Самолёт замирает у телескопического трапа в десять минут третьего дня. Я отворачиваюсь от иллюминатора, через который наблюдала за приближающейся землёй и последующим движением по взлётно-посадочной полосе, как только в этом отпадает всякая необходимость, и задумываюсь об Эдварде особенно остро. Он посчитал, что прилететь в Денвер вместе может быть весьма небезопасно, и покинул Форкс на день раньше меня. Сказал, что переночует где-нибудь рядом с аэропортом, чтобы не уезжать от него сильно далеко. Но исключительно благодаря Эдварду я всё-таки не одна. И я считаю, что готова. Не эмоционально и психологически, а с точки зрения того, что на правом наружном кармане моего пуховика закреплена с виду обычная ручка с вживлённой в неё камерой, не говоря уже о прослушке и о том, что вместе со мной прилетел агент ФБР. Я думаю о том, каким безусловно мрачным выглядел Эдвард в нашу крайнюю встречу, и о темноте в его взгляде, обосновавшуюся там уж слишком основательно. Должно быть, согласие на что-то не всегда исходит от души. Иногда оно является как бы вынужденным, и это именно наш случай и есть. Всё, что я написала Джеймсу, все фразы, содержащиеся в моих сообщениях, даже те, что не имеют никакого отношения к действительности, повлияли на Эдварда далеко не лучшим образом. Не говоря уже об ответах. Наверное, то, что он как бы отдалился от меня, не является чем-то удивительным и из ряда вон выходящим.  

Видео? Ты серьёзно? Да как ты только посмел его снять, да ещё и прислать мне всё это во время праздников? Тебе мало знать, что меня бросили, и ты решил поиздеваться? Я же ничего такого не знал, Изабелла. То было просто предположение. Ты расстроена? Подавлена? Да, я… Мои праздники ужасно, Джеймс. Позади остались трудные дни. Они прошли фактически без особой радости и веселья. Я знаю, что вряд ли ему подходила, между нами во многом обширная пропасть, но всё равно это больно. И неприятно. И видео… всё, что ты хотел мне им сказать, не сработало. Я не досмотрела его. Не смогла. Сам факт его существования лишь напомнил мне о том, что я отдавалась не тому, кому стоило. А ведь разрыв казался временным. Но он определённо навсегда. Я хочу всё забыть. Всё, что обернулось ложью. Все красивые слова и жесты. Нынешнее ощущение собственной никчёмности. Я могу помочь с этим, Изабелла. Если ты хочешь, тебе достаточно лишь попросить. Я была такой дурой, когда видела в сексе нечто большее, чем он на самом деле являлся. С ним это всегда был лишь акт физической близости. Этот человек так и не открылся мне настолько, насколько я хотела и нуждалась в этом. Прошло столько недель, но ничего не изменилось. Я думала, что ему хорошо со мной, но он остался для меня закрытой книгой. Я наверняка очень много болтаю. Ты ведь совсем не обязан слушать. Всё в порядке, детка. Я вовсе не против выслушать. Я даже могу сделать гораздо большее, если только пожелаешь. Если тебя, например, так или иначе обидели. Ну, знаешь, ответить человеку тем же. Отомстить за тебя. А вообще, может быть, просто не все книги хотят, чтобы их взяли и прочли? Может быть, он банально тебя не достоин? Да, Джеймс, ты, вероятно, прав. Кстати, я, скорее всего, должна поблагодарить тебя за гнома. Это просто чудесный подарок. Возможно, я погорячилась насчёт тебя. Возможно, с тобой всё будет иначе. Так ты хочешь этого, Изабелла? Хочешь забыться вместе со мной?

В тот момент мне потребовались все мои усилия, чтобы не написать «нет» большими буквами. Я ведь стремилась именно к тому, что получила. Чтобы мой блеф обернулся в нашу с Эдвардом пользу. Свести всё это к нулю было бы глупо и в высшей степени неосмотрительно. Другого выбора, кроме как продолжать эту игру, у меня не осталось в тот же самый миг, едва я написала первое сообщение.

Да, Джеймс. Да, хочу. Ты всё ещё со своим другом? Нет, извини. Я улетел домой ещё первого числа. А что? Ты бы хотела меня увидеть? Может быть, тогда ты хотя бы сможешь встретить меня в аэропорту? А то мне надо как-то добраться из Денвера в Виктор. Считай, что эта проблема уже решена. Напиши мне время и дату своего прилёта. Это уже завтра. Это ведь ничего? Это отлично, Изабелла. Я буду там, когда скажешь.

Я почти надеялась, что у меня ничего не выгорит. Что Джеймс не купится на мои внезапные откровения и на то, что я вообще написала ему после столь долгого молчания. Какая-то часть моей души хотела, чтобы всё закончилось, не начавшись. Наверное, она испугалась и попыталась воззвать к моему рассудку, но было уже поздно. И сейчас уже тоже не время что-либо менять. Не тогда, когда мой новый знакомый проделал такой путь. Но, если честно, от всего этого по всему моему телу проходит неистовая дрожь. Я не думаю, что его нахождение здесь правильно, законно и согласовано с организацией. Моя ситуация точно не попадает под юрисдикцию бюро. Мне казалось, что, не считая Эдварда где-то на расстоянии, я буду со всем этим преимущественно один на один. Не хватало ещё втянуть во всё это того, кто вообще ни при чём и не обязан быть здесь. Я ему никто. Он вовсе не должен участвовать и делать что-то для моей защиты. Всё это так абсурдно и неправильно. Несмотря на свой немного устрашающий вид в первую очередь из-за мощного и явно натренированного тела, он кажется добродушным и светлым человеком, и даже если они с Эдвардом друзья, я совсем не готова к тому, чтобы кто-то лишился из-за меня своей успешной карьеры и места под солнцем.

- Эммет.

- Всё будет хорошо, Белла. Не переживайте, - просто говорит он, кратко смотря на меня своими карими глазами. В его голосе убеждённость, наверняка основанная на годах службы в престижной правоохранительной организации. Мне же в свою очередь колоссально трудно разделять соответствующие чувства и веру. Я ведь просто обычный человек. Да ещё и женщина. Которую не факт, что спасут всякие новомодные средства слежки и прослушивания. Эдвард будет далеко, и, возможно, мне нужно нечто большее, чем просто полагаться на него. Только вряд ли у агента ФБР где-нибудь в кармане лежит пистолет, принадлежность которого не отследить. Будто я сама способна ранить человека с абсолютным осознанием своих действий и с холодной расчётливостью. Даже если потребуется, всё равно, пожалуй, не смогу.

- Я не об этом. Почему вы приехали в Вашингтон? И почему не уехали? Вы... Вы ведь могли бы просто оставить мне всё это, все эти вещи, объяснить, как пользоваться ими, и улететь вместе с Эдвардом. Зачем вы со мной?

- Потому что он попросил меня об этом, а я более чем понимаю его нынешние чувства. Если бы кто-то делал что-то подобное с моей Роуз...

- А Роуз это...

- Моя жена.

- Не думала, что вы женаты, - я невольно обращаю целенаправленный взгляд в сторону его рук и особенно одного конкретного пальца, но там совершенно пусто. Визуально в этом мужчине ничего не выдаёт состоящего в браке человека со всеми вытекающими из этого обязательствами и ответственностью.

- Из-за отсутствия кольца?

- Если честно, то да.

- Я не афиширую это. Не хочу давать основания думать, что у меня есть семья, в том случае, если я... ну, пострадаю или вообще... не хочу, чтобы о них узнали и воспользовались этим против меня.

- Так Эдвард всё рассказал?

- Не всё. Лишь в общих чертах. Знаете, Белла, нам уже пора.

Я безмолвно поднимаюсь со своего места и застёгиваю на себе пуховик прежде, чем, достав сумку из-под сидения, направляюсь на выход из самолёта вслед за Эмметом. Моё тело кажется мне позаимствованным у другого человека. Это всё происходит словно не со мной. Хотя ещё ничего особо не началось. А я уже такая… сломленная. Так и не понявшая, как себя вести. Что говорить. Как… быть актрисой, чтобы сыграть свою роль. Роль, в которой я должна подпустить человека близко, лишь бы узнать, как далеко он может зайти ради получения фактически обещанного. Возможно, только теперь я начинаю понимать, что всё это не шутки. И хуже всего то, что я сама это предложила. И вроде как более не имею права идти на попятную. Хотя Эдвард наверняка заверил бы меня в обратном. В том, что я могу сделать это абсолютно в любой момент, и мы придумаем что-нибудь ещё. Но нет, я хочу закончить всё сегодня, и точка. Мне просто нужно продемонстрировать особое расположение и занять несколько наводящих вопросов. Узнать, в чём для Джеймса заключается месть, и какие её способы он держал в своей голове, когда в некотором роде предлагал мне осуществить нечто подобное. Достаточно будет услышать что-то про убийство, и он окажется на крючке. Я должна добиться именно такой угрозы.

Когда Эммет снова обращается ко мне, мы уже стоим у ленты выдачи багажа. Хотя это исключительно из-за меня. Из нас двоих лишь я обременена чемоданом, который нельзя брать непосредственно в салон самолёта. Мои глаза смотрят на пока неподвижный механизм, и я далеко не сразу понимаю, что, потерявшись в собственных мыслях, совершенно утратила чувство реальности.

- Эдвард уже снаружи. Он говорит, что у вас всё ещё выключен телефон.

- Да, я... Сейчас.

Я достаю сотовый, и едва он возвращается к жизни, как мне приходят сразу же несколько сообщений.

Я тут. Наверное, и он тоже. Если бы ты сказала мне, как он выглядит, я бы попытался его найти и просто... Но ты вряд ли скажешь.

Почему я вообще позволил тебе всё это? Что со мной не так? Мне стоило настоять на своём.

Я всё ещё думаю о том гноме. Ты скрыла это от меня. Ты. Просто. Чёрт. Побери. Поставила. Его. В. Шкаф. Я по-прежнему из-за этого зол. Кто знает, что ты можешь так же утаить в дальнейшем.  

Всё это нравится мне всё меньше и меньше. Если он к тебе прикоснётся…  

Боже, как я тебя люблю.

- Белла, всё в порядке?

- Да, Эммет, всё нормально.

- Я не хочу уходить и оставлять вас, но...

- Всё хорошо, - я понимаю, что ему нужно к Эдварду. Мне и самой это нужно. Чтобы они были вдвоём. Чтобы один из них при необходимости сдержал второго и не позволил ему сделать ничего опрометчивого. А что, если тот, кто сейчас находится вне поля моего зрения, уже совершает что-то подобное, пока я просто стою тут и ничего ему не отвечаю? Он ведь может войти в зону для встречающих и увидеть Джеймса и без моего непосредственного сотрудничества. Всё-таки наблюдение является немаловажной составляющей нашей работы. Что трудного в том, чтобы дождаться меня в другом помещении и просто проследить за тем, к кому я подойду? Я такая дура, что не думала об этом прежде. - Только… берегите его. Пожалуйста.  

Эммет подбадривающе кивает мне и удаляется в направлении выхода из аэропорта. Несколько секунд я смотрю вслед мужчине, но потом вся концентрируюсь на собственном телефоне.

Возможно, он и должен сделать это. Коснуться… меня. Увидеть, что я позволяю ему это. Только так он расслабится и ничего не заподозрит.  

Эдвард ничего не отвечает. Я жду ещё минуту или две, а потом выдвигаю ручку полученного чемодана и направляюсь на выход. Колёсики перемещаются по полу с ритмичным звуком, прекращая своё движение лишь тогда, когда моё тело почти сталкивается с Джеймсом. От неожиданности я чуть не отшатываюсь от него, но он прикасается к моему левому локтю, словно удерживая, и это напоминает мне, что нужно вести себя иначе. Как можно скорее загладив возможное первое впечатление, впредь быть расположенной, держать свои истинные эмоции под контролем и ни в коем случае не позволять заметить, что внутри меня всё переворачивается, и все органы будто перестают нормально функционировать. Я должна справиться. И справлюсь. Скорее всего. Наверное.

- Вот, наконец, и ты, - взгляд, что скользит по мне с ног до головы, трудно назвать как-то иначе, кроме как плотоядным. Моё горло автоматически сглатывает странную желчь, возникшую в нём будто из ниоткуда, и, ненавидя это всеми фибрами души, я удивляюсь сама себе, когда умудряюсь улыбнуться.

- Да, наконец-то, - наконец-то я смогу с тобой покончить, ублюдок. Избавиться от тебя. Что бы там ни было, возьму и смогу.

- Давай я возьму твой чемодан, - я уже и не думала, что он меня отпустит, но он тянется за багажом, и, хотя мне неприятна сама мысль о грядущем прикосновении ещё и к моим вещам, это лучше, чем непосредственный физический контакт. А ещё я понимаю, что Джеймс, вероятно, тоже играет некую роль. Ведь он никогда не был со мной столь обходительным, как сейчас. Пусть его взгляд далёк от действительно... нежной симпатии, но так или иначе я вижу отличия от обычного поведения и решаюсь проверить, на самом ли деле они имеют место быть, или же терять бдительность мне ни в коем случае нельзя.

- Бери, но надеюсь, ты понимаешь, что я не собираюсь спать с тобой в обмен на то, чтобы ты отвёз меня домой, - я ставлю себя на место женщины, существующей где-то чисто гипотетически, женщины, которая, возможно, заинтересовалась бы Джеймсом, даже невзирая на всю его отвратительную личину, и рассчитываю на то, чтобы найти золотую середину между ненавистью и притяжением, обуревающими эту абстрактную девушку. Нужно всего-то отыскать баланс между отвращением и тем, что должно выглядеть, как потепление в отношении противного мне человека, в надежде на достоверность всего этого мероприятия. - Я помню, что именно тебе написала, и осознаю, что ты выражаешь свои чувства... весьма специфически, но это не значит, что мы свернём в какой-нибудь мотель по пути и... ну, я думаю, ты догадываешься, что я пытаюсь сказать. Я не собираюсь никому отдаваться только лишь потому, что у меня не заладилось с другим человеком. Особенно после твоего видео, и даже если я жалею, что прежде зря тратила время с тем, кто мне не подходил. А твои поступки… Они уже не относятся к числу тех, о которых я мечтаю.

- Хочешь, я всё сотру? Без обмана и без копий?

Признаться, меньше всего на свете я ожидала услышать в ответ хоть что-то подобное. Реальность почти повергает меня в ступор, а когда он рассеивается, я едва ли не отвечаю громким согласием. Потому что я, конечно, хочу. Хочу, чтобы это видео навсегда исчезло и кануло в лету. При самом благоприятном стечении обстоятельств оно будет удалено и из истории сообщений на телефоне Джеймса. Но выглядеть желающей этого, вероятно, может вызвать немало подозрений. Ведь мне должно быть всё равно. Точнее достаточно всё равно, чтобы не заострять на этом внимание и иметь способность выглядеть безразлично и сдержанно.

- Наверное… Наверное, этого должна хотеть не я, понимаешь? Но если ты сделаешь это, то для меня это будет лучшим доказательством того, что тебе жаль, что ты вообще его снял, и мы сможем просто забыть об этом.

- Считай, что его уже нет. И ещё кое-что, Изабелла. Я не насилую женщин и могу принимать отказы. Ну, так что, поедешь со мной?

Мой ответ заключается в том, что я просто прохожу мимо и направляюсь в сторону выхода, невольно дотрагиваясь до ручки, прикреплённой к карману, будто она может сказать мне, правильно ли я всё делаю или же не совсем. Я побаиваюсь касаться её слишком долго из опасений, что это не укроется от Джеймса, и уже через пару-тройку секунд всё-таки оставляю вещь в покое. На улице мне приходится сильно напрячься, чтобы не начать выискивать глазами серебристый вольво и просто сесть в чужую машину. Машину, которая вполне может принадлежать девушке, однажды упомянутой Джеймсом, и эта мысль в свою очередь подгоняет за собой другую. Когда он садится за руль, я понимаю, что, наверное, вполне могу об этом спросить. Ведь в теории ни одна женщина не хочет встречаться с женатым или состоящим в отношениях мужчиной. Мне плевать на его личную жизнь. Мне просто во что бы то ни стало нужно поддерживать разговор, чтобы услышать необходимое. Будет гораздо безопаснее и уместнее, если я смогу внушить мысль, что как бы ревную и не могу оставаться безучастной к тому факту, что не являюсь единственной.

- Ты одолжил автомобиль у своей подружки?

Засовывая ключ в замок зажигания, Джеймс смотрит на меня так, будто я сказала что-то глупое и в высшей степени невероятное. А потом он протягивает руку в моём направлении, и я говорю себе не вздрагивать, если она коснётся моих волос или какой-либо другой части тела. Неизвестным мне образом оно справляется с возложенной на него задачей и за исключением дыхания остаётся совершенно неподвижным, несмотря на пальцы, опустившиеся на обивку переднего пассажирского сидения в непосредственной близости от моего левого плеча.

- Нет никакой подружки, Изабелла. С ней уже покончено. Нам с тобой никто не помешает.

Внутри меня коктейль из самых разнообразных эмоций. Здесь и страх, вызванный тем, как это прозвучало, и внутреннее злорадство, что он ошибается, в то время как на моей стороне сразу двое человек, очень даже способных всё это пресечь, и желание поскорее со всем покончить. А для этого в первую очередь необходимо, чтобы мы, наконец, уже поехали.

- Я тебя совсем не понимаю.  

- Хочешь разобраться, кто я такой?

Услышав подобный вопрос от Эдварда, я бы без промедления кивнула головой. Джеймс же – это совсем другое дело. Но, вынужденная играть роль, я поступаю точно так же, как повела бы себя с человеком, который на самом деле меня не бросал. Пристально смотрю на силуэт на водительском сидении, пока мы всё-таки выезжаем с парковки, и на автомате произношу дежурные слова согласия:

- Естественно хочу.

Джеймс бросает на меня оценивающий взгляд, кажущийся почти раздевающим. Мне хочется вдавить своё же собственное тело в спинку сидения, будто я могу в нём раствориться и исчезнуть с глаз долой, оказавшись, где угодно, лишь бы не здесь. Моё беспокойство начинает постепенно вырываться из-под контроля. То же самое происходит и с потребностью обернуться на дорогу, что остаётся позади. Но мне ещё хватает здравого рассудка осознавать весь скрывающийся за этим риск. Джеймс тоже может оглянуться, и тогда весь план просто рухнет. Хотя он так и так отсутствует, но всё же.

- Ты нервничаешь?

- Нет, - хотя на самом деле чертовски сильно, - мне просто… слегка холодно.

- Я включу печку. Но тебе, пожалуй, лучше расстегнуться. Скоро станет жарко, - я думаю, что на самом деле ему глубоко плевать на моё самочувствие. Несмотря на то, что мне даже не пришлось лгать. Озноб, и правда, заполучил власть надо мной, но всему виной скорее внутренние переживания, чем внешние факторы. Я не горю желанием как бы обнажаться, но справляюсь с молнией под пристёгнутым ремнём безопасности и пытаюсь не концентрироваться на собственной повышенной уязвимости, возникающей в результате этих действий. Ну, видно теперь ещё и верхнюю часть моих джинсов вместе со свитером, и что с того? Я всё равно… одета. Защищена. Не одна.

Пальцы снова нащупывают ручку, когда мой взгляд скользит в сторону бокового окна. Глаза силятся разглядеть в зеркале заднего вида, располагающемся снаружи, хоть что-то, кроме зимнего пейзажа, но всё совершенно бесполезно. Я знаю, Эдвард будет сохранять дистанцию. Не подъедет сильно близко и не сократит расстояние до минимума.  

- Так как… как ты себе всё это представлял? Всё это со мной? Всё так и должно было быть… ненормально? Крутиться вокруг того, чтобы меня унижать?

На время отвлёкшись от дороги, Джеймс сильнее сжимает руль, будто от чувства внутреннего дискомфорта, и я вижу напряжение челюсти в совокупности с проявлением раздражительности на обычно ничего не выражающем лице. Но сейчас оно вовсе не лишено эмоций, даже если они не самые приятные, и теперь мне трудно определить, что из этого лучше другого. Предпочтительнее конкретно с ним. Холодность или же всё-таки что-то, отличное от неё.

- Если честно, изначально мне было просто любопытно. Ведь не каждый день тебе говорят, что скоро у тебя появится новый коллега, да ещё и женщина. Я сразу подумал, что ты сильная и независимая, и мне показалось, что будет круто доказать тебе, что ты всё равно относишься к тому полу, который считается слабым, пусть и выбрала мужскую профессию. Наверное, мне нравилось выводить тебя из себя. Пожалуй, я даже развлекался за твой счёт, - говорит Джеймс тогда, когда мне уже начинает казаться, что мы так и проведём остаток пути до моего дома в полном молчании и тишине. Что именно из-за неё у меня так и не выйдет ничего добиться. По ощущениям она затянулась слишком надолго. Хотя я и понимаю, что от моих вопросов до его ответа вряд ли прошло сильно больше пяти минут.

- Значит, ты просто веселился, - мысленно я проговариваю про себя слова, которые не могу произнести вслух, и надо сказать, что они довольно примиряют меня со всем происходящим. Снижают уровень тревожности и стресса. Или же я только пытаюсь себе это внушить. Ублюдок. Тварь. Мерзавец. Подонок. Сволочь. Весь мой мир словно переворачивают с ног на голову, пока машина, марку которой я даже не запомнила, везёт меня туда, куда я так или иначе надеюсь доехать целой и невредимой. А внутри моего тела тем временем будто поселяется наивная девчонка, не знающая о реалиях настоящей жизни совершенно ничего.

- Знаю, мне нечем гордиться…

- Неважно. Просто… продолжай, - я смягчаю свой голос и надеюсь, что это касается не только его, но и глаз. Глаз, взирающих на Джеймса стоически и целенаправленно. Он вроде бы доверяет мне, если не пытался уклониться от моих расспросов, но я не уверена, что это будет актуально и через пять минут, и через десять. А мне надо это сохранить. Законсервировать во что бы то ни стало.

- Всё стало ещё интереснее, когда появился твой богач. Я получал удовольствие, видя, как ты словно барахтаешься и пугаешься каждый раз, стоит мне едва его упомянуть. Пожалуй, ты права, и мне надо было вести себя совсем по-другому, но теперь я готов измениться… исправиться ради тебя. Особенно учитывая, что его рядом с тобой уже нет. Что он больше не часть твоей жизни. Я не рад, что тебе плохо, но рад, что ты освободилась от того, что перестало делать тебя счастливой. Со мной, Изабелла, ты сможешь совершенно о нём позабыть. Да, вероятно, далеко не сразу, но скоро. А если тебе этого мало, то можно поступить совсем кардинально, - неужели это оно? То самое, что нам нужно? Впрочем, внутри себя я не тороплюсь чувствовать особое нетерпение. Впускать эту эмоцию глубоко в душу. Это чревато разочарованием. Таким, какое испытывает мой отец, когда во время рыбалки уже было извлечённая из водоёма рыба вдруг срывается с крючка и уплывает куда-нибудь в водоросли, чтобы там прийти в себя.

- Кардинально? Что ты имеешь в виду?

- То же, что и тогда, когда предлагал… отомстить. Иногда, чтобы разобраться с проблемой, и та навсегда вылетела из головы, недостаточно устранить последствия. Взять, например, лопнувшую трубу и вызванный этим потом. Да, ты вытираешь воду, но ты же не думаешь, что этого достаточно. Ты понимаешь, что она так будет и прибывать, пока ты не заменишь повреждённый участок. Порой нужно начинать с самого главного, в то время как всё остальное вполне может подождать до лучших времён.

- Ты понимаешь, что со стороны всё выглядит так, будто ты говоришь об… убийстве? Угрожаешь им другому человеку?

- Не будто, Изабелла, а именно о нём я и говорю, - просто отвечает Джеймс, словно для него это в порядке вещей. Предлагать такие вещи и, возможно, даже осуществлять их. Хотя последнее крайне сомнительно. Ведь не может же быть так, чтобы он лишал кого-то жизни, избавлялся от… трупа, и того человека не только не начали искать, но и не обнаруживали ни единой ниточки, связывающей жертву и убийцу. Но в то же время вот она я, являющаяся наглядным примером того, что не всегда всё сходится в одну единую картинку, пока сам преступник милостиво не позволяет этому произойти по каким-то лишь ему известным причинам.

- Ты… уже делал это для кого-то?

- Нет, Изабелла. Но ты особенная, и ради тебя я могу и готов позаботиться об этом. Чтобы он больше никого не посмел обидеть. Ни так, как это было с тобой, ни другими способами. Поэтому, если тебе мало просто двигаться дальше…

- Вообще-то мне достаточно, - выдыхаю я тихо, но довольно-таки уверенно, сжимая ручку буквально до боли в центре ладони и больше не собираясь разжимать собственные пальцы. От стресса и внутреннего надрыва, сопровождающих эти усилия, меня начинает трясти, будто я и не пребывала в относительном спокойствии всего пару секунд назад, и тело просто превращается в один сплошной сгусток неприятных ощущений и чувств. Это отражается на моём голосе, звучащем как-то не так, на животе, терзаемом непонятным опустошением, и на ногах, ставших вдруг тяжёлыми и ватными, как после долгой ходьбы. Уши закладывает от скорости или от возросшего сердцебиения, и я почти теряюсь в окружающем пространстве, будто меня отравили или же опоили, но всё-таки беру себя относительно в руки, чтобы завершить свою мысль. - Достаточно всего того, что ты тут сказал, а я услышала. И причём не только я.  

- У тебя что, типа раздвоение личности? Здесь нет никого, кроме нас с тобой, - с омерзительной усмешкой на губах пожимает плечами Джеймс, ожидаемо не понимая ничего из того, что я сказала, - ты не отказывайся так скоро. Подумай, всё тщательно взвесь, может, оградишь от подонка с деньгами и кого-нибудь ещё. Ты, наверное, теперь уже знаешь, что они не гарантируют светлых и чистых помыслов.   

- Он не подонок, Джеймс. И никогда не был им. Подонок тут только ты. И это от тебя нужно ограждать других девушек и женщин.

- Слушай, если ты говоришь это потому, что тебе не нравится то, что я его оскорбил, а у тебя ещё, возможно, сохраняются к нему чувства, то знаешь, это нормально. Правда, я это…

- Я говорю это, потому что именно в этом и заключаются мои мысли на твой счёт, - удивление, облегчение и неизвестность охватывают меня в одно и то же мгновение. То ли в равных долях, то ли не совсем, но мне это и не принципиально. Я просто думаю о конце всей этой истории. О том, как Джеймс узнаёт, что доигрался, и исчезает из моей жизни достаточно надолго, чтобы забыть про меня и выйти из-за решётки другим человеком. Перспектива, что он ничего не забудет и не изменится, в сочетании с ограниченностью срока отсидки является откровенно пугающей, но всему своё время. - Наверное, мне надлежит выясняться гораздо яснее. Я села в эту машину, будучи не совсем одна. Меня никто не бросил. Тот, про кого ты так думаешь, купившись на мою ложь, едет за нами от самого аэропорта. У нас есть друг. Друг, который повесил на меня прослушку. Считай, что этот разговор происходил при свидетелях. И не забудь про свои сообщения и гнома с запиской. Я полагаю, что это тоже может стать частью будущего дела.

Автомобиль фактически подскакивает через каких-то пару секунд после того, как я вскрываю все свои карты. Всему виной резкое торможение, словно вкапывающее его в тонкий слой снега на вычищенной дороге, настолько грубо и внезапно машина останавливается прямо посередине трассы. Наверное, я бы ударилась головой о переднюю панель, если бы не ремень безопасности. Но у меня нет времени на этом сосредоточиться. Так же, как и оглянуться на второй ряд сидений, чтобы оценить ситуацию относительно Эдварда и просто интенсивности движения позади. Джеймс бешено сжимает пальцы на моей шее, почти перекрывая доступ кислорода, и всё, что я вижу затуманенным из-за недостатка воздуха взором, это злобный оскал и ненавидящее выражение в лишённых даже малейшей крупицы тепла глазах. Я стараюсь вдохнуть через отчаяние и несвоевременно-глупую попытку понять, как и когда желание убить стало распространяться ещё и на меня, но эта физическая сила слишком огромна и велика. По сравнению с ней я словно букашка, которую мы, люди, убиваем лишь одним фактом того, что делаем очередной шаг, направляясь по своим делам.  

- Ты, сука, ничего не докажешь. Тебе никто не поверит.

- Может быть, и так… - чётко и твёрдо пытаюсь сказать я, но выходит лишь тусклый и едва слышный хрип, впрочем, не останавливающий меня от намерения закончить. Возможно, это будут мои последние слова. Если так, то покорности, мольбы и слабости мерзавцу и тем более не увидеть. Глядя в глаза Джеймса, злые, жестокие и словно высасывающие из меня всё хорошее, что было в моей жизни в последнее время, я жалею, пожалуй, лишь об одной вещи на свете. И эта вещь никак не связана с тем решением, что привело меня в эту убогую арендованную машину. - Но ты… ты… оставляешь на мне… свою чёртову ДНК.

Во рту скопилось достаточно слюны, которой некуда деваться, и я чувствую непроизвольный рефлекс, вот-вот способный позволить ей оказаться стекающей по лицу Джеймса, когда холод и ощущение свободы пробирают меня до самых костей. Надо мной больше никто не нависает. Я вроде и понимаю, что одна, но по-настоящему осознание этого доходит до моего рассудка, кажется, лишь две или три вечности спустя. Тогда же горло, бывшее сдавленным, раздирает кашель, но он застревает после первой же порции между лёгкими и ртом, едва через распахнутую водительскую дверь я вижу идущую снаружи борьбу. Два тела на снегу, удары, ни единого следа присутствия Эммета, и белая пелена, перекрывающая обзор каждый раз при новом порыве сильного ветра. Я перебираюсь через коробку передач, ведомая потребностью помочь, не дать Эдварду пострадать, но меня словно заклинивает и погружает в транс. В то же самое мгновение, как ситуация меняется, и он оказывается откинутым Джеймсом прочь, хотя до того это мерзавец являлся тем, кого придавливали к земле. Мне хочется ничего не пропустить и позвать на помощь. Но гораздо сильнее желание ничего не видеть, зажмуриться и просто… спрятаться. Я знаю, что не могу… Не могу выйти туда и что-то сделать. Беспомощность творит со мной ужасные вещи. Она заставляет меня отвернуться, заткнуть уши и до боли в глазах стиснуть веки.

Но странный хлопок, как будто где-то лопнула шина или воздушный шарик, заползает мне под кожу и в сознание вопреки всему тому, чем я пыталась себя оградить… Этот звук для меня совсем не нов. Я слышала его неоднократно. На стрельбище и в тире. Он отличается в зависимости от окружающих условий и используемого оружия, но что-то общее есть всегда. В возникающем шуме и в его последствиях. Смерть или ранение, или одно, приводящее к другому. Прямо на месте или по пути в больницу. А ещё словно кладбищенская тишина. Все прочие звуки вроде есть, но в голове у того, кто кого-то, возможно, потерял, они словно перестают существовать.

Когда моя голова приподнимается и автоматически поворачивается в сторону улицы, это всё словно происходит независимо от меня. Я будто робот, отмечающий факты и делающий правильные выводы, или же просто коп, смотрящий на всё с определённой долей циничности, хотя никогда прежде в таком себя не замечала, потому что эмоций просто… нет. Как и движения снаружи. Эдвард совершенно сокрыт телом Джеймса. Я вижу лишь незначительные детали одежды вроде рукавов пальто и ботинок. Всё остальное мне недоступно. Ручка летит в снег, как и прослушивающее устройство. Местонахождение Эммета по-прежнему неизвестно. Но мне… становится безразлично. Холод проникает внутрь меня, пока я, будучи словно не собой, смотрю исключительно в одну точку… В ту точку, где, возможно, не осталось живых. Разве не странно, что я тоже словно умерла? Что никто не останавливается из-за машины, остановившейся в неположенном месте без выставленного знака аварийной ситуации? Что никому нет и дела до двух тел, выглядящих безжизненными?

Я сжимаю голову и просто тону и тону, и захлёбываюсь. Слезами, отчаянием и собственной трусостью. Победившей мужскую профессию женской сущностью. Нужно совершить массу звонков… Понять, с чего начать. То ли с них, то ли с того, чтобы всё-таки выйти и найти вольво вместе с Эмметом или проверить пульс. Но только я собираюсь вслепую спустить левую ногу на режущий влажный взгляд яркий снег, как в ноздри врывается запах железа, крови и выпущенной нажатием на курок пули. Пули, попавшей в того, кому, если выбирать из них двоих, я и надеялась, и не хотела, чтобы она наносила хоть какой-то вред. Это в любом случае… ужасно. По целому ряду причин. Я, должно быть, ненормальная.

Эдвард буквально вытягивает меня с водительского сидения и зажимает между собой и порогом тёмно-синего седана. В волосах, взъерошенных снегом и борьбой, застряло немало белых крупинок, но мой взгляд привлекает вовсе не это. Он останавливается на пространстве, образованном несколькими расстегнувшимися пуговицами пальто. Там, где красно-бордовые потёки не оставляют никаких сомнений в своей принадлежности. В том, что это может быть только кровь и ничего, кроме неё. Она запачкала воротник рубашки, выпущенный наружу из-под светло-серого свитера красивой вязки, и сам джемпер тоже.

- Ты… - я соображаю настолько медленно, а соединяю слова и того хуже, что Эдвард без труда перебивает меня своими ощупывающими движениями в сочетании с требовательным вопросом и загнанно-взволнованным выражением в глазах:

- Ты цела? - всегда сильные, а сейчас ещё и ощущающиеся жестокими, руки перемещаются через всё мое тело к лицу, но, даже достигнув его и не отыскав никаких повреждений по пути, не становятся менее дрожащими и испуганными и встряхивают меня, словно тряпичную куклу, которая ничего не весит. Чувствовать это и больно, и приятно, и дико странно. Словно я просто не в себе. Несмотря на то, что всё, кажется, осознаю. - Белла… - это звучит, как мольба, но у меня почти нет сил отвечать. То же самое и с тем, чтобы просто прижаться мужчине в надежде на взаимное утешение и успокоение.  

- Ты… ты ранен? - я не вижу, чтобы алых очертаний становилось больше, чтобы они пропитывали ткань ещё основательнее, но, может, всё скрывает одежда… Я не знаю…

- Нет. Это не моя…

- Надо вызвать скорую, - лишь шепчу я после цикла возвращающегося кашля, и моя рука сама по себе устремляется к мужской шее с уже засыхающей кровью на ней, но глаза при этом смотрят за спину Каллена. Он ненадолго скользит взглядом в ту же сторону прежде, чем отворачивается сам и заставляет меня сделать то же самое поверхностным прикосновением к подбородку. Тем не менее, оно отчётливо и очевидно, и я подчиняюсь пальцам, бережно опускающимся мне на шею.

- Ему уже… не надо. А тебе да. Боже, я мог… опоздать, - Эдвард еле выговаривает это слово, а я даже не хочу всё это начинать. Всё, что нам нужно знать, это то, что он не опоздал. То, что всё кончено. Хотя это потенциально преждевременные суждения. Нужно столько всего уладить. Вероятно, дать показания. И моя работа… Анжела, шеф и другие коллеги. Никто из них ничего не знал. Господи, как я объясню всё случившееся? Мы убили… Джеймса. Мы его убили.

- Пистолет… этот пистолет… он твой?

Эдвард тянется за мной ещё сильнее. Ещё крепче. Ещё трогательнее и аккуратнее. Его лицо оказывается совсем рядом с моим. Весь мир словно перестаёт существовать. Для этого самое неподходящее время, но всё так и есть. На одно короткое мгновение я позволяю себе это. Проникнуться этой близостью и словами, дарующими колоссальное облегчение вопреки всему остальному.

- Нет… Конечно, нет. Я просто… просто не позволил ему выстрелить в меня. Теперь всё будет хорошо, - моё тело оказывается в окончательном плену. Руки прижаты к бокам, в то время как Эдвард прижимает его к себе так, что мне должно быть слишком больно. Должно возникнуть желание смягчить эту хватку или и вовсе выбраться прочь. Но я… я не думаю, что действительно испытываю хоть какие-то эмоции. Всё внутри словно… потеряло способность к адекватным реакциям и соответствующему восприятию происходящих событий.

Я смотрю на Джеймса так, как будто он не сделал мне ничего дурного. И не собирался сотворить по-настоящему ужасные вещи. Я впитываю облик Эммета, который, склоняясь над телом, почему-то держится за голову так, как при разрывающей её изнутри боли, но вряд ли задаюсь вопросом, где он всё-таки был. Я знаю, что дышу, и улавливаю аналогичное движение грудной клетки Эдварда, но в душе и в сердце, в том, что не касается физиологии, я просто… амёба. Сколько всего должен перенести человек, чтобы, наконец, закрыться? Чтобы эмоции оставили его? Чтобы весь полученный травматический опыт всё-таки переселил всю радость и счастье, что наполняли его жизнь?