Я делаю неудачный шаг. Шаг, который не находит опору, в результате чего нога начинает стремительно проваливаться куда-то вниз. Её словно сжало дно болота и больше не желает меня отпускать, как и всё то, что я видела и чего даже не знала, пока в одночасье не стала изгоем. Трясина засасывает моё тело, и вокруг нет ничего, за что можно было бы зацепиться и постараться выплыть, вытащить себя на поверхность, и я почти полностью исчезаю под стоячей и вязкой грязью, сквозь толщу которой не проникает ни грамма света, когда откуда-то снаружи этой убивающей всё живое экосистемы доносится зовущий голос. Он обращается ко мне с беспокойством и светлым чувством, и, открыв глаза, я уже больше не вижу ни мрака, ни погибели. Есть лишь залитая электричеством комната, жар мужского тела около меня и ладонь, с силой, но нежным сжатием обхватывающая моё обнажённое левое плечо. Я не знаю, чему не верю больше. Тому, что мне всё просто приснилось, тому, что, сняв с себя остатки одежды где-то среди ночи, я смогла заснуть рядом с Калленом, или тому, что он всё ещё здесь. Наверное, я бы не удивилась, не обнаружив его с наступлением утра.

- Ты в порядке? Тебе, кажется, снилось что-то плохое… - взгляд, сопровождающий этот, очевидно, волнующий… Эдварда вопрос, небезразличный, по-настоящему озабоченный и содержащий даже, возможно, тревогу, пусть я и вряд ли знаю до конца, как она выглядит в случае с ним, но я не хочу говорить. Я хочу… другого. То, что не требует слов. - Что ты…?

Я не даю ему закончить. Повернув голову, я позволяю себе ощутить вкус, аромат и взаимность. Коктейль из запаха алкоголя и просто Каллена окутывает меня, заполняет собой все мои рецепторы и органы обоняния, когда он забирает недолго находившийся в моих руках контроль и, сжимая обе мои руки в изголовье кровати, целует мои губы так, будто хочет того, чтобы я забыла о существовании абсолютно всех мужчин на свете. Чтобы оказалась словно уничтожена для них. Чтобы думала только о нём. Прокручивала в голове каждое мгновение и хотела ещё и ещё… Снова и снова. День за днём.

Слабая горечь на его языке для меня словно сладость. Я забываю про свет и всё остальное, кроме него одного. Кажется, Каллен тоже не помнит ничего из того, что я говорила. Мне уже почти нечем дышать, но я всё равно не хочу, чтобы он прекращал. Этот поцелуй… он созидает меня, что-то собирает обратно и воедино, собирает осколки в более цельную картинку. Я не чувствую себя так, будто меня просто жалеют и поддерживают иллюзию, что я важна. Всё ощущается… настоящим. Не так, что ему приходится что-то делать с собой, чтобы захотеть… меня.

Наконец, мои руки обретают свободу. Ещё немного, и неспособность касаться свела бы с ума. Каллен замирает, смотря в мои глаза, не моргая, когда мои пальцы стискивают волосы на его затылке в удерживающем движении, лишь бы не дать отстраниться. Лицо, достойное быть на обложке модного журнала, становится ближе, и мои глаза закрываются сами собой, едва я чувствую давление на губах, которому хочется покориться, не сопротивляясь, и то, как поцелуи спускаются всё ниже и ниже по моему телу. Подбородок, шея, грудь… Я ощущаю… смущение. Ведь теперь Каллен видит меня полностью обнажённой. А если я слишком худая, и ему… не нравится? Но эта мысль умирает в зародыше, когда он вновь оказывается рядом, сильный, красивый и… кажущийся тем, кого невозможно забыть, как ни старайся. Его взгляд гипнотизирует и подчиняет, он словно говорит, что можно уехать физически, но всё равно остаться под кожей, и с этим я ничего не смогу поделать, и я начинаю думать, что, может быть, это правда. Что, даже находясь в тысячах километрах от меня, он всё равно что будет стоять у меня над душой.

- Ты пахнешь пыльными страницами и зелёным чаем, - вдруг говорит Каллен, упоминая то немногое, что ему известно обо мне насчёт любимых занятий и предпочтений касательно напитков, и у меня нет и не может быть должной уверенности, но, скорее всего, эта фраза, сказанная кем-нибудь другим, прозвучала бы исключительно неприятно, блекло и серо. Сейчас же она излучает сексуальность и влечение, напряжение момента, и для меня всего этого становится чересчур. Мгновения, мужчины, того, как он словно пытается впитать мой облик в свою память, сохранив его там навек, и, возможно, поэтому бездействует в остальном. Будто бы специально изводит меня... и нас обоих.

Я так больше не могу и понимаю, что касаюсь его. Там, где живот, и ниже. Каллен весь дрожит, и понимание того, что это из-за меня, дарует странную власть. Мне хочется, чтобы он снова потерял контроль так же, как несколько часов тому назад. Мне хочется увидеть это в мельчайших деталях. В темноте ничего из этого не было доступно.

Кажется, я кричу, когда он проникает в меня. Сразу же до конца и глубоко. И мне совсем не стыдно. Если только чуть-чуть. Но и это проходит. Его лицо охватывают страсть и потребность, он становится лишь больше и толще внутри меня, по крайней мере, так говорит мне собственное тело, и я чувствую почти боль. Боль, которая наверняка станет настоящей к тому времени, как он уедет, и каждым моим шагом будет напоминать мне об этой ночи. О том, что мы делали вместе, что ещё могло бы произойти, о моих словах, глупых и не очень, но в основном о нём. О том, как именно он смотрел, разговаривал, выглядел и заставлял меня себя чувствовать. Как именно был со мной и внутри меня.

Моё тело сжимается вокруг него, когда он утыкается лицом куда-то мне в шею, в этот раз позволяя себе опуститься на меня, едва мы переступаем через невидимую грань одновременно. Я думаю, что ему было хорошо со мной. Изумительно и потрясающе. Мои ощущения именно такие. Я приветствую его тяжесть… Наслаждаюсь ею. Учащённое дыхание приятно обжигает. Не знаю, что Каллен сделал, или что в нём есть такого, но мне будто хочется его навсегда. Хотя я понимаю, что это вряд ли стоит воспринимать серьёзно. Не сам акт близости, но мои эмоции после. Я чувствую себя… заклеймённой этим мужчиной. Помеченной. Принадлежащей ему. Являющейся его. Но это всё только от того, что для меня он первый после… Джейка. А до него у меня и вовсе никого не было. Мне просто не с чем сравнить. Вскоре наступает рассвет.

Мы не говорим о минувшей ночи. Возможно, это и необходимо, но он ничего не спрашивает, а я и тем более не знаю, с чего начать, и стоит ли действительно это делать. Строго говоря, мы вообще не разговариваем. Просто съедаем каждый свою порцию завтрака, который Каллен заказал по своему усмотрению прямо в номер, пока я бесшумно плакала в душе, и спускаемся в лобби. Мне фактически ничего не хотелось есть, но под его тяжёлым и словно испытующим взглядом я не смогла иначе и теперь чувствую лишь тошноту. Мне кажется, меня может вырвать в любой момент. Но свежий морозный воздух чуть бодрит, и я вспоминаю, что вообще-то ещё не утратила дар речи. Импульсивные слова касаются того единственного, о чём я сожалею. Теперь, когда начинаю думать, что вся эта ночь… нет, не была ошибкой, ведь я этого хотела, но обнажила во мне ту меня, которую я не знаю. И даже не уверена, что хочу знакомиться с ней ближе. Я не такая женщина, какой была несколько часов тому назад. Я всегда казалась себе чуть ли не бревном. В такие моменты я никогда не воспринимала себя и… Джейка, как одно целое. Против воли при свете дня я приближаюсь к тому, чтобы ощущать себя чуть ли не грязной шлюхой, совершившей акт измены и предательства, да ещё и наслаждавшейся каждой секундой.

- Простите меня. Я не должна была просить вас говорить те слова. Это неправильно.

- Я понимаю… Понимаю, почему ты попросила. Всё… в порядке, - но ничего не в порядке. Я понимаю это по тому, как он пытается улыбнуться, но эта эмоция не касается его глаз, из которых будто бы ушли весь блеск, сияние и свет. У него уязвимый вид. Всецело несчастный. Я почти противна сама себе. Я толкнула его на предательство самого себя. А может, и его чувств к неизвестной мне женщине, если вдруг такая есть, тоже. В некотором смысле я становлюсь как Леа. А ведь она лежит в гробу. Это то, о чём я думаю, ощущая себя беспомощной и разбитой. Всё оказалось совсем не так, как я себе представляла. Я думала, мы просто… Но вместо этого чувствую себя отвратительной.

- И всё-таки забудьте.

- Если ты этого хочешь…

- Да, - сама я точно не забуду то, до чего опустилась и насколько низко пала, но ему не надо этого помнить. Хотя, может, ему и вовсе всё равно. Или смешно. Просто он слишком порядочный, чтобы это показать, и лишь по этой причине разговаривает со мной исключительно упавшим голосом.

- Мне, наверное, пора.

- Да, - ни к чему продлевать эту бессмысленную агонию. Он ведь сделал даже больше, чем я просила изначально. Про любовь и признания в несуществующих чувствах не было и речи. И его пальто выглядит слишком тонким для нынешней температуры. Я понимаю, что мне не хочется, чтобы он простыл и заболел.

- Я ведь тебя… не обидел? - вдруг спрашивает он, и я мгновенно вскидываю голову вверх, не понимая природу данного вопроса. Мне же было с ним замечательно, и я точно знаю, что не чувствовала того, о чём он говорит. Да, между ног несколько саднит, но это терпимо и ожидаемо.

- Нет, - я почти жалею, что не могу сказать ему о том, насколько живой и пробуждённой он сделал меня впервые за долгое время. О своих переживаниях, что так всё было лишь в моей голове. Заговорить о чём-то из этого значит признать на словах существование этой ночи, но это не для меня.

- Тебя… подвезти?

- Нет. Мне будет полезно пройтись, - и я просто не выдержу нахождения с ним в тесном пространстве машины. Такой же привлекательной, как и он сам. Не дай Бог снова произнести что-то безрассудное. Лучше сразу умереть от стыда.

- Тогда я…

- Да, - на протяжении нескольких мгновений мне кажется, что он вот-вот подойдёт, преодолеет незначительное разделяющее нас расстояние и сделает что-то, чтобы помочь мне почувствовать себя менее сломленной, но от него ничего не зависит. Совершенно ничего.  

Видимо, он приходит к тому же самому выводу, потому что кивает наверняка своим каким-то мыслям и, посмотрев на меня в крайний раз, ведь внутри себя я никак не желаю считать его последним, садится в автомобиль, захлопывая за собой дверь.

Машина разворачивается слишком скоро и направляется в сторону выезда из города. Кажется, с её скоростью проходит всего секунда или две прежде, чем она исчезает в отдалении, становясь лишь крохотной точкой на горизонте.

Я направляюсь домой, едва удерживая вчерашние книги в почему-то ощущающейся слабой руке.