- Как дела после переезда?

- Лучше, чем я думала, мам, - отвечаю в динамик я, выкладывая перемешанное тесто поверх половинок фруктов. Духовка уже разогрета до ста восьмидесяти градусов, и после распределения смеси по поверхности я ставлю будущий пирог внутрь на пятьдесят минут.  

- Чем ты занимаешься, когда Эдварда нет дома?

- Готовлю. Читаю. Если не говорить об этом, звучит не так скучно… Но мне комфортно. Хотя я знаю, что по уму надо подумать о будущем. Всё решить и обсудить, - я заполняю дни всем, чем только могу, но в долгосрочной перспективе это точно не будет работать. У меня не выйдет провести всю жизнь за плитой и книгами, как бы сильно я не любила обе эти вещи. Без работы спустя время я так и так начну чувствовать себя неполноценной. И дело, наверное, даже не деньгах и не в возможной финансовой зависимости от Эдварда. С этим вполне можно справиться и привыкнуть, что ему хочется заботиться обо мне в том числе и так. Но в мире столько людей, нуждающихся в помощи и защите, и в глубине души я не хочу действительно оставаться в стороне. Может, мне и кажется, что я больше не могу быть среди крови, трагедий и несчастий, но мне точно поздновато менять работу и уходить в другую профессию. И я всё ещё хочу оказываться там, где это необходимо. Это не изменилось, несмотря на все мысли, что меня посещали. Всё это останется со мной до конца… или жизни, или службы. В зависимости от того, что наступит раньше.

- Да, родная, нужно. Признаться, я думаю об этом с тех пор, как увидела его и вас вдвоём в первый раз. Эдвард не кажется мне тем, кто способен провести долгие годы от всевозможных благ и высокого уровня жизни крупных городов…

- Он мог работать в ФБР… - мне даже не нужно, чтобы мама или кто-нибудь ещё говорили мне очевидные вещи. Мужчина, мужчина, которого я… без которого я не могу, в отличие от меня, родился и рос не в глуши. То, что он добровольно оказался в подобном месте, было явно поспешным и импульсивным решением. Чем-то сугубо временным, даже если тогда он не думал так.

- В Вашингтоне?

- Я не знаю. Не знаю, как у них всё устроено. Не знаю, куда бы его направили.

- Но ты ведь в любом случае, если что, поедешь с ним? - спрашивает мама несколько тихо и осторожно. Это вполне разумный и простой вопрос. Вопрос, на который я знаю ответ, даже если временами мне кажется, что из-за скорости всего происходящего я совсем в нём не уверена.  

- Конечно, да. Я не оставлю его, - без промедления произношу я. Теперь это моя жизнь. Неважно, здесь или в другом месте, она связана с жизнью Эдварда. Мне невозможно представить, что мы не будем вместе. Не хочется допускать и мысли об этом. Куда бы он не выбрал поехать, я непременно последую вслед за ним.

- Ты уже… сказала ему? То, что говоришь мне? Что чувствуешь?

- Нет. Это… сложно. Сначала я должна убедиться.

- В чём?

- Без понятия… - я и сама не знаю, что мне ещё нужно. Чего мне по-прежнему не хватает. Начиная с того, что он мог бы отдать за меня жизнь, это уже гораздо больше всего того, что готовы делать друг для друга обычные люди. А сколько ещё существует, казалось бы, незаметных мелочей, сближающих нас каждый день всё больше и больше. Вместе засыпать, просыпаться, проводить время, завтракать и ужинать. Гулять… Хотя до этого у нас ещё не дошло. После того дня в магазине сегодня уже четвёртые сутки, как я не выхожу за порог. Без Эдварда мне нечего там делать. А вечерами… вечерами нам замечательно и дома.

- Милая. Мне точно больше не о чем переживать? Он же хорошо с тобой обращается? Если ты несчастлива из-за него или всего, или… - она говорит со мной, как тогда, когда случилось всё это с Джейком. Так, будто я вот-вот рассыплюсь на части от всего лишь одного необдуманного слова или слишком заботливого прикосновения. Но всё в прошлом. Теперь для беспокойства и тревог нет никаких причин. Ничего такого на ум мне и вовсе не приходит.

- Нет-нет, всё совсем наоборот. Я ведь… обычная, но со мной он всегда такой, словно это не так. Словно я… Постой, у меня звонок по второй линий. Это Эдвард. Я тебе перезвоню, хорошо?

- Разумеется, дорогая.

- Привет. Всё в порядке? - я отключаю маму и принимаю вызов Эдварда. За эти пару дней он ещё никогда не звонил мне фактически вскоре после отъезда в участок. После обеда да, но не до него. Это… необычно.

- Да. А ты там как?

- Разговаривала с мамой. А вообще пеку пирог с персиками. На очереди ещё курица с травами и апельсинами.

- Я уже его хочу. Через сколько он будет готов? - спрашивает Эдвард, но в самом конце его заглушает громкий и сильный кашель. - Подожди, пожалуйста, минуту, Белла. Миссис Коуп, я же уже давно сказал вам идти домой и лечиться. Вы болеете. Вам нужен суп, тёплый плед и покой. Если кто будет звонить, я справлюсь. Хотите, я вас отвезу?

- Нет, мистер Каллен, не нужно. Я сама, - я слышу простуженный и хриплый голос на заднем плане. Потом звук, напоминающий перекладывание бумаг. И движение колёсиков по полу.

- Миссис Коуп, прошу вас, оставьте эти папки. Разберёмся с ними в другой раз. Или же я закончу чуть позже.

- Я, и правда, могу идти?

- Да, конечно. О работе не волнуйтесь. Будьте добры, позвоните, когда придёте домой, чтобы я знал, что вы добрались благополучно.

- До свидания, мистер Каллен.

- Так что там с пирогом? - снова спрашивает Эдвард, как только вокруг него воцаряется абсолютная тишина. Я встаю из-за стола, за который села ещё во время разговора с мамой, и подхожу к духовке для сверки с таймером.

- Не менее получаса.

- Я тут подумал, может быть, ты придёшь? Знаешь, посидеть на телефоне, ну, и просто… Просто побыть со мной.

- Я… я не уверена.

- Ты по мне не скучаешь?

- Ты же знаешь, что скучаю, - не колеблясь, отвечаю я. Меня беспокоит то, сколько времени мы проводим отдельно друг от друга. Наверное, было бы здорово снова работать в одном здании. Не вместе и не над общими делами, но поблизости. Так, чтобы при идеальном раскладе иметь возможность видеться в течение дня.  

- Тогда собирайся и приходи. Бери с собой книгу и пирог, а я буду тебя ждать. Читать можно и тут. Запасные ключи в тумбочке в коридоре.

- Ладно. Буду примерно через час.  

Я прихожу в участок с ещё горячим пирогом, уложенным по кусочкам в контейнер. В отсутствие миссис Коуп на входе, как и ожидалось, никого нет. Но в остальном вокруг совершенно ничего не изменилось. Всё те же светлые стены, тёмно-коричневая дежурная стойка, компьютер, клавиатура и мышка, три монитора с выведенными на них изображениями с камер, два широких коридора, уходящих в разные стороны от автоматических входных дверей. В левой части помещения располагаются сплошь служебные помещения вроде копировальной комнаты, архива и кабинета, а в правой части можно найти небольшую кухню и туалет. Прежде, чем дать Эдварду знать о своём приходе, я прямо в пуховике сажусь в кресло миссис Коуп, и как раз в этот момент на её столе начинает звонить служебный телефон. Проходит, наверное, почти минута прежде, чем моя рука всё же решается прервать эту громкую трель и поднять трубку. Уходя, эта милая женщина, видимо, позабыла перевести звонки на аппарат, стоящий в кабинете, но я её не виню. Главное, чтобы она поскорее поправилась. Уверена, что и Эдвард чувствует то же самое.  

- Полиция Теллурайда. Белла Свон у телефона. Я вас слушаю.

- Значит, у вас двоих всё серьёзно.  

- Миссис Коуп.

- Я всегда видела, что он смотрит на тебя по-особенному. Но мне лучше прекратить тебя смущать. И вообще завершить этот разговор. Просто передай мистеру Каллену, что я благополучно добралась до дома, - я слышу, как ей тяжело говорить, особенно после пешей прогулки от участка, поэтому более чем понимаю желание побыстрее закончить. Простуда – это просто зло. Стоит чуть запустить, и воспалительный процесс затрагивает уже не только горло, но и нос. Ненавижу это. С возрастом всё и вовсе наверняка становится лишь хуже.

- Выздоравливайте скорее, миссис Коуп.

- Спасибо, Белла, и с возвращением тебя. Твоё отсутствие было ощутимо.

Я возвращаю трубку на рычаг в тот же миг, как меня охватывает эффект присутствия. Эдвард появляется со стороны кабинета, выглядя по-прежнему формально, но уже в гораздо меньшей степени, чем утром. Пиджака совсем не видно, а рукава белой рубашки закатаны до локтей, обнажая кожу свободно свисающих вдоль тела рук. Мужчина моей жизни и мечты останавливается в дверном проёме между приёмной и коридором, но даже на таком расстоянии не ощущать нашу связь на ментальном уровне совершенно не представляется возможным.

- Сидя там, ты выглядишь особенно подходящей этому месту.

- Это просто кресло.

- Оно ещё никогда не было столь красивым.

Эдвард, наконец, подходит ко стойке и, обогнув её, оказывается прямо передо мной. Чуть склонившись, он тянется к моему лицу и волосам, и, несмотря на знание о камерах, на секунду или две я позволяю себе получить это прикосновение. Прикрываю глаза, чтобы прочувствовать его лучше, и ощущаю каждое небольшое движение, в итоге приводящее правую руку к молнии на моём пуховике. Тут мои веки всё-таки открываются, и, отталкивая вспыхнувшее внутри желание, я ненадолго касаюсь мужской ладони:

- Мы не дома. Я сниму его сама.

- Ты права. Я сделаю тебе чай.

Чуть позже мы сидим в кабинете, и, видя, как Эдвард совмещает сразу несколько дел одновременно, стараясь, чтобы на бумаги не падали крошки, я не могу не улыбаться. Наблюдение невольно побуждает меня отвлечься от текста читаемого на данный момент произведения. Обдумав всё, я всё-таки задаю вопрос о том, что привлекло моё внимание в первую же секунду, как я вошла сюда.

- Мой стол всё ещё здесь, - имея в виду свой личный рабочий уголок, располагающийся в противоположном углу помещения, говорю я. Эдвард смотрит в его сторону прежде, чем концентрирует взгляд на мне. Серьёзный и несколько ранимый, но не слишком.

- Да, очевидно, что так.

- Но почему?

- Потому что это помогало мне притворяться, что ты по-прежнему где-нибудь тут. Просто отлучилась куда-то, но вот-вот войдёшь обратно и снова сядешь за него. Буквально в любую минуту. Я вроде как думал, что, пока он стоит на этом самом месте, для меня всегда сохраняется надежда. Знаю, это глупо. О какой надежде могла идти речь, если я ничего не делал, кроме того, что смотрел на этот стол? - последнюю пару фраз Эдвард произносит, глядя уже не на меня, а на свои бумаги. Я вижу его склонённую голову, опущенную столь низко, что выражение лица является совершенно недоступным. Мне же хочется, чтобы оно открылось мне. Чтобы это сделал Эдвард. Всё, что он сказал, совсем не глупо. Ни в малейшей степени.

Положив книгу на столешницу, я встаю и уничтожаю всякое расстояние между нами. Убираю со своего пути правую руку, лежащую рядом с опустевшим бокалом из-под кофе, и, как только Эдвард чуть откатывается назад, сажусь к нему на колени.

- Белла. Здесь ведь тоже установлена камера.

- Я знаю. Просто хочу сказать, что твои мысли… в них не было ничего глупого, - его рука скользит мне на талию, хотя и не прижимает ближе даже самую малость. Лишь останавливается на моём боку, пока в остальном я созерцаю несколько отрешённый вид. Вид, выдающий… тревожность.

- Я бы всё равно приехал ещё. Не думаю, что смог бы оставить тебя в покое. Просто перетерпеть и забыть. Я собирался это сказать, но вряд ли действительно имел в виду то, что больше не побеспокою тебя. Знаю, в ту ночь ты хотела просто отвлечься…

- Но теперь это уже давно не так, - говорю я, всё же вставая и позволяя ему вернуться к делам, - я иду за чаем. Сделать тебе ещё кофе?

- Это было бы очень кстати. Спасибо большое.

Я беру наши бокалы и покидаю кабинет, направляясь в сторону кухни. В ожидании, пока нагреется чайник, споласкиваю их под тёплой водой и только потом наполняю чашки горячими напитками. Спустя несколько минут я вновь оказываюсь в приёмной, чтобы вернуться в кабинет, но останавливаюсь около стойки, потому что осознаю невозможность пойти дальше. Дрожа, руки кое-как располагают бокалы на столе миссис Коуп, и только потом я позволяю себе убедиться. Убедиться в том, что, наверняка почувствовав мой взгляд, ко мне поворачивается парень двадцати лет, которого я узнала, как только увидела спину несколько мгновений назад. Короткие тёмные волосы, не высокий и не низкий, но статный, после определённых событий начавший выглядеть несколько старше своих лет. Вот что делает потеря близкого человека. Вот что случается, когда, учась в колледже и только-только приближаясь к окончанию первого курса, ты лишаешься старшей сестры, которая преимущественно и оплачивала все твои расходы на учёбу, питание и прочие нужды. Ты становишься мужчиной намного быстрее, чем полагал, что произойдёт. Взгляд ожесточается и почти вонзает в других ледяные кинжалы. Сет, брат Леа… Видеть его почти невыносимо. Потому что слишком взрослое и напряжённое выражение внутри глаз совсем не сочетается с юными чертами лицами.

- Сет…

- Белла… Здравствуй, - он кажется удивлённым, но не слишком. Либо, научившись скрывать эмоции, умело прячет это внутри себя. Тем не менее, в его взгляд просачиваются тепло и мягкость. Замечая это, мне так легко чувствовать желание его обнять, спросить, как дела, но, наверное, в большинстве своём это исключительно неправильные вопросы. Даже если он не выглядит обвиняющим меня, я не хочу рисковать.

- Я могу… могу тебе чем-то помочь? - это самое нейтральное, что приходит мне на ум. В конце концов, он пришёл в полицейский участок. Вряд ли просто так и совершенно без причины.

- Ты давно вернулась? - вдруг спрашивает Сет вместо ответа и тут же тихо продолжает, - я только что приехал на каникулы. Ни у кого из нас не было возможности это сказать в силу того, что ты фактически исчезла, но знаешь… Знаешь, мы никогда тебя не винили. Если ты уехала… из-за этого, потому что полагала, что я или мои родители, что кто-то нас может… думать так, то мне очень жаль.

- Спасибо… спасибо за эти слова, - говорю я, едва слыша себя. Пусть это всё так и осталось лишь догадками, что мне лучше убраться отсюда, чтобы лишний раз не напоминать этой семье о случившемся, сейчас с моей души словно сняли огромный груз. Может… может, я всё-таки могу… - Так ты продолжаешь… учёбу?

- Да. Мы… справляемся. Вообще-то я бы хотел увидеть мистера Каллена. Думал, что здесь миссис Коуп, а наткнулся на тебя.

- Она приболела. Я как бы вместо неё и… и…

- Это твоё личное дело, Белла. Или ваше общее. Мне всё равно. Просто позови его, ладно? - Сет резко становится злым и почти охваченным яростью. Таким же вспыльчивым, как тогда. Он ненавидел то, что мы говорим с ним и его родителями вместо того, чтобы работать. Иногда мне казалось, что он вот-вот что-то разобьёт. Или сделает нечто более ужасное. Нет, не с нами и не с вещами, а с собой. Но вот он здесь и в значительной степени в порядке. Несмотря на эту вспышку, я думаю, что внутри он собранный и ответственный… Понимающий, что родители не могут потерять ещё и его.

- Хорошо, конечно. Я сейчас вернусь.

Я иду в кабинет и уже даже почти делаю шаг в дверной проём, когда до меня доносится ожесточённый голос. Голос, которым, как я теперь понимаю, Эдвард никогда со мной не говорил. Да и вообще ни с кем в моём присутствии. Быть требовательным и быть недовольным это всё-таки разные вещи. Сейчас же он именно агрессивный, испытывающий гнев и раздражённый. Мне хочется узнать, кто же так на него повлиял, и вскоре я слышу чёткое имя, не допускающее иных толкований.

- Я же сказал тебе всё ещё несколько месяцев тому назад. У нас с тобой всё кончено, Джессика.

- Но нам же было хорошо. Я по тебе… скучаю. И я тебя люблю. Если я сделала что-то не так, тебе достаточно просто сказать. Уверена, всё это поправимо.  

- Ты любишь не меня. Ты любишь то, что я теоретически мог тебе дать. То, как ты выглядела бы в глазах окружающих, действительно находясь рядом со мной. Но этого не будет. Никогда. Ты должна уйти.

- Думаешь, она какая-то другая? - затянувшаяся тишина сменяется этими словами, когда я уже не ожидаю услышать ничего нового. Но, невзирая на эгоистичное желание дождаться ответа, я понимаю, что не могу стоять тут и дальше. И вовсе не потому, что меня ждёт Сет. И не из-за девушки, способной выскочить в коридор в абсолютно любой момент и столкнуться здесь со мной. Всё связано исключительно с тем, что, пока я была на кухне, Джессика Стенли вошла в здание участка и прошла прямо в кабинет Эдварда, чтобы обсудить их очевидно личные отношения.

Мне становится почти что дурно, невзирая на отсутствие весомых причин. Ведь для меня это абсолютно не новость. То, что у него кто-то был. Я знаю об этом ещё со Дня благодарения. И я ответила ему, что мне фактически плевать. Но теперь это кажется неактуальным и крайне опрометчивым. Потому что, наверное, я держала в своей голове кого-то, с кем даже не знакома. Кого-то, кто не является моей полной противоположностью. Женщину, насчёт связи с которой мне в любом случае не станут лгать. Особенно если мы встретим её в магазине, и у нашего общего мужчины будет более предостаточно возможностей ответить на мой вопрос абсолютно честно и без увёрток. Или признаться во всём даже после носящей исключительно нейтральный характер реплики.

В голове сами собой возникают картинки того, как Эдвард делает с ней всё то же самое, что и со мной, и они мучают меня, несмотря на то, что я осознаю всю скрывающуюся за этим иррациональность. Это было до меня. Тогда, когда он ничем не был мне обязан. И вообще даже не подозревал, что, может быть, однажды, захотев его неожиданно даже для себя самой, я уже больше не смогу это отпустить. Свободный мужчина, имеющий право быть, с кем душе угодно. Но мысли о нём с ней и в... ней всё равно что убивают. Что, если с Джессикой ему нравилось больше, чем со мной? Если она без сомнений и колебаний соглашалась на то, что до него я никогда не делала? Позволяла использовать своё тело каждый раз, как он испытывал потребность и звонил или просто тут же приезжал? Обнимал ли он её после всего? И насколько задерживался в её кровати? Сколько раз в течение одной встречи он давал ей себя?

Не дожидаясь продолжения диалога, я отступаю прочь от двери. Нет ни единого шанса, что я осмелюсь прервать всё, что происходит внутри. Мои ноги становятся словно ватными и безжизненными. К брату Леа я возвращаюсь будто в тумане и естественно без Эдварда. Наверное… наверное, в этот раз я знала. Чувствовала, что в тот момент с ним неспроста всё стало не так. А теперь… убедилась. Поняла происхождение грубости, напряжения и желания немедленно покинуть магазин.

- Извини, Сет, но он… разговаривает по телефону. Может быть, ты хочешь, чтобы я что-нибудь передала?

- В принципе мне без разницы, как это будет. Просто скажи Каллену, что ни мне, ни моей семье ничего от него не надо, - с этими словами Сет с силой ударяет по стойке каким-то листом бумаги, а потом, быстро развернувшись, проходит через автоматические двери и покидает участок.

Конечно, я ничего не понимаю и тянусь за тем, что при ближайшем рассмотрении оказывается заполненным банковским чеком. Более подробно я просматриваю его уже на кухне, как только выливаю остывшее содержимое двух бокалов в мойку и смываю его водой. Двадцать тысяч долларов. Почерк Эдварда. Его подпись внизу бланка. Что всё это значит? Материальная помощь? Но зачем? Вернее, как всё это началось? И когда?

Впрочем, эти мысли едва ли отвлекают меня от Джессики. Если она ещё не ушла, если он по-прежнему… с ней, пытается утешить или избавиться, или всё это одновременно, я не собираюсь ждать, когда он закончит и вспомнит обо мне. Но едва я, надев пуховик, выхожу в приёмную, как тут же оказываюсь лицом к лицу с Эдвардом.

- Вот ты где… - в его голосе пронзительное облегчение. Наверное, он думает, что всё это время я провела на кухне. Ничего не видя и ни о чём не даже не подозревая. Хотя я, и правда, не рискнула посмотреть на них вдвоём. Но и слов было более чем достаточно. - Что-то случилось? Ты замёрзла?

- Нет. Просто пока ты общался со своей неискренней… подругой, сюда заходил Сет Клируотер, чтобы вернуть тебе какой-то чек, но парень уже ушёл, и я подумала, что мне тоже стоит прогуляться.

Наверное, я жду слов, позаимствованных из какого-нибудь слезливого романа или фильма. Чего-то стереотипного и не требующего особого напряжения ума. Я могу всё объяснить. Это не то, что ты думаешь. Всё совсем не так. Одну из этих фраз или любую подобную им вариацию и попытку обнять. Удержать… Остановить. Но нет, ничего такого в действительности не происходит. Вообще-то, вздохнув, Эдвард просто отходит от меня, садится в кресло миссис Коуп и лишь тогда обращает свой взгляд ко мне:

- Ты уже, наверное, поняла, что я не собирался рассказывать про себя с ней. Но всё закончилось до тебя. Я не могу сказать, что Джесс… что она не предпринимала попыток, но после того, как мы… После той нашей ночи я всё ясно дал ей понять. И больше не встречался с ней. Имею в виду специально. Я не думаю, что должен продолжать, - водружённые на стол руки, соединённые в замок, однозначно свидетельствуют о некоторой эмоциональной закрытости. Вид у Эдварда приближен к потерянному. Но я уверена, что не видела бы этого, если бы знала его чуть хуже.

- Ты и не должен, просто…

- Скажи, для тебя это проблема? - видимо, утратив часть напускного спокойствия, в какой-то момент чуть повышает голос он. - Я помню, что слышал другое. Что если всё закончилось, то тебе совершенно неважно, с кем я был. Что-то изменилось?

- Я не знаю…

- И я тоже не знаю, что сейчас в твоей голове. Но если тебе нужно всё обдумать, побыть вдали от меня, то это ничего. Всё нормально.

- А ты…

- Я должен кое-что сделать.

- Съездить к Сету?

- Не только это. Есть ещё кое-что, но пока я не хочу об этом говорить, - он смотрит так, будто ко мне это имеет непосредственное отношение в той же степени, в какой совсем не должно меня волновать. Взгляд вместо просто тревожного и беспокойного становится почти страдальческим. А потом эту сложную и тяжёлую тишину рвёт в клочья звонок телефона. Сотового телефона Эдварда. Он достаёт его из кармана и отвечает лишь через несколько долгих мгновений. В сочетании с называемым именем такое промедление начинает казаться совсем странным и сулящим, возможно, что-то неприятное. Только я совершенно без понятия, в чём здесь может быть дело. - Да, Эммет. Подожди минуту, - говоря это, он подходит ко мне прежде, чем продолжает путь в направлении кабинета, - мне нужно поговорить. Не оставайся тут, если не хочешь, но в таком случае, пожалуйста, иди домой.

- Что… происходит?

- Ничего.  

- Эдвард.

- Я обязательно всё расскажу, но не сейчас. Лучше дома. Вечером.  

Я стою на месте, словно приклеенная, ещё на протяжении некоторого времени. Смотря вслед Эдварду, даже когда проходит точно более минуты после звука, с которым закрывается дверь. Но всё-таки моё тело оказывается снаружи, а вместе с ним, стало быть, и я. Правда, непосредственно домой я не иду. Не испытываю соответствующего желания прямо здесь и сейчас только потому, что от меня этого ждут. Или же не знаю, что буду делать там одна. В пустоте и слишком тихой тишине. Бесцельное хождение по городу, кажется, длится достаточно долго для того, чтобы Эдвард уже закрыл полицейский участок. Но всё, что приходит мне в голову на протяжении этого времени, это то, что я оставила там свой телефон. Я хлопаю себя по карманам пуховика в желании убедиться, что, может быть, это не так, но они совершенно пусты. Пусты за исключением ключей. Связки от дома Эдварда. Вот так просто меня охватывает понимание об отсутствии альтернатив, куда ещё можно пойти. Есть, конечно, миссис Коуп, но где она, там и её муж, и вряд ли им нужны посторонние даже на одну единственную ночь. Но главным образом мне становится ясно, что я и не хочу быть с кем-то, кто не является Эдвардом. Не хочу проводить без него даже несколько часов. Насколько вокруг стало почти темно и холоднее, чем было, в связи с наступлением по-зимнему ранних сумерек, я, кажется, осознаю лишь из-за этой мысли. Пара минут у меня уходит на то, чтобы сориентироваться на местности, но поскольку повсюду изначально были сплошь жилые домики, так как из участка я всё-таки направилась в долину, вскоре я уже переступаю порог дома и запираю дверь изнутри. Всё помещение абсолютно тёмное и бесшумное за исключением тусклого света, поступающего в холл из спальни.

Разувшись и пройдя вперёд до дверного проёма, я смутно вижу, как Эдвард убирает что-то мне неизвестное в правый карман брюк. Мне тяжело видеть, что с нами явно творится неладное. Не только из-за моего ухода, но и в силу некоторых других причин. Со мной не желают говорить как минимум об одной вещи уж точно, а теперь ещё и прячут предметы в личной одежде. Но не похоже, что всё это назрело в одно мгновение. Если то, что я узнала про Джессику, просто стало невольным катализатором и подтянуло за собой то, что от меня давно скрывается, то я даже рада. Рада, что теперь знаю о Сете и помощи, от которой он пытается отказаться, пусть и не понимаю до конца не только этого, но и вообще всего происходящего между двумя мужчинами. Рада, что подозреваю нечто, что тяготит Эдварда, на основании того, как он будто не хотел отвечать Эммету, а значит, и смогу всё выяснить. Рада, что поняла, что это единственное место на целом свете, где мне хочется быть. Где я желаю быть не потому, что могу, и не потому, что мне некуда идти, а потому, что… люблю. Люблю так, как боятся упасть при большой высоте. Как уже не спасают из горящего дома. Как тело пронзает стрелою, один раз, и сразу прямо в цель. Это словно крик о помощи там, где тебя не услышат, а ты считаешь секунды и всё равно ждёшь, что, может быть, случится чудо. Вот почему, сбив моё дыхание, в меня врезались боль и ревность. Потому что я хочу быть особенной и исключительной. В мыслях, в сердце и в кровати. Утром, днём, вечером, ночью. Всегда и навечно. Чтобы, кроме меня, для Эдварда больше никого и никогда не существовало. Чтобы он нуждался во мне так же сильно, как и я в нём, на протяжении всей оставшейся жизни.

- Привет, - шепчу я настолько тихо, будто мой пульс на нуле, и говорить хотя бы чуточку громче просто не представляется возможным, - ты оставил машину снаружи. Может быть, хочешь, чтобы я загнала её в гараж?

- Я оставил её там, потому что неоднократно ездил по всем улицам, ища тебя. Ты забыла телефон, а я, кажется, ясно сказал идти домой. Домой, Белла! Не думать обо всём снаружи практически до самой темноты, а быть здесь. Хотя о чём я говорю? Может быть, ты и вовсе не считаешь этот дом домом, - жёстко и грубо проведя руками по брюкам в направлении от бёдер к коленям, Эдвард встаёт и пересаживается в изголовье кровати, поближе к тумбочке, на которой и стоит лампа, слабо освещающая помещение. Теперь он смотрит лишь на неё, задумчивый и будто бы уставший. Или отчаявшийся. Или терзаемый чем-то, чего я пока не знаю, но непременно собираюсь выяснить. - Я схожу по тебе с ума. Каждый божий день. Ты ушла, и внутри меня как будто что-то разбилось. Оборвалось, понимаешь? Без тебя ничего не имеет смысла, Белла. Ни то, что происходит вокруг меня, ни то, что я чувствую внутри. А теперь ты стоишь здесь, такая печальная и всё равно самая красивая женщина во всём чёртовом мире, потому что для меня ты и не можешь быть никакой другой, но почти единственное, о чём я думаю, это о том, что ты тут, возможно, лишь потому, что тебе больше некуда идти. Что на самом деле ты не хотела возвращаться, но у тебя просто не было иного выбора, - он произносит это фактически одной фразой, кажется, не прерываясь даже на дыхание, но оно изменяет ему, и я слышу цепочку вдохов и выдохов прежде, чем они позволяют Эдварду продолжить и закончить, - со всем, через что ты прошла, ты можешь сама не быть уверена во всём, что делаешь или испытываешь. И, как результат, совершать что-то, только чтобы действительно меня удержать. Я помню его слова в том видео, Белла.

- Это его слова, не мои, - мой голос становится неузнаваемым даже для меня самой. Слишком блеклым. Чрезмерно шепчущим. Не родным. - Он был… помешанным на мне или на нас обоих, на том, что я с тобой, а я… Я лишь хотела защитить тебя. Чтобы у него даже не было возможности тебе навредить. Но это всё равно чуть не произошло… - я говорю то, что не сказала прежде. Тогда, когда фактически вручила себя Джеймсу, лишь бы обезопасить Эдварда. Максимально оградить его от той ситуации. Оставить в стороне, но так, чтобы он не понял, что именно происходит. Что я не столько стремлюсь доказать что-то самой себе, сколько ставлю его превыше себя. Наверное, до настоящего момента я и сама не осознавала этого до конца. Всего, что двигало мною в тот сложный и невыносимый миг.

Эдвард поворачивает голову ко мне с вопросом в каждой черте лица, в том числе и в глазах. Хмурится до складок на лбу, одновременно с чем проводит левой рукой по отросшим волосам, которые не помешало бы постричь, чтобы не мешали, и, наконец, спрашивает:

- Защитить меня? От чего? Это тебе грозила опасность, Белла.

- Я думала, что и тебе тоже. Когда я столкнулась с ним в торговом центре, он упоминал и тебя. Лишь издевался, и не более того, но я всё равно… всё равно не могла рисковать. Допустить, чтобы с тобой что-то случилось…

- Ты не просто хотела постоять сама за себя? Ты делала все те вещи и из-за меня?

- Да.

- Боже, Белла.

Эдвард снова отворачивается к лампе, но на этот раз я не остаюсь в стороне, а подхожу к нему, не теряя времени даром. Останавливаюсь прямо перед ним и оказываюсь вознаграждена тем, что он обнимает меня поверх пуховика и прижимается к верхней одежде своим лицом. Пальцы моей правой руки зарываются в отросшие волосы, пока я дышу запахом любимого человека, а он также вдыхает меня. Сейчас. Скажи ему сейчас. Это единственная мысль, что бьётся в моей голове в эту самую секунду. Трепещет и хочет вырваться на свободу. Хочет уже слишком давно. Может быть, пришла пора позволить ей это. Отпустить её на волю, чтобы никогда не расставаться. Страх, что Эдварда по каким-то причинам не будет в моей жизни или вообще в мире, тут же вызывает невыносимое физическое страдание, стоит задуматься об этом даже самую малость. Оно и сейчас пульсирует в груди, пока я не напоминаю себе, что всё это не по-настоящему. Что Эдвард здесь, живой и мой. Что всё, что я когда-либо желала, воплотилось в нём, и теперь я лишь должна это сохранить.

- Я тебя люблю, - говорю я, остро осязая его непонимание всего, что было сказано мною несколько мгновений тому назад, и даже почти осуждение. Но мы во многом одинаковые… слепленные из одного теста. Переживающие за самих себя гораздо меньше, чем необходимо, и готовые на всё, чтобы прикрыть друг друга. Или вообще других. Теперь это так очевидно… - И тогда не могла никак иначе… - я продолжаю, невзирая на то, что голос почти срывается и превращается в невнятные звуки. Продолжаю, потому что хочу и должна всё сказать. - Просто не могла.

Эдвард отодвигается от меня, но не перестаёт касаться. Его руки, наоборот, ещё крепче и сильнее сжимают материал пуховика на моих боках, пока взгляд выдаёт и желание верить, и боязнь ошибиться одновременно. И я понимаю эти чувства. Я испытывала точно то же самое, когда впервые услышала его признание. Под нагромождением прочих эмоций того момента мне в том числе хотелось и того, чтобы меня любили. Но я не могла истинно признаться в этом даже самой себе. В том, что заслуживаю этого и могу получить. В том, что у меня уже это есть, и мне нужно лишь всё принять. Ещё и поэтому я позволила Эдварду уехать. Потому что его слова звучали так же неестественно, как и правдиво. Наверное, в первый раз с конкретным человеком все думают о подобных фразах именно так. Разрываясь между глубинной потребностью в том, чтобы они оказались искренними и подлинными, и страшась неминуемой необходимости так или иначе что-то отвечать. А произнёсший их тем временем проговаривает в своей голове словно заклинание или же молитву. Пожалуйста, скажи хоть слово. Любое слово. Только не молчи. Эта тишина убивает. Я не выдержу её сильно долго. Мне не должно быть так трудно, ведь я уже слышала это от него, но время будто растягивается в пространстве, в то время как Эдвард лишь смотрит на меня, но ничего не говорит. И так до тех пор, пока он просто не показывает мне, что всё ещё чувствует это. Что те слова были истиной, даже если сейчас они словно потерялись в его голове или застряли комом в горле.

Теперь, когда мы дома, я не мешаю Эдварду снимать с меня одежду и быть душераздирающе близко. Это одновременно агония, боль и счастье. Ощущение, что всё конечно, неразрывно связано с нежеланием чувствовать это на себе. Мгновение хочется остановить или, по крайней мере, замедлить. Будто испытывая те же самые эмоции, что и я, словно читая их по моему лицу или реакциям тела, он движется во мне неспешно, дотрагивается так, что в груди возникает щемящее чувство, и его голос также наполняет некоторая тоска:

- Так хорошо? Или хочешь быстрее?

- Так идеально. Всё идеально, - наши руки, кажется, находятся повсюду поверх кожи друг друга, словно касаться необходимо для того, чтобы жить. Но мои слова вызывают мгновенную перемену. Эдвард замирает внутри меня, и свет, падающий на его лицо, делает невозможным сокрытие явной уязвимости, появившейся в глазах. Я дотрагиваюсь до левой щеки, веря, что это способно не дать провалиться в пучину, но вижу, что Эдвард уже частично там. Что этот водоворот и пена вполне в состоянии его погубить. Утащить на дно, откуда его будет не достать. Но я не могу и не собираюсь просто смотреть.

- Как бы я хотел, чтобы это было правдой, - становящийся подавленным и слишком быстро уходящим в себя, он отстраняется от меня резко и окончательно. Не отворачивается, но всё же… Всё же прикасаюсь к нему вновь я далеко не сразу. На то, чтобы решиться и дотронуться до лежащей между нами правой руки, у меня уходит два вдоха, столько же выдохов и один взгляд на линию челюсти, которая кажется словно каменной. Неживой и принадлежащей скульптуре.

- Поговори со мной. Ты… обещал, а теперь закрываешься. Не делай этого с нами, не нужно… - я перемещаю руку к его груди, просто чтобы чувствовать её движение, а значит, и биение сердца. На самом деле не ожидая отклика в ближайшие несколько минут. Действительно собираясь довольствоваться малым, тем, что пока доступно. Возможностью обойтись без единого слова, но заверить человека в своей эмоциональной близости и готовности выслушать.  

Эдвард сжимает мою ладонь левой рукой намного раньше ожидаемого. Чуть сдавливает мне пальцы прежде, чем ослабляет хватку уже через долю секунды и поворачивает голову направо, встречаясь взглядом со мной:

- Меня снимают с этой работы, Белла. Вот почему я снова занимаюсь бумагами и папками. Всё это из архива. Надо окончательно привести его в порядок и систематизировать по годам. К началу февраля мне надлежит всё закончить и быть уже в другом месте, - как и почти всегда, слова и в этот раз звучат обдуманно, сдержанно и практически сухо. Будто не происходит ничего такого, что способно выбить из колеи и вообще-то уже сделало это. Исказило черты лица глубоким переживанием, которое я вряд ли когда-либо ожидала увидеть. Уж точно не из-за потери этой работы.

Ведь Эдвард столько раз чуть ли не хотел отдать её мне. Относился к ней так, словно заполучил должность обманным путём или интригами, но был разоблачён и теперь должен всё вернуть обратно. Тем страннее видеть сейчас этот психологический надлом. Или же дело не только в том, что ему, возможно, полюбилось именно нынешнее место службы? Но всё это в целом кажется какой-то ошибкой. Лишённым всякого смысла. Просто так такие вещи не происходят. Никого не увольняют внезапно и совершенно без причин. По крайней мере, в нашей сфере деятельности. Должно произойти что-то действительное серьёзное, чтобы столкнуться с этим. Сначала нужно допустить некоторые явные нарушения или превысить полномочия, что повлечёт за собой соответствующее расследование. Но если ты делаешь всё правильно, и вокруг тебя вообще не происходит ничего криминального, чтобы ты мог совершить ошибку при установлении всех фактов и поиске виновного, то из-за чего тебе вдруг указывают на дверь?

- Подожди... - я сажусь в кровати, притягивая одеяло к груди, - но за что?

Эдвард тоже приподнимается и обхватывает своей левой рукой мой правый локоть, нежно поглаживая кожу движением большого пальца. Несмотря на всё непонимание ситуации и то, что серо-зелёные глаза во многом выглядят болезненно, от этого прикосновения эмоционально мне становится чуть легче.

- Помнишь, как я сказал, что ты в Денвере не нужна? Что я всё уладил, и им не нужно видеть ещё и тебя?

- Да, конечно… - тихо отвечаю я. Как будто такое можно забыть. И тем более столь скоро. Думаю, это останется со мной навсегда. До самого конца жизни. Вся та благодарность, но больше весь тот ужас. И то, как с виду легко Эдварду дались те слова… это по-прежнему для меня за гранью. Я просто… просто не позволил ему выстрелить в меня. Это было вряд ли просто, это была борьба между жизнью и смертью, я всё видела, но говоря мне, что всё кончено, он… он выглядел так, словно делает это каждый день. Подобные вещи словно отпечатываются в голове, хочешь ты того или нет.  

- То, что я сделал… Я бы сделал это снова, - я вижу по его глазам, что это без преувеличения так. Что он бы всё повторил без всяких сомнений и промедлений. Что это не просто мысли вслух. Проблема лишь в том, что это, вероятно, тот случай, когда нельзя обойтись без «но». И оно, короткое слово из двух букв, совершенно не заставляет себя ждать. - Но ФБР… Начальник Эммета заметил, что им бы не помешали такие самоотверженные люди. Со всем, что у них есть на нас, это звучало не как предложение, которое можно отклонить и не принимать.

Изголовье кровати упирается мне в спину, как только я чуть отодвигаюсь назад. Всё это не может быть реальным. Но я попросту наивна, если поверила в освобождение без всяких последствий. То, что мы сделали… то, что нам пришлось сделать… обычно это уголовно наказуемо. Заканчивается тюрьмой и сроком. Когда я нахожу, что ответить, всё сказанное мгновенно начинает казаться совсем глупым и нелепым. Ещё больше, чем являлось таковым, пока я лишь думала об этом, смотря на свои ноги, но ничего не говорила, сохраняя и неподвижность, и молчание.

- Но так ведь нельзя. Это… это… шантаж. Они не могут.

- Это ФБР, Белла. Они могут всё. И подтверждением этого служит звонок нашему мэру, который выглядел так, словно у него кто-то умер, но, тем не менее, заочно освободил меня от этой должности. Впрочем, мне плевать. Я согласен на всё, лишь бы всегда быть с тобой. Неважно, где это будет, как и какой ценой, если ты поедешь со мной. Может, у них мне даже понравится.

Наполненная неуверенностью в этом, я чувствую надвигающуюся тьму. Почти даже вижу её и осязаю. Ощущаю, как он словно собирается сдать себя в плен вместе с сердцем и душой. Принести в жертву, и ради чего? Внутреннее жжение такое реальное, что я, кажется, могу прикоснуться к нему. К этой скованности и одновременно болезненной пульсации в сердце, сигнализирующей о неспособности видеть Эдварда делающим всё это ради меня. Но что я точно не могу, так это лгать. И я не стану. Без него меня охватит самая истинная и подлинная темнота. Я хочу быть с ним и его. Сейчас. Завтра. Всегда. Это фактически выплёскивается наружу, как только моя ладонь касается его руки в ответ. Он ложится, обнимая меня и прижимая к себе, и я слышу биение сердца под своим левым ухом. Испытываю комфорт, благополучие, эйфорию и счастье. Возможно, мне никогда не было настолько хорошо, светло и тепло изнутри так, как сейчас. В этой комнате, рядом с дыханием Эдварда, его кожей и словами.

- Так что… что там с Сетом?  

- Ему просто надо доучиться. Ещё пару лет. Обучение в его университете стоит двадцать тысяч за семестр. Я оплатил и предыдущий. Но тогда он, видимо, не видел чек, а теперь ему не составило труда узнать мой подчерк.

- Думаешь, родители просто его обналичили, ничего не сказав сыну?  

- Он молодой и импульсивный, но успокоится и всё примет.

- Ты делаешь это из-за меня?

- Я делаю это потому, что могу. У меня… у меня есть трастовый фонд. Родители позаботились об этом, ещё когда я был ребёнком, - поначалу чёткий, его голос ощутимо затихает к концу фразы. Будто ему стыдно говорить об этом. Признаваться, что он вроде как богат. Или что его родители достаточно состоятельны, что смогли обеспечить будущее своих детей задолго до того, как им понадобилось идти в колледж или университет, в то время как множество других людей по всему миру порой вынуждены залезать в долги или брать кредиты, чтобы просто прокормить свою семью. А кто-то и вовсе влачит жалкое существование до конца дней, потому что не может улучшить своё положение даже так. Нельзя и представить, сколько человек в странах третьего мира рождаются и умирают бедными, изначально лишённые возможности увидеть совершенно другую жизнь. - Я не пользуюсь им, но там достаточно средств, чтобы помочь тому, кому они действительно нужны. Я не пытаюсь купить Сета или что-то в этом роде. Всего случившегося ничем и никак не изменить. Не вернуть им сестру и дочь. Просто я... я действительно хочу поддержать его материально. Не думал, что буду чувствовать это, но всё именно так и произошло, - Эдвард погружает пальцы в кончики моих волос одним настойчивым движением, и я ощущаю вибрацию от вдоха, наполняющего его лёгкие их запахом. Преимущественно, вероятно, ароматом шампуня, но, возможно, и чем-то неуловимым, что всякий раз нахожу в Эдварде я сама. - Он напоминает мне... меня. В его годы я тоже был довольно вспыльчивым. Да и позже тоже. Теперь я понимаю, что и когда выбрал эту работу, также был не особо... уравновешенным. Но знаешь, ты меня успокаиваешь. С тобой я становлюсь лучше. Я это чувствую, - перевернувшись на правый бок лицом ко мне, Эдвард проводит большим пальцем левой руки по моей нижней губе прежде, чем тепло ладони концентрируется поверх моей правой щеки. Не знаю, что он видит у меня в глазах, но его взгляд наполняется переживанием за считанные доли секунды. Это волнение говорит мне о глубокой привязанности и о том, как сильна любовь, испытываемая им по отношению ко мне. Я понимаю, что мои чувства могут никогда с нею не сравниться. Что я, возможно, никогда не полюблю его в той же степени, в какой он меня. Что один из нас всегда будет любить больше, чем другой. А это… это так несправедливо и нечестно. - Ты вся дрожишь. Замёрзла?

- Нет. Нет, дело не в этом… Хотя, наверное, немного да. Пойду поставлю чайник и займусь ужином.  

Больше по высказанной необходимости, чем действительно по желанию я отодвигаюсь от Эдварда и покидаю пределы кровати, облачившись в извлечённый из верхнего ящика тумбочки халат. На кухне я размещаю кусочки курицы по поверхности формы для запекания. Они несколько часов пролежали в маринаде из оливкового масла, итальянских трав, перца и розмарина, и, добавив к будущему блюду кружочки апельсина, лимона и лука, я отправляю всё это в духовку, рассчитывая примерно в половину восьмого уже сесть за стол. Чуть позже мои вовсе не холодные руки обёрнуты вокруг высокого бокала, над которым поднимается пар, пока взгляд устремлён на террасу через дверь между улицей и кухней. Я сижу на одном из стульев, взятом из-за стола, когда сначала слышу и ощущаю, а потом и созерцаю Эдварда. Одетый в уже знакомые бежевые шорты и рубашку, в которой он ходил на работу, с той лишь разницей, что теперь она свободна распахнута, он выглядит и чувствуется одним сплошным сгустком нервной энергии. Это невольно и необратимо передаётся и мне, когда Эдвард приседает передо мной и эмоционально-быстрым движением захватывает мою правую руку словно в плен своими почти вспотевшими ладонями, между которыми она фактически теряется и становится незаметной взгляду. В голове крутится подозрение, что он ещё не всё мне сказал, но спросить что-либо времени не хватает. Эдвард заговаривает первым, тем самым чуть опережая меня:

- Когда мы работали вместе, больше всего на свете я хотел, чтобы ты заметила меня. Не того человека, каким я был с тобой на словах, пока происходило всё это вокруг тебя и… нас, а того, кто смотрел на тебя, наблюдал в том числе и за твоими… отношениями и задавался мысленным вопросом, почему… почему ты с тем, кто тебе совсем не подходит. Иногда ты уходила вместе с ним… ещё до всего, что случилось, и я помню, что думал, неужели тебе нравится то, как он изменил твоё имя. Теперь я знаю, что это, вероятно, первым начал твой отец, но тогда… Тогда я ненавидел это «Беллз» и вместе с тем ненавидел то, что ты не одна, что ты с кем-то, и что вы настолько близки, что ты никогда не станешь его поправлять. Что ты, скорее всего, любишь его, даже если я не понимаю причин и того, что ты в нём нашла.

- Эдвард.

- Нет, подожди, не перебивай. Я должен всё тебе сказать, - направленный на меня взгляд становится совсем пристальным и мягким. Пожалуй, ещё более взволнованным и блуждающим по всему моему лицу, ни на чём не останавливаясь сильно надолго, но всё же совершенно… тёплым. Нежным. Содержащим потребность выговориться и оберегать. - Несколько раз я сдерживал себя буквально в самый последний момент, настолько мне хотелось понять, и чтобы он держался от тебя подальше. А потом… потом на твоём пальце появилось кольцо, и всё, что я ощутил, это ревность, злость и потерю, хотя ты даже не была моей. Но я так ему завидовал… И всё равно твердил себе, что надо поступать правильно. Не трогать тебя. Оставить это всё в покое. Забыть. Или просто с кем-то забыться. Даже когда путь фактически оказался свободен, причин находиться вдали внезапно стало только больше. И всё это работало… долго. Дольше, чем я думал, что будет. Она была покорной и безотказной. Но слишком влюблённой в мысль, что мы могли бы… что между нами могло бы возникнуть нечто большее. Мне же было всё равно. Я видел в ней лишь тело. Не личность, которую хочется узнать. Знаю, звучит ужасно, - Эдвард прерывается, опуская взгляд в пол с выражением, напоминающим угрызения совести из-за соответствующих мыслей, - но ты всегда значила для меня гораздо больше, - глаза вновь находят мой взор, и зрительный контакт почти полностью затмевает собой всю окружающую действительность, - пусть я и не смог отказаться от тебя, когда ты сама попросила обо всём, я надеялся, что, может быть, ты поймёшь, что это больше, чем просто секс. Увидишь это в том, как я смотрю на тебя, или почувствуешь, что я хочу и твою душу вместе с сердцем и мыслями. Так, как не хотел… он. Тем не менее, у тебя с… ним есть общая история, и как бы я не желал, чтобы всё это просто ушло, или ты притворилась, что её никогда и не было, так… - он качает головой прежде, чем признаёт, пожалуй, очевидное. То, о чём я как раз-таки рассчитывала… постараться забыть, лишь бы больше не провоцировать Эдварда и не испытывать тошноту от его болезненных реакций. Задвинуть глубоко внутрь себя и не думать про отсутствие ответов. Но мысли… мысли зачастую всегда остаются. Вероятно, именно поэтому он… поэтому всё это снова здесь. Между нами и с нами. - Так никогда не будет. Поэтому, если ты всё ещё хочешь, и возвращаясь к тому разговору, который, как мы оба знаем, не был закончен… Я всё организовал. Этот визит… Если тебе по-прежнему нужно и важно, то ты можешь и должна сделать это. Чтобы потом остались только мы двое. Ты и я. Без всяких третьих лиц.

- Ты знаешь, где… он?

- Я всегда это знал.  

- Ты был… против… - почему он так поступает? Почему меняет свою точку зрения? Почему собирается отпустить меня… к нему и смотреть, как уезжаю, не зная, что произойдёт со мной там, в каком состоянии я вернусь, и как это отразится на нас? Что стало с человеком, который говорил мне, что я могу увязнуть? Я и понимаю, и не понимаю…

- Я и сейчас против, Белла. Но я не хочу, чтобы ты думала, что должна что-то в себе душить из опасений, что мне это может не понравиться. Я не такой жизни с тобой хочу, - Эдвард отнимает свою правую руку от моей ладони, но сильнее сжимает её левой, водя большим пальцем по линиям на коже внутренней стороны. А потом… потом мне на колени опускается красная коробочка. Квадратная, маленькая и бархатная. Такая, внутри которых, как говорят, всегда обнаруживаются самые большие подарки. И он… он становится кем-то, кого я не знаю. Потому что ещё никогда не видела в нём столько любви, чувства неизвестности и сосредоточенности одновременно. Всё это… этого просто не может быть.

- Что ты делаешь?

- Просто… открой.

Я не уверена, что сейчас самое правильное и подходящее время… Что готова к тому, что может произойти, если это именно оно… то самое большее, о котором мне столько случалось слышать. Но взгляд Эдварда такой просящий, гипнотизирующий, убеждающий просто позволить этому произойти, позволить ему любить меня именно так, что ещё больше я не могу отказаться.

Когда я поднимаю крышку, кажется, вспотевшими подушечками пальцев, вокруг не остаётся ничего, кроме Эдварда. Это как вакуум, но не тот, что выкачивает весь воздух, а тот, который действует так на окружающие звуки. Духовка и холодильник словно перестают работать, настолько в моей голове становится тихо и пусто, но исключительно в хорошем смысле. Розовое золото будто искрится и отражает свет, даже будучи сокрытым в тени. Элегантное и простое, но… красивое. Идеальное. Такое, какое я вполне могу представить надетым на тот самый палец. Однозначно не из дешёвых. И явно не старое. Не семейная реликвия или что-то в этом роде. Не то чтобы я не захотела её, окажись всё именно так, но это… Оно определённо куплено лично для меня. Меня… Почти ослепляющее сияние без единого намёка на тусклость и царапины, которые могли бы быть на переходящем из поколения в поколение кольце, говорит само за себя. Стебель розы… вот что приходит мне на ум ввиду причудливой и отличной от привычного круга формы, пока я продолжаю смотреть на символ, который издавна используется для подтверждения глубокой привязанности, питаемой мужчиной по отношению к женщине. Из-за мысли, что это не первое моё кольцо, и что тогда я так жестоко обманывалась, сердце протыкает игла во многом нерациональной боли. Но я стараюсь прекратить думать о ней и об этом, ведь теперь… теперь всё может вполне оказаться навсегда. На всю жизнь. Я же не виновата, что это счастье в некотором роде построено на смерти другого человека? Что я, возможно, никогда бы не посмотрела на Эдварда в отсутствие того своего отчаяния?

- Оно… прекрасно.

- Тебе, и правда, нравится? - он по-прежнему само напряжение и скованность, но я больше не могу видеть его чуть ли не на коленях перед собой. Смотреть на него сверху вниз и созерцать всё это переживание. Переложив коробочку, я поднимаюсь со стула и тяну Эдварда за руку, чтобы он сделал то же самое, а потом мои руки пробираются под рубашку на его спине и, возможно, немного под пояс шорт тоже. Мне хочется касаться, и не только. Помимо целомудренного желания объятий я чувствую и необходимость в большем. В гораздо большем. В том, что было прервано. Я прижимаюсь ближе, скользя ладонями вниз по коже, смотрю на лицо Эдварда и в его глаза, где одни эмоции сменяют собой другие, на что он чуть отстраняется и качает головой с усмешкой, содержащей в себе оттенок печали. - Хочешь, чтобы от курицы ничего не осталось? Да, миссис Каллен?

Услышав это, я почти замираю от неожиданности. И пока мои руки не перестают касаться, но двигаются обратно вверх, повторяю обронённую фразу в своей голове. Мысленно добавляю к ней собственное имя. Пытаюсь понять, как будет звучать это вслух и выглядеть написанным в различных документах, в том числе и удостоверяющих личность. Изабелла Мари Каллен. Миссис Каллен.

- Скажи это ещё, - выдыхаю я, дотрагиваясь сильнее, ощущая ещё большую близость в ответ и совершенно теряясь во взгляде, взирающем на меня. Он наполнен волнением и даже, возможно, осознанием того, что в моём понимании это слишком поспешно, но я не чувствую ничего подобного. Хотя я ещё ни на что не соглашалась и не слышала формального вопроса, это прозвучало… правильно. Сокровенно. Может быть, я любила его уже тогда, когда он впервые сказал мне что-то, что ощущалось, как запретная тайна. Когда заговорил о переезде. Или же когда позволил мне узнать, что я проникла в его голову так, что он не может думать ни о чём другом за исключением нас. А может быть, это чувство оказалось внутри меня, как только я услышала, что пахну, как мечты, воплощаемые в реальность, и делаю всё вокруг лучше, или увидела шрам.

- Ты так и не ответила. Вам действительно нравится кольцо, миссис Каллен? - Эдвард прикасается к моей правой щеке давно знакомым образом, так, как он уже не раз делал это прежде, но новые эмоции, примесь чего-то непривычного… я испытываю их снова и снова. Не думаю, что однажды проснусь и пойму, что всё притупилось. Потускнело. Утратило пронзительность и эмоциональный накал. Стало менее значительным, ярким и важным. Это совершенно исключено. Во мне ничего не пройдёт и не поутихнет. Никогда.

- Это гораздо большее… Я… люблю его. И тебя тоже, - я утыкаюсь лицом ему в грудь и только после продолжаю, - мне стоило сказать это раньше. Ещё в тот день, когда я… когда ты и… Джеймс… Ты мог бы умереть и так этого и не узнать, - мой голос совершенно глухой и тихий, но по тому, как Эдвард обхватывает заднюю часть моей шеи, сдвигая волосы со своего пути, а левой рукой стискивает халат у меня на спине мнущими движениями пальцев, я понимаю, что он всё слышит. Чётко различает, что я говорю, и не похоже, что злится, что я… промолчала. Не сказала ему в тот же миг, как впервые ощутила в себе всю глубину собственных эмоций.

- Но я не умер, Белла. Посмотри на меня, - он перемещает левую руку вверх по моему телу до тех пор, пока она не достигает моего правого плеча в нежном чуть отодвигающем движении. Я медлю, но всё же поднимаю глаза и сразу после слышу громкий выдох, будто несколько долгих мгновений до него Эдвард и вовсе не дышал. А теперь… теперь обрел ещё и слова. - Мне неважно, что будет в ФБР и с ФБР, и всё прочее тоже незначительно, но без тебя я просто не смогу. Моя жизнь была во многом бессмысленна, но с тобой всё иначе, и я не хочу возвращаться к тому, как всё обстояло тогда. Теперь, когда мы… Обещай, что это не закончится. Что ты не оставишь меня… Что бы ты ни решила по поводу… поездки.

- Я сказала, что люблю тебя…

- Возможно, сколько бы раз я не услышал эти слова, мне всегда их будет мало.