаюсь, оставляя босыми ногами едва заметные влажные следы, в нашу спальню.
Так и останавливаюсь на пороге.
В темной комнате, где выключен весь верхний свет, тихонько сияют пламенем высокие белые свечи. Их тут штук десять, не меньше, и все волшебно отражаются от огромных окон – бликуют на стекле.
Эдвард, ожидая меня на том самом постаменте у постели, приветственно улыбается, когда я захожу. Очаровательно, безопасно, ласково... словно бы всю жизнь он только меня здесь и ждал. На нем свободная светлая пижама с длинными рукавами и нешироким вырезом на груди. В комнате пахнет цитрусовыми, но от Сокола, словно бы, кофе. И аромат моего шампуня очень органично вплетается в эту обстановку.
- Schwalbe, - он отодвигается чуть вглубь, пристально, но влюбленно глядя мне в глаза, - заходи, моя радость.
Как во сне, делаю несколько шагов вперед. Закрываю за собой дверь – на автомате, только бы чем-то занять голову. И все равно не могу оторваться от Эдварда. Его кожа матово блестит от переливов света, в темноте и тишине большой спальни тепло и уютно. И покрывало совсем недвусмысленно опущено вниз.
И все равно мне страшно. Даже не столько опасливо, сколько именно...страшно. Очень темная и глупая эмоция, которая мешает полноценно насладиться моментом. Я теряюсь и не знаю, что мне делать. Не могу даже глубоко вдохнуть. Свечи будто начинают светить ярче. И я, что есть мочи, сжимаю край своего полотенца пальцами.
Эдвард понимает. Замечает, возможно, быстрее, чем отдаю себе отчет я. Медленно, выставляя на обозрение каждый свой шаг, каждое движение, поднимается на ноги. И неспешно, не пугая, не торопя, подходит ко мне. Бережно гладит мои влажные волосы. Прикосновение – слово. И тон все проникновеннее, все тише. В такт мигающим огонькам свечей.
- Sonne. Все хорошо. Ш-ш-ш. Моя восхитительная девочка. Моя красота. Тише.
Я чувствую биение сердца где-то в горле. И сперва, когда Эдвард только касается меня, оно и вовсе заходится в истерике. Но вот он стоит, совсем рядом, теплый и знакомый... и все также неспешно, нежно гладит меня. И говорит. Его глубокий, тихий голос бархатом ложится на мою кожу, унимает меня... и расслабляет. Я и сама не понимаю, как это получается. Прикрываю глаза, проникаюсь его прикосновениями. И медленно, но верно, улыбаюсь. Я соскучилась.
- Белла, - подбодренный моей реакцией, шепчет мужчина. – Вот так. Все правильно. Все хорошо.
Он подступает на полшага ближе, теперь не только волос касается, но и моей шеи, моей спины. Вызывает приятную дрожь от своих пальцев. И согревает влажную после душа кожу.
- Ты вкусно пахнешь...
Улыбается, полоснув дыханием мою щеку. Нежно ее целует.
- Ты тоже, Белла. Восхитительно.
Привстаю на цыпочках, все же решившись на следующий шаг сама. Сжав полотенце, так и не отпустив его пока, левой рукой, правой обвиваю его шею. Ощутимо, но осторожно целую, прижавшись всем телом. Эдвард тихо, утробно стонет. Чуть крепче обвивает мою талию, тоже сжав пальцами махровое полотенце. Но не настаивает, чтобы мы его убрали.
- Я хочу, чтобы тебе сегодня было хорошо, - шепчет мне на ухо, когда все же отрываемся друг от друга. Я задыхаюсь и не уверена, что слышу правильно. Жмурюсь, стараясь сосредоточиться.
- Что?..
- Это – твой вечер. Позволишь мне подарить тебе вечер?
Как могу стараюсь говорить уверенно. И ровно. И, по возможности, без этого срывающего голос отчаянья.
- Я бы... я бы хотела, но я...
Мне хочется разрыдаться – потому что вот он, Эдвард, из плоти из крови, мой, желающий меня... но я не готова. Я столько сделала, чтобы быть готовой, но еще... нет... не сегодня... ох, только не сегодня...
И эта обстановка, свечи, его дыхание, окна, Штутгард, снег... все до безумия красиво. Романтично. Очаровательно. И я так его люблю... но что же мне делать?!
Эдвард чувствует мою дрожь. Или сомнения. Или то, как судорожно вздыхаю – но не от сладкого нетерпения... он так ясно меня чувствует. Я уже и забыла.
- Только твое удовольствие, - объясняет мне, заглянув в глаза. В синеве его взгляда льется, прямо-таки плещется, океан нежности. – Как в наш самый первый раз. Мы остановимся сразу же, как ты скажешь, обещаю.
- А т-ты?..
- Ты, - медленно качает головой он, акцентируя мое внимание на этом слове. – Сегодня – только ты. Иди ко мне, Schwalbe. Вот так. Чувствуешь меня? Я люблю тебя. Я хочу показать, как я тебя люблю. Попробуем?
- Я... я правда хочу, но я...
- Иди сюда, - он мягко увлекает меня в сторону постели, неспешно ведя те пару шагов, что до нее остаются, за собой. – Мы не торопимся.
Эдвард присаживается рядом на простыни. Они мягкие. И его касания мягкие. И его голос, когда говорит со мной.
- Чувствуешь их? Прохладные. Но не жесткие. Очень приятные.
Я провожу ладонью по простыни вслед за Эдвардом. Соглашаюсь.
Он забирает подушку из изголовья, предлагает мне коснуться и ее. Потрясающая мягкость и приятный запах свежевыстиранного белья. Не резкий, а именно такой, как нужно.
Красиво мерцают свечи. Я немного расслабляюсь.
Смотрю на него, так терпеливо, так влюбленно наблюдающего за каждой моей эмоцией, каждым движением. Оценивающего и свои жесты, и слова, и так заботливо создавшего эту атмосферу...
- Я тебя люблю, - шепотом объясняюсь, медленно отпуская полотенце. Не держу его теперь. Оно, сминаясь, еще немного прикрывает мое тело.
Эдвард оценивает мой жест доверия. Бережно, словно бы я хрустальная, целует – от щеки к шее, по плечам, к ключице. До границы полотенца – и обратно. Гладит мои волосы, путаясь в них пальцами. Улыбается, я чувствую кожей, когда не могу сдержать неровного вздоха.
Ложусь на простыни, доверившись его ласке. Под моей головой только простыни, перед взглядом – прозрачные окна и снегопад над ночным Штутгардом. И голос Эдварда, его дыхание, его руки – когда устраивается рядом со мной, а не возвышается, как прежде. И бережно, влюбленно, целует каждый уголок моего тела. Ничуть не торопится спускаться ниже.
Я погружаюсь в удовольствие от его прикосновений с головой. Расслабляюсь, доверяясь ему, и прямо-таки парю в этой нирване из нежности и любви. Каждое касание, каждое движение, касание, взгляд... первый раз кончаю, сама того не ожидая, когда Сокол целует мою грудь, по очереди придержав губами каждый из сосков. Вздрагиваю, неглубоко, но ярко ощутив удовольствие. Сама себя пугаюсь. Эдвард, улыбаясь, успокаивает меня тихими, нежными поглаживаниями.
- Моя чувственная, восхитительная красота... все в порядке, все правильно, Schönheit.
- Боже...
- Боже, - соглашается он, тепло поцеловав низ моего живота. Гладит бедра, внутреннюю их сторону, попросив чуть больше места для себя. Устраивается в изножье постели, вздыхает, ближе приникнув ко мне. И, наконец, касается языком своей первостепенной цели.
Я дергаюсь, задохнувшись. Не совсем отдаю себе отчет, как впиваюсь пальцами в его плечи, его волосы. Просительно массирую затылок.
- Прости меня..
Он улыбается, очень нежно поцеловав мою грудь.
- За что? Я все понимаю. Ш-ш-ш.
Дает мне чуть больше времени, чтобы отойти от первого и внезапного всплеска удовольствия. Ласкает. Посасывает. Целует. Поглаживает. Обнимает. Я растворяюсь в Эдварде и том моменте, что целиком и полностью мне дарит.
И когда возвращается, уже ощутимее прикасаясь ко мне языком, пьяно улыбаюсь. Облегченно выдыхаю, щекой приникнув к простыням. Какие же они мягкие. И как сладко они пахнут.
Сперва я веду себя тихо – мне так кажется. Изредка закусываю губу, резко выдохнув, изредка стону, когда Эдварда вызывает особенную яркие эмоции своими движениями... но его умения, его близость и его желание берут свое.
Вот я уже вскрикиваю, выгибаясь на новом, глубоком поцелуе, и сжимаю пальцами простыни, его кожу, свои бедра – то ли замедляю, то ли усиливаю удовольствие. Хочу всю его остроту как-то переждать, выразить, испытать сполна... и тону в нем, никак не в состоянии добраться до поверхности.
Дрожу всем телом, когда Эдвард переходит к решительным действиям. Он знает, что я люблю, знает, как мне нравится, знает все мои чувствительные точки... и свою реакцию на меня тоже знает. Смотрит мне в глаза, так эротично и глубоко, когда поднимаю голову. И придерживает руками бедра, не давая отстраниться, когда опускаю ее, выгибаясь на простынях.
Ощущаю его ладони на своей груди. Мне не хватает совсем немного, удовольствие на лезвии бритвы выматывает, мне жарко и я задыхаюсь... и я дрожу, требую его себе – глубже, сильнее, быстрее. Кричу, когда сжимает обе мои груди в ладони – каждая из них полностью в ней помещается. Закусываю губу, стону в простынь, хоть как-то заглушая себя... и двигаюсь ему навстречу, и прошу, умоляю просто:
- ПОЖАЛУЙСТА!..
Эдвард массирует мою грудь. Оглаживает резкими, быстрыми, горячими движениями всю остальную кожу. Крепко приникает к низу живота, не дает избежать интенсивной ласки. Начавший с малого, начавший с нежного... теперь – как я и люблю – первобытен. Вынимает из меня душу.
- Э-э-эдвард... Э-эдвард! ЭДВАРД!
Он стонет, предусмотрительно придержав меня рядом. Чуть обнажает зубы. Проникает глубже.
Так смотрит на меня... господи, как же он смотрит! И я смела думать, что больше не хочет?!
- ЭДВАРД.
Выгибаюсь, как от удара током. Вздрагиваю всем телом, тяжело опустившись обратно на простыни. Сжимаю их руками что есть мочи – вот-вот порву. Двигаюсь ему навстречу, не отпуская этот мелькающий, светлый огонь удовольствия. Испепеляющий все мои страхи. Возвращающий мне себя. И Эдварда. И все, что между нами было.
Я смеюсь, тесно приникнув к покрывалу постели. Еще дрожу и, мне кажется, чувствую в уголках глаз слезы – но они теплые, приятные.
Эдвард помогает мне спокойно переждать накатывающие волны тепла, медленно, убаюкивающе целуя каждый кусочек кожи. Оглаживает все мое тело – снизу доверху. И, когда, наконец, решаюсь посмотреть на него, очаровательно и влюбленно улыбается. На его висках капельки пота, кожа красноватая, а в глазах – штиль и радость. Его белая пижама несколько помялась от активных движений. И сердце, когда касаюсь его груди, так и стучит.
- Люблю тебя, - сорванным, тихим шепотом признаюсь, прижимая его к себе. Целую губы, еще сохранившие мой вкус, его лицо, его скулы. Приникаю щекой к его виску. Чувствую, что как и у меня, у него все еще сбито дыхание.
- Как же я тебя люблю...
- Schönheit, - как молитву, заклинание произносит он. Целует каждый мой пальчик у своего лица, приникает к моему лбу своим, улыбается тому, как дрожат у меня ресницы. – Ты со мной. Ты снова со мной. Спасибо тебе.
Чувствую сладкую, вязкую усталость. И абсолютное умиротворение. Любовь.
Эдвард обнимает меня, давая сполна себя почувствовать. Укрывает одеялом, не заставляя оставаться больше обнаженной, гладит лицо и мурлычет что-то на ухо, убаюкивая. Я кладу голову на подушку рядом с ним, я чувствую его талию, его ладони на своем теле. И его голос. И его запах.
Я улыбаюсь.
...Кажется, я задремываю. Потому что, когда открываю глаза, Эдварда рядом нет, но подушка еще теплая от его присутствия – он только-только встал. В спальне теперь горит лишь пара свечек, мое полотенце исчезло с деревянного постамента. И, где-то за стеной, я слышу приглушенный шелест воды.
Сажусь на постели, взглянув на темный незнакомый город за окнами. И снежинки. И то воодушевляющее, ясное тепло, что тлеет в груди и окружает, касаясь кожи, извне. Прямо-таки витает в комнате.
Звук воды, льющейся из душа, не смолкает. Но мне чудится, есть, помимо него, еще какие-то движения там. Они и дополняют для меня недостающие элементы картины. Все встает на свои места.
Я поднимаюсь с постели быстрее, чем отдаю себе отчет, что делаю. Не ищу что набросить, не включаю свет – выхожу из спальни через приоткрытую дверь прямо так, обнаженной. И аккуратно заглядываю в ванную комнату, прищурившись от яркого света.
Слышу, как Эдвард выдыхает через нос. И вижу, через запотевшее стекло душевой кабины, как ходят мышцы на его широкой спине. В ванной пахнет моим травяным шампунем.
- Эдвард?
Он судорожно, негромко выдыхает, прочистив горло. Поток воды чуть сникает.
- Я скоро приду, малыш. Ложись спать.
У него непривычный мне тон, скорее уставший, чем возбужденный. И довольно низкий, сорванный, глубокий. Не только Эдвард так хорошо меня знает. И я знаю его.
Аккуратно касаюсь рукой стенки душевой кабины. Не делаю свое присутствие не слышным, не стремлюсь изумить его – хотя, быть может, и стоило.
- Могу я зайти?
Эдвард как-то странно, недоверчиво усмехается. Сам открывает мне дверцу.
- Белла?..
Не хочу, чтобы он что-то говорил. Я не знаю, насколько хватит моей решимости сегодня и чем она сейчас обусловлена. Меньше мыслей. Больше действий. Не только мне сегодня будет хорошо.
- Белла!
Эдвард гортанно, нетерпеливо стонет, когда вынуждаю его отступить к стене душевой. Он прижимается к ней, прохладной, всем телом. И подрагивает под обжигающими струями душа, стекающими сверху. Он задыхается, глядя на меня сверху-вниз, когда касаюсь его груди всей шириной ладони. И веду вниз. По торсу. К паху. И еще ниже.
Вода из душа теперь и моя тоже. И мы оба – мокрые, сполна окруженные теплой влагой, друг напротив друга.
- БЕЛЛА...
Эдвард подается мне навстречу, тихо ругнувшись, когда обвиваю его своими пальцами. Наслаждаюсь теплом, жаром просто – и твердостью, и очерченными, синеватыми узорами вен. Смотрю в его глаза. Они гипнотизируют меня своими эмоциями, этим глубоким, казалось бы, уже потухшим огнем, разгорающимся с новой силой. И теми звуками, что Сокол издает, стоит мне повести рукой вверх, а затем вниз.
- Белла!.. Бел-л-ла...
Он дрожит, отвечая на каждое мое движение. Упирается рукой в одну из стен кабины, смотрит на меня широко распахнутыми, переливающимися тысячей огней глазами. Выдыхает, то и дело подаваясь вперед, и сжимает губы. По щекам его, по вискам текут струйки воды. На красивом, обнаженном, влажном теле кое-где еще искрятся пенные островки шампуня.
Эдвард отчаянно прекрасен в эти секунды. И отступают малейшие мои сомнения. Я знаю, чего я хочу. И что он прямо сейчас получит.
- ИЗА..БЕЛ..ЛА!.. ИЗАБЕЛЛА!
Мое полное имя он произносит едва ли не по слогам, задохнувшись от нехватки воздуха. Кончает в мою ладонь, в спазме подавшись вперед. Я обнимаю его левой рукой, притягиваю к себе, даю опору, чтобы сполна вкусить удовольствие. И еще несколько легких, нерезких движений делаю пальцами. Подушечкой большого, предусмотрительно крепче прижавшись к нему, массирую головку. Эдвард громко стонет в мое плечо, крепко сжав зубы. Чувствую грудью, как иступлено стучит его сердце. И как сбитое, сорванное дыхание настоящим жаром, способным потягаться с горячим душем, обдает кожу.
- Schönheit, как же ты...
Улыбаюсь ему, ничего не отвечая. Наслаждаюсь таким умиротворенным, тронутым выражением его лица. Отпускающим от себя удовольствие, расслабляющимся и по-настоящему теплым. У Эдварда очень красиво блестят сейчас глаза. И в такой дрожащей, смятенной улыбке изгибаются губы.
Я не отпускаю его, наоборот, касаюсь мягче – не держу теперь, обнимаю. И, пользуясь моментом, бережно смываю остатки пены с его тела. Нежно прикасаюсь к ней, изредка целую у шеи, у плеч – и на груди. Вдоль уходящей вдоль ребер татуировки.
- Что же ты... ох, Изза!
Мне нравится отчаянье его тона. И сбитое дыхание. И тело, отвечающее на каждое мое движение. Я не боюсь Эдварда, что же я! Я ведь знаю его. И я могу даже контролировать его, доверять ему себя – потому что я знаю. Каждую черту и каждое движение. Его.
- Люблю тебя, - напоминаю, легонько поцеловав его опухшие, влажные губы. Убираю мокрые пряди с его лица, глажу линию вдоль волос, а затем – лоб. Играю с чуть более длинными прядками у его висков. Эдвард тепло, устало мне улыбается.
- Я уже и не знаю, чего мне ждать дальше...
- Спокойных снов, - бережно провожу по его скуле, как раз там, где когда-то был шов, - мы заслужили.
Его глаза переливаются тихими теплыми огнями признательности. И самой, что ни на есть чистой любви.
- Это точно...
Наскоро вытеревшись полотенцем, ни я, ни Сокол не заботимся о наличии пижамы. Он тушит остатки свечей, гасит свет гостиной и тяжело опускается на простыни рядом со мной. Мягко посмеивается, когда перебираюсь на его половину и очень даже целенаправленно занимаю грудь.
- Никуда мне не сбежать.
- Даже не пытайся, - шепчу я.
Он вздыхает, тепло поцеловав мою макушку. Медленно гладит спину по всей ее длине.
- Спасибо тебе.
- Ну что ты, - целую его яремную впадинку, погладив заметную мышцу шеи, - тебе спасибо. Ты вернулся... ты ко мне вернулся...
Его пальцы путаются в моих волосах. Это очень умиротворяющее, приятное ощущение – когда Эдвард так меня гладит. Я чувствую себя в полной безопасности.
- Будет только лучше, Sonne. Это... это только начало.
- Люблю новые начала, - сонно бормчу у его плеча. Слышу, как он хмыкает. Накрывает нас одеялом, притянув его края ближе ко мне. Дышит так глубоко и спокойно, как я уже давно не слышала. Улыбается.
- Это хорошо. Gute Nacht, мое чудо.
- Gute Nacht.
Снегопад в Штутгарде заканчивается ближе к часу ночи. И мы оба засыпаем – так спокойно, как давным-давно не спали – удовлетворенные и счастливые. Оба.
Вместе.
Продолжение
Источник: http://robsten.ru/forum/29-3233-1
0
