2.12 Мы больше никогда не сможем быть друзьями.

Именно так.

Все кончено.

Надоело.

 

Мы больше никогда не сможем даже делать вид, что мы просто друзья.

Это аморально, подло и беспринципно.

Это ложь.

Финал.

С меня хватит.

 

Невозможно любоваться спешащей к тебе девушкой, восхищаясь тем, как развеваются на ветру ее волосы, как изящно она двигается, как совершенна ее улыбка, если в тот же самый миг что-то неподвластное рассудку внутри, услужливо напоминает совсем другие ее движения – сбивая дыхание и вынуждая сцепить руки, чтобы не наброситься на нее. Сейчас же.

Разве так думаешь о подружке, пусть даже самой лучшей?

Так думаешь о любимой, желанной и единственной.

Которая издевается.

Продолжает делать вид, что ничего и не было. Что она лучшая надежная и все понимающая …подружка.

Подумаешь, секс. С кем не бывает?

 

Может, и бывает.

Только не в этом случае.

Потому что это было так же похоже на просто секс, как комикс на фильм в формате 3Д.

 

Невозможно довольствоваться ее односложным унылым кивком в ответ на банальное: «как дела?», если встречаешь ее утром после едва ли не самой отвратительной ночи в жизни, когда от ревности и чувства потери, хотелось просто взвыть и разгрохать что-нибудь. Я пытался держаться, а она робко светилась, словно лелея то, что пряталось сейчас в ее мыслях и, позволяя тащить себя в новый день. Обнимать ее и…

Вчера я честно обещал себе любить ее любой, столько, сколько вынесу, столько, сколько будет ей нужно, чтобы понять самой, чего она хочет.

Может, я действительно на нее давлю? Может, она боится именно этого?

 

Вчера.

Что было вчера?

Вчера я честно обещал себе, что еще чуть-чуть – и я решусь попробовать забыть ее, лишь бы прекратить этот лживый спектакль.

 

Свидание не состоялось? Или состоялось? Ты позволила дотрагиваться до себя? Что же ты молчишь, чертовка? Почему с тобой всегда так сложно?

 

Может, ей и самой от этого не проще, но это не умоляет ее коварства.

 

Смотреть, как она подкрадывается, оттесняя остальных со своей дороги, рассеянно опускается на соседний стул – заполняя все мои мысли собой и не задумываться о последствиях?

 

Смотреть, как она осторожно поглаживает ободок принесенной ей чашки, и не вспоминать ее пальцы в своих волосах?

 

Смотреть, как кривятся ее губы в усмешке и отказываться от мысли, что они когда-нибудь разомкнутся навстречу?

 

Смотреть, как она напряженно поглядывает из-под ресниц, и позволить ей продолжать эти игры?

 

Нереально.

Сходить с ума от желания просто от того, что она сидит так близко, что на губах чувствуется аромат ее кожи?

 

 Это будет нетрудно, да? Если она думает, что все эти невинные уловки я пропускаю мимо себя, пусть даже не сомневается. Это работает.

Нет в ней ни капли жалости.

 

Интересно, она отдает себе отчет в том, сколько раз за час рабочего времени  она облизывает губы? Сколько раз пропускает волосы между пальцев? Сколько раз проводит кончиками пальцев по шее? Сколько раз выгибает спинку, выпячивая грудь? Сколько раз хмурится, когда я делаю вид, что не смотрю на нее? Сколько раз ухмыляется, демонстративно не прислушиваясь к моим репликам?

 

Ни с кем такого у меня раньше не было.

И это еще вопрос, а было ли это «раньше»?

 

И если она думает, что я смогу пережить еще одну такую ночку, то пусть даже не надеется. Я буду орать на нее столько, сколько будет нужно, чтоб выбить из нее это решение, я буду спорить со всем миром, если кто-то посмеет сказать хоть слово в защиту, я буду плевать в глаза любому, кто скажет, что у меня нет на это права.

 

И если она думает, что я и дальше буду играть честно, давая ей время и право выбора, то она действительно нуждается в таблетках от безумия.

 

И если она думает, что мне не хватит опыта затащить ее в постель и выцеловать из нее всю эту дурь, то она просто наивный ребенок.

 

 Что ты поставишь на кон, голубка? Сколько ты выдержишь? Не терпения влюбленного в тебя по уши парня, а настойчивости того, кто уже однажды познал тебя?

 

Присягнешь, что я не помню твою дрожь и стоны и вздохи, когда я так делал? Едва – едва касаясь губами ушка, перед тем, как … Что я не помню твою нетерпеливость и извивания под собой, когда сплетались наши пальцы? Едва-едва прикасаясь, друг к другу, наслаждаясь скользящими между ними искрами, перед тем как… Что я не помню всех твоих неловких порывов и то, что они творили со мной? Едва-едва осознаваемых, но таких расчетливо нежных, перед тем, как…

 

Помню.

Я не помню, что сказал тебе минуту назад, но помню все, что случилось тем утром.

 

Присягнешь, что забыла, что ты делала со мной? Что тебе не хочется тех поцелуев, той близости, того смеха и куража? Что ты не просыпаешься среди ночи и не куришь на балконе, потому что не можешь закрыть глаза и не погрязнуть снова в тех воспоминаниях? Что ты хоть раз спала по-настоящему с того утра? Что ты не хочешь повторить все это? Что ты не думаешь об этом, когда мы случайно встречаемся взглядами? Когда заполняем неловкую тишину никотином, а продуманные прикосновения молчанием?

 

Сколько мне еще ждать ответа, а? Сколько тебе нужно времени, чтоб понять, где правда, а где …может и не ложь, но уже не истина? Не боишься, что я тоже начну играть? Расчетливо и нежно, неотступно и яростно, настойчиво и бескомпромиссно?

 

Боишься? Все, малышка, ты мне больше не друг.

Ты рада?

Только не делай вид, что ты действительно рада. Лучше обмани меня, чтобы мне хватило решимости довести все до конца. Чтобы мне хватило силы воли, и еще осталась капелька рассудка, чтобы не напугать тебя. Чтоб мне хватило терпения, чтоб больше не давить на тебя, а просто взять штурмом.

 

Только не делай вид, чтоб расслабить меня и отфутболить куда подальше, оставаясь в своем панцире и стремясь реализовать свои бесконечные амбиции. У тебя и так это получается.

Будешь от этого счастливой?

Будешь ворковать так нежно, как та пташка, что теперь взметнулась ввысь?

 

У тебя есть две секунды, перед тем как...

 

Ее улыбка ослепила меня настолько, что я забыл, чего хотел. О чем горевал ночью, и за что злился на нее утром. Что свято хранил в своей памяти и что только мечтал забыть. Что вспоминал секунду назад.

 

Она расчетливо и пьяно потянулась ко мне, опуская лицо в шею, дотрагиваясь холодным носом до впадинки над ключицей. Выдохнула, посылая россыпь мурашек по плечам. Я едва слышал ее ответ, сквозь грохот пульсирующих волн в ушах и не только.

Меня пробило дрожью – настоящей, когда она погладила меня кулачком по коленке, раскрыв ладонь, только когда завернула внутрь бедра, и напомнила о своих правилах.

О своем коварстве. О своем невинном колдовстве.

О той игре, где у меня даже шансов не было.

 

Я, наверное, ослышался? Ударился головой обо что-то ночью? Или мне тоже пора на таблетки? Она уставилась на голубей, которых я рассматривал все время, что торчал здесь до ее появления, и мечтательно улыбалась, обзывая меня «собственником и ревнивцем» и медленно убирая руку.

И что такого? Это новость для нее? Это что не пугало ее больше? Ей это …нравилось?

 

Вредная девчонка продолжала улыбаться, лукаво глядя мне в глаза и наслаждаясь тем, что со мной творилось? Как раньше? Без вуалей, реверансов, обид и одиночества? Без привкуса отвратительной ревности и чувства вины и невосполнимой потери?

Как будто смирилась со своей победой, или чествовала поражение.

И чем я обязан этому?

 

Она продолжала лукаво улыбаться и тогда, когда жестоко повторяла мне мои собственные слова. Откинувшись на спинку стула, покачиваясь и расчетливо не отводя от меня глаз. Это что так смешно?

Это что так реально?

Конечно, мы повязаны. Маленькая незримая цепь из сказки, которая зачем-то ворвалась и перевернула наши жизни.

 

 Кажется, я орал на нее, играя в догонялки.

Мне хотелось кричать на нее, сминать в своих руках и наконец-то облегченно выдохнуть все то, что копилось во мне эти недели. Мне хотелось до чертиков ее целовать и ласкать и понимать, что для нее это тоже облегчение. Игра? Она так улыбалась, будто мое шипение ей было в кайф. Будто наконец-то мы играем на равных.

 

Мне хотелось перекинуть ее через плечо и утащить в какую-нибудь пещеру и никогда не выпускать. Мне хотелось поставить ее, как хрупкую фарфоровую статуэтку на самое видное место и сдувать с нее пылинки. Мне хотелось затащить ее в постель - сию секунду и оставить там навсегда.

 

А она опять удирала.

Это была всего лишь игра. Понятно. Предсказуемо. В этой игре не было призраков и подводных камней, всего лишь прелюдия, так?

Что может быть более возбуждающим, чем смех любимой девушки, которая постоянно оборачивается, чтобы убедиться, что ты покорно плетешься следом?

 

Которая смеется от того, что я заворожено, не отводя глаз, восхищаюсь тем, как развеваются на ветру ее волосы, как изящно она двигается, как совершенна ее улыбка. Потому что я теперь понимаю, что все равно ее догоню. Потому что она знает, что самая любимая, единственная и желанная?

 

Потому что все равно хочется ее прятать, сердито расталкивая толпу, и загораживая ее собой, чувствуя, что ее что-то напугало и, радуясь, что она доверчиво жмется ко мне вместо того, чтоб снова удрать. Потому что, прижавшись, она снова становится наивным ребенком, потерянным и ранимым, которому нужно сейчас больше, чем моя похоть и поцелуи. Потому что, уткнувшись в мое плечо, она так крепко держится за меня, что все игры признаются бессмысленными. Потому что это было до странного правильно - обнимать ее, крепко и яростно, пытаться надышаться ее запахом и жмуриться от ощущения ее сильных пальцев на свое спине. Потому что она была до странного родной – роднее всех на свете, она была домом и семьей, надеждой и забвением.

- Моя мама до сих пор сердится на меня, за то что я не привез тебя к ним, - выдал я, едва ее дрожь затихла у меня на груди. Она медленно подняла лицо вверх, ошарашено уставившись на меня и смущенно выпалив:

- Ты ничего не говорил об этом.

Я покачал головой и прижал ее к себе еще ближе.

- Я подписал новый контракт.

Она вздохнула, снова утыкиваясь мне в шею, позволяя зарыться пальцами себе в волосы и застыть от охватившего до самых кончиков счастья.

- И об этом тоже, - еще один вздох. Она снова подняла голову и, словно умоляя о чем-то очень важном для себя, добавила:

- Я была уверена, что мы расстались в тот вечер, когда ты меня в… первый раз поцеловал.

Мне стало трудно дышать уже тогда, когда я наклонялся к ней, чтоб выпалить в ее приоткрытые губы что-то вроде «Малышка, я все время ТЕБЯ целовал», - но получилось бессвязный лепет, потому что она закрыла своей ладошкой мой рот.

- Я подслушала твой вчерашний разговор, случайно, я и не думала, что…

Я наигранно уставился в пустоту за ее спиной, скривив самую пошлую ухмылку. Так вот откуда такая осведомленность и перемена настроения? То есть тот зануда, был прав? И она все еще в себе копалась…

- Поверила? Что я тебя люблю?

Она хихикнула и пробурчала мне в грудь:

- Даже приревновала, пока не поняла о ком ты.

- Эй, - пришлось отлепить ее от себя, пережить легкую искорку испуга и обиды в ее глазах, склониться над ней, так, чтоб смотреть прямо в ее зеленые омуты, и облегченно улыбаясь, промурлыкать – так интимно, чтоб до нее дошло: - Я тебя люблю. Простишь меня?

- Уже, - заворожено быстро закивала она, пытаясь протиснуться ко мне ближе, пока я все еще пытался ее отпихивать,

- И я тебя люблю.

- Уверена? Я все равно буду тебя ревновать и...

 Она закатила глаза к небу и презрительно сморщила носик:

- Боже, может, он все–таки меня поцелует, а?

 

Боже, ну почему ты против, а? Почему ты просто не мог оставить нас наедине еще на пару минут, часов, дней, недель?

 

Почему? Старая добрая игра в догонялки, старая добрая одна сигарета на двоих, украдкой завернутый в мою ладонь кулачок, тихие едкие реплики на ухо, так чтобы никто не слышал и никто ничего не понял?

Она все еще ершилась, словно проверяя меня на прочность, и все еще кокетничала, словно забывая о том, что той прочности не так много. Она была безумно красивой, взлохмаченной, возбужденной, нетерпеливо прыгающей на месте, пока искала меня в толпе и затихающей, когда мы оказывались рядом.

Рядом? Мне не верилось.

Может, потому что в ее глазах светилось то самое очевидное чувство, за которым я бы побрел через горы и океаны, лишь бы найти его? Очевидней не придумаешь. За сдернутой вуалью в этой девчонке пряталось столько, что на какой-то миг меня обуял привычный страх, что могу оказаться недостойным ее.

Она и в этом была гениальна.

В этот самый миг высшие силы словно смилостивились.

Одни. В полутемном проходе между подсобными трейлерами, запыхавшиеся, удивленные, что забрались так далеко, и никто не остановил. Она прижалась к стенке, пока я осторожно подкрадывался к ней и, смущенно покачав головой, зажмурила глаза, чтоб они не отвлекали меня своим сиянием.

Это было как приглашение на банкет.

Так очевидно.

Так расчетливо.

Так нежно.

Это было так удивительно – чувствовать ее ответные прикосновения, и осознавать, что в них сейчас одна сплошная покорность – будоражащая и невосполнимая.

Что в них столько смирения и любви, что хочется сильно жмуриться в ответ, чтоб слезы не вздумали все испортить. Это было так невинно и чувственно, так изящно и порочно. Просто и совершенно. Ничто больше не могло этого испортить. Потому что через миг она уже безраздельно властвовала надо мной, цепко и настойчиво внушая ту силу и уверенность, которая ничего не имела общего с сомнениями и самоедством.

 

 

Мы больше никогда не сможем быть просто друзьями.

Именно так.

Все кончено.