Я тянула время.

Меньше всего на свете мне хотелось сейчас идти назад в номер и продолжать куда более сложную игру, чем я закончила пару часов назад. Мне надоело до смерти. Кутаясь в теплую куртку, свирепо ероша волоса, куря сигарету за сигаретой, я пыталась найти в себе сил, чтобы сказать: все, хватит, довольно, больше не могу, не хочу, не стану! Он готовил романтический вечер. Недвусмысленно дал мне понять, чего именно ждет от меня. Мне хотелось найти повод сбежать прямиком в ад.

Хотя, наверное, это и был ад. Мне было адски страшно, мерзко и больно. Я была противна самой себе.

Одинаковое малодушие - высказать ему это все и оставить все, как есть. Одно дело - прогулки, болтовня, редкие встречи. Этот другой уровень – тот самый, на котором я не готова была играть. Никогда не понимала, как можно этим играть! А теперь тем более…

В третий раз, обойдя гостиничный парк, я сошла с тропинки и потопала прямиком по газону, вдоль клумб с ранними цветами, вдоль остро пахнущей свежей листвы на старых деревьях. Он мог бы улететь домой еще сегодня. Ночным рейсом, которым я летала всего несколько дней назад, соскучившись по родителям и устав от всех этих игр.

 Я как раз огибала крытую беседку, когда моя решительность стала иссекать, курить и прятаться опять захотелось больше. И какая разница между пятой и седьмой сигаретой? Если сегодня все закончится, завтра у меня останется один - единственный повод курить, безнадежный и затаенный глубоко внутри, но думать об этом я тоже буду завтра. И курить по этому поводу буду куда меньше.

Тихий голос, доносившийся сквозь ячеистые перекрытия беседки, заставил меня застыть с зажигалкой в руках.

-Ну, люблю я ее, что мне делать? С довеском или без - это что, так принципиально?

Меня обдало новой болью, желание сбежать и не слышать это, терзало меня в точном равновесии между желанием остаться и дослушать до конца. Он настойчиво и грустно уговаривал своего собеседника, словно этот разговор повторялся из раза в раз и надоел обоим. Я даже догадывалась, кем мог быть тот собеседник.

- Год или пять – это что так важно? И не знаю я, что мне делать! Драться? С ветряными мельницами? Не собираюсь! Пусть сама решает!

Мне стало трудно дышать – от ревности, безысходности и покатившимся слезам по щекам. Так, значит? Руки сжались в кулаки, словно готовясь ворваться в темноту и пряный сигаретный дым беседки, и выцарапать ему глаза, за то, что он смел так со мной …

 - И не видеть ее не могу, я опять брожу за ней дни напролет, как…

Здесь? Он же ходит за мной как привязанный, словно издеваясь и только, что чаще молчит, чем смешит…

- Нет , не мазохист, одержимый конченый придурок мне нравится больше!

Он хихикнул. Я размазала кулаком слезы по лицу. Что он там говорил? Он меня любит? Всерьез, долго и с довеском тоже? И его уход - это был не повод отряхнуться и нестись дальше, а тоже всерьез? И все остальное- это не бред, потертый ангиной, лихорадкой и затянувшейся на три дня откровенной истерикой? Это все было?

- Ну, на ближайшие пару лет мы точно повязаны, у меня еще есть время…

Я села прям на траву, обхватила поджатые ноги руками и превратилась в кочку. Унылую болотную кочку, которая едва не пренебрегла невозможно важным для себя. Я больше не слушала разговор, хоть и уйти было бы выше моих сил. Сидела и прислушивалась к доверительным интонациям в его голосе, к спокойному расслабленному тембру, к тихой нотке грусти, звучащей в конце каждой фразы. Сидела, и тогда, когда он ушел, натянув на голову капюшон и свернув к боковому, почти не освещенному входу. Я тоже через него ходила.

Мне вовсе не хотелось  его догонять. Хотелось сидеть и лелеять робкий тихий комочек счастья внутри себя.

 

Странно, но то, что меня никто не ждал в номере, дошло до меня только следующим утром. Вместе с тихой трелью, наполненной пафосом и пренебрежением, смски. Я перезвонила, и, не пытаясь оправдывать себя, попыталась извиниться. Не думаю, что это помогло. Но я сочла это правильным.

 

Весна бушевала, работы было много. Было холодно, ветрено и грустно.

Я намеренно села рядом с ним в перерыв – едва ли не первый раз за все эти несколько дней, потому что рядом казалось теплее. И потому, что я не знала, что мне делать теперь и хотелось, чтоб что-то делал он. И потому, что завтра меня заставят с ним целоваться. Очередной рабочий момент, переворачивающий все внутри. Ни с кем такого больше не было. А я этого до смерти хочу уже сейчас.

Он наклонился к моей шее и тихо-тихо прошептал на ухо, указывая на парочку воркующих, на соседнем, не застеленном скатертью столике, голубей. Ироничный и внимательный, он и раньше часто указывал мне такие вещи. Обычные, незамысловатые, трогательные.

- Как думаешь, он ее соблазнит?

Он почти касался губами моего уха.

Чудовище.

Где-то в тот самый момент, я поняла чего именно я жду - на смену томлению, безысходности и сожалению об утраченном. Я хочу его соблазнить. Так, чтоб прозрачные глаза помутнели, дыхание сбилось напрочь, и чтоб он умирал от желания, влюбленности и обреченности сдаться.

Я улыбнулась. Я стала мокрой, коварной и безжалостной. Наклонилась к его шее, выдохнула, потерлась носом о впадинку над ключицей.

- Я думаю, она уже соблазнилась.-   Отодвинулась, опираясь ладонью о его бедро, и открыто глядя в его глаза, добавила: - Просто он слишком собственник и ревнивец, чтобы принять это.

Он опешил, сердито рассматривая меня. Отвел глаза. Я убрала руку и продолжила рассматривать воркующий голубей. Маленькая серая голубка крутилась, фыркала, блестящий увалень кружил вокруг нее. Романтика. Гнездо. Птенцы.

 

Обхохочешься. Никогда мне еще так сильно не хотелось, чтоб он оказался внутри меня. Все эти недели меня терзала скорее тоска по эмоциональной части наших отношений, и надо же – прорвало. Я вдруг вспомнила все, до самых мельчайших, местами даже стыдных воспоминаний. Я поняла, что я хочу примерно того же, что и глупая голубка, упорхнувшая на ближайший клен. Сейчас – и, пожалуй, всерьез. Даже страшно представить, что можно заново пережить все это с кем-то другим, да я и не захочу. Ироничная улыбка еще хранилась в уголках моих губ, когда он спросил – не наклоняясь, а просто, обычным тоном, растерявшись, и словно отчаявшись получить ответ на вопрос, который долго его мучил.

- И что же ему теперь делать?

 Я пожала плечами, отпила из чашки чаю и улыбнулась ему самой открытой и хитрой своей улыбкой:

 - На ближайшие пару лет они повязаны, думаю, у него еще есть время.

 

 - Ты стелешься перед ним, как дешевка, - прошипела любимая подружка, намеренно преградив мне дорогу.

- А ты бесишься, потому что тебя он не замечает, - попыталась пропеть в тон ей я. Она опешила, не ожидая от меня этой откровенности, торжества и сарказма одновременно. Я ухмыльнулась и обогнула ее. Внутри меня разрывались фейерверки, грохоча и освещая разноцветными огнями все вокруг. «Стелешься». Ну и пусть.

Я обернулась, услышав знакомый топот сзади. Он оббежал ее, даже не заметив. Я подождала, пока он приблизится, почти вплотную и накинется на меня с вопросами.

- Ты мне объяснишь что-нибудь? Что, черт возьми, ты мне сказала только что?

Я подняла брови, насмехаясь над его растерянностью. Я веселилась, видя, как темнеют его глаза и кривятся губы.

- Что именно?

-Что все это значит?

Я пожала плечами и улыбнулась.

- Играешь со мной?

Я сморщила нос и растянула губы еще шире.

- Тебе же это нравится?

 Он потер лицо руками и улыбнулся с такой же, как у меня иронией на лице.

 - Не боишься?

Я фыркнула и пошла вперед.

 

 Не знаю, откуда они появились. Обычные, веселые, где-то смущенные, обреченно пытающиеся дотянуться до невозможного, меня уже не пугали. Может, потому что в толпе был парень, который выглядел болезненно и угрюмо, и от него все казались такими же? Пока я черкала ручкой по глянцевым снимкам, он стоял сзади, дикое чувство, что кто-то пялится на меня, кто-то не очень чистый и благожелательный, заставило меня сморщиться и убедило, что пора набраться грубости и сбегать. Я попыталась, но они не выпускали меня, заставляя отвечать на глупые вопросы, а этот все стоял и смотрел на меня. Злые мурашки и паника нахлынули одновременно, мне стало дико страшно и захотелось сбежать еще сильней. Я обернулась и с вызовом уставилась прямо в мрачные мутноватые глаза. Он видел мой страх и наслаждался этим. Это было отвратительно. Это длилось всего несколько секунд, и целую вечность одновременно. Этого хватило, чтобы почувствовать себя грязной и поруганной.

Он свирепо растолкал толпу, обхватил меня за плечи и подписал ровно столько снимков, чтоб вывести меня из окружения, оттесняемого замешкавшейся охраной.

- Все в порядке.

Страх отступал, оставляя за собой дрожь и слезы комком в горле. Он затащил меня в какой-то угол и насильно поднял лицо вверх, чтоб увидеть, что со мной. А потом почти так же свирепо сжал руками, притягивая к себе. Я всхлипнула и обмякла, позволяя себе дрожать и обнимать его. Это была наша общая ловушка.
.............