- Американский дух в тебе вечен, Изз.
Мама оглядывает интерьер стейкхауса, сдержанный, но темный, весь в дереве и бордовых коврах. Столы с яркими клетчатыми скатертями – красно-белыми – схема разделки туш на несущей стене, фото старого Берлина. И салат-бар, притаившийся за поворотом. Играет негромкая кантри-музыка. Официанты ходят в черных футболках.
- Мальчишкам, надо полагать, нравятся такие места, - тихо поясняет Поль.
- Мне тоже, - улыбаюсь. И делаю глубокий вдох, унимая свое собственное сердце, когда поворачиваем к нашему маленькому залу. Вот уже и край стола, уголок скатерти, яблочный сок Гийома. Вот запястье Фабиана с вулканическими браслетами. И взгляд Эдварда, тут же переметнувшийся на нас, когда заходим. Мой пульс меня оглушает.
Впрочем, все в зале так и дышит величавым спокойствием, дружелюбной, расслабленной атмосферой и искренним интересом первого знакомства.
Эдвард поднимается из-за стола, выходя к нам. Он в темно-синем пуловере, чуть более свободной его версии, чем тот, что так нравился мне в Портленде. Эдвард выглядит потрясающе, дорого и... повседневно, отнюдь без сексуального подтекста прошлого варианта. Черные брюки, туфли, «Rolex». Мне кажется, «Rolex» мама видит первее, чем его улыбку. Эдвард умеет держать себя на публике – как бы он к этйо публике не относился. Само очарование.
- Рене и Поль! – восклицает он. – Добро пожаловать!
- Здравствуйте, мистер Каллен! – пожимает ему руку Поль, - спасибо, что организовали нам такой трансфер. Долетели за пару минут.
- Тут недалеко, - пожимает плечами Рене, но смотрит на Эдварда с загадочной усмешкой, - но спасибо, мистер Каллен, это правда. И за экскурсию – тоже. Милая у вас помощница.
- Вам понравился наш краткий гайд-тур?
- Мы побывали во всех знаковых точках, - щурится Поль, - совсем не краткий тур, очень насыщенный. Организация на высоте.
- Виттория старалась.
- Приятно ведь, когда такие молоденькие девушки так для вас стараются, мистер Каллен?
Эдвард протягивает мне ладонь, привлекая к себе. Я становлюсь рядом, он касается моей талии и улыбка его становится шире, но жестче.
- Точно, Рене, - отрезает он. А затем оборачивается на мальчиков. И Фабиан, и Гийом наблюдают за нами из-за стола. – Дети.
Они оба поднимаются с темных бархатных кресел, что в этом зале заменяют стулья. Поль сглатывает, взглянув на Парки. А Рене затихает при виде Тревора. Он очень внимательно на нее смотрит.
- Мама, Поль, это – мальчики. Гийом и Фабиан, - представляю я, легко коснувшись плеча каждого. Фабиан, стоя рядом с Falke, почти ровняется с ним ростом, лишь немного ниже. Он весь в черном, не изменяя ни одной традиции, с чокером на шее и браслетами на запястьях. Волосы у Фабиана в продуманном беспорядке, а взгляд острый и улыбка натянутая. Горький мятный парфюм смешивается с атмосферой зала.
- Willkommen in Deutschland! - на идеальном немецком парирует он, как взрослый протянув руку Полю. Тот смятенно ее пожимает. Поглядывает сперва на Эдварда, а затем на меня.
- Д-данке. Ваш сын говорит только по-немецки, мистер Каллен?
- Еще на берлинском английском, - хмыкает Фабиан, крепко пожав ладонь Поля. – Добро пожаловать. Миссис... Рене?
- Миссис Клавье, - Рене смеется, по-свойски похлопав мальчика по плечу. Он сразу же выпрямляется, едва не растеряв остатки дружелюбия. – Но для тебя, мой милый, Рене, конечно же. Мать твоей мачехи.
Фабиан щурится.
- Лестное звание.
- Вот и я о том же!
- Здравствуйте, - негромко, но довольно смело говорит Гийом, привлекая внимание и к себе. Он стоит перед папой и тот кладет ладонь ему на плечо, и заземляя, и внушая уверенность. Гийом на Рене с Полем смотрит по-особенному – так когда-то смотрела и я. Тревожно.
- Какой замечательный американский ребенок! – воодушевляется Рене, взглянув на соломенные волосы Гийомки, на его бесподобные глаза, на то, как смущается. – Ты ведь говоришь на нашем английском, малыш? Не на берлинском?
- Что такое берлинский английский?.. – беспомощно глянув на Фабиана, выдыхает Гийом. Эдвард гладит его плечо, прижав к себе ближе.
- Es ist ein Witz, Kätzchen. Alles klar. (это шутка, котенок, все в порядке)
Родители не понимают этой краткой немецкой ремарки. А Фабиан и я – да. Он откидывает с лица волосы, взмахнув в воздухе россыпью браслетов.
- Хорошо, что вы в Берлине проездом.
Рене изумленно поднимает глаза и Фабиан, очаровательно улыбнувшись, делает вид, что поправляет себя:
- Есть возможность встретиться. Теперь все знакомы.
Эдвард тихо вздыхает за его спиной, но Тревор этого словно не замечает. Есть в его образе что-то неудержимое, неконтролируемое и пугающее в эту секунду. Но Рене, кажется, это лишь добавляет интереса.
- Семья должна быть знакома. Будем проводить немало времени вместе. Как вам моя Изза? Понравилась с первого взгляда?
Вот тут она его задевает, быть может, сама и не планируя. Фабиан поджимает губы, вздрогнув. Эдвард разворачивает Гийомку к столу.
- Они очень тепло ко мне отнеслись, мама, просто замечательно, - обрываю я. - Давайте сделаем заказ? Говорят, мяса здесь ждать не меньше получаса.
- Белла – очень хорошая, - резюмирует Гийом, хмуро глянув на Рене, - и она будет с нами всегда. Она обещала.
- Она может, - заговорщицки кивает ему Рене, усмехнувшись. – Обещать – не значит жениться. Но тут уже все зависит от папы, малыш.
Эдвард указывает Гийому на его кресло, мрачно улыбнувшись Рене.
- Все давно решено. Да и меню уже принесли.
Фабиан пропускает нас с Рене к столу. Он круглый и большой, места хватает всем. Эдвард садится справа от меня, а Рене – слева. Гийомка забирается на кресло рядом с папиным, а место Поля соседствует с местом Фабиана. Он мужественно старается держаться. Фаби вызывает у него заметный трепет.
- Посоветуете что-нибудь, мистер Каллен? – настаивает Рене, толком и не глянув в меню.
- Стейк фламбе, - перехватывает взгляд моей матери Фабиан, глаза у него совсем черные, - с кровью.
- Неплохой вариант, - соглашается Эдвард. Пожимает мою руку под столом, когда касаюсь его колена.
- Прямо с кровью, jeune homme (юноша)? Особый подтекст.
Фабиан откидывается на спинку своего стула, посмотрев на Рене из-под ресниц. Вот теперь улыбка у него и впрямь пугающая.
- Никаких подтекстов, только факты.
- Какой интересный у вас сын, мистер Каллен. В душе он француз.
- Наша мама говорит по-французски, - хмуро докладывает Гийом, перелистнув меню.
Поль отрывается от винной карты.
- Toi aussi, mon petit ami? (И ты тоже, мой маленький друг?) - ласково спрашивает он.
Гийом закусывает губу, качнув головой. Фабиан снова садится в кресле ровно.
- Мы говорим на en langue allemande (немецком языке), как папа, - поясняет он.
Поль медленно кивает, обернувшись к Эдварду.
- У вас семья полиглотов, мистер Каллен.
- Как и вся американская земля, - шутит он.
- Белла говорила, у вас немецкие корни?
- Мой дед родом из Шпандау, мой отец родился там же.
- Это под Берлином, - резюмирует Парки, глотнув сока.
Эдвард гладит его волосы, улыбнувшись.
- Genau, Spatzen. Именно так.
Рене откладывает свое меню на стол.
- Вы такой положительный пример, мистер Каллен. Не каждый отец согласится, чтобы дети жили с ним после развода. Да и не каждая мать их отпустит.
- Матери бывают разные, - хмуро гляунв на Рене, говорит Фабиан.
- У нас хорошая организация процессов, Рене. Дети живут со мной и живут с матерью.
- Хорошая организация обхода алиментов.
- Рене! – Поль накрывает ее ладонь своей, но мама лишь хмурится.
- Правда жизни, никуда не денешься.
- Мы же будем заказывать еду? – зовет Гийомка, прерывая нагнетающийся диалог. Тянется за гроссини.
- Точно, Гийом. Я тоже проголодалась! – поддерживаю я.
- А что пьют в немецком стейкхаусе с американскими стейками? – листает винную карту Рене, - немецкие вина? Или незабвенную Францию?
- Предлагаю бутылку Côtes-du-Rhône. Его делают в нашем регионе, за такое вино я могу ручаться.
- Отличный выбор, мистер Клавье.
Поль скромно Эдварду улыбается. Рене опирается локтями о стол, подмигнув Соколу. Фабиан не удерживается от смешка.
- Вы предпочитаете водку, Эдвард? Или пиво, как все бюргеры?
- Сан Пеллегрино.
- Коктейль?..
- Минеральную воду, - поясняю я.
Рене удивляется искренне.
- Вы не пьете, мистер Каллен?
- Не сегодня, - спокойно кивает Эдвард.
Я похлопываю маму по колену под столом. Призываю остановиться.
- Я тоже буду воду. И еще один яблочный сок, пожалуйста, Эдвард.
- Мне колу, папа, - вздыхает Гийомка.
Эдвард подзывает официанта. Рекомендация Фабиана нравится Полю, он выбирает этот стейк – большой, огненный и насыщенно-мясной. Рене в притворном ужасе закатывает глаза, просит себе самую маленькую порцию филе-миньон с перечным соусом. Мы с Эдвардом тоже предпочитаем филе-миньон, но в стандартном варианте. Овощи на гарнир. Мальчикам – стейки-рибай с картофелем фри. Фабиан поддерживает Гийома, тоже пьет колу. На стол Эдвард просит еще мясную немецкую нарезку и хлебную корзину. Гийомка с воодушевлением ждет прибытия новых гроссини, чуть расслабляется.
- Итак, мальчики, - когда официант уходит, Рене возвращает беседу в прежнее русло. – Расскажите мне, только честно: рады скорой свадьбе?
- Мама.
- Изз, ну ради бога, дети тоже ужинают с нами, пусть поговорят, - останавливает меня она, - всегда учит вас жизни, мальчики, м-м? В стиле моей Иззы.
- Белла совсем не учит нас, - хмурится Гийом, вздернув подбородок, - она – добрая.
- Детскую любовь можно купить. А вот подростковую заслужить не так просто, да, Фабиан? – не сдается мама, - что ты скажешь? У нас круглый стол – буквально. Любое мнение приветствуется.
- С Беллой нам всем повезло, - кратко говорит Тревор, придвинув свой стул поближе к столу. – Мы про вас так мало знаем, миссис Клавье. Расскажите нам что-нибудь, прежде чем породнимся.
- Что именно тебя интересует, мой дорогой?
- Как вы познакомились с мистером Клавье?
- У нас были общие знакомые и целая кипа интересов, - улыбается Рене.
Приносят вино. Поль пробует, оценивает его в бокале. Одобряет.
- Вы тоже были влюбчивы, мистер Клавье? Romans éphémères? (мимолетные романы)
Рене выдыхает, крепко сжав бокал. Эдвард наливает обоим сыновьям колы.
- Фабиан.
- Что, vati? В этом же вся Франция! Любовь, братство и вино.
- Еще сырная тарелка, - посмеивается Поль, отпивая из своего бокала. – Ты улавливаешь настроение, Фабиан.
- Я стараюсь.
- Мимолетные романы, мой милый, больше по части моей дочери, - мило отзывается Рене, тоже глотнув вина. Игнорирует взгляд Поля. – Но об этом с детьми не говорят.
- Вы, наверное, много времени проводили вместе? – настаивает Фабиан.
- Не так уж, - честно признает мама. Смотрит на меня с сожалением. – у нас были одинаковые взгляды... на многих... на многие вещи.
- Но дочь для вас всегда была на первом месте, правда же? Раз вы здесь?
- Жаль, я для нее нет, Фабиан, - вздыхает Рене. Убирает ладонь подальше от Поля, что намеренно не подливает ей вина. На меня смотрит с грустью. – Но она исправится. Став хозяйкой большого дома, почувствует материнское настроение и станет приглашать нас чаще. Как мистер Каллен. Как думаете, Эдвард?
Falke выдерживает взгляд мамы. Она отводит глаза первой.
- Белла всегда принимает лучшие решения. Она знает, что делать.
- За какой европейский клуб болейте, мальчики? – переводит тему Поль, взяв себе немного ветчины с общей тарелки закусок, ее как раз ставят на стол, - вы смотрите футбол?
- «Бавария» хорошо играет, - энергично кивает Гийом, утаскивая еще одну гроссини. – И папа работает со ФК «Штугард», Die Schwaben, они тоже неплохие.
- Как хорошо, когда отечественный производитель поддерживает свои же команды, - щурится Рене, - как давно вы в «Порше», Эдвард? Автомобили чудесные.
- Вы дали нам лично убедиться, - вставляет Поль, - грешным делом можно и изменить моему любимому «Citroën».
- На рынке Франции «Citroën» нас все еще обходит, - смеется Эдвард. – Вы тоже поддерживаете своих.
- Белла сказала, у нее теперь есть автомобиль. «Порше»? Вы стали поручателем для лизинга?
- Незачем, Рене. Белла – моя невеста, в недалеком будущем – жена. А все, чем владею я, принадлежит и ей тоже.
- Надо быть старательной, чтобы владеть вами... всем вашим, мистер Каллен.
Фабиан допивает свою колу.
- Надо уметь любить.
- Вот и я о том же, - щурится мама.
Она поворачивается ко мне с нежностью во взгляде, но наигранная эта эмоция, режет по живому. Рене гладит меня по волосам. Я отстраняюсь, с трудом выждав пару секунд. Будто бы невзначай.
- Глаз да глаз за детьми, Эдвард. У Поля сын, но уже совсем взрослый, давно женатый. С ним хлопот почти нет.
- Белла тоже не доставляет тебе никаких хлопот, Рене. Ну что ты.
- Как сказать. Ее бурная юность точно оставила на мне свой след. Ну да вы знаете, мистер Каллен.
- Хорошо, что сейчас Белла с нами, Рене, - замечает Фабиан, наливая себе еще газировки. – Теперь все ее проблемы – это и наши проблемы.
- Хотела бы я сказать, что вам повезло.
Поль снова касается жены с вопросом, но она лишь отпивает вина. Пожимает плечами.
Эдвард странновато улыбается, мягко взглянув на мою маму.
- Вы курите, Рене?
- Интересный вопрос.
- Та часть культуры моей же страны, с какой не могу сладить, - вздыхает Поль. – При этом я француз из нашего самого курящего региона, Рене, но я-то не курю.
- Сигареты хороши в хорошем окружении. И для настроения, - улыбается мама. – Вы не пьете, мистер Каллен. Тоже будете проповедовать мне ЗОЖ?
- Напротив. Я выйду покурить. Составите мне компанию?
На Falke изумленно смотрю не только я, но и Тревор. Гийомка грустно касается папиной руки.
- Ты же не куришь, папочка...
- Какой зайчик, - умиляется Рене, но почему от ее умиления мне горько. Не хочу, чтобы она так смотрела на Гийома. Вдруг понимаю, что в принципе не хочу, чтобы они больше встречались. – Папочка знает, что делает, малыш. Это взрослые привычки.
- В школе говорили, сигаретами люди травят себя изнутри.
- Снаружи их травят быстрее, - хмуро выдает Тревор. Поднимает на меня глаза. – Идите, vati. Мы скучать не будем.
- Продегустируй нарезку, Гийом, - наклонившись к уху младшего сына, тихо предлагает Эдвард, гладит его волосы. – Я скоро приду. Расскажешь мне, что стоит попробовать.
- Я не люблю мясо, пап.
- Но я люблю, - примирительно замечает Эдвард. Указывает Гийомке на меня. – и Белла тоже.
- Давай попробуем вместе, - подмигиваю малышу, потянувшись к вяленому мясу. – Только не слишком долго, мама. Эдвард. Там холодно.
- Зверски, - соглашается Поль. – Тебе налить вина, Изза?
- Спасибо, у меня сок.
Рене сама отодвигает кресло, вставая из-за стола первой. Ожидает Эдварда, пока он тоже выходит, аккуратно обойдя мое место. Эдвард выпускает Рене из зала первой, следуя точно за ее спиной. Они негромко говорят о чем-то уже в основном коридоре. Фабиан провожает их взглядом.
Поль, последовав моему примеру, тоже пробует мясо. Гийом смотрит на нас с подозрением.
- Вкусно. Такая консистенция и аромат... говядина?
- В Берлине скорее свинина. Но отборная ее часть.
- Ты все еще работаешь обозревателем, Белла? Ведешь свою колонку?
- У нас журнал со слоганом «культура еды и питья», - улыбаюсь Полю, - дела идут неплохо.
- Чтобы не думала мама, Белл, я тобой горжусь. Ты всегда хотела работать в журналистике и у тебя отлично получается. Дашь мне ссылку на этот ваш проект? А то у меня доступ лишь к распечаткам, что есть у Рене.
- Она печатала мои статьи?
Поль немного сникает, но справляется с собой. Улыбка у него грустная.
- Да. Она считает их несколько... модерновыми. Но отмечает твой стиль.
Ясно. В моменте меня царапает его ремарка. Но Фабиан здесь, Гийом, Поль... и меня отпускает. Маме никогда не нравились мои работы. Чему я удивляюсь и что должно было измениться? Я тоже не разделяю ее увлечений: виноделия и книжных клубов по испанским романам, садоводства, опять же... мои фиалки умирали смертью храбрых, не знаю, как до сих пор живы фикусы у Эдварда в моем присутствии. Это точно его влияние.
- Мне нравятся твои статьи, - говорит Тревор, откусив гроссини, - и мои парни в школе про вас слышали. Журнал популярен в интернете.
- Спасибо, Фабиан.
- Вы учитесь в немецкой школе? – с интересом спрашивает Поль. – Такой язык!.. Вы герои, мальчики.
- Это и наш язык тоже. Как минимум благодаря папе и дедушке.
- Мистер Каллен, наверное, на уровне носителя?
- Академического носителя. Мы стараемся ему соответствовать.
Гийом все же пробует мясо. Кажется, ему нравится. Видит, что я наблюдаю – улыбается. Я улыбаюсь Парки в ответ. Тоже беру себе еще кусочек.
- У нас американская школа, - вставляет Паркер, - но немецкого много, это да. Папа говорит, так правильно. Да и здесь все по-немецки.
- Вы говорили, мама у вас француженка? Из какого региона?
- Дальнего. Алжир.
Поль изгибает бровь, кратко глянув на меня. Но я знаю немногим больше.
- Расскажи нам, как дела на винограднике, Поль?
Немного переживаю, о чем говорят мама с Эдвардом. Почему он снова курит – или это было просто предлогом? Что спросит у него... что скажет ему она? Поджимаю губы, стараясь не воображать варианты, ни к чему это. Я сама ему рассказала. Он верит мне. Все в порядке.
Гийомка включается в разговор о винограде с большим рвением, чем о немецком и школе. Расспрашивает у Поля какие-то подробности, как правильно его выращивать и собирать. Его увлекает процесс приготовления вина. Фабиан лишь уточняет какой-то технический момент. Но то и дело темный взгляд его останавливается на мне. Фабиан искренне переживает. Но напрасно. Мама скоро уедет, ничего необыкновенного за это время не случится. И я рада, что они в отеле. У нас есть дом, где можем побыть наедине друг с другом. Перевести дух.
Приносят горячее. Гийомка хочет позвать папу, но Эдвард с Рене уже возвращаются сами. Сокол забирает у нее пальто, передавая мертродотелю. Выражение лица у Каллена спокойное, но в глазах энергия, движение и пламя. Не слишком заметное посторонним, но я вижу. Мне кажется, я вижу.
Рене немного бледнее чем была, когда уходила. Жалуется на холод и мороз. Эдвард выдвигает ей стул, возвращая к столу, и она пунцовеет. Сжимает губы, когда Поль приобнимает ее, согревая. Болтает о каких-то глупостях, не слишком вдаваясь в их смысл.
Эдвард садится со мной. Табаком от него и правда слегка пахнет. Гийомка с поникшим видом устраивается у другого бока кресла.
- Мне не нравится, папа.
- Извини, Spatzen, - тихо просит Эдвард. Подает Гийому его порцию поближе. Придвигает мои приборы ко мне. – Как дела, Sonne?
- У нас? Говорили о винограде.
- Отличная тема, - салютует колой Фабиан, отрезая себе стейк. – Поль рассказал, как работают эти машины – дробилки и мялки для винограда. Интересно.
- Приедете в Лион, мальчики, я вам покажу, - обещает Поль. Берет себе острый нож для стейков.
- Не твоя прожарка, Liebe? – наблюдая, что все еще не ем, уточняет Эдвард. Сама святость.
- Alles in Ordnung? (все в порядке?)
Он удивляется моему немецкому, но не критично. Не придвигается ближе, не целует, хотя хотел бы. Лишь гладит мою ладонь у своей.
- Ja, das ist toll. Давайте есть.
- Вкусно, - соглашается Паркер.
Мы с Рене одновременно касаемся мяса. Она смотрит на меня кратко, но исчерпывающе. С бессильной злобой.
Я отворачиваюсь.
Ужин заканчивается в начале десятого. Десерт просят Фабиан и Гийом, не отказывается Поль и соглашаюсь я. Falke с Рене воздерживаются. Приносят кофе. Брауни для нас, штрудель для Поля.
Мы немного говорим о Франции. О Берлине. О путешествиях.
Мама больше не устраивает допросов с пристрастием и не задевает спорных тем, она ведет себя куда сдержаннее и тише. Изредка что-то добавляет, но не слишком значительное, просто поддерживает разговор.
В какой-то момент спрашивает меня, где уборная. Я собираюсь помыть руки, вызываюсь показать лично. Первые пару минут мы идем молча – пока не покидаем наш маленький зал. Далее нужно спуститься по лестнице вдоль стен, расписанных изображениями Александерплатц в 1930-х под фрески. Ресторан старый и он чтит свои традиции.
Холл перед уборными выложен теплой желтой плиткой и темным деревом на полу. Два умывальника, два зеркала в тяжелых рамах, горочка из одноразовых махровых полотенец. И ароматизатор воздуха с оттенком фрезий. И спокойная музыка из глубины зала наверху.
У умывальника я пару секунд смотрю на свое отражение в зеркале. Волосы подвиваются от влажной погоды, но это красиво. Темная подводка, матовая розовая помада, объемная тушь. И мое черное платье Saint Laurent, в меру простое, в меру праздничное, как охарактеризовал его Гийомка. С длинным рукавом и синим тряпочным поясом на талии, красиво вплетенным в бархатный материал. Как и Рене, я на каблуках, хоть это отнюдь не шпильки. Кулон с соколом и ласточкой на мне. Все в порядке.
- Я хотела предложить тебе попить кофе завтра, мама.
Рене, подходя к умывальной зоне, капает на ладонь немного лимонного мыла.
- Кофе?.. Даже не вина?
- В Берлине много хороших кофеен. И Фабиан просил меня потренировать французский с тобой.
- Значит, будем пить кофе.
Мама смотрит на меня с хитрой улыбкой. Прищуривается.
- Ты совсем непроста, моя девочка. Знала бы я раньше, насколько.
- О чем ты?
Шумит вода. Я подношу руки под теплые струи. Рене поправляет волосы, совсем иные, чем мои. И ее фигура, и разрез глаз, и привычные движения... мы настолько разные. Было так всегда или я с создала эту дистанцию? Когда делала все, что угодно, лишь бы не быть на маму похожей?.. На миг мне грустно. Это мечта Фаби с Гиймкой – быть как папа. У меня такой никогда не было.
- Он с ума по тебе сходит. Твой Эдвард. Каким тоном со мной говорил.
- Я думала, вы вышли просто покурить.
- Пообщаться, - глянув на меня со снисхождением к глупости, уточняет мама, - люди курят и общаются, солнышко. Если ты когда-то с таким сталкивалась.
- И о чем вы говорили?
- Это больше было похоже на угрозы.
Слова Рене надо делить на двое, я знаю. Но и каким может быть Эдвард я знаю тоже. Мне приятно, что он вступается за меня, никому прежде не было дела. Но и отношения мои с Рене трещат по швам... не знаю, что и делать.
- Он защищает меня, мама.
Рене сильнее открывает воду. Шум ее по старым трубам меня почти оглушает. Я куда лучше слышу мелкие звуки последние дни. Яркий свет и шум раздражают до рези глаз: нервная система явно в перегрузке.
- От матери?
- От всех. Вы повздорили?
- Было бы о чем нам вздорить. У нас-то и разница в пару лет, одно поколение. А вот ты продолжаешь выбирать партнеров куда старше. Поль тебе тоже бы приглянулся?
- Мама! Ты что!
- Ничего личного, Белла. Просто факты.
Я сохраняю спокойствие. Я умею.
- Ты зря снова об этом говоришь.
- Я тоже так подумала. А потом все поняла.
- Что именно?
Мама все-таки закрывает воду. Вижу, как меняется в зеркале ее выражение лица, острее становятся его черты. И как волосы, вьющиеся ее рыжеватые волосы, ниспадают к поджатой челюсти.
- Мальчик.
- Гийом?
- Ну что ты. До такого ты еще не дошла, Изза. Я надеюсь. Первый мальчик, такой взрослый, такой чертовский красивый и статный. Точная копия папочки.
Я сглатываю, медленно, очень медленно подняв на маму взгляд. Она такого не скажет, не посмеет. Это все мои смутные догадки и взорвавшееся от переизбытка эмоций мироощущение. Хочу обратно в Венецию, где только мы, наш балкон и гондолы по ту сторону. Больше никого не существует.
- Мама.
- Изза, как женщина, я тебя очень понимаю. Это идеальное комбо: платит один, а под его музыку с тобой танцует другой. И вы даже живете вместе, как удобно. Он такой зрелый, такой опытный, надо полагать. И эта броская внешность, эта наследственность в лучшем виде... ты осталась той пятнадцатилетней девчонкой, Изза. Ты получила два в одном: старшего партнера, как и привыкла, и молодого, резвого, неостановимого – в подарок.
Господи.
Я приникаю спиной к стене у умывальников. Дышу ровно. Это самое главное, что от меня требуется, о большем пока не прошу.
- Мама, что ты такое говоришь...
Рене довольна произведенным впечатлением. Мне кажется, она окончательно уверяется в своих словах. Выключает воду.
- Не смущайся, малыш. Я никому не скажу.
- Фабиану пятнадцать лет.
- Если тебя не останавливала разница в двадцать пять, то почему остановит в десять? В обратную сторону. Так тоже работает.
Я сдавленно усмехаюсь. От этой усмешки колет в груди. Потому что Рене не первая. Я вдруг вспоминаю, хотя так хотела бы забыть, что Рене – не первая. Эдвард выразил эту мысль первым... еще в Портленде, после ужина с Террен. Он тоже записал Фабиана мне в любовники. Все всегда, всегда, всегда вращается вокруг секса в моей жизни. Но никто и никогда из них и не подумал, что я вижу в Тревви себя, а он знает, что я его понимаю не понаслышке. Мы одинаковые. С нами это сделали. Со мной. Мне понадобилось много лет терапии, чтобы понять – это со мной сделали. Но понять совсем не значит принять, а уж тем более поверить. И с этим Фабиан тоже столкнется. Но это будет потом.
- Мама, я скажу только один раз и ты запомнишь, хорошо? Я люблю Эдварда, я выхожу за него замуж и его дети – это дети. Никак иначе я никогда не стану к ним относиться.
- У тебя целая заготовка пламенных речей, Изза. Но нас не подслушают в женском туалете, расслабься! Я-то думала, как ты терпишь мальчишек дома. А здесь такой резон! Поломаешь им жизнь – но тебе ли дело?
- МАМА! Это слишком далеко зашло. Прекрати.
- Что?
- Ни слова о мальчиках, - стальным, убежденным тоном говорю я. И здесь ни слов, ни действий не пожалею. – Я предупреждаю.
Во взгляде Рене что-то щелкает. Переворачивается с ног на голову. И разлетается на части.
Она подступает ко мне совсем близко за два шага. Не отрывает взгляд, не отводит его. Крепко, почти больно хватает за плечо.
- Я тоже предупреждала. Когда ты соблазняла моих парней. Когда появлялась перед ними черт в знаем в чем, не закрывала дверь в душевую... когда весь наш район гудел, что ты спишь с Райли, хотя рыдала мне, будто ни в чем не виновата прежде. Предупреждала! Изза, слушай меня: спи с кем хочешь. Но отныне я тоже буду получать с этого дивиденды. Ты так просто от меня не избавишься.
Я чувствую слабость. Не злость и даже не гнев, а какую-то изматывающую, терпкую слабость. И жар в груди. И как ярче становятся лампы у лестницы.
- Мама, я же мечтала, чтобы мы общались нормально. Даже теперь я... все, что здесь я делаю, я... я никогда не хотела твоих парней. Я молилась, чтобы они ушли. Они сами меня трогали.
Рене, в отличие от меня, явно слабости не испытывает. Она на волне гнева и на пределе своей сдержанности. Глаза так и пылают, рукопожатие куда крепче. Алкоголь поднимает ее негодование на новый уровень. Тепло этого места, наше одиночество и моя близость. Она всегда действовала на Рене особенно.
- Новая детская сказка, девочка. Вспомни себя в то время и прекрати говорить глупости. Ты была той еще маленькой шлюхой.
Я грустно, мимолетно улыбаюсь.
- Я – твоя дочь.
Это служит последней каплей. Я сперва даже не понимаю, что происходит, потому что кожа начинает саднить на пару секунд позже. Лицо Рене искажается от ярости. И ее рука медленно опускается вниз. Она дает мне пощечину, не сумев подобрать равносильного словесного ответа. Такое тоже уже было. Ничто не возникает сызнова, все повторяется. Всегда, всегда повторяется.
Впрочем, кое-что все же идет не по плану.
- Что ты творишь?!
Я не понимаю, откуда он материализуется, но за Эдвардом это водится. Он отстраняет Рене от меня без лишней вежливости и осторожности. Отталкивает, я бы сказала. И становится между нами, не давая маме и шанса.
- Просите прощения.
Она изумленно застывает в пространстве, немо открыв рот.
- Я сказал: проси прощения, - настаивает Falke тем убежденным, каменным тоном, от которого никуда не деться.
Он так и стоит передо мной, лишь немного отступив в сторону, чтобы я видела Рене. А я концентрируюсь ни на ее лице и эмоциях. А на его широкой спине в этой светлой рубашке. На стежках у воротничка и узких складках ткани у лопаток. На цитрусовом запахе его парфюма. На темных, еще немного длинных волосах у затылка. На пуговичках рубашки у запястий и манжетах. На Эдварде. Я все, что угодно вынесу и перетерплю, если он вот так будет стоять рядом. Впрочем, было бы что терпеть. Мои иллюзии никогда не обретали полную силу: будто мы с мамой станем общаться нормально. Это было двухстороннее соглашение. Сейчас оно окончено.
- Мистер Каллен, при всем уважении, - сжав зубы, пробует воспротивиться миссис Клавье.
Напрасно. С Эдвардом многие вещи напрасны.
- Без уважения, Рене. Прямо сейчас. Никто не выйдет отсюда до этого момента.
- Вы не слышали наш разговор.
- Я слышал достаточно. Я жду.
Ох черт. Слышал?.. Дрожь невольно пробивает тело. Вдоль позвоночника, по затылку, по рукам. И к пальцам. Только бы не все он слышал...
Рене трезво оценивает свои шансы и вид Эдварда. И это его холерическая натура еще не взяла полный верх, как-то держится пока в рамках разумного. Вряд ли слова имеют для Рене особую ценность. Она смотрит на меня презрительно, никак это не скрывая. Почти улыбается.
- Извини, девочка.
- Я думал, мы пришли к соглашению, пока говорили у крыльца. Видимо, я поторопился. Если вы захотите восстановить отношения с дочерью, сперва вы убедите в этом меня. А если еще раз тронете ее, останетесь без рук.
- Ты много на себя берешь, мистер Каллен. Чтобы принимать решения.
- Я здесь их принимаю, - без права возражений уточняет Эдвард. – А сейчас вы вернетесь наверх. Допьете кофе как ни в чем не бывало и Каспиан отвезет вас в отель. С этой самой минуты я не хочу ничего о вас знать. Пока в корне не измените свое поведение и отношение к Изабелле.
- Вы наивны, Эдвард. Она соблазнит ваших партнеров, друзей и даже сыновей. У вас двое сыновей.
Я закрываю глаза. Стараюсь услышать музыку из зала. Не этот разговор. А потом открываю их.
Эдвард не двигается с места, но Рене почему-то сникает. Взгляд его доходчивее физических касаний.
- Ни слова больше ни о моих детях, ни о Белле, Рене.
- Уходи отсюда, - выдыхаю я.
И Рене, и Эдвард оглядываются в мою сторону. Голос звучит твердо, но глухо. Как камнями по земле.
- Не хочу больше слышать ничего, мама. Я старалась. Ты видела, я старалась. Но это конец.
- Ты пожалеешь о своих словах, Изза. Быстрее, чем думаешь.
- Скажешь Полю, что вам нужно идти. Каспиан приедет быстро.
Эдвард тревожно наблюдает за тем, как подхожу ближе. Становлюсь рядом с ним, больше не прячусь. Протягиваю ему ладонь – и Falke крепко, очень бережно пожимает мою.
- До свидания, мама.
От возмущения Рене не знает, куда деться. Теряется весь ее запал и спесь. Но новую силу обретает пренебрежение. Она скалится, сама себе качнув головой.
- Ты плохо кончишь, моя девочка, - взгляд ее мерцает, пусть и робко, но коснувшись Эдварда, - вы оба. Все.
- До свидания, - с нажимом повторяет Сокол.
Рене не продолжает противостояние, обреченное на провал. Отступает, правда уходит. Ее гулкие быстрые шаги слышны на лестнице.
Эдвард поворачивает меня к себе, оглядев с ног до головы. Большим пальцем очень осторожно касается правой щеки. Она все еще пылает.
- Не болит, - вру я.
- Не будь она твоей матерью, я бы ее...
- Не стоит, - сглатываю, пару раз моргнув – жгут глаза. Но слез нет. И это тоже уже было. В моменты самых глубоких, исчерпывающих стрессовых ситуаций слез у меня уже нет.
- Белла...
- Давай заберем мальчиков и поедем домой, - тихо прошу, посмотрев на него снизу-вверх. Убираю руку от своего лица, наоборот, пожимаю в своей. Эдвард хмурится как от боли. Напрасно. Боли нам обоим уже хватит.
- Все хорошо.
- Правда? Теперь уж?
- Правда, - вздыхаю, подступая вперед и обнимая его. Той самой щекой приникаю к груди, руками обвиваю за талию. Проникаюсь им, напитываюсь, утешаюсь. Всегда и везде Эдвард будет моим главным утешением. Хотела бы я стать таким же человеком для него.
- Иди ко мне, Schönheit. Но что же?..
- Не сейчас. Пойдем к детям, они там одни. И домой. Пожалуйста, давай просто поедем домой.
Я легко беру себя в руки. Я даже не ожидаю такого. Эдвард выдает меня своим беспокойством больше, чем я сама бы выдала. Но даже он принимает правила игры.
Гийом заканчивает с десертом, когда мы возвращаемся. Фабиана нигде не видно. Поль, уже в пальто, стоит у самого выхода из зала. Его тревога мне ощутима кожей.
- Белла! Что у вас случилось? Поссорились?
Рене в стейкхаусе тоже уже нет. Но Каспиан наверняка подъезжает.
- Не страшно, Поль, помиримся. Ты видел Фабиана?
- Он пошел провожать твою маму. Сказал, знает, как выглядит авто водителя.
Эдвард выглядывает за окно зала, но там ничего не видно. Фабиан не упустит возможности сказать Рене что думает, и мы оба это знаем. Я киваю Falke, чтобы он его проверил.
- Папа?
- Он только посмотрим, где Фаб, Парки.
Мы с Полем остаемся у столика Гийома. Так малышу спокойнее.
- Спасибо, что вы приехали, - стараясь не заострять внимание на случившемся, говорю я.
Поль обнимает меня на прощание.
- У нас билеты на завтрашний вечер. Если захочешь...
- Я работаю завтра, но спасибо. Желаю вам хорошего полета. Привет виноградникам.
- Изз, ты бледная, я же вижу, - хмурится Поль.
- Это пройдет.
Он не ведется, но не спорит. Придерживает меня за талию, коснувшись волос.
- Ты на своем месте, девочка, - говорит мне на ухо, и голос его теплый, - он тебя любит. Все будет хорошо.
Впервые за последний час я искренне улыбаюсь. Поль чудесный.
- Правда. Спасибо большое.
Эдвард возвращается в наш зал с Фабианом. Тот, раскрасневшийся от мороза – и от эмоций, думаю – идет впереди. Он без пальто, пару снежинок тают среди черноты кофты. На меня мальчик смотрит с состраданием.
- Ты как, Изза?
- Все хорошо, Фаби. Проводил ее?
- Очень даже, - сжимает зубы он. Эдвард кладет руку ему на плечо, но Тревор ее сбрасывает. Возвращается за стол, к своему недопитому чаю. Они с Полем уже попрощались и видели стремительное возвращение Рене. Эдвард что-то говорит им на немецком, прежде чем подойти и пожать руку Полю.
- До свидания, мистер Клавье.
- До свидания, мистер Каллен. Извините, если мы...
- Хорошего вам полета.
Поль выходит из зала. Фабиан расплачивается с подошедшим к нему официантом папиной картой. Гийомка допивает молочный коктейль.

В темноте салона «Порше» все куда проще, чем в людном ресторане. Меня больше не раздражает яркость окружающего пространства, никаких сторонних шумов. Гийом и Фабиан смотрят в окна.
- У тебя интересная мама, Изза.
- Своеобразная, - резюмирует Тревор. Он явно видит больше, чем Парки. Но Тревор тактичен и не причиняет боли, если можно без этого обойтись. Он обо мне беспокоится.
- Все люди разные, дети.
Мудрость vati мальчишек не заботит.
- Ты правда по ней скучаешь?.. – тихонько зовет Гийомка.
- Иногда, - пространно признаюсь, посмотрев на свои колени. А потом вздыхаю и кладу ладонь на привычное место, на бедро Эдварда. Он тут же пожимает мои пальцы и тепло его руки, ее приятная тяжесть меня унимают.
- Мама только одна, Парки. Ты знаешь.
- Мама должна быть хорошей.
- Хотя бы в глубине души, - выдыхаю я. Повернувшись к малышу, нежно ему улыбаюсь. – Спасибо, что вы пришли со мной. Я рада, что вы познакомились.
- Мы всегда с тобой придем.
- И уйдем тоже, - добавляет Тревор.
Больше до самого дома мы ничего не говорим.

Источник: http://robsten.ru/forum/29-3233-1