- Ты со мной как с маленьким, пап...
- Бабушка ждала вас, Жоржи. Не будем ее расстраивать.
- Мама сказала тебе нас увезти?
- Не говори глупостей. Лиззи, ты готова?
Георг прав – и они оба об этом знают. Только не в том, что Розали хотела бы отсутствия детей, как раз наоборот. Калеб сам решил, что им нужно поговорить. Ситуация зашла слишком далеко.
Аннелиз так крепко обвивает его за шею, едва забирает ее с детсткого кресла, что Калеб не может сдержать улыбки. Ответно прижимает дочку к себе, покачав на руках, как она любит. Лиззи смеется в его плечо.
- Ты такой большой, папочка. Выше скал!
- Поэтому никто и никогда не обидит мою девочку, - басисто хмыкает Калеб, поцеловав обе ее розовые щечки и бережно отведя прядку белокурых волос за ухо. – И моего хмурого Жоржи – тоже. Все в порядке, Bärchen?
Георг недовольно бормочет что-то себе под нос, на ходу натягивая куртку. Детское немецкое прозвище «медвежонок» его раздражает. Что он, маленький что ли? Хлопает дверью авто.
Аннелиз, обрадованная папиным обещанием, с удобством устраивается в его руках. Калеб несет девочку прямо до крыльца, не дав пробираться через пышные февральские сугробы.
- Я люблю тебя, - шепчет ему на ухо Лиззи, мягко, как умеет лишь она, погладив у шеи. От щемящей нежности Калеб почти тает. Очень серьезно смотрит малышке в глаза.
- И я тебя, золотце. Больше всех на свете.
Георг натягивает на лицо капюшон, с подростковой небрежностью даже не пытаясь обходить сугробы. Он нежностей не любит, не хотел бы – это всегда тревожило Розали. Калеб же думает, что все это – пубертатные всплески, не более того. Эдвард не был простым ребенком, он помнит, вот там были сложности... а Жоржи с собой справится. У него все хорошо.
Эсми ждет их на крыльце. Карлайл открывает дверь, заслышав шаги от подъездной дорожки. Весело машет детям. Забирает у Калеба Лиззи, пощекотав ее у ребер.
- Моя Preiselbeere (брусничка) приехала!
Аннелиз, хитро прищурившись, смотрит на дедушку чуть свысока. Прекрасно знает, что она – его единственная внучка – имеет над Карлайлом абсолютную власть.
- Мы будем лепить снеговика и делать ангелов.
Карлайл смеется, сгребая ее в объятья.
- Как скажешь, Лизз!
Эсми обнимает Георга, пригладив его светлые волосы.
- Привет, мой любимый мальчик. И мой большой любимый мальчик, - нежно улыбается Калебу, коснувшись его щеки. – Зайдешь на чай, сынок?
- Давай когда уже приеду за ними. Хорошо вам повеселиться.
- Все в порядке, Калеб?
Он бы очень хотел ответить что-то дельное. Эсми приметлива, она многое видит, хотя далеко не обо всем спрашивает. Но Калеб и сам не знает. Прежде всего ему надо поговорить с Роз.
- Да, мам. До вечера.
Всю до дорогу до дома его беспокоит прогорклое, навязчивое чувство тревоги. Она неприятно тянет в груди, металлом отдает во рту. Крупные снежинки падают с черного неба. Калеб даже музыки не включает, едет в гробовой тишине – и на предельной скорости. Не паркуется в гараже, бросает машину прямо на подъездной дорожке. Идет в дом.
Розали он находит на диване гостиной. Она с отстутсвующим выражением лица раскладывает по маленьким кучкам одежду Лиззи. Платьица – к платьицам, белье – к белью, а кофточки, что уже малы их принцессе, откладывает к подушкам. Методичные действия ее успокаивают, Калеб знает. Если Роз самозабвенно занимается домашними делами, что-то тут нечисто. Это ее обезболивающее. Это значит, что Роз безумно больно.
Она даже не поднимает головы, когда он заходит. Медленно, очень спокойно гладит рукава длинного сарафана, что Лиз выпросила у них на Майорке. Ярко-синий, с золотистыми переплетениями узоров, он сразу бросается в глаза. Пальцы у Роз подрагивают.
- Ты уже отвез их?
- Да.
- Поработаешь в кабинете?
У нее слишком ровный голос. Вымороженный, неживой, севший. Длинные пряди волос идеально прямые. Взгляд сосредоточенный, не отрывный – Роз не отводит его от одежды. Будто бы и не с Калебом разговаривает.
- Нет.
Не удивляется. Скорее, недоуменно хмурится, отчего красиво лицо ее становится совсем измученным. Калеб всегда работает дома, если есть возможность. Эта та роскошь, которой всегда завидовала Роз. Пока не ушла из клиники.
- Нет?..
Калеб отстраняется от косяка двери, в три неспешных, но твердых шага подойдя к жене. Она следит за ним краем глаза, сразу же напрягаясь. И немного сжимается, стоит ему присесть рядом. Калеб в ужасе. Такой реакции от Розали он не помнит.
- Роззи, - доверительно, тихо зовет, легко коснувшись ее запястья.
Миссис Каллен поджимает губы.
- Роззи, расскажи мне. Я здесь.
Она опускает глаза ниже, не гладит больше платьице Лиз. Судорожно выдыхает, постаравшись сделать это как можно тише. Розали панически боится разрушить эту тишину.
- Я вижу, что что-то случилось, - настаивает Калеб, стараясь говорить как можно мягче. Гладит ее плечо, накрыв ладонью... и Роз вздрагивает, инстинктивно дернувшись к нему навстречу.
Так было и ночью. Которую неделю подряд, минимум три раза за семь дней, она переворачивает их постель и сдавленно вскрикивает, просыпаясь от испуга. Хватается за руку Калеба, бросается к нему как маленькая девочка, задыхается от беззвучных слез. Никогда, никогда не говорит с ним во время этих кошмаров. Но всегда так искренне ищет защиты, укрытия... всегда ищет его. Калеб много раз поднимал эту тему, но Роз под любыми предлогами обходила ее. И все больше замыкалась в себе, превращаясь в тень той уверенной женщины, которую он привык видеть рядом. Калеб любил маленькую девочку в Розали не меньше, чем роскошную женщину, от которой так часто не мог оторвать глаз. Он любил всю ее. И потому не мог оставаться в стороне.
- Ничего.
Розали, будто пристыдившись своей реакции, старается убрать руку. Но Калеб перехватывает ее ладонь, пожимает, не отпуская. Обручальное кольцо на пальце миссис Каллен уже болтается. Она исправно готовит ужин для них с детьми, но Калеб и не помнит, видел ли хоть раз за последние дни, чтобы сама его ела.
- Любимая, мы с тобой все исправим. Не существует того, о чем ты не можешь мне рассказать.
- Правда, Калеб. Все нормально.
Это будет сложнее, чем он думал. Однако Розали не пытается уйти – это хороший знак.
Всю ее жизнь прежде избегание было единственным методом, который по-настоящему работал. Роз бежала из Торонто от своего авторитарного отца, который не прощал ей не единого промаха, ни единой лишней мысли. Она бежала от Эдварда, стоило ему сказать что-то, затронувшее ее детские воспоминания – Эдвард всегда был властным парнем, разве что, не доходил до абсурда – но сил проверять у Роз не было. Она бежала даже от него, Калеба, когда пару свиданий спустя поймала себя на мысли, что влюбляется. Они много говорили на эту тему и Роз призналась, что любовь для нее с детства была слабостью... жертвенностью, покорностью, безнадежным финалом. Роз бежала от всех, вся, но прежде всего – от себя. Только ему она доверилась... много недель спустя, сполна испытав, отпустила этот контроль... смогла. Неприступная его Роззи, неимоверно сильная, смелая душа, прорвавшая бездну неуверенности навстречу успешной и счастливой жизни. Мать его детей и единственная женщина, с кем видит свое будущее. Он не потеряет ее – какой бы ни была причина.
Калеб бережно целует ее ладонь, погладив костяшки пальцев.
- Я с тобой, Роз. Поговори со мной. Нам с тобой нужно поговорить.
- Ты не представляешь, о чем просишь.
- Но я слушаю.
Она запрокидывает голову, так устало, так беспомощно выдохнув из легких весь воздух.
- Ты не захочешь меня знать, - скороговоркой выдает целую фразу, бессильно расплакавшись. Забывает про одежду, про их темную гостиную, про снег за окном. Смотрит на Калеба впервые за все время. Боль в ее глазах разрывает на части.
- Ну что ты, Роззи.
Калеб осекается. Но быстро берет себя в руки. Уговаривает ее, как маленькую, как Лиззи. Привлекает к себе, забирает на руки, не спрашивая разрешений и не задавая никаких вопросов. Высокая и статная, Роз сжимается в его руках в комочек, то и дело кусая губы. Калебу физически больно видеть ее такой.
- Я помогу, любимая. Никогда я вас не оставлю, никогда не оставлю тебя. Доверься мне. Роззи, я здесь, я всегда был и буду здесь. Посмотри же. Целый месяц это тянется, четыре недели мы едва говорим... хватит. Я вижу, как тебе больно, я заберу всю это боль. Расскажи мне. Просто мне скажи – и все будет хорошо.
Она плачет горше, пока он говорит. Слушает, затихая, но слезы не унимаются.
- Калеб, я люблю тебя.
- И я, Роззи. И я.
Розали вся будто бы подрагивает в его руках. Совсем бледные ее скулы, изможденным становится выражение лица. Но зреет, уверенно зреет в ярких ее глазах та самая решимость... особенная.
- Прости меня, - сдавленно умоляет.
И рассказывает.
Калеб даже не ожидает, как много она может ему рассказать.
Про Кэтрин. Про Маккензи. Про Эдварда. Про Фабиана... про себя. Про угрозы. Про тот банковский счет. Про авто. И про крупные, крупные суммы, что уже пару лет должна им... про все.
Она долго рассказывает, сорванно, но с отчаянным желанием ничего не упустить. Плачет сильнее, но не останавливается, заземляет себя сама – как может. Хватается за него, прижимается к нему, сама его обнимает. И говорит. Говорит, говорит, говорит...
Чистосердечное признание Роз переворачивает Калебу всю душу.
Она дрожит, до крови укусив губы, когда заканчивает свой рассказ, а он отстраняет ее от себя. Садит ровно на своих коленях, придержав за плечи. Обеими ладонями касается покрасневших от бесконечных слез щек. От немого ужаса Роз затаивает дыхание.
- Калеб, прошу тебя...
- Тише, Розали, - спокойно, как может спокойно призывает он. – Я все услышал. Теперь услышь меня и ты: завтра утром мы уезжаем из Портленда.
* * *
Завтракать мы решили на терассе. Изящный столик в окружении кованых стульев, на удивление вместительный, Эдвард перенес поближе к ограде. Теперь идеальный завтрак дополняет не менее идеальный вид.
Сокол, не изменяя себе, заказал в номер большую часть colazione-меню. Аргументировал это тем, что не уверен, что именно будут есть дети – особенно Гийом. Предпочтения Эдварда я знаю – английский завтрак без фасоли или яйца-бенедикт на цельнозерновом хлебе, самое стандартное его пожелание. Эдвард же знает, что мне нравится омлет с сыром и шпинатом, вафли с сиропами или попросту пышные круассаны. Я не так вдумчиво отношусь к своему рациону, на что Falke только посмеивается. Обещает больше не шутить про нашу разницу в возрасте, но многозначительно прищуривается.
- Я буду любить тебя точно так же, даже если станешь тяжелее на пару киллограмов, Эдвард.
- Это приятно слышать, Изз. Могу пообещать тоже самое.
- Еще пару таких заказов – и тебе придется сдержать слово.
Эдвард улыбается, обнимая меня за талию.
- Обязательно.
Гийом просыпается первым. Он находит нас на террасе, где все также нежимся на солнце и белой софе, снова с кофе (уже – из свежезаваренных термосов, что принес портье). В пижаме, совсем сонный, мальчик вдруг очень тепло улыбается – и нам, и нашей позе, и солнышку.
- Доброе утро, Spatzen!
Эдвард раскрывает ему объятья и Гийом, недолго думая, не смущаясь больше, забирается прямо к нам. Приникает к Эдварду, аккуратно обогнув мою руку, дабы ненараком не прижать ее. Парки очень теплый и пахнет простынями, своим шампунем и печеньем Leibniz. У него сизая пижама и неприглаженный хохолок волос на макушке. Паркер вздыхает.
- Доброе утро, папочка. Белла.
Удобно устраивается в руках отца, мягко прижавшись и ко мне. Старается перенести вес и не касаться слишком сильно, дабы не помешать, но уже не так стесняется. Паркер верит мне и я ценю его доверие. Никогда малыша не подведу.
- Привет, солнышко, - нежно, неспешно, чтобы успел отказаться, если захочет, глажу его волосы. Мальчик смотрит на меня с теплой улыбкой.
- У тебя мягкие руки.
- Правда?
- Да. Мягче, чем у папы.
- Потому что папа чаще носит, щекочет и ловит маленьких мальчиков, - заговорщицки поясняет Эдвард, резво притянув Гийома к себе и легонько пощекотав у ребер.
- Ну va-a-a-ti!
Парки вырывается, запрокинув голову. Мне греет душу видеть его таким беззаботным и счастливым. Парки заслужил свое детство, пусть даже и на самом пороге неминуемого взросления.
- Чем мы будем завтракать сегодня? – чуть отдышавшись, Гийом кладет голову на папино плечо. Эдвард мягко перебирает его густые пшеничные волосы.
- Папа заказал целый пир, Гийомка.
- Да? С вафлями? С пирожными?
- Хотя бы раз мой Парки упомянул овощи или омлет, - хмыкает Эдвард.
- Ты сам всегда в тайне мечтаешь о вафлях, - парирует Гийом, хитро глянув на меня из-под ресниц – овощной омлет – это для бабушки с дедушкой.
- Я им передам, мистер Каллен!
Фабиан, приникнув плечом к балконной двери, тихо наблюдает за нашей идиллией.
- Buongjorno, дорогие отдыхающие.
- Доброе утро, Тревор, - Эдвард, как и Гийомке, протягивает старшему сыну руку. – Иди-ка к нам, сынок. Тут много места.
- Не так много, - хмыкает Тревор, но все же присаживается на край софы. Его немного смущает, что Falke по-прежнему обнимает меня и Гийомка устроился между нами. Тревор слишком взрослый, чтобы лечь также, как младший брат. Ему неуютно. И Эдвард, кратко взглянув на сына, без труда считывает эту эмоцию. Как бы невзначай, чуть пододвинувшись, утягивает Тревора к себе с собственной стороны. Валится на подушки софы вместе с ним, не вынуждая никак меня касаться. Ерошит его волосы, целует у виска.
- Vati!
Юноша, явно не ожидавший такого поворота, сдавленно вскрикивает, падая. А потом смеется. Тянется к папе, с удобством устроившись прямо на нем. Гийомка легко потягивает его волосы.
- Вот так и надо, Тревви!
- Удобная дислокация.
- Ты считаешь? – Сокол целует обоих сыновей в макушки, приобняв за плечи. – Осталось нам только не придавить Иззу.
- Ты в безопасности, - кратко, чуть смущенно посмотрев на меня, обещает Тревор. Гийом пожимает мою ладонь.
- Так здорово, что ты тоже с нами, Белла!
- Правда здорово.
- Спасибо, мальчики.
- Ух, familie, просто чудесно, когда все в сборе, - Эдвард обнимает нас всех и сразу, несколько крепче, чем обычно, прижав к себе. – Но завтрак сам себя не съест. У нас еще много дел сегодня.
- Имеешь в виду, у вас много дел? – беззлобно подкалывает Тревор.
- Сперва – у нас всех. Завтрак в пижамах или переоденемся?
- В пижамах! – решает Гийом.
- Решение принято единогласно.
Мы и правда завтракаем в пижамах. Эдвард наливает мне кофе, мальчики выбирают сок, а затем чай. Гийом вздыхает, что из таких кружек, наверное, пили в прошлом веке. Классический стиль ему не по нраву. Малыш с интересом наблюдает за мной, когда накладываю нам с Falke пару кусочков сыра с общей тарелки.
- Я не знал, что у тебя такие длинные волосы.
- Милый комплимент, Парки, - качает головой Эдвард.
- Что? Они красивые, Белл!
- Спасибо. Обычно собираю их в хвост, - поясняю мальчику, улыбнувшись. – Но сегодня потеряла резинку.
Мы еще немного говорим за столом, завтрак проходит очень спокойно. Дети хорошо спали, постели их более чем устраивают (Гийом и вовсе свою обожает – за мягкость и тысячу декоративных подушечек), для завтрака каждый находит блюдо себе по душе. Фабиану нравится вид из окон, он и правда выше всяких похвал. А еще, он намерен привезти Сибель какой-нибудь сувенир на память, вчера, например, видел парные браслеты.
- Цветов прежде не было, - доедая свою вафлю, подмечает Гийомка, оглянувшись на гостиную. Пионы возвышаются над журнальным столиком прекрасным розовым облаком. Но больше всего мне нравится, как ненавязчиво и сладко они пахнут.
- Их принесли этим утром, малыш.
- Для Беллы?
- Да.
- От кого?
Эдвард улыбается, погладив сына по плечу.
- От меня, любимый.
- Я думал, ты сам любишь приносить цветы.
- Иногда мне приходится уступать это удовольствие курьеру.
- Красивый букет, пап, - признает Фабиан. Отпивает свой чай, нехотя помешав в нем ложечкой не тающий сахар.
Эдвард, наблюдая за сыном пару секунд, как бы между прочим предлагает:
- Отправишь букет Сибель?
Фабиан так и застывает с чашкой в руках.
- В каком смысле?
- Сегодня четырнадцатое февраля. Хороший повод.
- Но я же здесь, папа?..
- Ойвинд привезет. Выбери в каталоге салона какой захочешь. Что-нибудь еще она любит? «Синнабон»?
- Очень любит... «Синнабон» тоже можно?
- Твой подарок, Фаб, я просто предложил варианты. Скажешь мне после завтрака – и мы все устроим.
Оживившись, Тревор смотрит на отца и потерянно, и воодушевленно. С искренней благодарностью, сияющей в глубине глаз.
- Я все сделаю, пап... спасибо. Спасибо!
Пожимаю руку Эдварда под столом, переплетая наши пальцы. Хочу, чтобы он знал, как горжусь таким предложением. И вообще – таким подходом. Мальчикам ощутимо лучше, куда проще, чем было. Каллен и правда усердно для них старается.
Эдвард ласково улыбается мне в ответ.
Чуть позже, закончив с семейным завтраком, он идет в их спальню вместе с Фабианом. Тот, уже открыв сайт цветочного салона на мобильном, показывает папе понравившийся вариант. Я возвращаюсь на террасу, налив себе яблочного сока и с улыбкой глядя на открывающийся взгляду вид. Мало того, что воздух такой свежий, морской, напитанный солнцем, так еще и пейзаж настолько красивый. Вечность бы наблюдала за морем, лодками и тенями палаццо.
Гийомка приходит на террасу, спрятав руки за спину. Посматривает на меня с улыбкой, но какой-то смятенной. Немного опускает голову.
- Белла.
- Да, мой хороший?
- У меня что-то для тебя есть.
Убираю сок подальше, немного удивившись такому пояснению. Сажусь ровно и Гийом, вздохнув, решается. Забирается обратно на софу прямо ко мне. И протягивает то, что держит за спиной уже пару минут.
- Это тебе.
Это небольшое бумажное сердечко. Ярко-красное, ровно вырезанное, с раскрашенным желтым цветом контуром. Маленький медвежонок-Haribo приклеен к лицевой стороне. Это валентинка.
- Гийомка, солнышко...
Так тронуто смотрю на него, что малыш немного теряется. Садится рядом, но не касается пока. Наблюдает, как кладу валентинку на колени, бережно огладив контур сердечка.
- Какое же оно красивое.
- Тебе нравится?
- Безумно, малыш.
Он улыбается уголками губ, неловко пожав плечами. Кладет ладошку на мое колено, легко-легко его погладив.
- Оно открывается.
И правда. Я беру сердечко обратно, бережно раскрыв его. У Гийома красивый, поставленный почерк, едва ли не каллиграфия. Я уже удивлялась этому, но Эдвард сказал, он у него по жизни эстет. И сейчас этим почерком, едва ли детским, выведена одна фраза, заменившая тысячу других. Я люблю тебя.
- Гийомка!
Я сначала спрашиваю, помедлив мгновенье, прежде чем обнять его. Но Гийом и сам хочет моих обяътий. Он подается вперед, обхватывает меня за шею, приникает к груди. Судорожно вздыхает, на секунду зажмурившись. А потом широко улыбается.
- Я правда тебя люблю.
- Ты замечательный, Парки. Такой замечательный! Я тоже люблю тебя.
- Я подумал, это правильно... если сегодня праздник и... тебе честно понравилось?
- Очень, Гийом. Мне давным-давно не дарили валентинки... так здорово!
- Оставайся с нами. Я буду дарить каждый год.
- Ох, мое солнышко, - обнимаю его крепче, тепло поцеловав у линии волос. Гийом вздыхает, но не отстраняется. Ему приятно.
Эдвард, закончив дела с Фабином, заглядывает на террасу. Удивленно улыбается нашей позе, но еще больше изумляется валентинке в моей руке. Взгляд его становится до невозможного теплым.
- Какой ты молодец, сынок.
Он оборачивается на папу, смущенно улыбнувшись.
- Белла очень хорошая.
Эдвард присаживается рядом с нами, погладив сына по спине.
- Правда, любимый. Чистая правда.
После завтрака мы выходим в город. В первый полноценный и второй официальный день в Венеции, посвящаем время до обеда другому берегу Гранд Канала. Гуляем вокруг церкви San Geremia, рассматриваем открытки с котами в королевских одеждах, делаем еще одно совместное фото у кромки воды. Останавливаемся на pranzo – перекус – в аутентичном баре с огромным выбором выпечки на любой вкус. Гийом просит себе пиццу, что продают кусочками, это – его dolce vita.
Потом, соблюдая обязательную традицию всех, кто посещает город, идем к пристани с гондольерами. Эдвард выбирает самый длинный маршрут, чуть смоделировав его, чтобы посмотреть на большее количество достопримечательностей. Гийом в восторге от гондолы, мне тоже очень нравится. Фабиан с Эдвардом поглядывают на нас с теплой улыбкой. Эдвард сидит на красном бархатном диванчике вместе со мной, дети устраиваются на отдельных креслах лицом к нам. Гийомка, мне кажется, смущается, когда папа меня обнимает. Фабиан смотрит на это спокойно. Венеция с воды еще красивее, чем с суши. Даже мальчики это признают.
Прогулка на гондоле заканчивается в районе Риальто, как и вчера. Эдвард ведет нас в милый крохотный ресторанчик у моста, где только-только накрывают столы для ланча. После него мы еще немного побродим по паутине улиц-магазинчиков, сходим в музей, а затем, ближе к вечеру, разделимся с детьми на пару часов. Эдвард еще с утра изумил меня новостью, что этим вечером с мальчиками будет Виттория.
- Ты вызвал ее из Берлина?
- Она итальянка, Белла, это – ее дом, так что ей лишь в радость. К тому же, она хорошо знает город – побудет гидом для мальчиков.
- Это что-то новое даже для тебя, Эдвард.
- А мне кажется, все будут довольны.
Дети, надо отдать им должное, приняли такие новости спокойно. Фабиан так и вовсе с глубоким пониманием. Официант приносит нам напитки. Эдвард отлучается с Парки в уборную, а Фабиан пересаживается на соседний от меня стул, скромно улыбнувшись.
- Я надеюсь, у вас будет хороший вечер.
- Спасибо, Тревви.
- У меня тоже есть для тебя... я тоже хотел бы, Изз... вот.
Он перестает подбирать слова, сдается. Достает из кармана небольшой сверток, передав мне прямо в руки. Затихает, когда сразу же его разворачиваю. Черная резинка для волос с затейливым узором, вьющимся по всей поверхности. И крохотное красное сердечко у основания. Записка-валентинка с лакированной бумагой прилагается. Фабиан тоже писал сам.
«Ты – наш путеводный свет, Белла. Ты столько раз спасла меня, ты мне поверила, ты выбрала остаться с нами. Спасибо тебе за все... и за папу. Ich liebe dich».
- Ты стала частью нашей семьи почти сразу, - когда поднимаю на него глаза, быстрым, но серьезным шепотом признает Фабиан. – И ты навсегда ей останешься. Семья не предает и не бросает, мы будем рядом – и я, и папа, и Гийом. Всегда.
Мой мальчик.
У меня глаза на мокром месте и ком в горле. Не знаю, как достойно ему ответить на такое признание.
- Фабиан, это так... так взаимно. Спасибо тебе.
- Сентиментальный хлам, но... ты говорила, потеряла резинку? Будет на память.
- Я на всю жизнь это сохраню, милый. Danke.
Фабиан выглядит пронятым.
- Да ладно...
- Ich liebe dich auch. Stets.
Он вздыхает, крепко сжав в своей мою ладонь. А потом возвращается обратно на свое место за обеденным столом. Официант уже несет нашу пасту.
Источник: http://robsten.ru/forum/29-3233-1
0
Наконец-то они счастливы по настоящему и все вместе! 
Прекрасная история, большое спасибо! 
