Слащавый тип, сидящий напротив и неодобрительно пялящийся на сигарету в моих руках говорил так уверенно и артистично, что мне хотелось плюнуть ему в лицо. Манерный, выхоленный, словно его закончили причесывать три минуты назад, а на ногтях еще не просох прозрачный лак, он был похож на райскую пташку и пиранью разом. Он затягивался креком при нас. Он удивился нашему взаимному отказу. Крек - не лучше пива, пусть даже гораздо более захватывающе.
Как он мог довериться - этому? Что я тут делаю? Статуя в самом углу кабинета, согласившаяся присесть только, чтобы не огреть своего спятившего любовничка по уху, прежде чем сбежать?
Почему, когда я шла сюда, ничто не предвещало, чем оно обернется? Пыткой.
- Без посредников встретиться не решился?- корча из себя святую обиженную невинность, он скользнул ко мне ближе по скрипуче пафосному кожаному дивану. Пожал плечами, когда я выдернула свою руку из его лапы, и опустил глаза.
- Мы давно не встречаемся без посредников, только…
Незаконченная фраза повисла, словно гильотина, отточенная и поблескивающая под беспощадными лучами солнца. Наедине мы или ругаемся или трахаемся, как кролики? Это упрек? Он так серьезно хотел сказать это, что не понизил голос, забыл, что мы не одни, и это не психоаналитик? Он серьезно ревновал к тому, что сам спровоцировал?
Он не поднимал глаз, рассматривая пол и нашу обувь, я с трудом удерживалась, чтобы не запрыгнуть на него с разбега, превратив сложившуюся путаницу в шутку. Чертовски сексуально. Словно сам грех в дьявольски красивом, пусть и обыденном обличье. Меня остановило только то, что мой прыжок мог быть расценен как предложение - не только им. Не в этой жизни.
- Классная рубашка, - непонятно к чему, непонятно почему охрипшим голосом выпалила я. Он поднял глаза, заходящее солнце высветило их до прозрачности, прежде чем они почернели, наполнились разом гневом и желанием. Гремучая смесь. Мне хотелось сорвать с него эту уже растянутую пайту, кусать его плечо, когда рассудок начнет корежиться от страсти и обо всем забыть. Я была в ярости, что он одевался без меня.
Он улыбался - так снисходительно и прощающе, словно понял это.
К черту. Мне не стыдно за эту слабость. Но использовать ее против меня - я не позволю.
- Шикарные туфли, - выдохнул он, снова опуская глаза в пол. Смущенно. Черный английский юмор?
Еще один такой взгляд и я начну ерзать по дивану, как перезревшая школьница или те проклятые журналистки.
Не теперь. Мы не одни.
Дорогостоящий поводырь в мир гениев и безумцев вальяжно крутанулся в своем кресле.
- Теперь я, кажется, начинаю понимать, почему на вас так реагируют….
Мы обернулись одновременно, и он тут же сделал вид, что устыдился своей оплошности - переход на личности не приветствовался на его поприще, поднял руки ладонями вверх и со всей серьезностью кивнул:
- К делу.
Он говорил быстро – привычка или условие клиентов – из-за расценок, вынуждающих его уложиться со всеми аспектами работы в срок? Час работы этого засранца стоил столько, сколько мои машины вместе взятые. И что? Он говорил то же самое, что мы слышали год за годом, почти слово в слово, обличая наши проступки и преподнося их достижениями, подчеркивая свои высказывания рисунками, которые он делал схематично, топорно, быстро, но на удивление смешно. Смысл его слов вбивался в наши головы так часто, что для него уже давно было отведена целая доминанта, периодически нервно стучащая в мои виски. Леди Босс была куда деликатнее. Она, пожалуй, была первой, кто использовал нас, но единственной, кто при этом позволял нам оставаться людьми - со своими собственными тараканами. Этот - мои тараканы, условия и желания в расчет не принимал. Речь шла только о высоком. Перевороты, схемы, амбиции, миллионы.
Почему сейчас? – сейчас, я кому-то что-то опять должна?
Почему он опять пытается лишить меня так тяжело достигнутого – права выбора? Бесполезная трата денег, моих нервов и времени.
Я бы лучше слопала пару сандвичей в парке.
А он слушал.
Вся его поза говорила о внимании, поглощенности происходящим, уверенности в том, что все, что вещал этот хамоватый тип, ругающийся едва ли не больше, чем я – сработает. Он не прикидывался. Между бровей залегла упрямая морщинка, он даже развернулся в кресле так, чтобы мой пофигизм перестал его отвлекать.
Обычно, когда кто-то произносил это надоедливое словечко «расстались» он закатывал глаза и искал сигареты.
Одной курить скучно.
Мне вообще было скучно. Это я должна быть карьеристкой, а он – гонять на велике по парку и требовать ужин в срок.
Внимательный, сосредоточенный, его вопросы были только уточняющими, и мне даже казалось, что он задает их специально тогда, когда я теряла нить беседы и начинала дергать ногой. Я отвлекалась на звук его голоса, череду привычных жестов, означавших высшую степень задумчивости. Мои рассуждения были автономны и не столь последовательны. Думала о том, что взять в дорогу, и о том, что ему наверняка уже донесли и эта встреча еще одна попытка запихнуть меня назад в мир с очерченными им рамками. Думала о дожде и о подаренном им велике, о новой игрушке в телефоне, о предательнице-подружке с ее навязчивой игрой в детектива. Думала о собаках и о сломанном навигаторе, о том, что я никогда не захочу, чтобы кто-то еще пророс в меня так сильно, чтобы было так мучительно выдирать. И вместе почти невозможно. И врозь – не жить.
Я была не здесь и не сейчас.
Где-то.
- Справишься? – обернулся ко мне этот придурок.
- Укуси меня, - ухмыльнулась я, вставая и дотягиваясь до его пепельницы за пару миллионов в центре стола и скомкав сигарету. Это я могла позволить себе оплатить.
Я справлюсь так, что никому из вас и не снилось.
-Ты все-таки уезжаешь, - подвел он итог встречи, на которой я так и не услышала того, что хотела. Впустую потраченные время, деньги и мечты.
- Прости меня, - конфета во рту испортила мою искренность и смысл того, что я хотела сказать. – Я больше не хочу в этом участвовать. Больше не могу. Прости.
Когда-то я обещала, что скорее сдохну, чем снова попрошу у него прощения, но это было искренним. Оно легко мне далось. Я уходила, чувствуя на себе его пронизывающий, теплый взгляд и радовалась, что он не идет за мной следом.
Я шла навстречу самому настоящему приключению.
Мы снова встретились вечером, поздно – и он расчетливо сделал все, как я люблю – с липким мороженным, смехом, долгой прогулкой и поцелуями в темноте. Больше ни упреков, ни обещаний. Я сочла это извинением, признанием своей неправоты и моих извинений, уверенностью в том, что для него это лучший вариант из возможных. Он не отступит, я не отступлю. Мы расходились по разные стороны баррикад.
Слабачка, я целовала его в ответ, уже не сходя с ума от желания, а просто - сходя с ума и позволяя себе помучиться от боли из-за прощания. Я буду скучать по нему. Мы вернемся в прошлое, где он – будет жить в моем телефоне, где расстояния сотрут обиды и разочарования, где новые впечатления подскажут, что мы утратили и что с этим делать. Он снова будет любить ту девочку, в которую и был влюблен все эти годы – не замечая, что изменил ее в совсем другую – которую нужно заново открывать для себя, а лень. Поцелуи были сладкими и медленными, кусаться, рвать одежду, притягивать себя сильней друг другу не хотелось. Все это уже было. Я отпускала его.
Он больше не был против.
Мы пытались по-разному продлить этот вечер, а он и сам тянулся бесконечно и ненавязчиво, вынуждая запирать его в шкатулку с сокровищами- теми, о которых я никогда не решусь забыть. Мы не сговариваясь, вернулись в место, где было запущено и пыльно, но где мы когда-то были самими собой и где по-прежнему оставались собой, где можно было счесть эту утреннюю встречу незначимой. Я зашвыривала его толстовку в кипу своих вещей, он носился по кухне пытаясь сотворить ужин из консервов, до сих пор хранящихся в кладовке. Получилось невкусно, пересолено и приторно остро.
Я слизывала соус с его кривящихся в улыбке губ и позволяла затаскивать себя на стол, крепко прижимаясь в ответ.
Я не хотела уезжать. Первые сто километров в одиночестве, сквозь дымку раннего утра – я совсем не спала, и уже поэтому хотела ехать без компании, шумной и восторженной. Мне казалось, что невидимые толстые прочные канаты тянут меня назад, выкручивая суставы и заполняя внутренности тоской – к теплому спящему чудовищу, к которому я всегда возвращалась.
Через десять минут тишины меня догнала трель телефона «Не будь девчонкой - не вздумай поворачивать. Я буду скучать по тебе. Я пойму, правда. Люблю тебя».
Сильнее укутавшись в толстовку, я заставила свою малышку нестись на пределе ее возможностей.
И моих.
Я боялась передумать.
