2.6 Мне понадобился океан и три недели упорядоченной, размеренной и предсказуемо однообразной жизни, чтобы прийти в себя. Было раннее морозное утро, и от розоватых солнечных лучей знакомая каждой пылинкой комната казалась праздничной. Вот и пусть… Подарок самому себе? В честь того, что я уже отоспался, что меня больше никто не будит по ночам, и ничего не снится и ни о чем не грезится. Что дома пронзительно тихо, и только я продрал глаза в такую рань.

Мне на самом деле стало легче. Отпустило.

Легко.

Невыносимо.

Пусто.

 

Пожалуй, …. Позорно соскучился уже больше, чем готов был признаться? Настолько, что не думать о ней мучительней, чем думать?

Я спал сутками, выползая только на кухню и снова впадая в сонное оцепенение. Здорово? По меньшей мере, непривычно. Опять искать виноватых, и осознавать, что в том, что я так увяз, никто не виноват. Меня никто не страховал от осознания, что в маленькой вредной девчонке будет силы и мудрости куда больше, чем у меня.

Это ведь была не только ее игра.

 

Моя вчерашняя находка все так же лежала под подушкой. Я сжал ее в ладони, и вытащил наружу, подставляя под розоватые солнечные лучи, падающие с окна на подушку, заново переживая долгие несколько секунд вчерашнего издевательства над собой: я разглядывал эту забытую игрушку на дне ящика, ожидая, что вот сейчас, еще миг – и меня расплющит от боли. Проходили минуты, а боли не было. Вокруг меня была все та же суета шумного семейного вечера. Я даже уговорил себя дотянуться и бесцеремонно сгрести это в ладонь, украдкой впихнуть в карман и, сделав вид, что не происходит ничего переломного - уйти гулять по старым подворотням, вместо того, чтоб пялиться в телевизор и ворчать. Целый вечер под пиво и сплетни, то и дело, роясь в кармане и перекатывая его между пальцами, сигаретами и зажигалкой, ключами и деньгами, и облегченно улыбаясь, что это не сон.

 

Было время, когда для меня оно мне казалось талисманом, оберегом и напутствием, я постоянно носил его с собой, проверял, чтоб всегда валялось в кармане перед важными встречами и просто для удачного дня.

Было время, когда мне ужасно хотелось его потерять – вплоть до того, что прорезать дырку и ждать, когда оно исчезнет. Выскользнет и свалится куда-то, желательно сразу в водосток, что б я не мог его достать обратно. Я почти что поверил, что был рад своей потере, но через пару минут нашел его в подкладке. Я решил обмануть судьбу, или она снова посмеялась надо мной? Привез его домой и засунул в ящик с нелепыми детскими сокровищами, которые все еще хранила моя мама – и забыл. Мне было неловко от него уезжать – как от живого существа, к которому я прикипел и предал, но я себя пересилил. Мне так казалось. Никаких шансов.

Все лучше, чем думать о том, как я его покупал или о том, как меня ужаснуло предложение о его примерке на чужой, ухоженный и изящный пальчик.

Я и так знал, что оно подошло бы. Уже тогда. От него исходили едва заметные искорки под неоновой подсветкой витрины. Идиотство?

 

Вытянувшись поперек кровати и стиснув его в ладони, наслаждаясь тем, что мне не хотелось больше съеживаться и втягивать в себя плечи, и накрываться с головой одеялом, боясь воспоминаний. Мне хотелось снова ждать, что вот-вот и что-то щелкнет в мозгу и ее образ просто появится рядом. Послушный и ласковый, невесомый и осязаемый.

Щелчка не было. Вокруг меня были только солнечные лучи и тишина. О, черт. Ладно. Пусть будет так.

 

Внутри колечка время рассыпалось калейдоскопом и медленно перематывалось на три недели назад.

 

…Суета предутреннего аэропорта и сонный ступор, обуявший меня, когда я понял, что опоздал на свой рейс, и следующего мне ждать несколько часов. Пятилетний мальчишка, который ни минуты не мог усидеть спокойно и едва не довел до истерики свою мать. Пьяный испанец, храпевший на весь зал ожиданий. Пожилая парочка, держащаяся за руки. Девчонка, обнимающая свою болонку. Бесшабашные шумные студенты, возвращающиеся на учебу…

 

 …Пробежка по ночному городу. Не знаю, сколько часов я шел, почти бежал. Мне казалось невозможным остановиться и вызвать такси, мне казалось, что стоит мне открыть рот – и я назову совсем другой адрес и попрошу ехать быстрей. Мои ноги были куда благоразумнее моих мозгов. Мозги были еще в каше и требовали ее поцелуев, ноги гудели от усталости, но упрямо бежали прочь из этого города, от этого омута, от этой боли…

 

…Короткое пренебрежительное прощание. Любовь моя. Унизительно? Очень по-детски. Мне хотелось, чтоб она снова съежилась и задохнулась от боли. Мне хотелось, чтоб ей было еще больней, чем мне, словно это было возможно. Мне хотелось, чтобы она осознала, что меня достали ее игры и еще больше то, что я уже не мог быть пассивным их участником…

 

 … Бледная, с потемневшими глазами, абсолютно не дрожащая и не потерянная, собранная и безразличная. Застывшая холодная тень. Если б я не оттолкнул ее три минуты назад, я бы никогда не поверил, что она может быть другой. Так кто кого? Она смотрела мне в глаза, а потом смотрела мне в след, словно разом впитав мою оплеуху и даже не отшатнувшись от нее….

 

 … Стыд. За себя. И это стыд, а не боль гнала меня прочь от этого места. Боль бы я выдержал. Даже если это ее боль. Даже если в этой боли она простила бы мне все на свете и смиренно разделила ее со мной…

 

 …Странное, глубокое, скрипящее, почти болезненное дыхание, когда я уже понимал, что мне пора уползать от нее, чтоб сохранить хоть остатки здравого смысла и ее имя, слетевшее с губ. Сумасшедшая? Еще бы. Растрепанная, запыхавшаяся, растерянная и горящая. Испытывающие взгляды без тени любезности и добродушия, которым встретили мое появление. Маски сброшены? Облегчение, когда осознал, это был экзамен, который мы оба завалили. Ухмылка, не оставшаяся незамеченной, растерянность на лицах наших спутников, когда она появилась с другого конца зала и равнодушно уставилась на мои короткие сборы…

 

 …Незнакомка в моих руках. Хрупкая, но гибкая, изящная, но сильная, совершенная и абсолютно не покоренная. Она поднималась на цыпочки, но очень скоро забывала о том, что намного ниже – или ей становилось тяжело, и она соскальзывала вниз, чтоб снова оттолкнуться от земли и податься вверх. Это странное скольжение, волнующее едва ли не больше, чем ее руки, запутавшаяся в моих волосах или царапающая мой живот, чем ее сбившееся дыхание, кутавшее мое лицо, чем ее губы упрямо и властно прижимающиеся к моим, вынуждало меня удерживать ее, так, как я еще никого никогда не держал. Она была неимоверно желанной, и откровенной в своих желаниях в ответ. Она делала со мной то, что хотела в этот миг – как и всегда, и, как я подозревал – делала бы всю оставшуюся жизнь. Полный восторг. Она позволяла делать с собой все, на что у меня хватало сил, и от этого становилась еще более дерзкой. Так кто кого? В этом было что-то неимоверное первобытное. Две слившиеся тени. Это были мы? Эту девчонку я целовал впервые, а вот она точно целовалась со мной и раньше, иначе как объяснить ее умелость и водоворот эмоций, засасывающий меня от ее губ? В голове шумело глупое «наконец-то». Дорвались. Без запретов и сожалений, надсмотрщиков и условностей…

 

 …Короткое «прости» в моем телефоне, от которого мне хотелось удушить ее. Втереть ее в стенку и в себя. Меня показалось, что она извинялась вовсе не этот один испорченный вечер. За наше несостоявшееся прощание. За глухую ярость, которая бушевала во мне. Мне казалось, что она извиняется за все наши пьяные посиделки, за прогулки в чужих городах, за голые игры в темной морской воде, за блики от костра в ее глазах и мои руки, показывающие ей новые аккорды. За то, что мне неимоверно нравилось носить ее на себе и чувствовать, как она сбрасывает свою невозмутимость и расслабляется рядом. За бесконечные часы, проведенные вместе За то, что мы она тоже стала вязнуть в этой трясине. За то, что я не мог потребовать от нее, чтоб она прекратила цирк и за то, что у нее не было сил или желания сделать это самой…

 

 …Бесконечный и порочно фальшивый вечер, от которого хотелось взвыть и разгромить большую часть маленького милого бара. Ее кислая от разочарования мордашка и чуть приподнятые в жалкой попытке отгородиться от происходящего плечи. Глупые шутки и безразличные разговоры. Единственный безмолвный диалог, когда я рассеянно выразил восторг ее подружке, а она вынырнула и выразила свой протест. Она словно умоляла меня заткнуться и ждать. Чего? Чтоб я знал…

 

 …То короткое объятие, из-за которого я поплелся за ней следом, не подозревая о том, кто нас ждет внизу. Я верил ей. Такое невозможно придумать, проиграть. Она была растеряна – долгие несколько минут, и мне пришлось пожать плечами на ее молчаливую просьбу не уходить. Должно ли мне, было, понравится, что она шла, обхватив себя руками за плечи, и высвобождала их только, чтоб растрепать свои волосы и снова обхватить саму себя? Мне не нравилось…

 

 … Ее крепко стиснутые пальцы на моей спине и кривая ухмылка на губах: «Мы долго теперь не увидимся…». «Десять недель», - фыркнула она и привалилась ко мне, спрятав лицо в подмышку и глубоко вдохнув. Если б я не знал ее столько, я б поверил, что она развезла пару слезинок по моей футболке, прежде чем отпрянуть. Она просто отпихнула меня, чтоб поднять лицо и грустно признаться « Я буду скучать по тебе». Вымученная улыбка и влажный след на щеке…

 

 … Истерический хохот Нового Босса: «с вами точно не соскучишься!» и долгие часы обсуждения, доводов и споров. Он бы серьезнее в деле и смешливее в жизни, он был куда собранней и отстраненней от нас. Он хмыкнул, когда мы не сговариваясь, стали убеждать его в одном и том же, но обошелся без насмешек в ответ. Наша обидчивая Леди не удержалась бы…

 

 … Бесконечно долгий и отвратительно бесшумный подъем на четвертый этаж в отливающей серебром и деньгами клетке. Ее дыхание, долетающее мне в лицо, потому что я все-таки ее схватил – или она позволила себя хватить и удерживать, вглядываясь в мои глаза и сверкая своими, лукаво облизываясь и позволяя себя прижимать до тех пор, пока лифт не остановился…

 

 …Раннее утро и одинокая фигурка у входа, с хитрым прищуром притворно смущенных и сияющих глаз «Эй, сколько можно дрыхнуть? Мне уже надоело тебя ждать». Она пинала бордюр и требовала сигарет, она ерошила мои волосы, подпрыгивая рядом, чтоб дотянуться и защекотать меня. Она смеялась, когда я вальяжно хмурился и стал хитро загонять ее в лифт, чтоб защекотать в ответ до слез…

 

 … Долгий ночной разговор ни о чем и сонный смешок, что я бы однозначно выиграл конкурс поцелуев, хотя она была бы очень необъективной и точно неквалифицированной судьей. У меня горело лицо, а она сонно и невинно продолжала хихикать над этим…

 

 Я остановил поток мыслей в своей голове, застегивая заполненную тряпками сумку, и сунул кольцо в карман джинсов понадежнее, проверив его целостность. У меня были долгие часы над океаном и  маленькая тень от надежды, что ее прощения хватит на то, чтоб растерзать меня  в клочья.