Фанфики
Главная » Статьи » Фанфики по Сумеречной саге "Все люди"

Уважаемый Читатель! Материалы, обозначенные рейтингом 18+, предназначены для чтения исключительно совершеннолетними пользователями. Обращайте внимание на категорию материала, указанную в верхнем левом углу страницы.


Вспомни обо мне... Глава 13. мир, заключенный в одной девочке
Глава 13. Мир, заключенный в одной девочке.

МУЗЫКА К ГЛАВЕ, НУ, И МОЯ НАРЕЗОЧКА ИЗ КАРТИНОК К ПЕСНЕ.


Мой ангел сладко спит,
И косы разметались по подушке.
Ночник устало в комнате горит,
Бросая свет на мягкие игрушки,
И ветер в занавесках шелестит.

О, как ты улыбаешься во сне!
Так может только счастье улыбаться,
А мне всю ночь на звезды любоваться,
Легко присев, как кошка, на окне.

В реке за домом плещется Луна,
И облаков пронзительная нежность
Несет в себе погибель, неизбежность.
Я - пропадаю.
Я - обречена
Покорно пить до утренней звезды
Коктейль любви с жемчужиной забвенья,
Настоянный на травах вдохновенья
С непоправимой горечью беды.

Бондаренко Елена



Каштановые кудряшки с бронзовым отливом забавно выглядывали из-под белоснежной вязаной шапочки. На округлом личике сияли огромные серо-голубые глаза с зелеными крапинками, обрамленные длинными изогнутыми ресницами. Маленький курносый носик и розовые губки, плотно сжатые в упрямый бантик. Крохотные ручки с миниатюрными ноготками выглядывали из-под стеганного одеяльца, стоило поднести к ним палец и они цепко хватались за него - такая маленькая и такая сильная! Мелани... Мелли…
Она появилась на свет семнадцатого марта ровно в пять утра, ознаменовав свое рождение криком, больше похожим на мяуканье котенка. Маленькое красно-синее тельце, спутанные кудряшки и удивленно распахнутые глаза, моя девочка стоила каждого часа мучительных схваток, каждого месяца беременности, сопровождаемого токсикозом, каждой минуты потуг, капли пота, болезненной судороги – она была бесценна!
Когда невесомое тельце положили на мой живот, сквозь пелену слез, застилающих глаза, я увидела самую большую драгоценность, дарованную мне жизнью. В этот миг я была благодарна судьбе и Эдварду за то, что она пришла в этом мир, осветив собой мою жизнь. Малышка потянулась, как котенок, она была такая хрупкая и худенькая, что я боялась даже коснуться ее, дрожащими руками я легонько обняла теплое тельце, прижимая к своей груди.
Мы провели в больнице немного дольше положенного времени: Мелли, родившаяся на шесть недель раньше положенного срока, была очень маленькой и слабенькой, так что врачи решили немного понаблюдать за ней.
В день выписки нас встречали только мои родители. Я осторожно держала в руках белоснежный сверток, в недрах которого мирно посапывала моя хрустальная девочка.
После того, как мы переступили порог детской, вся моя жизнь сосредоточилась только на Мелли, ставшей смыслом моего существования! С самого момента ее рождения в моей душе поселилось странное, ноющее чувство, что однажды она исчезнет, пропадет, покинет меня так же, как когда-то Эдвард. Но еще больше меня пугала навязчивая мысль, что все происходящее просто сказочный сон, а Мелл лишь плод моей фантазии.
Я никого не подпускала к ребенку, даже мамины попытки помочь незамедлительно отклонялись: я не хотела упускать малышку из поля зрения ни на секунду!
Как-то само собой случилось, что из своей спальни я переместилась жить в детскую - спала на диване рядом с кроваткой Мелли, чаще всего держась рукой за одну из перекладин. Умом я понимала, что неправильно так зацикливаться на ребенке, но сердце яростно требовало только одного – Мелли, и я была не в силах ему противиться.
Дочка была очень спокойной, тихой, даже плача, издавала мягкие звуки, подобные мурчанию котенка. С каждым днем она все больше походила на Эдварда, иногда, вглядываясь в ее личико, я не видела ни единой своей черты: вот она хмурится, и на ее лобике появляется забавная морщинка, как у Эдварда, малышка улыбается, и на розовых щечках вспыхивают ямочки. Ее глаза, носик, ее смех - все в ней напоминало о НЕМ! Я помнила детские фото Эдварда - моя Мелли была почти точной копией его в детстве. От меня она унаследовала лишь цвет кудрей, фарфорово-кремовую кожу, миниатюрность и бусинку родинки за ушком.
В первые месяцы у меня в душе царил хаос: то я хотела броситься на поиски Эдварда, рассказать о том, что у нас родилась дочка, то, наоборот, меня охватывало желание схватить девочку и уехать как можно дальше, чтобы никто и никогда не нашел нас. В глубине души я надеялась на случайную встречу с Эдвардом, представляла себе, как мы гуляем с Мелли по залитым солнцем улочкам Италии (я решила, что однажды непременно покажу своей малышке эту сказочную страну), а навстречу нам идет ОН.
Часто ночью, когда Мелли уже спала, я сидела у детской кроватки и мысленно разговаривала с Эдвардом, вспоминая каждое событие ушедшего дня, успехи дочери. Я рассказывала ему о том, какая наша малышка, как быстро растет, как похожа на него. Она теплая, словно весеннее солнышко, нежная, словно лепесток фиалки, у нее самые крохотные ладошки и очаровательные маленькие ножки. Если слегка пощекотать ее пухленькую стопу с розовыми ноготками на сладких пальчиках, она начинает пытаться ползти, а если взять ее ручку в свою, раскрыть ладошку и легонечко коснуться - начинает забавно причмокивать губами. А еще я мысленно говорила Эдварду о том, как сильно люблю его - как никогда раньше, это чувство захватило меня полностью, сильнее его была только безусловная любовь к нашей дочери.
Я рассказывала ему о всех достижениях Мелли, начиная с того, как она начала сама держать голову и уже не утыкалась пуговкой носика мне в плечо каждый раз, когда я брала ее на руки, затем я вспоминала тот момент, когда наша сладкая девочка впервые сама перевернулась. Я говорила и говорила, боясь упустить даже толику, мне казалось, что Эдвард, где бы и с кем бы он ни был, слышит меня, словно силой своих мыслей я могла донести до него все это, невзирая на тысячи километров, разделявших нас. Но одновременно с этим я не находила в себе сил, чтобы найти его и выговориться, глядя ему прямо в глаза. И чем больше времени проходило с момента рождения Мелли, тем труднее было решиться на откровенное признание. В конце концов, я пришла к выводу, что, скорее всего, уже никогда не смогу ворваться в счастливую жизнь Эдварда с ошеломляющей новостью о подрастающей дочери.
В моей душе больше не было обиды за его предательство и нелюбовь, только боль, сильная, всепоглощающая боль от расставания… и все же чувство благодарности за дочку было во сто крат сильнее… Если бы в моей жизни не было Эдварда, Мелл не появилась бы на свет! А свою жизнь без нее я не представляла, мне казалось, она всегда была со мной, она – мое сердце, душа, моя ночная фиалка - так любил звать меня Эдвард. И когда я впервые посмотрела в удивленно распахнутые глаза малышки, первое что я подумала: «Mio viola Nite».
В то время я увлеклась фотографированием, конечно, единственным объектом, попадавшим в объектив моего фотоаппарата, стала дочка, я делала кадр за кадром, ловя каждый миг: мне хотелось запечатлеть всю ее жизнь в фотографиях. Лишь спустя время я поняла, что делала это преднамеренно, надеясь на то, что однажды судьба все же предоставит мне возможность показать эти сохранённые на пленке мгновения Эдварду, чтобы он своими глазами смог увидеть, прочувствовать, осознать дорогие сердцу моменты взросления нашей дочери.
Родители, в особенности мама, не понимали, почему я так цепляюсь за Мелли, не принимаю помощь даже тогда, когда от усталости валюсь с ног и засыпаю на стуле у кроватки. Рене много раз пыталась дать мне возможность отдохнуть и выспаться, предлагая понянчиться с внучкой, она очень обижалась на меня, говоря, что я совсем не даю ей насладиться ролью бабушки, но я ничего не могла с собой поделать. Рассказать о страхе, что Мелли вдруг исчезнет, я не могла, боясь, как бы они не сочли меня параноиком.
Со стороны я напоминала сумасшедшую мамашу, но меня это мало волновало. Чтобы не разлучаться с дочкой, я решила взять академический отпуск до того момента, как Мелли сможет поехать со мной. Мама предложила мне учиться заочно, и ездить только на сессии, на время которых она будет заниматься внучкой. Но как я могла уехать даже на день?!
Время летело стремительно, я кружилась в водовороте дней, которые сменялись ночами, складываясь в недели, а затем и в месяцы, я жила, мы жили…
Впервые мой страх потерять Мелл материализовался, когда она сильно простудилась, несмотря на всю мою заботу и внимание. Я так старалась, оберегала ее, но все же не смогла уберечь. Господи, я считала себя ужасной матерью! Кружа по коридору детского отделения больницы, я проклинала себя и собственную никчемность, корила, что недоглядела, не заметила первые симптомы болезни. Мама была рядом, уговаривая успокоиться, твердя, что все дети болеют, и моей вины в этом нет. Но как же нет вины?! Кто тогда виноват?! Я хожу по коридору, а моя маленькая девочка страдает от температуры, ей тяжело, больно и страшно! Боже, лучше бы заболела я, только не она!
За ночь, проведенную в больнице, я постарела, кажется, лет на десять, легче стало только тогда, когда мне позволили забрать Мелли домой.
Несколько дней она еще температурила, и впервые с момента ее рождения я услышала, что она плачет - громко, надрывно, требовательно, она плакала часами, разрывая мне сердце, но все, на что я могла уповать - это лекарства, прописанные врачом, и его заверения, что все пройдет, надо лишь соблюдать предписания.
Я ходила бесконечными кругами по детской, как загнанный в клетку зверь, укачивая плачущую от жара Мелли, ее тельце было горячим, заплаканные глазки слипались от усталости, а кулачки требовательно сжимались. Она плакала и плакала, а я медленно сходила с ума. Минуты казались часами, время дразнило, мучило, оно издевалось надо мной! Уже не чувствуя ни рук, ни ног, я превратилась в собственную тень за эти дни, двигаясь как маятник из стороны в сторону, останавливаясь лишь для того, чтобы переодеть Мелл и измерить температуру, которая, к моей радости, медленно, но верно падала.
В то время моя дочка впервые проявила свое упрямство: когда я хотела уложить ее в кроватку и передохнуть, она начинала плакать еще сильнее, ловкие маленькие пальчики цеплялись за меня, говоря о том, что моя сладкая девочка не хочет отпускать маму ни на минуту. Тяжело вздохнув, я вновь прижимала ее к груди и начинала тихо укачивать, молясь всем известным мне богам, чтобы Мелл успокоилась.
Мягкие, будто бархат, лапы сна настигли меня внезапно, не помню, как слиплись от тяжести веки, словно Оле Лукойе брызнул на них теплым молоком - я погружалась в сон, крепко прижимая успокоившуюся дочку к груди. Мне было спокойно, так спокойно… Казалось, я парю на землей, там, где не было забот, проблем, боли, никаких тревог, я была наполнена счастьем - оно было так ощутимо, я могла прикоснуться к нему кончиками пальцев, почувствовав всю его нежность, мое сердце пело, звеня как серебряные бубенчики, отбивало веселый ритм, ему вторил звонкий, чистый детский смех, который подхватывал окрашенный легкой хрипотцой смех Эдварда.
Мы были втроем, вместе, во дворе дома родителей Эдварда. День был расцвечен искрящимися красками, оттенен мягкими мазками солнечных лучей, оставляющих мимолетные поцелуи на щечках Мелли, скромно касаясь ямочек на щеках Эдварда, смущенно лаская мои ладони, которые покоились на плечах любимого. Мелли ворковала с роем бабочек, кружащих над жасминовыми кустами, она на что-то уговаривала этих посланников небес, их вельветово-пушистые крылья, окрашенные в переливчатые оттенки лазури, томно колыхались над источающими дурман кремовыми цветами. Воздух был пьянящим, а руки Эдварда такими сильными, родными. Он вычерчивал одному ему известный узор на моей щеке, я почти не слышала шелест его слов, голос любимого был близким и далеким, я понимала только то, что он мой, он никуда не уходил, он любит меня и Мелли, он наш! Я различала в его шепоте слова итальянской серенады, что он пел мне в Италии, слышала его благодарность за Мелли, в словах Эдварда, окутанных мороком, сквозило ничем не скрытое, на грани поклонения, обожание, будто любимый боготворил меня и Мелани. Сверкающие в лучах солнца слезы бежали из моих глаз, Эдвард мягко стирал их кончиками пальцем, шепча, что не надо плакать, теперь надо только радоваться.
Он прижал меня к своей груди так крепко, что я могла слышать каждый драгоценный удар его сердца, которое вторило его словам, доказывая, как сильны его чувства к нам. В этот момент наше маленькое сокровище уверенно потянуло меня за подол юбки, требуя незамедлительного внимания, я с легким сожалением оторвалась на миг от Эдварда, опустив взгляд на дочку, которая, улыбаясь, протягивала нам бабочку, царственно сидящую на ее маленьком пальчике. Своенравное дитя небес было покорено улыбкой ребенка. Мелли светилась, я заворожено смотрела, как Эдвард подхватывает ее, сажая на плечи, она визжит, барахтается, ее смех рассеивается в парящей неге летнего воздуха, она счастлива, ее ручки цепко держатся за папину шею, разутые ножки болтаются, между маленькими пальчиками застряла тонкая ниточка травинки, я протягиваю руку, выдергивая непрошеную гостью. Мелл заливается звонким смехом: она боится щекотки, как и Эдвард. Я смотрю на них, кажется, вот-вот мое сердце разорвется от счастья на миллионы кусочков, я была переполнена им, внутри меня все ликовало! Эдвард протянул мне раскрытую ладонь, в которую я, ликуя, вложила свою, тонкий обод обручального кольца подмигнул своему брату близнецу, одетому на палец любимого, замок рук сомкнулся, а ключ я предусмотрительно выбросила…
Проснувшись, я долго не могла понять, где я, в комнате было очень темно и пугающе тихо. Меня скрутила паника, в голове пронеслось: «Все это только сон, ничего не было: Мелли, Эдварда – они лишь плод моего воображения, я совсем одна в своей комнате, и только недавно любимый бесцветным голосом сказал, что уходит…»
Я судорожно обхватила себя руками, вскакивая с постели, и подбежала к двери, распахивая ее и зовя на помощь маму, которая тут же выбежала из комнаты с белой дверью с нарисованным на ней зайчиком. Захлебываясь слезами в её объятиях, я никак не могла успокоиться, выплескивая на нее сумбурный поток речи. Мама прижимала меня к себе, объясняя: они с папой увидели, как я заснула в детской, и решили, что мне надо отдохнуть. Папа перенес меня в мою старую спальню, а мама осталась с мирно посапывающей во сне Мелл.
Немного успокоившись, я вытерла слезы, и по совету мамы поплелась в душ. Вода была отрезвляющей, она словно выговаривала мне, выражая недовольство, бормочущие струи воды говорили мне: «Надо взять себя в руки, и понять, что Мелли никуда не исчезнет». Высказавшись, вода благосклонно успокоилась, ее гнев сменился на тихий шелест теплых капель. Я закрыла глаза, подняв лицо под ласкающую воду, и волшебные воспоминания о сне, где Эдвард был рядом, накрыли меня с головой. Я плакала, но слезы растворялись в убегающей воде, ускользая от меня, омывая тело и душу. В глубине души поселилась слепая уверенность, что однажды все будет хорошо. А пока у меня и так уже есть невообразимо много, почти весь мир - моя дочь!
С замиранием сердца я следила за тем, как Мелл делает свои первые шаги. Вот она упрямо поджимает губки в трогательный бантик, ее лобик хмурится, маленькая морщина пробегает по нему - она сосредоточенно смотрит на свои ножки, обутые в белые пинетки, Мелани уперта, она подтягивается, цепляясь за бортик кроватки, падает на попку, но снова и снова поднимается - мой маленький боец, она не сдается! И под аплодисменты меня и бабушки с дедушкой она встает и делает шаг! Рене плачет, утирая слезы краем рукава, перепачканным краской: когда я закричала на весь дом, что Мелл пытается сделать шаг, мама прибежала из мастерской, забыв обо всем на свете, вся в краске, в рабочем фартуке и со счастливой улыбкой на лице. Папа, спотыкаясь и сетуя на свою нерасторопность, бежал из гостиной, прижимая к груди камеру. Первый шаг нашей малышки был ознаменован бурными восторгами, запечатленными на пленку!
Первый год жизни Мелли пролетел очень быстро, хотя, не скрою, временами мне казалось, что часы тянуться вечность, особенно в первые три месяца, когда она была совсем маленькая, и мне было страшно ее купать, переодевать, я постоянно чего-то боялась.
Когда подошло время первого дня рождения Мелл, я подвела своеобразный итог прошедшего года и удивилась тому, как многому она научилась: ходить, хотя ей еще требовалась помощь, и она всегда цеплялась за мою руку, правда, теперь ей было достаточного одного пальца, за который она крепко хваталась, и уже не отпускала; говорить - она не произносила слов целиком, но «мам», у нее получалось прекрасно, а еще, я обратила внимание, что дочка растет кокеткой и модницей - это в ней говорили гены Эллис.
Как только Мелл начала говорить, если ее не устраивали носочки или что-то еще из одежды, она упрямо лопотала: «Не-не-не…» и, забавно пыхтя, незамедлительно стягивала с себя негодную вещь. Она была очаровательным созданием, ее личико уже не было кругленьким, оно немного вытянулось, кудряшки отросли, и падали на плечи мягкими завитками, на ее спинке отчетливо проявилась россыпь крохотных родинок, таких же как у Эдварда, и я замечала в дочке все больше его жестов, унаследованных ею.

Мы всей семьей решили отмечать первый день рождения, должны были приехать Эммет и Роуз со своим маленьким сыном Дэни.
Я никак не могла решиться испечь торт, после ухода Эдварда я почти не притрагивалась к кухонным принадлежностям, о выпечке не могло идти и речи, но тут, в моей голове что-то щелкнуло. Я, подхватив Мелл подмышки, направилась в кухню, и, усадив дочку в детский стульчик, начала быстро перебирать банки, шерстить ловкими руками по полкам, на память вытаскивая то, что понадобится для торта. Я сознательно избегала шоколада и какао, не в силах переносить даже их запах: он навевал слишком много тяжелых воспоминаний о безвозвратно ушедшей любви… Его любви, потому что моя так и осталась жить в сердце. Натыкаясь на плитки сладкого лакомства, завернутые в шуршащую фольгу, я закрывала глаза и отодвигала их в сторону, стараясь не уловить даже малейшего шлейфа аромата.
Когда все необходимое было у меня под рукой, я начала умело колдовать над фарфоровой чашей для взбивания. Дело спорилось, я болтала с Мелл, рассказывала ей, как когда-то училась готовить, как любила печь, украшать, сотворяя из банального набора продуктов изысканные сладкие шедевры, что-то, нежно таящее на губах и оставляющее незабываемое послевкусие. Я болтала, а Мелл счастливо смеялась, гремя несколькими ложками, которые потихонечку перетащила со стола к себе на стульчик. Она была в восторге от звенящего перелива звуков, что рождаются от удара ложки о ложку - звук был высоким, чистым, поющим - Мелл вслушивалась, улыбалась, подхватывая это звук громким воплем или ударом в ладоши. Стоило мне на мгновение отвернуться - Мелл притихла - я оглянулась на нее и ахнула! В крохотном кулачке был зажат кусочек шоколадки: видимо, я незаметно смахнула его с одной из полок.
Мелл настороженно принюхалась, ее носик дрогнул, как у зайчонка, она сжала губки, на лбу пробежала удивленная морщинка, она вновь принюхалась и улыбнулась, на щечках показались ямочки, пухлый кулачок приблизился к ее ротику, и дочка блаженно лизнула сладость, звонко причмокнув губами.
Я заворожено наблюдала, как Мелл лакомится шоколадом - она облизывалась, мурчала, улыбалась. Моя девочка оказалась сладкоежкой, как и ее папа! Наблюдая за развернувшимся зрелищем, я почти упустила момент, когда надо было вынимать коржи из духовки, благо, щелчок таймера спас меня. Мне стоило немалых уговоров заставить Мелл отдать лакомство: она упрямо сжимала кулачок, перепачканный шоколадом, впрочем, как и вся ее мордашка, и беленькая футболочка, и даже ее носочки были в шоколадных мазках. На упрямицу подействовало только мое несчастное выражение лица и ласковый голос. Выиграв бой с маленьким гурманом и оставив коржи остывать, а крем густеть, я подхватила Мелл на руки и понесла ее купать.
Пока мы добирались до детской, я тоже оказалась вся перепачкана шоколадом: Мелли тянула ко мне ручки, дотрагивалась до лица, словно хотела поделиться остатками сладкой роскоши на ее ладошках. Пальчики коснулись моих губ, и я мимолетно поцеловала их - крохотная капля шоколада скользнула ко мне в рот, наполнив душу щемящими горько-сладкими воспоминаниями. На миг я прикрыла глаза, чтобы дочка не увидела стоявшие в них слезы.
Искупав и переодев Мелл, я уложила ее спать и вернулась на кухню. Теперь я могла себе позволить не сдерживать соленую влагу, рождаемую горчащими воспоминаниями о сладких мгновениях моей жизни с Эдвардом.
В День рождения наш дом наполнился шумом, смехом, впервые со дня свадьбы Роуз мы устраивали здесь праздник. Во внутреннем дворе дома был накрыт стол, к которому помимо обычных стульев были придвинуты два детских, погода благоволила нам, Роуз была счастлива, у нее был Эммет и Дэни - ее самые любимые и бесценные мужчины. Все прошло замечательно, сияющая очарованием Мелл была облачена в кремовое платьице из китайского шелка с замысловатой вышивкой по воротничку, ее головку украшала кокетливая ленточка, удерживающая кудряшки, которые подпрыгивали при каждом ее движении, норовя вырваться на свободу. С моей помощью она задула свечку на именинном торте и даже умудрилась лизнуть его под всеобщий смех.
Мелл росла, с каждым днем становясь все самостоятельнее, несмотря на всеобщее обожание и мое стремление компенсировать отсутствие отца, она не превратилась в капризного, избалованного ребенка. Дочка была спокойной, даже тихой, могла подолгу сидеть в манеже и играть с игрушками, но больше всего ей нравилось, когда я включала музыку – в ее глазках вспыхивали лучики радости, на губах появлялась улыбка, и она начинала подражать звукам. Но особенно Мелл нравились итальянские песни: наверное, в ней говорили гены. Еще будучи рядом с Эдвардом, я упорно изучала этот язык, понимая, что мне необходимо его знать, и даже после нашего расставания я не бросила своего занятия, поэтому довольно часто я разговаривала с дочкой на итальянском. Со временем я поняла, что эта билингвальность имела и свои отрицательные последствия: с одной стороны, Мелл понимала оба языка, и даже что-то лопотала, но с другой, она позже начала говорить.
Когда нам исполнилось полтора года, я поняла: пришло время возвращаться к учебе. На домашнем совете было решено, что я закончу обучение экстерном, буду ездить сдавать экзамены, чтобы не расставаться с Мелл. Я выкраивала несколько часов в день на зубрежку, а дочка в это время оставалась с Рене в ее мастерской или возилась со своими игрушками.
С возвращением учебы моя жизнь потекла с сумасшедшей скоростью, я старалась делать все, чтобы Мелл была счастлива, не чувствовала того, что у нее есть только мама, я открывала ей мир и сама познавала его заново, учась быть счастливой даже без Эдварда.
Я взяла за правило гулять с дочкой как можно больше, но не просто гулять, а демонстрировать ей все прелести окружающего мира. Мы бродили по улочкам, лесу, паркам и большим магазинам, я рассказывала, показывала ей, объясняла, что и почему. Да, кто-то сказал бы: «Ей же всего четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, восемнадцать месяцев!», но это не имело значения: я точно знала, что все сказанное будет ей во благо.
Однажды я повезла Мелл на пляж. Был редкий погожий день, тонкие лучи солнца пронизывали небосвод, подобно золотым нитям вплетенные в голубой атлас, солнечные зайчики плясали на тяжелой синеве воды, они ныряли, прятались, подмигивая друг другу, как свора расшалившихся детишек.
Мелли забавно щурилась, когда какой-нибудь расхулиганившийся луч-озорник украдкой чмокал ее в щечку или нахально оставлял россыпь поцелуйчиков на ресницах. Я крепко держала ее маленькие ручки в своих, когда мы ходили по кромке воды, по самому ее краешку, чтобы только пушистая морская пена ласкала стопы. Мелл счастливо взвизгивала, подпрыгивая, когда бессовестная волна настигала ее ножки, щекоча, дразня, зазывая к себе. Мы собирали ракушки. Найдя большую раковину, я поднесла ее к ушку дочери, и тихонечко прошептала: «Маленькая, прислушайся - там, в глубине лабиринта, шумит море».
Мелл притихла, прижала ладошку к моей, склонив голову на бок, ее лобик нахмурился: она вслушивалась в музыку воды.
Я долго сидела у кромки шелестящего прибоя, обнимая дочку, гладя ее кудряшки, кутая в тепло моих объятий и мягкость кашемировой шали, накинутой на мои плечи.
Вот только Мелл что-то бормотала себе под нос, а через минуту ее ресницы дрогнули, она тихо зевнула, сонно потерла кулачками глазки, ее дыхание стало ровным, размеренным - дочка крепко спала.
- Sonno mio piccolo viola di notte, lasciate che niente ti disturba (Спи моя маленькая ночная фиалка, пусть ничто не тревожит тебя), - шептала я, осторожно целуя ее макушку.
Еще долго я сидела, замерев и наблюдая за тем, как солнце расстается с днем, прощаясь и обещая вернуться завтра, в последнем вздохе растворяясь в вечернем сумраке, шепча тихое «До свидания, до встречи…»

Источник: http://robsten.ru/forum/29-877-13
Категория: Фанфики по Сумеречной саге "Все люди" | Добавил: lelik1986 (14.05.2012) | Автор: lelik1986, rebekka1258
Просмотров: 1470 | Комментарии: 14 | Рейтинг: 5.0/10
Всего комментариев: 141 2 »
1
14   [Материал]
  Спасибо за главу

13   [Материал]
  Как же это мило! giri05003 lovi06032
Спасибо за главушку! lovi06032

12   [Материал]
  good lovi06032 good lovi06032

11   [Материал]
  Нежность и еще раз нежность !!!!!!!!!!!! hang1 hang1 hang1 hang1
Растаяла cray fund02016 СПАСИБО!!!!!!! lovi06015 lovi06015 lovi06015 lovi06015

10   [Материал]
  Ну, вот и живое напоминание об Эдварде, маленький ангел с бронзовыми кудряшками, ставшая смыслом жизни для Беллы.
Спасибо за главу! lovi06032

9   [Материал]
  так трогательно cray

8   [Материал]
  good lovi06032

7   [Материал]
  good good good

5   [Материал]
  Спасибо.. Так нежно..

4   [Материал]
  Спасибо! lovi06015 Очень мило, но маловато будет! fund02002

6   [Материал]
  ух, какая ты ненасытная! giri05003

1-10 11-13
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]