Я заканчиваю одеваться и ещё раз провожу расчёской по волосам, глядя в зеркало над туалетным столиком, когда до меня доносятся звуки движения в кровати. Глаза автоматически устремляются в их сторону и обнаруживают правую руку Эдварда, опускающуюся на ту половину, где должна быть я, но натыкающуюся лишь на пустоту и тем самым заставляющую его резко поднять веки. Он считывает мой облик буквально со скоростью звука или света в зависимости от того, какая из этих величин больше другой, и вопрос внутри зрачков проявляется прежде, чем становится высказанным вслух.

- Ты куда-то уходишь? Который вообще час?

- Ещё рано. Только половина восьмого. Я не хотела тебя будить, - Эдвард приехал накануне поздно вечером, а сегодня суббота, и пусть у меня дежурство, это не обязывает его вставать вместе со мной. Я честно надеялась собраться, как можно тише, и просто оставить записку на подушке, но теперь придётся объяснить всё лично. - Спи дальше, - говорю я, решив ненадолго вернуться в постель и облокачиваясь на её изголовье, чтобы не помять брюки и заправленную в них белую рубашку. Пальцы моей левой руки автоматически погружаются в волосы Эдварда, как только, передвинувшись ближе, он опускает голову мне на живот. Это вполне невинное движение, и я уверена, что Каллен не вкладывает в него ничего двусмысленного, но невольно задумываюсь о том, где ещё она могла бы оказаться. И тут же одёргиваю себя. Я не могу хотеть этого всерьёз. Чтобы он прикоснулся ко мне там не только пальцами. - Я вернусь около пяти.  

- Откуда вернёшься? И зачем ты всё это надела?

- Я забыла сказать, что работаю сегодня.

- Ты уверена в этом?

- Да, - конечно, я уверена в том, что мне надо на дежурство. Да и вообще, как кто-то может сомневаться в таких вещах?

Только это короткое слово оказывается произнесённым вслух, как Каллен чуть приподнимается на левом локте и даже в таком положении оказывается словно смотрящим на меня сверху вниз, хотя прямо здесь и сейчас всё совсем наоборот. Он кажется недовольным и мрачным. А может, просто что-то задумавшим. Я понимаю, что верно второе, когда его правая рука касается первой застёгнутой пуговицы на моей рубашке будто в желании её расстегнуть.

- Мы могли бы пойти вместе. Ты можешь показать мне, как у вас там всё устроено, а если нам попадётся какой-нибудь укромный уголок… Для меня не проблема быть быстрым и тихим. А для тебя?

Атмосфера между нами тут же неуловимо меняется, и, несмотря на безусловную уверенность в собственной физической безопасности, я вроде как перестаю чувствовать себя уютно и защищённо. Потому что не хочу ни стремительно, ни молча. И уж тем более не хочу делать это на работе. Да и в любом общественном месте в принципе тоже. В машине у дома всё ощущалось иначе. Тогда нас скрывала темнота, и я не переживала о вероятности быть обнаруженными в столь позднее время суток. Всё прочее же для меня просто неприемлемо. Всё должно происходить само собой, а не сопровождаться мыслями, что вот сейчас кто-то непременно войдёт, лишающими всякой возможности расслабиться.

- Этого не будет. И думать забудь, - резко говорю я, вставая с кровати, и, не глядя на Эдварда, покидаю комнату так, будто за мной гонится целая стая голодных и обозлённых собак. Мне вслед доносится собственное имя, но не оно заставляет меня остановиться. Просто я оказываюсь в прихожей, где сначала надеваю пуховик, а следом за ним и сапоги, после чего снимаю висящую на дверной ручке сумку и устраиваю её ремень на правом плече.

Тем временем Каллен появляется в проёме между гостиной и коридором. Внешне выглядящий вполне бодрым и способным к активной жизнедеятельности. Я уже не думаю, что ему удастся вернуться к прерванному сну. Наверное, наши мнения на этот счёт совпадают. Иначе бы Эдвард не скрыл верхнюю часть своего туловища под объёмной толстовкой. Хотя пижамные штаны так никуда и не делись. Но гораздо больше мои мысли занимает тот факт, что он явно не осознаёт, как на мне отразились сказанные им слова. Ни на его лице, ни в его глазах нет ни грамма сожаления или вины. Для него это вполне может быть нормой или, по крайней мере, привычным явлением. Заниматься с кем-нибудь быстрым и голым сексом без всякой заботы и об удовольствии партнёрши, а не только о своём. Может, находясь в Теллурайде столь длительное время, он уже оприходовал всех, кого только мог, а кого-то и вовсе сверх одного раза. Думать об этом больно, но у него однозначно больше опыта, а я… Я никогда не была настолько раскованной и раскрепощённой не столько в сексе, сколько в разговорах о нём, каким, судя по всему, является он.

- Если я сделал или затронул что-то такое, что тебя обидело или задело, ты должна сказать мне об этом, Белла. Потому что я сам могу так этого и не понять, - замешкавшись около порога, я ощущаю прикосновение к своему левому локтю и сквозь нагромождение слов слышу извинение, наполненное тоской, внешних проявлений которого не смогла увидеть, но мне действительно некогда, и если я простою здесь ещё хотя бы минуту, то точно не успею дойти до участка вовремя. По крайней мере, это то, что я говорю прежде, чем отодвигаюсь от физического контакта.

- Я не могу опаздывать.

Я выхожу на улицу и закрываю за собой входную дверь. Ощущение, что за ней осталось что-то важное, не замедляет появиться, но я продолжаю идти вперёд и по дороге на работу покупаю себе и Анжеле по круассану. Мы всегда приходим в участок достаточно заблаговременно, в результате чего у нас каждый раз есть около пятнадцати минут, чтобы выпить чаю и съесть что-то вкусное. Обычно это печенье или конфеты, но сегодня я не позавтракала, и, хотя аппетит так и не появляется, я понимаю, что не могу отправиться на дежурство совершенно голодной.

- Как дела у вас с Эдвардом? - спрашивает она, сидя напротив меня с доверху наполненным бокалом, над которым поднимается пар, источающий приятные запахи корицы, гвоздики, сушёного яблока и цитрусовых ароматизаторов. Этот чёрный чай считается рождественским и носит соответствующее название. Мне нравится и его аромат, и запоминающийся вкус.

- Напряжённо, - честно отвечаю я, проводя большим пальцем правой рукой по ободку своего бокала и, пожалуй, имея в виду не только сегодняшнее утро, но и в целом последние две недели, включая эту, что подходит к концу. - Начиная с прошлого понедельника, у него была проверка, связанная с окончанием года, и завершилась она лишь позавчера, а теперь это наши последние совместные выходные прежде, чем мы оба разъедемся каждый по своим родным на праздники, причём это предстоит мне даже раньше, чем ему.

- И?

- Я не уверена, но, по-моему, он справляется с этим плохо.

- Что заставляет тебя так думать? Он сказал или сделал что-то такое, из-за чего ты и пришла к этой мысли?

- Отчасти да. В некотором роде… Хотя, может быть, всё это совершенно друг с другом не связано. Я не знаю, Анжела. Просто он…

- Что?

- Мы едва ли говорили о предстоящей разлуке, - начинаю рассказывать я, испытывая желание поделиться, хоть это и не в моих правилах, осознавая потребность распутать возникший клубок и понимая, что, может, именно в этом и заключена основная ошибка, которую мы совершаем. Я просто поставила Эдварда в известность о своих планах, он сделал то же самое в ответ, и я приняла это, как должное, несмотря на стойкое ощущение того, что Каллен о чём-то умолчал. Чего-то недоговорил и оставил это при себе. Возможно, вот источник той натянутости между нами, что способна вылиться во что угодно, пока я работаю, а он сидит в одиночестве в моём доме и пытается понять, что же со мной произошло. Если бы я только сама это знала… - Ограничились тем, что сообщили друг другу даты своих вылетов, и на этом всё. Но вообще в начале месяца он просил меня переехать к нему… вернуться в Теллурайд. А этим утром он вроде как захотел экскурсию по участку и не только её, но и… Ну, ты понимаешь… - это слишком личное, но во мне столько всего накопилось, что слова покидают мой рот сами по себе, и я фактически и не пытаюсь удержать их внутри себя. - Я чувствую, что запуталась.

- Он захотел тебя где-нибудь здесь? - Анжела осматривается вокруг себя, и я надеюсь лишь на то, что если она что-то себе и представляет, то воображает исключительно Бена, но никак не нас с Калленом. Последнее, чего я хочу, это чтобы она начала смотреть на меня так, будто мы, и правда, чем-то тут занимались. Хотя мне вряд ли стоит ожидать подобного отношения. Она хороший человек и не должна подумать ничего дурного.

- Для меня это прозвучало именно так.

- Так это же сексуально, - возвращая свой взгляд в мою сторону, изрекает Анжела и, клянусь, подмигивает мне, отчего моё лицо почти заливает румянец, - то, что мужчина не ходит вокруг да около и настолько прямолинеен. Хотя, возможно, с его стороны это вовсе не было действительно тем, о чём ты думаешь. Но если тебе что-то не нравится, какие-то слова, действия или же просто намёки, молчать это не лучший вариант. И, ощущая недосказанность, нельзя всё так оставлять. Ты заслуживаешь уважения. Но решать в первую очередь, разумеется, тебе, - доедая круассан и запивая его остатками чая, говорит она, и из-за её мнения мне становится только хуже. Потому что теперь я окончательно перестаю понимать, что на меня нашло.

Да, у Каллена, вероятно, довольно бурное прошлое, и мне действительно не по себе от чувства некоторой дистанцированности и обособленности, но за всё это время он ни единого раза не дал мне повода считать, что ему может быть безразлично моё несогласие. И подозревать его в получении чего-то так или иначе за счёт насилия и применения грубой силы у меня тоже нет никаких оснований. Я ведь знаю, что он не такой. Потому что видела и ощущала лишь заботу, понимание и признание собственной значимости. Мне, и правда, стоит просто всё объяснить. Сказать, что я погорячилась. И извиниться за очередные гнусные и отвратительные мысли, что у меня возникли.

- Спасибо, что выслушала, - говорю я, также допивая свой чай, и встаю, чтобы вымыть бокал, который после оказывается на полке по соседству с чашками моих коллег, - правда, Анжела, я это очень ценю.

- Всегда рада помочь. Ну, что, пойдём в гараж?

- Да, нам уже пора.  

Мы едва выходим из помещения, напоминающего кухню, когда из заднего кармана моей формы до меня доносится звук пришедшего сообщения. Вынужденно приостановившись, чтобы достать телефон, я чуть отстаю от Анжелы, и она, заметив это, просто даёт понять, что подождёт меня около машины.

Я не говорил об этом по-настоящему серьёзно. Ты, кажется, всё именно так и восприняла, но я никогда и ни при каких обстоятельствах не сделаю ничего против твоей воли. Это включает в себя и то, что может выставить тебя в невыгодном свете. Просто ты была так соблазнительна в этой своей белой рубашке, что мне не удалось не сказать то, что так или иначе крутилось в моих мыслях. Мне жаль, если ты отнеслась ко всему буквально. Да, я схожу по тебе с ума, но то была скорее шутка, чем нечто иное. Я словно продолжал спать и не осознавал до конца, что говорю. Пожалуйста, скажи, что понимаешь.

Я вздыхаю, не зная толком, что и ответить. Мне не хочется мучить ни себя, ни его. И заставлять Каллена терзаться до самого вечера тоже. Учитывая то, что он ни в чём виноват, это даже глупо и нелепо. У меня явные трудности с тем, что называется юмором, а значит, именно во мне и заключён корень проблемы. Только это не отменяет реальности, в которой, как бы я не хотела этого избежать, нам скорее необходимо поговорить о своих поездках, чем нет.  

Обсудим всё, когда я вернусь. Больше отвечать не смогу. В холодильнике есть суп с фасолью и кукурузой, но, если ты не любишь такое, там ещё остались тефтели и панкейки с моего завтрака. В шкафчике с крупами есть мёд и варенье. Может, найдёшь и кленовый сироп. Но я точно не помню, покупала ли новый, когда закончился предыдущий. 

Следующие несколько часов тянутся словно год. Но рабочий день всё-таки подходит к концу, и по дороге домой я приобретаю помидоры, огурцы и красный перец, чтобы сделать салат, а также хлеб, молоко, сыр и упаковку яиц и, сложив всё это в пакет, в скором времени отпираю собственную дверь. Проходит лишь секунда, как ноги переступают через порог, но глаза уже замечают Эдварда, сидящего на пуфике около шкафа, но встающего даже прежде, чем я успеваю запереть оба замка. Времени хватает лишь на верхний, в то время как нижний оказывается временно позабыт.

- На часах, между прочим, уже десять минут шестого. Помнится, утром я слышал совершенно другие цифры. Выходит, вы у нас непунктуальны, мисс Свон. Я ужасно разочарован, - он смотрит на меня как-то странно и словно подозрительно, но я едва ли успеваю действительно напрячься, потому как данное выражение лица уже спустя секунду сменяется просящими и уязвимыми эмоциями, одновременно с чем Эдвард подходит невероятно близко и, склонив голову, опускает правую руку на мою шею. Выглядит он при этом ошеломляюще серьёзным и глубоко задумчивым. - Я действительно сожалею по поводу того, что было утром. У меня не было намерений тебя обидеть.

- Я уже и забыла, - раздеваясь, лишь говорю я и прохожу на кухню, чтобы вымыть руки, а заодно и посуду, но вижу исключительно привычную глазу чистоту и безукоризненный порядок как на обеденном столе, так и на столешнице около мойки. Нет ни грязных тарелок, составленных вместе, ни бокалов со следами чая или кофе, ни столовых приборов, брошенных как попало, ни мокрых тряпок. Поверхность совершенно сухая и находится в том же состоянии, в каком я её и оставила, но я не думаю, что понимаю, как это вообще возможно. Я поворачиваюсь лицом к Эдварду, чтобы задать наверняка странный и нелепый вопрос. - Ты за собой убрался? Или ты не ел?

- Ты не прочитала мои сообщения после работы? - вопросом на вопрос отвечает он, и я тянусь за телефоном, лежащим в переднем кармане брюк.  

- Нет. Я выключила звук, - потому что знала, что так и буду отвлекаться, если вдруг Каллен не воспримет мои слова, как руководство к действию, и продолжит мне что-то да писать. Очевидно, что именно так всё и произошло.  

- Так прочти сейчас, - то ли просит, то ли просто указывает Каллен, но в этом нет ни малейшей необходимости. Потому как мне и самой хочется сделать это. Узнать, что он писал, невзирая на мою в некотором роде недоступность.

Даже холодными панкейки такие, что их просто невозможно забыть. Да, я принципиально не пользуюсь микроволновкой. Исключения крайне редки. Окунал прямо в мёд, никуда его не отливая, но все кусочки после вычерпал ложкой.

Теперь вот сижу и думаю, как бы ты к этому отнеслась, если бы была здесь. К тому, что я лезу в общую ёмкость. Резко негативно или же совершенно спокойно?

Обычно я, и правда, не ем супы, потому что приготовить их для меня нечто запредельное, и восполняю это упущение лишь в гостях у родителей, так что в этом отношении ты словно моя мама. Как-нибудь ты будешь должна поделиться с ней этим рецептом. Такого блюда я ещё не ел. Кстати, помимо перечисленных тобой ингредиентов я уловил ещё и сливки с кусочками курицы.

Посуду я, кстати, помыл. И спасибо. Было очень вкусно. Я ещё никогда не сближался с кем-то так, чтобы эта женщина так или иначе готовила для меня. Ты первая, кто заботится обо мне подобным образом, Белла. Я люблю то, что ты это делаешь.

- Джейк никогда ничего за собой не мыл, - учитывая всё только что прочитанное, я столько всего могла сказать, но по какой-то причине заговариваю именно об этом. Не о том, как мне приятно слышать то, что Каллен оценил мою нехитрую стряпню, и не о том, что я вроде была бы очень рада познакомиться с его семьёй, и не о том, что я точно необъяснимо счастлива из-за того, что прежде ему не доводилось чувствовать такого внимания к себе в своих предыдущих отношениях, когда-то определённо имевших место быть. С его точки зрения всё это наверняка было бы гораздо лучше прозвучавшего имени, но я просто… Просто зацепилась за то, что въелось в память. Даже зная, что реакция вряд ли будет какой-то другой, кроме как болезненной.

- Ну, теперь ему, возможно, придётся этому научиться. Тому, как убирать за собой, да и за другими тоже, - говорит Эдвард, проходя мимо меня к столу, туда, где стоит пакет из магазина, и опуская овощи в мойку, одновременно с этим концентрируя всё своё внимание на мне, - что ты так смотришь? Это реалии тюремной жизни. Если хочешь заработать на тот же чай или сигареты, отсидеться в камере, проводя разрешённое время на прогулке или в библиотеке, не получится. Придётся трудиться. Мыть посуду или полы или устроиться в прачечную. Заключённые являются дешёвой рабочей силой, трудящейся без выходных, отпусков и дополнительных пособий. В тюремных цехах производится абсолютно вся амуниция для армии, и более тридцати процентов бытовой техники собираются преступниками. А ещё банды. Не примкнёшь к одной из них, станешь открытой мишенью для всех. Физически слабые часто становятся жертвами более сильных. Во многих смыслах.

- Лучше закончим этот разговор, - прошу я, не желая представлять ни Джейка, ни кого бы то ни было ещё в той ситуации, на которую намекает Каллен. Речь, очевидно, о принуждении к сексу, и пусть Эдвард, кажется, осведомлен обо всём этом гораздо больше моего, я тоже знаю, что в тюрьме творится всякое, в том числе и беззаконие, когда одни заключённые унижают и морально уничтожают других, а до этого никому и дела нет, и прочие подробности мне вовсе не нужны.

- Как скажешь, - вроде бы соглашается он и даже помогает мне нарезать овощи для салата, а когда я спрашиваю, что сварить на гарнир, выбирает макароны, но я всё продолжаю думать про тюремные правила и существование тех, кто туда попал, невзирая на свои же собственные слова, и это почти лишает меня всякого аппетита.

- Всё, что касается банд, ты это говорил серьёзно? - после затянувшихся раздумий всё-таки спрашиваю я, и, несомненно уловив перемену во мне, Эдвард обращает на меня настолько пристальный взгляд, что выдержать его не предоставляется возможным. Я едва не опускаю свои собственные глаза вниз, но каким-то образом справляюсь с инстинктом спрятаться и просто жду ответа. Но вместо этого слышу звук соприкосновения вилки с тарелкой и прямолинейный и чёткий встречный вопрос:

- Что бы ты сказала, попроси он тебя с ним встретиться? Приехать к нему в тюрьму? Ты бы сделала это?

Всё тело Каллена становится сильно и очевидно напряжённым. Многое мне недоступно из-за стола, но руки, лежащие поверх скатерти, фактически сжаты в кулаки, пока я совершенно не понимаю ни того, чем обусловлена данная реакция, ни того, зачем ему вообще спрашивать о таких вещах, когда я ни разу не думала о них и сама не знаю, каким было бы моё решение. Но зрительный контакт пробирает буквально насквозь и настаивает на том, чтобы я сказала хоть что-то, и я чувствую, как плотно и основательно прижимаюсь к спинке стула, будто хочу отодвинуться, но не имею ни малейшего понятия, куда мне деваться, по причине ограниченности соответствующих возможностей.

- Я даже не знаю, где он находится. Я не поддерживаю с ним связь и не пишу ему, и писем от него также не получаю, - я ненавижу то, что мне приходится словно оправдываться, и засевшее внутри ощущение, согласно которому мне будто бы надлежит объясниться, тоже, но слова рождаются сами по себе вопреки всей логике и моей зарождающейся злости. - Я не знаю, как бы поступила или не поступила, и уж тем более не понимаю, что с тобой не так.

- То, что ему известно, где ты теперь живёшь, и твой номер телефона соответственно тоже. Один из вас уж точно жаждет встретиться и пообщаться с другим.

- О чём ты говоришь?

- Я, должно быть, забыл сказать, да? - Эдвард нанизывает на вилку максимально возможное количество макаронин и, только покончив с этим, всё-таки продолжает с ещё большей агрессией, чем минуту назад, - он звонил, пока ты была на работе. Я взял трубку. Вообще-то посвящать тебя в это не входило в мои намерения.

Я чувствую, как у меня внезапно пересыхает в горле. То же самое происходит и с губами. Мой голос словно перестаёт мне принадлежать. Его звучание кажется мне совершенно незнакомым и чужим.

- Что ты ему сказал?

- Что передам тебе его пожелания.

- Он понял, что это ты?

- Нет, - без запинки и даже незначительного промедления отвечает Эдвард, но я чувствую, что это ложь. Одному Богу известно, что они могли наговорить друг другу. Сколько вообще времени даётся заключённым на то, чтобы поговорить с кем-нибудь по телефону? Или Джейк и вовсе осуществил это в обход существующих правил? Но беседы в любом случае прослушиваются. Наверняка её бы мгновенно прервали, услышав что-то не то. Я не знаю ни что думать, ни что чувствовать. Мне будто бы не хочется, чтобы Джейкоба обижали. Или чтобы он расстроился из-за мужчины, находящегося в моём доме, отвечающего на предназначенные мне звонки, уже проникшего в мою постель и постепенно занимающего его место. Я и не предполагала, что всё может так сложиться. Что в тот единственный раз, когда Джейку удастся со мной связаться, или ему просто впервые позволят это сделать, меня не будет дома, а Каллен возьмёт и ответит на звонок.

- Эдвард.

- Я не спрашиваю, откуда у него твои данные, только потому, что отлично знаю, как это бывает. Преступник оценивает тех, кто находится рядом с ним, выделяет того, с кем у него есть что-то общее, или того, кто может быть полезен, между ними возникает взаимовыгодная дружба, назовём это так, и вот уже у него есть не только чай, сигареты или какие-либо запрещённые предметы, но и новые сведения о бывшей невесте. И это ещё хорошо, если он не из болтливых, и никто со стороны не узнает, чьи это сведения он просил достать…

- Он не такой. У него просто нет никого, кроме меня. Его родители погибли в аварии ещё до нашего знакомства, - я вскакиваю на ноги, едва ли осознавая и это, и то, что изрекают мои губы, и меня почти пригвождает к месту недоверчивый и ошеломлённый взгляд Эдварда, которым он изучает моё лицо, также поднимаясь на ноги и становясь намного значительнее, чем в положении сидя. Весь его облик при этом излучает потрясение и внутреннюю спутанность. Радужка глаз почти полностью скрывается расширившимися зрачками, ставшими настолько бездонными, словно космос или чёрная дыра. Каллен не кричит на меня, но лучше бы именно это он и делал. Видеть тихое разочарование гораздо больнее, чем слышать громкие слова.  

- Ты это сейчас серьёзно? - он смотрит на меня так, будто за всё это время ему так и не удалось меня, как следует, разглядеть, а теперь игнорировать соответствующую необходимость и дальше вдруг стало резко невозможно. Я чувствую себя инопланетным существом, которое нужно тщательно изучить, и это ужасное ощущение. Почти тошнотворное. И до боли некомфортное. Меня словно опять записывают в ряды преступников, как ранее это сделал целый город, но почему-то теперь, когда это исходит от Каллена, я испытываю гораздо большую боль, чем тогда. - Думаешь, я должен проникнуться к нему сочувствием из-за того, что он, видите ли, остался один? Он преступник, Белла, и он находится именно там, где заслужил быть. В изоляции от общества. Может, если он не хотел им становиться, и чтобы всё было так, не стоило обманывать одну женщину с другой и в итоге расправляться с любовницей, лишь бы не дать ей уйти?

- Что ты только что сказал?

- Что, возможно, стоит ценить то, что имеешь, и быть верным до самого конца, а не…

- Я не об этом. Леа хотела уйти?

- Этого всё равно уже не произойдёт, - сжимая спинку стула, просто констатирует Эдвард свершившийся факт, делая это почти без видимых эмоций, и лишь произношение выдаёт в нём некоторый психологический и внутренний надрыв, - а потому это не так уж и важно.

- Для тебя, вероятно, нет, но для меня да. У меня множество вопросов, и без ответов на них я иногда теряю всякое понимание, кто я есть, и если я могу задать их лицом к лицу, то…

- Ты хочешь поехать? - голос Каллена становится совсем упавшим и потерянным, и всё это мне совершенно не нравится, но если он не понимает меня, не хочет принимать то, что имеет колоссальное значение, и не пытается проявить хоть чуточку уважения к тому, что я вольна решать за себя, то, может быть, нам просто не по пути. В таком случае узнать всё сейчас будет гораздо лучшей вещью, чем опять потратить время на отношения, не делающие счастливой. Не то, чтобы я хочу расставаться с ним, но…

Я вздыхаю, всё ещё не зная, что сказать. От меня требуют ответов, которыми я просто не обладаю. С точки зрения того, что я просто вычеркнула человека из своей жизни, как будто его никогда и не существовало, и для себя простилась с ним ещё на судебном заседании, моё решение, наверное, сугубо отрицательное, но действительно ли я закрыла эту дверь в плане эмоциональном? Может быть, мне просто удобнее, привычнее и легче так думать? А на самом деле я не так уж в этом и уверена и нуждаюсь в объяснениях от первого лица гораздо сильнее, чем считаю?

- Может быть.

- Зачем?

- Что зачем?   

- Зачем тебе с ним встречаться, Белла? - спрашивает он с незнакомым мне ядом в голосе, который никогда не звучал столь отравляюще и с холодной строгостью, от которой моё тело охватывают дикий озноб и неестественная дрожь. А от следующих слов внутри меня, кажется, и вовсе застывает вся кровь. - Ты его любишь?

Люблю ли я? Первым моим порывом является желание всё отрицать, но так или иначе я чувствовала это и испытывала, пусть в основе всего и лежали преимущественно удобство, комфорт и дружба, и можно ли вообще выключать эмоции так, чтобы после них не оставалось ни единого следа? Даже если для этого есть масса оснований? Руководствуясь лишь логикой, блокировать всё, что неугодно, когда эти вещи всё равно могут вырваться и напасть на тебя?

- Эдвард, я… Я жила с этим человеком, отдала ему пять лет своей жизни, строила планы на будущее и…

- А я всегда буду тем, кто запер последний замок, который отделяет тебя от него, так?

- Я никогда не думала ни о тебе, ни обо всём этом подобным образом, - почти в отчаянии говорю я, желая быть услышанной, но чувствуя лишь поражение и внутренний упадок. Всё по причине того, что Каллен ведёт себя так, будто я считала, что он мог бы отпустить Джейка. И не просто считала, а даже ждала этого. Но это совершенно нелепо. Человек сознался в преступлении. Никто не позволил бы ему уйти на все четыре стороны, только если этот кто-то не хочет краха собственной карьеры и жизни в том случае, если однажды всё это всплывёт. И ради чего это стал бы делать Каллен? Он наоборот наверняка был только рад избавиться от того, в ком, возможно, видел преграду на пути ко мне. Ведь, по сути, всё так и есть. Стоило Джейкобу оказаться за решёткой, как это почти тут же заставило меня искать утешения в сексе с единственным мужчиной, которому я могла относительно доверять.  

- Тогда поставь в своей голове жирную точку. Не надо многоточий.

- Я так не могу. Он часть моей жизни.

- Он был частью твоей жизни, Белла, - целенаправленный взгляд, направленный на меня, почти убийственный и обжигающий. Беспощадный, оскорблённый и раненый. Между нами целый стол с уже наверняка остывшим ужином на нём, и я вообще не понимаю, как всё это может быть. Как мы перешли от искренних извинений к столь сложному разговору, не имеющему под собой никаких значительных оснований. - Он твоё прошлое. У него вообще больше не должно тебя быть.

- Моё настоящее неразрывно с тем, что ты называешь прошлым.

- А кем тогда при данных обстоятельствах, скажи на милость, являюсь я? Твоим персональным способом забыться?

- Ну, зачем ты так?

- А как надо? Что ещё, по-твоему, я должен думать, Белла?

Я молчу, на этот раз точно теряя всякое понимание, что отвечать, и неосознанно или же сознательно отвожу глаза, а когда набираюсь смелости и возвращаю их обратно к Эдварду, он, наконец, оставляет стул в покое, и к его побелевшей от напряжения руке снова приливает кровь. Я замечаю это за секунду до того, как он словно оживает и без единого слова направляется к выходу из кухни. Моим ногам хватает одного короткого мгновения, чтобы отправиться вслед за ним. Сказать, что вскоре меня охватывает самая настоящая подавленность, а сердце сжимается от внезапного приступа душевной боли, чувствовать которую постоянно я уже отвыкла, это не сказать ровным счётом ничего.

- Ты что, уезжаешь?

Каллен даже не переодевается из домашней одежды в более подходящие погоде за окном зимние вещи. Просто собирает все детали своего гардероба в сумку, хотя это больше напоминает то, что он пихает их внутрь буквально, как попало, даже не глядя на то, что попадается под руку в тот или иной момент. Я и не подозревала, что он может быть таким неимоверно пугающим и внушающим держаться подальше. Не сметь даже и думать о том, чтобы приблизиться. Я уже знаю его злым, свирепым, грубым, требовательным и жёстким, но это… Я без понятия, что делать, когда он такой, как сейчас.

- Ты всегда можешь меня вернуть, но только если и когда разберёшься в себе, - я больше не вижу ничего из того, что принадлежит ему, и в качестве болезненного подтверждения слышу звук, с которым язычок молнии скользит по ней, тем самым закрывая сумку. В коридоре всё ещё висит пальто, и стоят мужские ботинки, но я понимаю, что это совсем ненадолго. Каллен в любом случае не выйдет за дверь лишь в носках и вещах, предназначенных исключительно для отапливаемого помещения. Хотя кто знает, на что он способен в этом своём состоянии.

- Я ведь уезжаю во вторник. И приеду только в начале января, - звучит фактически безжизненно, но это всё, что приходит мне на ум прямо здесь и сейчас. Слабая попытка остановить. Напомнить, что он вроде собирался отвезти меня в аэропорт. Я такая глупая. Ведь очевидно же, что со мной как бы расстаются. Разрывают отношения. Трудно назвать это как-то иначе. Я знала, что именно этим всё и закончится.

- У тебя зависимость от человека, с которым ты продолжала жить под одной крышей, а возможно, и спать тоже, даже когда его руки были в крови. Ты не знала тогда, но ты знаешь всё сейчас и всё равно не стремишься искоренить это в себе. А я не собираюсь то и дело задаваться вопросами, а не думаешь ли ты прямо сейчас про своего ненаглядного, как бы кто-нибудь не стал угрожать ему заточкой, чтобы изнасиловать. И третьим лишних в этих отношениях я также не буду. Я не запасной аэродром. Я хочу быть с тобой одним целым, Белла, и никаких других вариантов для меня тут нет, - он берёт сумку и подходит совсем близко, и его следующие слова, сопровождаясь взглядом, выражение которого, кажется, может раздавить, окончательно разъедают мне душу, - в ту ночь я не лгал и не подыгрывал тебе, - говорит Каллен, поднимая левую руку к моим волосам и погружая её между прядями с неведомой мне слабостью и ранимостью, - я сказал то, что чувствую, Белла. Я любил тебя уже тогда. И даже дольше. Мне не вспомнить и дня, когда всё было иначе. Вот почему я хочу тебя всю, а не какие-то отдельные части, - я понимаю, что больше не могу выносить его слов, звучащих столь отчаянно и тревожно, не говоря уже о смысле, скрывающемся за ними. Мои глаза сами по себе опускаются к полу, лишь бы не видеть соответствующих эмоций на лице Эдварда. Всё, что происходит дальше, я исключительно ощущаю и вдыхаю. Его губы на своём лбу, дарящие мимолётный и едва уловимый поцелуй, и то, как Каллен шумно втягивает воздух рядом с моей головой, будто задыхается и страдает от удушья. Я думаю, что он, возможно, изменил своё изначальное решение. Отказался от мысли уезжать вот так. Что мы сейчас помиримся, и всё это мгновенно забудется. Ну, или почти всё. За исключением только что прозвучавшего признания. В этот раз, кажется, действительно подлинного и настоящего. В силу того, что я о нём не просила. Но теперь, скорее всего, ни за что не смогу вычеркнуть его из своей головы. Пусть и не могу ответить тем же вот прямо здесь и сейчас.

- Я не…

- Я знаю, что ты не чувствуешь того же. Да и не жду этих слов. А теперь, пожалуйста, отойди, - я ощущаю, как ладонь покидает мои волосы, лишая меня единственного имевшего место быть прикосновения, и поднимаю взгляд обратно вверх, едва осознавая сказанное, и от обнаруживаемого внешнего безразличия у меня внутри что-то мгновенно рвётся и трещит. Мне становится до боли очевидно, что я вообразила себе то, чего нет и в помине. Все последние мгновения вовсе не были способом дать мне понять, что у нас всё в порядке. Потому что всё как раз наоборот. Начиная с того, что мужчины вообще редко когда признают свои чувства раньше женщины. Это как бы ненормально. Это мы зачастую первыми совершаем столь важный для нас шаг, а потом говорим, что не ждём ничего подобного в ответ, но все мои представления перевернули с ног на голову, и я испытываю лишь растерянность и глубокое смятение.

Но, невзирая на это, мне удаётся различить и понять, что я стою прямо посередине дверного проёма. Что это то единственное, что задерживает Каллена. Моё тело, стоящее у него на пути. Я представляю себе, что отказываюсь двигаться в сторону и молю Эдварда остаться и не поступать со мной так, но я не такая женщина. Мы с Джейком никогда не ругались так, чтобы он хотел уйти или уехать, на ночь глядя. Он и на одну десятую часть не был столь импульсивным, вспыльчивым и непредсказуемым. Либо в нём это просто дремало. Но в любом случае мне никогда не приходилось делать что-то, лишь бы не дать ему переступить через порог. Просто не было причин. Так же, как и действительно ссор. А другого опыта у меня и вовсе нет. Я словно оказалась на чужой территории и теперь никак не могу отыскать выход, хотя и знаю, что он где-то да должен быть.

- Эдвард.

- Пожалуйста, отойди, - лишь с нажимом повторяет он, и в этот раз я послушно смещаюсь вправо. Я не оборачиваюсь и не смотрю ему вслед. Это просто выше моих сил. Мне не справиться с необходимостью видеть исключительно удаляющийся силуэт.

Вскоре за моей спиной оглушительно хлопает дверь, или же мне просто кажется, что соответствующий звук сотрясает мои барабанные перепонки. Но что точно является правдой, так это то, что, выйдя в коридор, чтобы запереть её, я обнаруживаю второй комплект ключей, торчащий в нижнем замке. Комплект, который был у Каллена, а теперь вернулся обратно ко мне. Тем временем снаружи до меня доносится визг шин, когда машина явно резко и быстрее необходимого срывается с парковочного места. Я и не думала, что от тихого и безмятежного вольво могут исходить такие страшные и неправильные звуки. Насколько же сильно нужно не хотеть меня видеть, чтобы обращаться с промёрзшим автомобилем столь непривычно жёстко и отвратительно?