Когда он засыпает, его рука нежно пересекает мой живот. Дыхание Каллена постепенно становится умиротворяющим и лишённым каких бы то ни было переживаний, но я сомневаюсь, что это сильно надолго. Наверняка лишь до тех пор, пока он не проснётся. Именно эта мысль и не позволяет мне тоже уснуть. Хотя я могла бы сделать это, невзирая на относительно ранний час и недостаточную усталость. Но в голове слишком много всего, и отключить её кажется заведомо обречённым на провал занятием.

Я лежу на спине и смотрю в едва белеющий в темноте потолок. Он поглощает меня так, как будто в нём содержится ответ, в котором я остро нуждаюсь. Объяснение того, как кто-то настолько сильный и довольно отчуждённый во всех отношениях человек может вдруг стать таким чувствительным и достаточно открытым для того, чтобы заявить о собственной слабости. Признать нужду в женщине. Нужду, никак не связанную с сексом и удовлетворением мужских потребностей. Когда тебя чуть ли не просят просто остаться. Не покидать ни сейчас, ни, вероятно, в дальнейшем тоже. Хотя, даже будь всё иначе, я бы вряд ли отступила. Никогда не слышала столь умоляющего голоса. В сочетании с тем, что я знаю о том, какой он обычно, это пробудило во мне зуд обнять. Но когда я убрала нетронутую еду в холодильник, сполоснула тарелку и пришла в комнату, Эдвард уже был в кровати, одетый в пижамные штаны, и, как мне показалось, находился в шаге от того, чтобы заснуть. Вот почему, переодевшись и присоединившись к нему, я не решилась даже слегка дотронуться. Ничего не изменило и вскоре последовавшее прикосновение к моему собственному телу. Оно словно просто застыло и до сих пор остаётся таковым.

Но в какой-то момент я всё-таки засыпаю. Забываюсь поверхностным сном. Понимаю, что он был чутким и хрупким, лишь когда просыпаюсь от ощущения движения. Кажется, это происходит сразу после того, как мои глаза только-только закрываются. Конечно, в действительности это вряд ли так, и взгляд на часы лишь подтверждает это. Они показывают половину шестого, когда меня охватывает неприятное чувство дежавю. Вызванное тем, что в кровати я снова одна, оно почти укореняется во мне, но мгновенно сдаёт свои позиции, едва до меня доносятся звуки с кухни. Надев тёплый халат поверх комплекта для сна, я иду на свет и, первоначально зажмурившись, прохожу через дверной проём слегка ослеплённой и невидящей. Привыкнув, спустя несколько мгновений глаза различают Каллена, сидящего за столом с обнажённым торсом и поглощающего мою запеканку прямо из формы для духовки. Я так и чувствую, что всё это совершенно холодное, но Эдварда это, похоже, нисколько не смущает. Он выглядит так, как будто не ел ничего вкуснее за всю свою жизнь, хотя, скорее всего, всё дело лишь в пропущенном ужине. А может быть, и обеде тоже. Я не знаю, когда Каллен в принципе ел в последний раз.  

- Я тебя разбудил? - подняв голову и прекратив есть, спрашивает он, когда я останавливаюсь у разделочного стола и опускаю левую руку на край его столешницы. Взгляд, что осматривает меня с головы до ног, противоречит всей сути абсолютно невинного вопроса и является исключительно демонстрирующим желание и возбуждающим его в ответ.

- Я подумала, что тебя нет. Что ты уехал, как тогда.

- Тогда так сложились обстоятельства. Сейчас же нет ничего, что могло бы заставить меня уехать, - несколько жёстко говорит Эдвард, смотря в мои глаза одновременно и с потребностью, и с чем-то неодобрительно-злым, - ты должна была это знать. Почему мне приходится всё объяснять?

- Потому что, вероятно, мне неоткуда знать такие вещи. Те обстоятельства возникли, пока я спала, а значит, всё может повториться.

Погружая обе руки в сильно взъерошенные волосы и ненадолго смыкая веки, он тяжело вздыхает, и я почти жалею, что завела весь этот разговор. Потому что видела человека, которому вроде бы стало лучше, а теперь рискую отмотать всё назад, когда ему, возможно, не очень-то и хочется слышать про мои ощущения. Но почти это ещё не до конца. Я чувствовала себя плохо, проснувшись без него несколько дней назад, и по части записки это не то, что хочется повторить. А после Джейка любая скрытность и вовсе кажется ложью.

- Тебя не это беспокоит, - качает головой Каллен, поднимаясь со стула и начиная двигаться в мою сторону, - точнее не совсем это. Ты просто думаешь о том, что вряд ли знаешь меня, но вопросы тебе не помогут. Я не верю, что можно понять человека и увидеть его суть, спросив какие-то вещи о прошлом. Люди склонны изворачиваться, лгать и притворяться не теми, кем являются. Уж ты, как никто, должна это осознавать.

- А ты?

Я оказываюсь словно в ловушке, едва мужские руки опускаются на столешницу по обеим сторонам от меня. Мне хочется, чтобы они уже прикоснулись к моему телу, страждущие и нежно-требовательные, а ещё почувствовать поцелуй и объятие и постичь любовь через близость, но взгляд приковывает шрам, который я замечаю впервые. Находящийся справа от пупка в нижней части живота, этот след неясного происхождения выглядит аккуратным и нисколько не уродливым, невзирая на в целом существующее мнение о шрамах, и мне хочется знать лишь то, что произошло. Было ли это срочное операционное вмешательство или что-то подобное, или же совсем нет.   

- Я не притворяюсь. И не буду. Не с тобой, - губы, кажутся, вот-вот коснутся моих, настолько незначительно расстояние между моим лицом и лицом Эдварда, пока он говорит. Я вижу небольшую щетину и желание, чтобы я доверяла, в глазах, словно заглядывающих мне в душу, и какой-то части меня хочется просто покончить с сохраняющейся физической дистанцированностью, но выслушать его является гораздо более важной вещью. - Но нам всем свойственно меняться под влиянием различных событий и собственного окружения, так что я определённо больше не тот человек, каким был когда-то давно, - Каллен, наконец, замечает, куда я время от времени смотрю, и, внезапно схватив мою левую руку, прижимает её к коже, покрывающей шрам, столь тесно и плотно, что это в мгновение ока становится фактически всем, что я способна ощущать. - Осталось на память от аппендицита. Мне было шестнадцать. Родители собрались в магазин, а мы с Элис не захотели вылезать из бассейна. Я помню, как звонил в скорую и маме и при этом продолжал говорить сестре, что мне совсем не больно. Вряд ли я был достаточно убедителен. Ей едва исполнилось шесть. Уже после выписки она сказала мне, что думала, что я умираю. Позже пришлось научиться скрывать свои эмоции. Все, с кем я учился, становились словно машинами. Я вроде как не хотел выделяться. А потом и вовсе понял, что это действительно нехорошо, если предполагаемый преступник, сидя на допросе, может в два счёта распознать, есть ли у тебя на него что-то стоящее или нет, - отпустив мою ладонь, Эдвард прикасается к моим подбородку и щеке, и моё дыхание мгновенно учащается, едва большой палец очерчивает верхнюю губу, - возможно, именно в результате этого я стал таким… Не всегда умеющим переключаться сразу же, как только отпадает необходимость быть непроницаемым и закрытым. Частично утратившим способность сопереживать…  

- Хочешь её вернуть?

- Я тебя хочу, - сорвавшееся на выдохе, признание звучит громко, интенсивно и значительно, невзирая на шёпот, и, покорившись ему, словно марионетка, поддавшись желанию большего контакта и затмевающей рассудок близости, я чувствую собственное обнажение, как только исчезает халат. Лишь одно его отсутствие заставляет меня ощущать себя полностью раздетой и доступной, возможно, далеко не в лучшем смысле, когда на самом деле это совсем не так. Я знаю всё, потому что помимо соответствующей иррациональной мысли, от которой необходимо избавиться, испытываю ещё и уважение. Осознаю, что Каллен относится ко мне именно так и никак иначе. С трепетом и вниманием. Заботой и почитанием. Безмолвным обещанием не делать ничего, что может меня обидеть. Постараться избегать и вещей, способных расстроить.

Все эти эмоции и впечатления внутри меня лишь усиливаются во много раз, едва уже в постели мужское тело оказывается невероятно близко рядом с моим. Я размышляю, догадывается ли Эдвард, о чём я думаю прямо здесь и сейчас. И чувствует ли то же отвращение к возможной разлуке, что и я. И решаю, что, наверное, да. Тишина между нашими вдохами и выдохами кажется говорящей и дающей ответы даже на незаданные вопросы. Но и она, и весь мир словно перестают существовать или, по крайней мере, иметь первостепенное значение, как только мы с Калленом становимся совсем неразделимы и соприкасаемся кожа к коже. В этот момент его дыхание почти останавливается. И моё, пожалуй, тоже. Но соответствующие звуки возвращаются, тут же заметно учащаясь, в ответ на импульсивные, но бережные, осторожные и чуткие движения. Ритмичные толчки сменяют друг друга снова и снова, сводя с ума и задевая те точки внутри меня, о которых я и не подозревала, и, обнимая Эдварда и руками, и ногами, видя, как он растворяется во мне, я чувствую способность и желание провести так всю жизнь.

Это охватывает меня только всё больше и больше. Из-за его прикосновений, убирающих всю внутреннюю боль, что властвует надо мной уже в течение очень долгого времени. Из-за поцелуев, говорящих мне, что так может быть всегда, если я выберу правильно и решусь вернуться в Теллурайд. Из-за того, как бьётся его сердце, словно взывая ко мне, обещая стать моим и желая лишь того, чтобы я отдала всю себя в ответ. Оно так и говорит, что это всё, что мне нужно сделать, чтобы мы могли разделить множество разных вещей. Не только в кровати, но и главным образом за её пределами. Просто по жизни. День за днём. И так в течение многих лет.   

- Ты тосковал? Тосковал… по нам? - в какой-то момент едва уловимым шёпотом спрашиваю я, когда Эдвард проникает в меня особенно глубоко. Даже во мраке его глаза выражают столь много всего, но одновременно и мало. Недостаточно, чтобы я могла понять. А мне хочется знать. Хотя всё, наверное, и так очевидно. Но я нуждаюсь в том, чтобы услышать положительный ответ. Получить подтверждение вслух. Это кажется очень важным. Чрезвычайно необходимым. Прямо здесь и сейчас.

- Как одержимый. Но ты и сама должна это ощущать. Просто должна, - стонет Каллен, совершая очередное движение назад и тут же вперёд, и я чувствую то, как он близок. Моя правая рука царапает кожу вдоль его позвоночника, а левая оборачивается вокруг широких плеч, и по всему моему телу распространяется немыслимый жар. Он зарождается в месте нашего слияния, заставляя меня забыть собственное имя и прижаться ближе к Эдварду. Сжать его изнутри своими мышцами, чтобы увидеть истинный экстаз в ответ. Впервые за долгое время я ощущаю, что всё правильно. Что жизнь обретает смысл. Что я нахожусь именно там, где и должна быть. Хотя даже не знаю, как так вышло. Когда у меня столько если и не изъянов, то проблем, которых нет у него.

Но выяснять что-либо нет совершенно никакого желания. Я просто касаюсь задней части его шеи и родинки около границы роста волос, как только Эдвард, всё ещё хрипло и тяжело дыша, опускается на меня всем своим весом. С нами это происходит впервые. Он никогда прежде не позволял себе такого. Я почти удивлена и задумчива. Но эти ощущения не успевают возрасти до полноценного уровня. Они сменяются подлинным наслаждением, вызванным такой близостью и приятным давлением на тело.

- Эдвард.

- Хочешь, чтобы я..? - чуть отстранившись, он смотрит туда, где мы до сих пор соединены и связаны физически, но спустя короткое мгновение уже поднимает глаза вверх, отыскивая мой взгляд и устанавливая зрительный контакт. - Тяжело? Или ты просто не любишь… быть вместе какое-то время и после?

- Не люблю. Точнее не любила, - говорю я с инстинктивно возникающей откровенностью, - с тобой же всё иначе.

Эдвард отстраняется, но только для того, чтобы, перевернувшись на спину, притянуть меня вплотную к себе. Чувствуя его левую руку, скользящую по направлению к моей пояснице, я расправляю одеяло так, как только могу, находясь в своём нынешнем положении близ мужского тела и не желая особо двигаться, и укрываю нас тёплым материалом. Голова сама по себе опускается на твёрдое плечо с заключёнными в нём силой и мощью. Пальцы обводят шрам, в ответ на что до меня доносится странно смиренный вздох прежде, чем Каллен почти сжимает мою кожу. Я смотрю на него, ставшего немного отрешённым и эмоционально далёким.

- Как ты можешь быть уверена в таком? - он перемещает ладонь туда-сюда вдоль моего позвоночника, делая это словно на автомате, в то время как его взгляд покидает меня, и, честно говоря, я не обладаю нужным ответом, который может всё объяснить. Есть лишь ощущения, и более ничего.

- Наверное, не могу, но я… По нему я не скучала, понимаешь? - будучи с Джейком, я не считала минуты, когда мы с ним не виделись хоть сколько-то часов. Не думала, что он делает в тот или иной момент. Не размышляла чисто наедине с собой, насколько серьёзна очередная поломка, с целью исправления которой его попросили подняться на горнолыжный курорт, и сколько времени займёт ремонт. Конечно, мне было ясно, что вечером я всё равно вернусь в наш общий дом, но в течение дня всего этого словно не существовало.   

Рука останавливается на моём боку, внезапно словно огрубевшая и утратившая нежность минутной давности. Я предполагаю, что сказала что-то такое, чего, вероятно, не следовало касаться ни малейшим образом. Убеждаюсь в этом спустя секунду или две. Едва только Каллен буквально выдавливает из себя источающий требование голос:

- Лучше не говори со мной о нём, Белла. Я знаю, это часть твоей жизни, но я не хочу это слушать. Уж точно не сейчас.

- Тебе… всё равно?

- Разве я это сказал?

- Нет, но…

Не дав мне договорить, Эдвард несильно сжимает мой подбородок, и наши обнажённые тела вступают в ещё больший целомудренный контакт друг с другом. Я едва заставляю себя думать о чём-то ещё за исключением этого соприкосновения. Но даже во мраке мне очевидно то, как серьёзны глаза, вернувшиеся к моему лицу.

- Мне настолько не всё равно, что я бы сделал то, о чём лучше даже не думать, если бы только мог… - я понимаю, что он вряд ли шутит, но всё равно мне кажется маловероятным то, что в этих словах содержится именно тот смысл, который первым приходит на ум. Скорее всё дело исключительно во мне, раз я прежде всего размышляю про смерть и убийства.

Это же ведь определённо ненормально. И уж тем более за гранью соотносить это с судьбой Джейка. Я знаю, что он совершил, но, чтобы кто-то сделал это уже с ним, и неважно, каким образом, я даже не желаю этого себе представлять. Это самый короткий путь, ведущий к разрушению жизни. Каллену незачем так с собой поступать. В этом нет совершенно никакой логики.
 
- Мне казалось, ты не хотел об этом.

- Я и не хочу. Только ты смотришь так, как будто для тебя всё иначе. Так, наверное, и должно быть, поэтому просто расскажи мне. О чём бы ты сейчас не думала.

- Откуда ты знаешь, как я смотрю? Здесь темно…

- Просто знаю, Белла, и всё.

Я приподнимаюсь, подтягивая одеяло к груди. Будто почувствовав, что мне нужна некоторая дистанция, Эдвард лишает моё тело своего прикосновения. Признаться честно, так сосредоточиться гораздо проще и легче. Хотя его ладонь, кажется, настолько близко, что в случае чего ей потребуется не больше секунды, чтобы коснуться меня вновь. Я ощущаю её тепло, исходящее из-за спины.

- Я поеду домой на новогодние праздники. В смысле к родителям. Вернусь только в начале января.

- Как давно ты видела их в последний раз?

- До того, как устроилась здесь. Вскоре после… Ещё в июне.

- Это долгий срок. Полагаю, вам о многом надо будет поговорить. Хотя ты должна помнить, что не обязана.

Когда я поворачиваюсь к нему, он внимательно смотрит на меня. Я чувствую искреннее участие и небезразличие. Притяжение и доверие. Желание быть рядом. Провести вместе столько времени, сколько только получится, пока не настанет время уезжать. Испытываю те же самые вещи в ответ. Но…

- Не всё так просто.

- Это как раз-таки просто, Белла. Если ты чего-то не хочешь, никто не может тебя принудить. Только если ты сама не колеблешься, что в результате и позволяет переломить твою, казалось бы, окончательную позицию. Когда со мной происходило нечто подобное, я покинул Нью-Йорк, лишь бы мама действительно увидела и поняла, что наши с ней мнения по поводу моего будущего кардинально различны и никогда не совпадут, - он говорит о себе и своей семье, но для меня это ещё и о нас. Я и хотела, и не хотела его рядом, и не знала, что из этого значительнее другого. Не была уверена, как поступить. Наверное, во многом именно поэтому он здесь. Потому что я состояла из противоречий, а ему удалось обернуть их в свою пользу так, что теперь всё это кажется единственно верным положением вещей. Мы и всё, что между нами происходит. И прямо сейчас, и не только. - Так куда ты едешь? Где живут твои родители?  

- В Форксе.

- И где это находится?  

В комнате стало намного светлее в связи с приближением рассвета за окном, и я обнаруживаю искреннее незнание на лице Эдварда. Глубочайшую задумчивость, как будто он считает, что должен обладать ответом на свой же собственный вопрос, но, несмотря на все старания, не может его ни найти, ни вспомнить.   

- Эдвард Каллен не силён в географии?

- И картография тоже не его конёк. Это счастье, что он живёт в эпоху навигаторов и сотовых телефонов.

- Не думала, что есть хоть что-то, в чём ему не хватает знаний разбираться, - совершенно продуманно говорю я, достаточно удивлённая этим фактом и тем, что есть вещи, в которые он, скорее всего, просто не пожелал вникать, когда, приложив некоторые усилия, наверняка бы смог одолеть и их, но на моём лице явная улыбка, судя по которой, я всё-таки не настолько серьёзна, каковой хочу казаться. Конечно же, Эдвард её замечает. И в тот же миг я оказываюсь на спине, распростёртая под его тёплым и пленительным телом.

- Ты смеёшься надо мной? - внезапно требует ответа он, прижимаясь так, что плотнее просто некуда, и с трепетом сжимая мою шею. Меня тут же бросает в жар, и всё тело охватывает чувство приятного томления.

- Мне показалось это забавным. Что ты чего-то не понимаешь, когда я была уверена, что тебе можно задать любой вопрос по абсолютно любой теме, и ты немедленно дашь на него ответ. Да ещё и со всеми подробностями, - произношу я, нервно дыша и переживая, что Эдвард вовсе не разделяет мою точку зрения и просто умело прячет возможную обиду, но в его глазах, смотрящих на меня, присутствуют лишь тепло и ласка. Наверное, будь он расстроен или даже зол, его взгляд был бы совсем другим. Совсем не таким открытым, расположенным и… соблазняющим.

 - Тебе ведь известно, что никто не может знать всё на свете?

- Да, но я… Я думала так про тебя. Тебе это не нравится? - вопрос срывается с губ сам по себе, хотя я и чувствую, что всё совсем иначе. Что эффект, вызываемый близостью моего тела и, возможно, моим признанием в том числе, свидетельствует как раз-таки об обратном.

- Меня это заводит, - просто подтверждает Каллен, скользя рукой вниз по моему телу.