НАСТОЯТЕЛЬНО РЕКОМЕНДУЮ ПРОСЛУШАТЬ ПОДОБРАННУЮ
К ПЕРВОЙ ЧАСТИ ГЛАВЫ МУЗЫКУ С YOUTUBE ДО ИЛИ ВО ВРЕМЯ ЧТЕНИЯ!
Сейчас в моей душе темным-темно,
Льет грязный ливень страха и сомненья,
Как будто я «как я» - в моем «давно»,
А «я сейчас» - как в страшном сновиденье…
Льет грязный ливень страха и сомненья,
Как будто я «как я» - в моем «давно»,
А «я сейчас» - как в страшном сновиденье…
Пепельно-серые тучи затянули небо над Порт-Анджелесом, куда я прилетел с небольшой пересадкой в Сиэтле. Они не предвещали дождя, но и солнечные лучи не пропускали, словно все было затянуто мелкой дымчатой сеткой, только кажущейся прозрачной, – просто унылая бесконечная серость, размывшая сочные летние краски.
Здесь, в аэропорту чужого города, среди снующих туда-сюда чужих людей, я чувствовал себя идущим ко дну горьким обломком потерпевшего крушение корабля. Никакой цели, никакого смысла, никакой надежды, лишь беспросветная, безысходная пустота…
Хотя, что же это я? У меня была вполне определенная цель, ради которой я оказался здесь, но эта цель уж слишком отчетливо походила на край обрыва. Вот только я вряд ли в тот момент до конца осознавал, что сорваться с него вниз предстояло не мне одному. В свое падение в бездну я утащу за собой ту, которую хотел оберегать, любить, которая никогда не должна была узнать боли расставания.
Открыв переднюю дверь ближайшего ко мне такси, которых оказалось не так много на стоянке аэропорта, я попросил водителя отвезти меня в какую-нибудь гостиницу. Пожилой таксист с сомнением, если не сказать с опасением, окинул взглядом мою сгорбившуюся фигуру, его темные, глубоко посаженные глаза впились в меня, словно два буравчика. Когда водитель уже готов был захлопнуть дверь у меня перед носом, я поспешно извлек из кармана деньги, сумма которых раза в три превышала реальную стоимость поездки, и протянул их ему. Тот удовлетворенно хмыкнул, выдернул у меня из рук новенькие хрустящие купюры и кивком головы указал на заднее сиденье. Я мысленно усмехнулся - деньги способны творить чудеса, стоит людям услышать их шуршание, увидеть глянцевый блеск - все, они твои.
Всю дорогу мы ехали в полном молчании, однако я то и дело ловил на себе в зеркале заднего вида настороженный взгляд таксиста. По его напряженной позе я понял, что он ждет от меня какого-то подвоха, будто я нападу на него или еще что-то в этом роде. Вроде бы такая мелочь. Подумаешь, какой-то таксист, возможно, страдающий неврозом, психозом или, Бог знает, чем еще. Но мне вдруг нестерпимо захотелось спрятаться, забиться в щель или просто исчезнуть, раствориться. Никогда прежде я не чувствовал себя настолько жалким и ничтожным.
Заметно лучше я почувствовал себя, лишь оказавшись за закрытой дверью своего номера в небольшой гостиницы. В крохотной комнате было опрятно, но так же бесконечно уныло, как и на улице: старая кровать с потрескавшейся на спинке полировкой; застиранное одеяло поверх нее; потертый ковер грязно-зеленого цвета с подпаленным углом на скрипучем полу; побитые молью, выцветшие шторы на окнах (и это-то в городе, где почти не бывает солнца!). На фоне этого убожества выгодно выделялись вполне приличные на первый взгляд шкаф, тумбочка и маленький письменный стол со стулом, правда, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся выкрашенными бордовой краской, причем, не слишком аккуратно. Мое временное пристанище чем-то напоминало больничную палату, скорее всего, своей безликостью, вынужденной чистотой и отсутствием даже намека на душу.
Вероятно, мне следовало немедленно развернуться и найти более приличную гостиницу, но сил совсем не осталось. Даже не потрудившись снять с себя ботинки, я повалился на кровать поверх пропахшего нафталином одеяла. Однако отдохнуть так и не получилось: злосчастное одеяло нестерпимо кололось даже сквозь одежду, а пружины матраца ощутимо врезались в спину, по которой и без того горячей волной начинала растекаться боль.
Приглушенно застонав, я скатился с кровати и почти ползком добрался до своей сумки, так и валявшейся возле двери, благо, разделявшее нас расстояние едва ли было больше двух метров.
Прислонившись спиной к стене, я принялся торопливо шарить по многочисленным карманам сумки в поисках лекарства. Уже почти отчаявшись, я перевернул ее вверх дном и встряхнул, вывалив на пол весь свой скудный багаж, и только после этого вспомнил, что еще в самолете переложил таблетки в передний карман брюк.
Приняв, наконец, лекарство, я привычно закрыл глаза и стал терпеливо ждать, когда оно подействует, заставляя боль отступить хотя бы на время.
Кажется, я задремал, потому что, открыв глаза через некоторое время, не сразу понял, где нахожусь. С трудом поднявшись с пола, я подобрал свои вещи и кучей сунул их обратно в сумку. Вдруг что-то блестящее привлекло мое внимание. Присев на корточки, я подобрал зацепившийся за ворс ковра серебряный гребешок Беллы, подаренный ей Эсми на прошлое рождество. Я не знал, как и когда он мог попасть ко мне в сумку, да это было и не важно, собственно, как и многое другое. Возможно, это было временным явлением, но в какой-то момент все вокруг утратило смысл, словно перестало иметь ко мне какое-либо отношение.
Холодный благородный металл гребня обжог пальцы, воспоминания, связанные с ним, обожгли сердце. Маленькая вещица, к которой прикасались ЕЕ тонкие пальчики, гребень, помнящий нежный аромат ЕЕ пушистых волос.
Белла… Она вмиг заполнила собой все пространство вокруг и внутри меня. Изабелла – вот то единственное, что имело значение, лишь она и мои чувства к ней были настоящими, все остальное – просто картонные декорации на сцене жизни, рухнувшие два дня назад.
Белла – последний, самый трепетный и ласковый луч солнца, которое вот-вот закатится за линию горизонта. Так и не подарив тепла, он скроется за плотной вуалью чернильно-серых облаков, чтобы не засиять вновь никогда.
Невыразимая боль сжала мою грудь стальным кольцом. По инерции я полез в карман за таблетками, но остановился на полпути: от этой боли, что сейчас раздирала мне сердце в клочья, было только одно лекарство – смерть.
И без того маленькая комната вдруг сделалась еще меньше, стало так душно и тесно, как если бы я оказался запертым в пыльном чулане.
Вслед за этим пришло четкое осознание: если я не сделаю прямо сейчас то, ради чего приехал, то не сделаю этого уже никогда, просто не найду в себе сил. Я и так с трудом мог представить, как смогу сказать Белле, глядя прямо в глаза, весь тот бред, что сочинил во время перелета.
Я зашел в крохотную ванную, чтобы умыться и привести себя в порядок перед последней встречей с Белз. Только заглянув в помутневшее от времени зеркало, я вдруг вспомнил, что не делал этого уже дня три-четыре. Увиденное мной отражение… это был не я! Не мог быть я! Немыслимо, чтобы за считанные дни с человеком могли произойти такие плачевные изменения: болезненно-бледное с желтоватым оттенком лицо; темные, глубокие круги вокруг покрасневших глаз (строго говоря, красным из-за лопнувшего сосуда был только правый глаз, что выглядело еще более жутким); искусанные в кровь губы и трехдневная щетина. Наверняка, таксист и управляющий гостиницей - я видел с какой неохотой он протягивал мне ключ от номера, - приняли меня за конченого наркомана, находящего в ломке.
Я медленно, словно во сне, протянул руку и провел ладонью по жалкому отражению в зеркале, будто это могло стереть его или вернуть мне прежний вид – так глупо и наивно. Меньше всего я сейчас походил на человека, решившего начать новую жизнь, полную развлечений и мимолетных, ни к чему не обязывающих связей. Белла должна была бы ослепнуть, чтобы поверить в придуманную мной историю.
Что делать? Что же теперь делать?! Первой мыслью было отказаться от своего плана, просто поехать к Белз так, как есть, и рассказать всю правду. Это помогло бы мне, я знал, что помогло бы, пусть даже на время, но я смог бы снова почувствовать себя живым, все еще живым…
Однако я лишь плотнее сжал зубы и упрямо покачал головой. Нет, нет и нет! Я уже все решил, так будет лучше! А ты, Эдвард Каллен, можешь катиться куда подальше со своей слабостью! Тебя все равно уже нет! Достаточно просто взглянуть в зеркало, чтобы убедиться в этом! Я упрямо, уперто убеждал себя в правильности своего решения, повторяя, как сломанные часы с потерянной навсегда стрелкой, которые продолжают тикать, не понимая, насколько это теперь глупо и ненужно: «Ты даешь Белз возможность жить дальше, пойти вперед, спасаешь ее от падения в черную бездну».
Тяжело дыша, я выбежал из ванной и огляделся по сторонам, словно в надежде найти какое-нибудь решение.
Оно пришло внезапно и оказалось достаточно простым: нужно было позвонить Белле и сказать ей все то, что и собирался сказать при личной встрече. Я понимал, насколько это отвратительно, понимал, что Белз заслуживает несоизмеримо больше, чем унизительное прощание по телефону, но другого выхода просто не было, лишь это слабовольное решение, побег от действительности. Как я мог решиться на то, чтобы расстаться с единственной женщиной, которую любил, по телефону, не удостоив ее личной встречи?! Но я был загнан в угол, как зверь перед последним рывком, мне некуда было бежать, не на что надеяться. Я не мог предстать перед Белз в таком разобранном состоянии, а вернуть мне вид здорового человека было теперь под силу разве что фее-крестной из сказки про Золушку. Мне оставалось лишь молить Бога о том, чтобы однажды - пусть даже не в этой жизни - Изабелла простила меня.
Садясь на скрипучую кровать и доставая из кармана мобильник, я уже ненавидел себя, набирая до боли родной номер трясущими, словно в лихорадке, пальцами, я мысленно молил Бога о том, чтобы Он позволил мне умереть прямо сейчас, в эту самую минуту. Но как только в трубке послышались гудки, во мне словно что-то щелкнуло, будто часть моей души умерла, и на ее месте возникла бездушная машина, механически воспроизводившая заранее подготовленные фразы. Оставшийся же обломок моей души в это время корчился от боли и беззвучно кричал, но уже не в его силах было что-либо изменить.
- Да, - гудки неожиданно сменились настороженным голосом Беллы.
- Белла… - прежде чем продолжить, я прокашлялся, чтобы избавиться от жутко чувства, будто чьи-то ледяные пальцы сомкнулись вокруг моей шеи.
- Да, - снова повторила Белз.
- Все изменилось, Белла, - на одном дыхание выпалила бездушная машина внутри меня, - то, что произошло, заставило меня на многое взглянуть под другим углом.
- Что произошло? – истекающий кровью обломок моей души сжался от ужаса, услышав испуганный шепот обожаемой до дрожи девочки.
- Я не знаю, как это произошло… Новая соседка родителей предложила нам помощь. Мы весь день разбирали коробки с вещами… устали жутко! Таня предложила пойти к ней и немного выпить, чтобы расслабиться… то, что потом случилось между нами… прости меня, Белла! Видимо, я оказался не тем человеком, который смог бы сделать тебя счастливой.
Это так странно… всего лишь несколько дней назад я был абсолютно уверен, что в тебе сосредоточена вся моя жизнь, мне казалось, что я не смогу даже дышать, если тебя не будет рядом. Но оказавшись за тысячи километров от тебя, в компании другой женщины, к которой даже не испытываю ничего, кроме сексуального влечения, я вдруг почувствовал такую свободу и легкость, словно вырвался из плена. – Мои губы шевелились, произнося какие-то фразы, смысл которых не доходил до моего сознания, в эту минуту будто впавшего в кому, словно чугунная заслонка стояла сейчас между мной и тем, кто говорил с Изабеллой. Я не знал, не понимал, откуда берутся эти ужасные слова, рушащие все вокруг, но все продолжал и продолжал говорить: - Да, я люблю тебя, Белла, но, вероятно, это не та любовь, испытывая которую, люди женятся, рожают детей и живут вместе до конца своих дней.
Еще я вдруг понял, что ведь и не знал жизни без тебя. Ты всегда была рядом, и я просто боялся попробовать что-то новое, отчаянно цепляясь за тебя.
Я вознес тебя на престол, сделал своей королевой, поклоняясь тебе, и был безгранично счастлив этим, не ведая, что может быть по-другому, что «по-другому» - не значит «хуже».
Ты была моей первой любовью, которую всегда трудно отпустить, время шло, а я все продолжал убеждать себя, что мне нужна ты и только ты, что я не смогу быть ни с какой другой женщиной. Оказалось, что это всего лишь иллюзия, красивая сказка, которую я сначала придумал, а потом сам же в нее свято уверовал.
Только не думай, будто все эти годы, что мы были вместе, я лгал тебе, это не так. Просто сейчас все изменилось… я вдруг проснулся совсем другим человеком. Мне нужна свобода, я хочу почувствовать вкус жизни, ведь я еще и не жил! Сойдя со школьной скамьи, я вдруг сразу же превратился практически в женатого мужчину. Я понял, что многого не дополучил в этой жизни, и сейчас хочу исправить это упущение.
Ты навсегда останешься для меня дорогим человеком и близким другом, но будет лучше, если мы больше никогда не увидимся: все это и так слишком тяжело для нас обоих, но разрывать связь нужно резко и сразу.
Прости, я знаю, что ты достойна другого прощания, не по телефону, но так уж вышло… мне так легче. Боюсь, что не смог бы сказать все это, глядя тебе в глаза, я чувствую себя последней сволочью, ей же, собственно, и являюсь… Белла, ты слышишь меня? – настороженно переспросил я, тайно надеясь на то, что связь давно прервалась, и Белз не слышала ничего из того, что я только что наговорил. Не получив никакого ответа, я снова настойчиво повторил свой вопрос: - Белла, ты слышишь меня?
- Ты… я… это же бред какой-то… - наконец, сдавленно прохрипела она.
Я не узнавал голос Изабеллы, она почти шептала, словно на ее горло кто-то жестокий положил тяжелую руку, душа, лишая кислорода, отнимая драгоценную жизнь. Едва живой обломок моей души из последних сил вопил во мне о том, что Белла права: это все бред, чистой воды безумие, что нужно прекратить это немедленно, пока еще не поздно.
- Я не вернусь в Лос-Анджелес – окончу университет здесь, в Нью-Йорке. - Бездушная машина внутри меня презрительно скривилась и наступила на горло душе, заставляя ее замолчать. - В нашей квартире я больше не появлюсь и не буду оттуда ничего забирать. Ты как-то сказала мне, что нужно учиться без сожаления расставаться со старыми вещами, так вот ты была права. Аренда квартиры оплачена на год вперед – можешь продолжать жить там, если хочешь.
Вот, кажется, и все… Время начинать новую жизнь, вот только у каждого из нас она будет своя. Прости меня, Белла, и прощай…
Я нажал на кнопку отбоя, но последняя произнесенная мной фраза настойчиво продолжала звучать в моей голове искаженным эхом. В ужасе от того, что наделал, я смотрел на телефон так, будто он был пистолетом, из которого я только что убил человека. Хотя вероятно, я и был
убийцей, лишившим жизнь троих: себя, Изабеллу и нашу любовь. Своим решением я перечеркнул все, я был безжалостным, бескомпромиссным - откуда это во мне?.. Болезнь… это не я! Она все решила за меня, за нас!
Я перевел взгляд на левую руку – в ней все еще был гребень Беллы. Скорее всего, во время своего монолога по телефону я так сильно сжал его, что изысканные серебряные зубья на одну треть вошли в ладонь, но я не помню, чтобы почувствовал боль. Не чувствовал я ее и сейчас, несмотря на то, что вся рука была залита сочащейся из ранки кровью.
Я выдернул из ладони гребень и прижал к ней свою сменную футболку, ощутив при этом лишь неприятную горячую пульсацию – то ли за эти дни я успел привыкнуть к физической боли, то ли то, что творилось сейчас в моей душе, заглушало все остальные чувства.
Когда кровотечение прекратилось, я откинул в сторону испорченную футболку и снова уставился на телефон. Часть меня буквально молила о том, чтобы Белла перезвонила, потому что сделай она это, я не смог бы сдержать себя и взял бы трубку, а ответив на ее звонок, не нашел бы сил, чтобы снова повторять равнодушным голосом весь этот бред. Услышь я сейчас даже просто голос Беллы, я вообще не смог бы произнести ни слова – просто разрыдался бы в трубку, как ребенок. А затем, призвав на помощь все свое мужество, я рассказал бы ей правду, признался бы в обмане, умоляя не бросать меня, приехать ко мне. До боли в кончиках нервов - мучительной всепоглощающей боли - я хотел прижаться к Белле, упасть в ноги, уткнуться головой в живот, сцепив руки на ее тонкой талии, не отпускать, держать, удержаться за нее, как за последнюю соломинку. Белз была нужна мне больше воздуха и лекарств.
Но телефон безжизненно лежал на кровати рядом со мной, и мне оставалось лишь сидеть и молча глотать текущие по лицу слезы, наблюдая за тем, как безудержно горят подожженные мною мосты, что столько лет соединяли нас с Изабеллой.
Безотчетный страх вдруг навалился на меня тысячетонным грузом. Еще никогда в жизни мне не было так страшно, даже в тот момент, когда я узнал о своем смертном приговоре. Я почувствовал, что если останусь в номере еще хоть на минуту, то просто сойду с ума.
Подгоняемый диким страхом, я накинул на себя джинсовку и опрометью выскочил на улицу, спеша как можно скорее оказать среди людей.
На тот момент у меня не было какого-то конкретно плана или цели, но стоило моему взгляду зацепиться за вывеску «Прокат машин», как в голову пришла неожиданная безумная идея.
Взяв автомобиль, я отправился в Форкс, даже не надеясь увидеть Беллу, но мне необходимо было почувствовать хотя бы близкое ее присутствие. Ни одной, хоть сколько-нибудь связной мысли, не было в моей голове, только оглушительная пустота, будто выжженная вековым солнцем пустыня.
Расстояние, которое обычно преодолевал за час, на этот раз я проехал за сорок минут, хотя и прежде никогда не соблюдал скоростные режимы. И это при том, что сесть за руль с моим-то нестабильным здоровьем, само по себе было невероятно легкомысленной затеей. Однако я надеялся на то, что если и начнется очередной приступ, я все равно успею съехать на обочину прежде, чем потеряю способность управлять машиной – даже человек, стоящий одной ногой в могиле, иногда может быть достаточно самоуверенным.
Я сам не заметил, как оказался в Форксе и уже тормозил возле магазинчика за квартал до дома Свонов. Прячась за кустами, словно вор, я вплотную подобрался к пункту своего назначения.
Белла, сидевшая на крыльце дома, стала для меня ошеломляющей неожиданностью, несмотря на то, что в глубине души я и надеялся на что-то подобное.
Ее тонкие, почти прозрачные пальцы судорожно сжимали перила, будто она стояла на краю глубокой пропасти и боялась соскользнуть вниз. В сгущающихся сумерках я не мог, как следует, разглядеть лицо Белз, но видел, как мучительно искривились ее губы, голова запрокинулась назад, беззащитно обнажив фарфорово-хрупкую шею, а взгляд устремился вверх, словно ища там ответы на все вопросы. Вся хрупкая, сгорбившаяся фигурка Беллы походила сейчас на живой памятник боли. Я не мог представить себе, что сотворил это с ней собственными руками. За те дни, что я не видел ее, Белз словно превратилась в собственную тень, мне казалось, что дотронься я до нее - она рассыплется, оставляя после себя невесомую горстку пепла.
В эту секунду я возненавидел себя так, как никто другой не смог бы ненавидеть меня. Я разрушил жизни самых родных людей, которые любили меня и доверяли мне, а я обманул их всех, предал – ничтожество!
Как же больно, Господи! Почему?! Почему я все еще жив, почему сердце в груди все еще бьется, для чего?! Чтобы просто продлить эту невыносимую пытку?
Прежде чем развернуться и побежать прочь, я еще раз – самый последний раз – взглянул на Беллу. Боже, как же я любил ее! Много больше, чем собственную жизнь, которая теперь вообще не значила для меня равным счетом ничего, я не дал бы за нее и ломаного гроша.
Изабелла была для меня всем, теперь же у меня не осталось ничего, но мне некого винить в этом, кроме себя самого. До абсолютного конца оставался всего лишь шаг, и этот шаг я должен был сделать сам, без Беллы.
Сев в машину, я на полной скорости помчался обратно в Порт-Анджелес, в жалкую гостиницу, не видя перед собой ровным счетом ничего из-за плотной пелены слез, застилавшей глаза.
***
НАСТОЯТЕЛЬНО РЕКОМЕНДУЮ ПРОСЛУШАТЬ ПОДОБРАННУЮ
КО ВТОРОЙ ЧАСТИ ГЛАВЫ МУЗЫКУ С YOUTUBE ДО ИЛИ ВО ВРЕМЯ ЧТЕНИЯ!
И некому звонить – горят мосты,
И некуда лететь – украли крылья,
И монотонно чувство пустоты
Стучит по венам, сыпет снежной пылью.
Свеча в моем оплавилась окне,
Не в силах превозмочь дыханья ночи,
И, будто на костре, в её огне
Растаяла душа, как льда кусочек…
И некуда лететь – украли крылья,
И монотонно чувство пустоты
Стучит по венам, сыпет снежной пылью.
Свеча в моем оплавилась окне,
Не в силах превозмочь дыханья ночи,
И, будто на костре, в её огне
Растаяла душа, как льда кусочек…
Я лежал на кровати, больше напоминавшей орудие пыток, скрючившись в позу зародыша, и даже не пытался заснуть. С наступлением ночи тучи на небе рассеялись, и одинокая, заблудившаяся луна заглядывала в окно – единственный и совершенно бесстрастный зритель моей агонии. Луне не было дело до моего горя, боли, одиночества, она видела сотни таких обреченных на смерть, в ее холодном, желтовато-белом сиянии не было даже намека на сочувствие, скорее, немое констатирование факта – ты скоро станешь частью вселенной, растворишься в небытие.
Устав беззвучно взывать к Богу с глупым вопросом «За что?!», я принялся, будто в горячке, бормотать слова прощения, адресованные Белле. Я безостановочно шептал, словно безумный, рассказывая ей всю правду, пытаясь объяснить то, что наделал сам и то, что сотворила с нами жизнь. Временами я забывался на несколько минут тяжелым сном, но снова просыпаясь, я бормотал и бормотал, дрожа всем телом, хоть в комнате и было душно.
В какие-то мгновения мне казалось, что Белз слышит меня и осуждающе смотрит из дальнего угла комнаты, обиженно поджав губы. Я знал, что это не больше, чем первый шаг к безумию, но не мог остановиться и замолчать, мне было нужно выговориться, рассказать всю правду пусть и воображаемой, но Белле.
Ближе к утру этот бред вдруг приобрел более-менее определенную форму, превратившись в четкую идею написать Изабелле прощальное письмо, в котором я смог бы рассказать ей всю правду.
Невозможно было даже на секунду вообразить, что она навсегда возненавидит меня, не узнав, что в действительности послужило толчком к такому ужасному поступку. Мне было жизненно необходимо получить хотя бы призрачную надежду на ее прощение.
Этой ночью, в одно из кратких мгновения забытья, мне приснилось, что Белла стоит на моей могиле, сжимая в руках букет белоснежных фиалок, и шепчет, что простила. Как же я хотел, чтобы когда-нибудь этот сон стал явью! Пусть я больше не увижу Изабеллу, не дотронусь, не сожму ее нежную руку в своей, но я был слепо уверен, что если она простит меня, мы встретимся вновь на небесах.
Ко всему прочему, рано или поздно Белз все равно узнала бы о моей смерти. Мне казалось, что будет лучше, если она узнает о случившимся от меня или хотя бы сможет прочесть о том, что именно я думал и чувствовал, прощаясь с ней по телефону, сможет понять меня, убедиться в том, что никогда и никого я не любил и в половину того, как люблю ее.
Это прощальное письмо в моей голове, которое Белла должна была прочесть лишь спустя несколько лет, с каждой минутой приобретало все более четкую, определенную форму, становясь идеей, требующей немедленно воплощения в жизнь.
С трудом дождавшись часа открытия магазинов, я выбежал из гостиницы и, зайдя в магазин канцтоваров, попавшийся мне на глаза еще вчера вечером, купил писчую бумагу, ручку и простой конверт из плотной бумаги.
Вернувшись в номер, я написал письмо за считанные минуты, просто выплеснув на бумагу все то, что думал и чувствовал в тот момент. Не перечитав то, что написал, шепча «Люблю тебя, люблю. Просто знай об этом…», я аккуратно свернул письмо, положил в конверт и запечатал его.
Еще вчера в Форксе мне на глаза попался наш с Беллой одноклассник Кай, с которым мы были дружны в годы учебы. Мне оставалось лишь надеяться на то, что он согласиться помочь с моей последней безумной затеей.
Меньше, чем через час, я уже был в Форксе и звонил в дом Кая, стараясь не думать об окнах комнаты Беллы с плотно задернутыми занавесками – единственное, что мне удалось увидеть сейчас, проезжая мимо дома Свонов. На счастье, всего через пару минут Кай открыл дверь, не дав мне возможности окончательно погрузиться в охватывающее меня отчаяние. В первые мгновения на его лице отразилось недоумение: он явно не узнавал меня. Чтобы облегчить ему задачу, я снял с головы капюшон джинсовки, скрывающий почти половину моего лица.
- Эдвард? Эдвард Каллен, это ты?! – будто не веря собственным глазам, изумленно воскликнул Кай и отступил вглубь комнаты, чтобы дать мне возможность войти внутрь.
- Привет, - нацепив на лицо жалкую улыбку, ответил я, закрывая за собой дверь. – Ты один дома?
Вместо ответа тот коротко кивнул и жестом указал на диван, приглашая присесть.
- Как у тебя дела, как учеба? Я слышал, ты окончательно обосновался в Канаде, - спросил я, не решаясь перейти сразу к делу.
- Все отлично, Канада – замечательная страна, так что я действительно подумываю о том, чтобы остаться там насовсем. А как ты, как Белла?
Я, чуть было, по привычке ни ответил, что все прекрасно, с моей любимой все хорошо, мы по-прежнему вместе, но вовремя остановился, решив рассказать Каю все, как есть. Впервые мне пришлось говорить вслух о том, что случилось со мной за последнюю неделю, и это оказалось намного труднее, чем я мог себе представить. Когда в своем повествовании я дошел до просьбы, ради которой пришел сюда, слова уже давались мне с великим трудом. Я делал между ними длинные паузы, чтобы отдышаться и не дать воли слезам, которые с недавних пор могли подступить в любую минуту, не спросив на то моего разрешения.
- Безумие какое-то, просто не знаю, что сказать, не могу поверить, - прошептал Кай, когда я, наконец, закончил свой невеселый рассказ.
Не в силах больше произнести ни слова, я кивнул и неестественно выгнул спину: жгучая боль снова начинала зарождаться в основании позвоночника, что было совершенно некстати.
- Может, воды? – увидев мое побледневшее лицо, Кай вскочил с кресла и уже через считанные минуты протягивал мне полный стакан воды.
Я взял запотевший стакан, но мои руки так дрожали, что часть воды тут же выплеснулась мне на брюки. Это было настолько унизительно, что я не смог удержаться и болезненно поморщился, прежде чем сделать глоток воды. Подняв глаза на Кая, я поймал на себе его взгляд, полный жалости и сочувствия – единственные чувства, что я буду вызывать у окружающих до самого последнего своего вздоха. Мне некуда было от этого деться, но и смириться с этим я не мог.
- Эдвард, - после затянувшейся паузы заговорил Кай, - вероятно, это не мое дело, но я никак не могу отделаться от чувства, что ты совершаешь ужасную ошибку. Я говорю сейчас не о письме, а обо всей этой ситуации в целом. С другой стороны, не могу даже представить себе, что делал бы и что чувствовал бы, окажись на твоем месте. И все же позволь сказать тебе: Изабелле будет больно, мы все видели, как сильно она любит тебя. Думаю, ей будет тяжело оправиться от того, что ты сделал. Но, придя ко мне, ты уже принял решение, которое – я вижу – далось тебе нелегко, значит, так тому и быть. Единственное, что мне остается, - это помочь тебе всем, чем смогу.
- Ты передашь Белле письмо? – решил уточнить я. Мне нужно было убедиться в том, что Кай правильно понял мою просьбу.
- Да, я передам ей письмо, но только в том случае, если буду уверен, что она счастлива, и ее жизнь вполне удалась.
Мои же слова, прозвучавшие из уст Кая, вдруг показались мне до невозможности глупыми, даже абсурдными, но я кивнул в знак одобрения и протянул ему конверт с письмом, достав его из внутреннего кармана джинсовки:
- Спасибо, Кай…
Уже через пару часов я был в аэропорте Порт-Анджелеса и ждал посадки на рейс до Нью-Йорка, чтобы вскоре снова оказаться в своей палате, в которой мне суждено было провести жалкий остаток жизни.
Не будучи до конца уверенным в том, что смогу выдержать шестичасовой перелет, я решил позвонить родителям, чтобы попросить их встретить меня в аэропорту Нью-Йорка.
Понимая, что сейчас мне снова придется лгать – я уже почти задыхался от собственного нагромождения лжи! - я хотел подняться из кресла и отойти куда-нибудь в сторонку от гудящей вокруг толпы, но не нашел для этого сил, чувствуя себя с каждой минутой все хуже и хуже.
Закусив до боли губу, я набрал мамин номер.
- Да, сынок, - после третьего гудка, ее ласковый голос мягко коснулся моего слуха.
- Привет, мам, - я улыбнулся из последних сил, хоть и понимал, что она все равно не видит меня, - я хотел попросить вас с отцом встретить меня в Нью-Йорке, мой рейс уже через полчаса.
Я напрягся, предчувствуя ее вопрос, который она не могла ни задать, и не ошибся:
- Ты прилетишь один? – сквозь напускное равнодушие в голосе мамы уже пробивались первые взволнованные нотки. – А Белла?
- Белла не приедет, мам… - Видит Бог, я пытался сказать это как можно спокойнее, но у меня ничего не вышло, мой голос прозвучал до ужаса жалко и беспомощно.
- Что-то случилось, сынок?! – мама больше не пыталась скрыть своего волнения.
- Мы решили расстаться, - мне понадобилась целая минута на то, чтобы собраться с духом и произнести эти насквозь фальшивые слова, которые, впрочем, в моем исполнении прозвучали достаточно искренне.
Вместо ответа на том конце провода послышался какой-то булькающий звук: то ли всхлип, то ли приглушенный вскрик – я так и не смог определить, в который уже раз за сутки мысленно пожелав себе умереть прямо здесь и сейчас.
- Она бросила тебя? – каким-то задушенным шепотом недоверчиво спросила мама.
- Нет-нет, это наше общее решение. В действительности, все уже давно к этому шло. За последние месяцы наши отношения сильно изменились, я слишком редко бывал дома, полностью увлекшись работой в адвокатской конторе. В какой-то момент мы с Беллой сильно отдалились друг от друга, стали почти чужими, - зачастил я, торопясь выплеснуть на маму весь запас приготовленной заранее лжи прежде, чем стремительно нарастающая боль в спине лишит меня возможности говорить. – С помощью поездки в Италию мы хотели попытаться наладить отношения, вдохнуть жизнь в наши потухшие чувства, но теперь все это уже не имеет никакого смысла. Проговорив вчера до глубокой ночи, мы с Беллой пришли к выводу, что ей совсем не обязательно проходить через все эти испытания из-за чувства долга – это стало бы невыносимым и для нее, и, в первую очередь, для меня самого. Будет лучше, если для нас все закончиться прямо здесь и сейчас. Поверь, мам, это решение далось нелегко нам обоим, но так ДЕЙСТВИТЕЛЬНО лучше!
- Но это же невозможно! Я ничего не понимаю! Это же БЕЛЛА! Как же так, сынок?! Я всегда знала, что она любит тебя, на самом деле любит! Эта девочка не может оставить тебя, я своим материнским сердцем чувствовала, что она будет с тобой всегда! – сквозь слезы воскликнула мама.
- За последнее время Белла сильно изменилась, как и я сам. Мы оба повзрослели и, возможно, просто переросли нашу детскую влюбленность, - я резко замолчал, в ужасе содрогнувшись от собственных слов, но, вспомнив про еще одну важную вещь, заговорил снова: - И еще, мам, я прошу вас с отцом не звонить Свонам, потому что они ничего не знают о моей болезни. Мы с Беллой решили сказать им, что просто расстаемся, а то, боюсь, они могли бы неверно истолковать причину нашего разрыва.
- Да как она могла?!- голос Эсми звенел от закипающего в ней гнева.
- Нет, мам, все не так! Разве ты не слышала, что я только что тебе сказал?! – в отчаянии воскликнул я. – Не нужно делать ошибочных выводов!.. У меня на мобильнике разрядился аккумулятор, но когда я приеду, мы спокойно обо всем поговорим, хорошо?
- Конечно, сынок, - быстро взяв себя в руки, шумно вздохнула Эсми. – Береги себя.
- Обязательно. До скорого, мам, - прошелестел я и поспешно нажал кнопку отбоя.
Конечно, я с самого начала допускал мысль, что все придут к выводу, будто я выгораживаю Беллу, решившую бросить меня, но был уверен, что смогу заставить их принять эту историю именно в том виде, в каком преподнес. Даже сидя в аэропорту после телефонного разговора с мамой, я и представить себе не мог - моя семья настолько разочаруется в Белле, что поначалу это станет чем-то, сродни ненависти, особенно у Элис.
Если бы только в тот момент я мог хоть на секунду остановиться, отстраниться от собственной боли и отчаяния, взглянуть со стороны на то, что натворил! Вероятно, тогда бы я увидел, какую чудовищную ошибку совершил: не просто бросил Белз самым низким способом, отняв у нее возможность узнать правду, но и сделал ее предательницей в глазах моей семьи, нашей семьи, ведь она любила Элис, Эсми и Карлайла, как родных.
Так или иначе, но все было кончено, обратного пути для себя я не видел, как и дороги в будущее.
Жалкая развалина, лишившая счастья стольких людей, - я был глубоко противен сам себе.
Боль в позвоночнике резко превысила порог терпимости, застав меня врасплох. Я изо всех сил старался сдержать рвущийся из груди крик, чтобы не напугать сидящих рядом людей. Руки плохо слушались меня, вдруг начав жить какой-то своей, отдельной жизнью, так что таблетки, которые я с таким трудом достал из кармана, высыпались из уже открытого мною флакончика и разлетелись по полу. При всем желании, я не смог бы поднять их, но, на счастье, сидевшая в соседнем кресле пожилая леди, достаточно резво для столь почтенного возраста вскочив со своего места, собрала с пола таблетки и высыпала их в мою дрожащую ладонь:
- Вот, возьмите. Вы тут одни? Может быть, Вам нужна срочная медицинская помощь, или достаточно Вашего лекарства? Принести Вам воды? – было видно, что она искренне беспокоится за меня – человека, которого видит впервые в жизни.
- Нет, спасибо, больше ничего не нужно, - привычным движением отправив в рот одну таблетку, с трудом пробормотал я сквозь стиснутые зубы.
- Если что, я здесь, в соседнем кресле, - пожилая леди легонько коснулась моего плеча своей по-старчески суховатой рукой и снова села рядом.
Я закрыл глаза и принялся терпеливо ждать, когда под натиском сильнодействующего лекарства боль начнет отступать. Прошло минут десять, прежде чем я снова открыл глаза и медленно обвел взглядом пространство вокруг себя. Все выглядело ровно так же, как и прежде, но, тем не менее, какие-то неуловимые изменения во мне самом, случившиеся за последние несколько минут, заставили на много посмотреть иначе.
Я вдруг с ошеломляющей ясностью осознал, что жизнь не стоит на месте, так было и так будет всегда. Даже когда от меня останутся лишь воспоминания в сердцах родных, планета не перестанет вращаться, как не перестала она вращаться несколько лет назад после смерти бабушки.
И сегодня, восьмого августа две тысячи третьего года, был совершенно обычный день, как и любой из тысячи других дней. Люди вокруг все так же продолжали жить, встречая и провожая своих близких, солнце все так же пряталось где-то за пепельно-серыми облаками над Порт-Анджелесом, стрелки на часах все с той же неизменной скоростью двигались вперед.
В этот день не случилось ничего такого, что заставило бы небо обрушиться на грешную Землю. Просто именно сегодня закончилась моя жизнь…
Источник: http://robsten.ru/forum/29-877-33
