Название: Белая лебедь
Автор: katerina420
Бета: tatyana-gr
Художник: ღSensibleღ
Жанр: исторический, романтика, драма
Рейтинг: R
Пейринг: все люди, Эдвард Антоний/Изабелла
Статус: закончен
Саммари: Древний Рим. Последние годы правления Гая Юлия Цезаря. Сестре богатого влиятельного римского сенатора Эдварда Антония Каллона понадобилась новая личная рабыня взамен погибшей.

I

Эта история начинается с того, что Розалия Каллона надумала приобрести рабыню для личных нужд. Молодая и красивая Амеана, последняя невольница хозяйки, не так давно была найдена мертвой в саду. Никто не выяснял причин. 

Приобретение рабыни для Розалии ее брат, Эдвард Антоний, хотел поручить своему управляющему в городском доме — Диогноту. Но темноволосая красавица Розалия возмутилась! По ее мнению, выбором домашнего личного раба необходимо было озаботиться самому. Для выполнения миссии знатная римлянка готова была посетить невольничий рынок возле храма Кастора и даже «тайные» лавки, в которых торговали особенным живым товаром. 

Работорговцы считались первоклассными обманщиками, умело скрывая болезни и недостатки невольников, поэтому без сопровождения Диогнота было не обойтись. Управляющий Каллонов славился тем, что тщательно изучил трактат врача Руфа из Эфеса «О покупке рабов», в котором давались советы, каким образом обнаруживать те или иные хвори. 

Одним взглядом окинув девок, представленных торговцами на Римском форуме, в самом центре города, сестра Эдварда Антония поняла, что здесь она не найдет нужного ей. Все невольницы были порядком зашуганы и потасканы, многие имели нездоровый вид, что не внушало желания купить их. Но Розалия не собиралась сдаваться, она была намерена вернуться домой с покупкой. 

Эдвард Антоний пытался уговорить строптивую родственницу избежать посещения невольничьих торговых рядов, расположенных вдали от центральных улиц, но тщетно — Розалия вынудила брата отправиться и туда. Рабы — юноши и девушки, представленные в «тайных» лавках, предназначались не для солидных граждан Римской республики, а больше для публичных домов. Но сестру Эдварда Антония это не смутило, она внимательнейшим образом осмотрела каждую девицу, не желая признавать, что брат был прав — действительно, этот рынок не для высокопоставленных особ. 

Розалия Каллона была сильно расстроена — она не хотела ждать, пока привезут новых рабов, ведь это могло произойти и через несколько недель, а имеющийся товар ее не устраивал. 

К счастью, Диогнот поведал хозяевам информацию, которую припрятывал на крайний случай. Оказывается, рано утром в город прибыла партия невольников, которых пока не планировали выставлять на всеобщее обозрение, желая вначале распродать имеющийся товар. Возможно, увидев их, хозяйка обнаружит искомое и будет довольна. Эдвард Антоний осадил красноречивого помощника — не в его полномочиях рассуждать о довольстве госпожи, но процессия все же двинулась к нужному дому. 

Хозяин рабов встретил гостей в плохом настроении — он был сильно занят распределением вновь поступивших невольников, но сменил гнев на милость сразу, как только понял, кто посетил его. Он лебезил перед сенатором и его сестрой, восхваляя их красоту, статность и дорогие одежды. И конечно же, рабовладелец согласился показать высоким гостям новый товар, еще не виденный никем из потенциальных покупателей. 

Не снимая руки с локтя брата, Розалия обошла стоящие на заднем дворе торговца клетки. Рабы были измучены дальней дорогой. Одни, обессиленные, лежали вповалку, едва прикрытые туниками. Другие стояли, вцепившись в прутья клетей, ожидая своей участи, бросая обреченные взгляды по сторонам. Так как благородные господа не могли увидеть товар лицом, рабовладелец с кнутом зашел в вольеры. Несколько резких ударов по застывшим фигурам, и дрожащие, ослабевшие, они все встали в полный рост. 

— Кто интересует вас, господа? Мужи или девы? Крепкие или стройные? Взрослые или юные? В доме сейчас отмывают нескольких прелестных мальчиков! — торговец очень хотел угодить покупателям. Успешная сделка станет огромным шагом в его карьере — помощь столь важным особам позволит взлететь намного выше. 

Сестра сенатора промолчала. У нее не было никакого желания разговаривать со столь низким человеком. Эдвард Антоний также был нем. Диогнот ответил за обоих. 

— Деву господа ищут, милейший. Покажи нам рабынь. Брачного возраста. 

Торговец громко крикнул на невольников, приказывая мужчинам и старикам лечь и не маячить, а девушкам стоять, получше демонстрируя себя. Те держались стоически, хотя и пошатываясь. Грязные немытые волосы, свисая спутанными паклями, закрывали покрытые пылью лица, так что невозможно было толком разглядеть черт. 

Розалия, не отпуская руки Эдварда Антония, подошла чуть ближе к одной из клеток, рассматривая товар, а хозяин рабов хлестко ударил по спинам девушек, чтобы те больше старались, демонстрируя себя. 

В первой клетке Каллона не нашла никого, достойного ее дома, как и во второй, и в третьей. Раздосадованный хозяин, понимая это, ударил плетью по толпе во второй клети так, что одна из рабынь пронзительно закричала, падая на колени и еле слышно умоляя богов о скорейшей смерти. 

— Уродливые какие-то невольницы у тебя, — недовольно заявила Розалия. Выражение ее лица было брезгливым, представительнице высокого рода не терпелось поскорее покинуть это грязное место, посещение которого так и не принесло результатов, а время было потрачено зря. — И дохлые. 

— Kατά τα γεγονότα όχι επιχειρήματα (греч. — против фактов нет аргументов), — услышала госпожа речь на греческом откуда-то из недр третьей клетки. Женский голос был хриплым, и вслед за пословицей прозвучал долгий грудной кашель, говорящий о том, что болезнь находится в запущенной стадии. 

— Кто это сказал? — Розалия Каллона заинтересовалась. — Выйди к нам, дай посмотреть на тебя, — ответом ей был еще один приступ кашля в грязной толпе. 

Нетерпеливый торговец, обозленный тем, что так и не смог угодить важным клиентам, с ожесточением начал бить хлыстом по скопищу рабов. 

— Бесполезные твари! Когда госпожа обращается, вы обязаны сразу выполнять любое ее желание! 

— Хватит! — Эдвард Антоний остановил работорговца жестким окриком. — Раз моя сестра проявила интерес к одной из твоих вещей, возможно, мы купим ее, а ты портишь товарный вид, добавляя лишних проблем моему управляющему. 

Торговец испугался своего поступка — он упал на колени посреди грязной клети, кланяясь представителям знати и умоляя простить его. 

— Госпожа, господин, милостиво прошу во имя богини милосердия Клеменции не гневаться. Демон попутал. 

Но Розалию Каллону больше волновали не его стенания, а та, кто все же изрекла мудрую пословицу. 
— Хватить причитать, как нанятая за два денария плакальщица, — презрительно окидывая взглядом собеседника, обратилась она к работорговцу, — лучше приведи ту, что посмела вести со мной речь! 

Хозяин лавки резво вскочил с колен и бросился в немытую толпу, чтобы, потратив на поиск некоторое время, за руку вытащить на глаза богов и высокопоставленных господ облаченную в разорванный балахон фигуру. 

— Вот она! Та, что заговорила без спросу! — и, вытащив рабыню из клетки, швырнул ее к ногам Диогнота в некотором отдалении от Эдварда Антония и его сестры — невольница могла быть заразной. 

Бледное лицо, выглядывающее из массы спутанных волос, запавшие глаза, худые руки, одна из которых судорожно сжимала края рванины на шее, а другая прикрывала кашляющий рот. Выглядела невольница совсем не впечатляюще, больше отталкивающе, но Розалия Каллона даже соизволила подойти на шаг ближе, чтобы лучше изучить товар. 

— Ты знаешь всего одну греческую пословицу? — сестра сенатора спросила на греческом же, уверенная, что раба понимает основной язык Рима — латинский, ведь как иначе она бы смогла правильно подобрать нужное по смыслу изречение. 

— Нет, госпожа. Не одну, — голос был сиплым, но произношение идеальным для неотесанной рабыни. Вероятно, она просто была родом из Греции, что очень ценилось среди италийской знати, или же превосходно обучена греческому языку вслед за родным латинским. Розалия Каллона понимала, что последний вариант менее вероятен, но решила уточнить. 

— Ты образованна? И откуда родом? — спросила благородная римлянка, но невольница, не отвечая на вопрос, лишь закрыла слезящиеся глаза. — Говори же! 

Рядом звонко щелкнул о землю хлыст работорговца, намекающий его собственности, что лучше бы ей самой заговорить подобру-поздорову. 

— Простите, госпожа, — рабыня закрыла ладонью рот, пытаясь подавить очередной приступ кашля. Непонятно было, за что именно приносит девушка извинения — за молчание, болезнь или за все сразу. — Родом я недалеко отсюда. Знаю греческий... И науки. 

— Какие? — темные очи Розалии все больше загорались от восторга. Она восхваляла Юнону — жену верховного бога Юпитера — благословившую ее даром интуиции, что привела их с братом в этот забытый всеми уголок Рима. Иметь в собственности хорошо образованную рабу женского пола было большой редкостью и оттого престижно. 

— Грамматику, основы философии и… — невольница замялась, прочищая ком в горле, — немного астрономию. 

— Ох, — сестра Эдварда Антония даже была в некоторой степени обескуражена обширностью знаний болезной. — Так много не потребуется, — и, обращаясь к торговцу рабами, добавила, небрежно взмахнув пальцами: — Мы берем ее. Сколько? 

— Пять тысяч сестерций, — работорговец, услышав про багаж знаний его самой слабой и к тому же нездоровой рабы, опасался продешевить. Размышляя о судьбе — своей и этой оказавшейся не такой уж и никчемной твари — мужчина не переставал удивляться. Не предугадать переплетения нитей, что плетут Парки¹; неизвестна смертным длина пряжи, наматываемой на веретено. Последние несколько суток до Рима он не раз порывался убить хворую, мешающую спать своим кашлем и ему, и другим. Но не сейчас обрежет нить ее судьбы Морта, пусть еще поживет. 

— Заплати ему три тысячи, — обратился Эдвард Антоний к управляющему. — Этого достаточно. Ее жизнь теперь в твоих руках, Диогнот. Доставь рабыню в наш дом, пригласи лекаря. Твоя вина, если я впустую потратил деньги. 

Помощник, доставая увесистый кошелек, направился к торговцу, радующемуся отличной сделке. 

— Благодарю, господа, — не унимался тот. — Буду рад еще услужить! Заходите в лавку, если понадобятся еще невольники. 
 

II

Окруженный охраной Эдвард Антоний направлялся домой в паланкине, потому как недавно из-за узости улочек Юлий Цезарь официально запретил в Риме езду на лошадях с восхода солнца и до заката. Сенатор размышлял о том, что поведала ему сестра перед домом работорговца. Она выстроила целый план, намереваясь с помощью только что купленной рабыни создавать на свитках копии с имеющихся в домашней библиотеке и у друзей книг. Розалия желала прослыть богатой знаниями госпожой, иметь больший, чем сейчас, вес в обществе, стать популярней в городе. Брат же считал, что их фамилия и так на слуху, к тому же слава о ней идет не всегда добрая. 

Сам же Каллон надеялся, что грамотная невольница заменит Светония, который был уже слишком стар для того, чтобы ублажать слух хозяина приятным чтением по вечерам. Сенатор имел проблемы с засыпанием, для чего ему перед сном необходимо было слышать размеренно звучащий голос. Раб Светоний проваливался в объятия Сомна, бога сна, намного раньше хозяина и сильно переживал по этому поводу, а Эдвард Антоний еще долго ворочался в постели. 

Помимо старца, из образованных рабов в их доме был недавно купленный молодой Ливий, но читал он все еще по слогам, и такая манера безмерно раздражала господина — он предпочитал проводить время в тишине, чем слышать непрерывное заикание слуги. Таким образом, если новая рабыня выживет, что с таким кашлем маловероятно, может, и сенатору Каллону это принесет определенную пользу. 
 

III

Несколько недель никто не видел рабыни, и глава рода даже позабыл о недешевой покупке, но его сестра помнила о приобретенной для себя вещи. Она несколько раз интересовалась у Диогнота, жива еще девушка или же нет. Тот отвечал, что «бог врачевания Эскулап озаряет невольницу своим светом». 

В один из дней возвратившийся после заката солнца с заседания сената Эдвард Антоний, облаченный в сенаторскую тунику с широкой пурпурной полосой, обязательную тогу и красные сандалии с пряжкой в виде полумесяца, увидел в покоях Розалии Каллоны милейшее создание, незнакомое ему. Девушка порхала вокруг его сестры, подкручивая локоны, укладывая волосок к волоску — создавая прическу на вечер. Она была одета в темную одежду рабыни, которая не могла скрыть высоко ценимые римскими мужчинами гибкий тонкий стан, маленькую грудь и узкие бедра. Волосы невольницы были убраны на затылке, но несколько прядок выпало, подчеркивая ее свежесть и красоту. 

Розалия же не обращала на девушку никакого внимания, любуясь собой в металлическое зеркало средних размеров. Эдвард Антоний был доволен, что не пожалел денег на сюрприз для любимой родственницы и заказал ей некоторое время назад дорогое зеркало из шлифованного золотого диска, отражение в котором будет видно еще лучше. Этот подарок придется хозяйке его дома очень кстати. 

— Дорогая сестра, ты невероятно прекрасна, — приветствуя, сделал комплимент сенатор. 

Слегка зардевшаяся Розалия Каллона, привычная к восхвалению своей красы, еле слышно обратилась к рабыне, приказывая той уйти. Необычное имя, с которым сестра обратилась к невольнице, заинтересовало Эдварда Антония. 

— Что за милое создание у тебя во владении! Новенькая? Диогнот прикупил? 

— Нет, дорогой брат, — объясняла поправляющая между делом завитки вокруг лица Розалия, желая, чтобы волосы легли наилучшим образом, — это та рабыня, знающая греческий, что мы купили умирающей в майские календы², — Каллон удивленно поднял бровь. Он тогда, в общем-то, списал рабыню со счетов, полагая, что она почти наверняка умрет, а деньги потратил лишь из желания ублажить сестру и успокоить ее на время. — Имя девицы — Изабелла. Согласись, ласкает слух. Она что-то говорила об отце, римлянине благородного происхождения, но я думаю, это ложь. Новенькая действительно хорошо знает греческий и грамоту, умеет интересно причесывать. Так что я довольна покупкой. А уж здоровой мы сможем продать ее втридорога, когда надоест. 

— Надеюсь, она неплохо читает — Светоний совсем стар и немощен. Вчера уснул сразу, как только сел в кресло, даже не открыв книги! Я планирую отпустить его, — Каллон добродушно улыбнулся, он по-своему любил седого раба. — Если пожелает, он может остаться жить в нашем доме вольноотпущенником. 

— Этот старик стал совсем бесполезен. Я бы выгнала его еще лет пять назад, — увидев, как блеснули гневом глаза брата, Розалия Каллона поспешила успокоить Эдварда Антония, поглаживая того по руке. — Ты испытываешь к нему непонятную мне приязнь, дорогой брат, но я же помню только удары по пальцам стилосом³, если ему казалось, что я недостаточно аккуратна и прилежна. Отец поощрял не только это, розги и плеть – вот и вся любовь, что я видела от твоего дорогого учителя. 

— Розалия, но ты сама виновата в таком отношении. И, получается, мало тебя били — тот твой поступок добавил седых волос отцу. Так что я понимаю его и вынужденного подчиняться хозяину Светония. Другое дело, что со своими детьми поступать подобным образом учителю я не позволю! 

Розалия Каллона смущенно опустила глаза к полу, вспоминая произошедшее с нею в давние времена, и решила пойти с братом на мировую. 

— Ты можешь брать новую рабу иногда, когда я не буду нуждаться в ее услугах, дорогой братец. Но никакой близости, ты и так обрюхатил достаточно рабынь — скольких в тягости пришлось отправить на загородную виллу к матери! Если девчонка и будет кому дарить плотские утехи в нашем доме, то только мне! — вначале посетовав, пошутила затем Розалия. Она не была любительницей подобных наслаждений — оба, брат и сестра, знали это. 

Выходя из комнаты, Эдвард Антоний с хитрецой и довольством улыбнулся в ответ, считая, что сестра несерьезна в своих запретах. А коли и так, ее слова не остановят его, если возникнет нужда. Он был главой рода и хозяином всего, что имеют Каллоны. 

Войдя в свои покои, Эдвард Антоний дал знак Мецелу приступать к раздеванию. Этот раб-специалист был обязан не только разоблачать хозяина от одежд, но также расправить и уложить складки тоги, прокладывая их тоненькими дощечками, чтобы сохранить в должном виде к завтрашнему дню. 
 

IV

Дни текли один за другим, Изабелла привыкала жить у новых хозяев. Ночевала она в маленькой комнатушке с пятью другими рабынями на одном из соломенных тюфяков, которые и были единственной «мебелью» в помещении. Две свои личные вещи — старый потертый гребень для расчесывания волос с тремя отломанными зубьями и салфетку с узором — девушка хранила под прохудившимся матрасом. Так поступали и другие невольницы — у них не было иного укромного местечка в доме. Гребешок с вырезанной на поверхности диковинной птицей Изабелла обнаружила здесь же, он лежал под тем тюфяком, который определили невольнице. Соседки по комнатке поведали девушке, что это имущество одной из живших здесь рабынь, но Изабеллу эта новость не смутила. Салфетку же она нашла сама в одном из уголков этого большого жилища. Рабыня любила рассматривать вышитые дорогими нитями инициалы хозяина — какая-то мастерица постаралась от души. Если бы эти вещи нашел управляющий, девушку могли обвинить в воровстве, но невольница не задумывалась о такой возможности. Для нее было очень важно иметь что-то свое — красоту, принадлежащую только ей. 

Изабелла радовалась своей жизни, текущему миропорядку. В доме Эдварда Антония Каллона было мирно и привольно, еды, пусть и самой простой, было вдоволь. 

Несмотря на ее образованность, рабыню использовали и во всевозможных домашних делах. Щетка и тряпка были ее основными орудиями, особенно первое время. В этой знатной семье у рабыни был доступ к книгам, чтению. Пока она убиралась в библиотеке и комнатах хозяев, то успевала украдкой прочесть несколько строк в фолиантах, чтобы затем размышлять оставшуюся часть дня о заключенной в них философской мысли. 

Если у девушки появлялось свободное время, то вместе с другими невольниками она посещала театр или просто гуляла — рабы богатых господ имели такую возможность. Распорядок ее дня был следующим — с утра вместе с другими Изабелла прибирала до блеска дом, а после обеда бездельничала или занималась хозяйкой, готовя для нее особенные травяные ванны, ухаживая за телом и волосами. 

В один из дней нетерпеливая Розалия Каллона привела Изабеллу в небольшую комнатку с высоким столом, сундуком и принадлежностями для письма. Хозяйка вручила ей одну из тех книг, которые девушка видела в библиотеке, и сказала, что теперь основным занятием Изабеллы будет копирование отобранных Розалией книг в подарок ее друзьям. 

У немногих благородных римлян в хозяйстве имелась подобная должность — либрарий, но теперь и Каллона могла гордиться таким специалистом. Этот труд был сложным и кропотливым. Сначала Изабелла переписывала рукопись на отдельные папирусные листы, пропитывая их специальным составом, защищающим от книжных жучков. Потом она собирала листы в свиток, склеивая друг с другом концы страниц. Разгладив первую и последнюю, прикрепляла к верху первой страницы и к низу последней по продолговатому стержню. На концы стержней надевала по узорному колпачку из слоновой кости, которыми ее по приказу хозяйки снабжал Диогнот. В конце Изабелла изготавливала для свитка футляр из папируса, приложив к длинному исписанному листу рисунчатую титульную страницу. Готовый свиток с текстом небольшой книги получался вполне изящным — по крайней мере, Розалия была очень рада навыку Изабеллы и ее мастерству, совершенно не стесняясь выражать свой восторг при рабыне. 

После ужина, в разное время, но ближе к полуночи, Изабеллу вызывали к хозяину — он мучился бессонницей. Каллон, в принципе, был благодарным слушателем, достаточно быстро засыпающим под старательно выговаривающий слова голос невольницы. Но иногда, когда головные боли мучили его, хозяин не мог уснуть в течение нескольких часов. Не раз и не два после вызова к нему Изабелла заставала Эдварда Антония в момент утоления плотской страсти с рабынями или иными женщинами. Тогда она без слов выходила из покоев, ожидая у порога момента, когда наслаждение будет получено господином сполна. Изабелла даже втайне радовалась подобной его ненасытности — это значило, что Каллон заснет еще скорее и девушка также сможет отправиться на покой, ведь с утра ее будили рано, не интересуясь тем, когда рабыня легла. 

Иногда хозяйка по собственному разумению отменяла обязанности Изабеллы по изготовлению свитков или уборке — Розалии хотелось особенного убранства тела и волос. Обычно в домах этим занималась специально обученная раба. Такая невольница была и у Каллонов, но некоторое время назад, еще до появления в доме Изабеллы, с ней произошел несчастный случай. Рабыня отправилась на рынок с большой суммой господских денег, чтобы пополнить запасы масел и трав. Охранник сопровождал ее, но отвлекся, как он потом рассказывал, «буквально на минуту», и девушка пропала вместе с кошелем. Позже ее нашли мертвой и без денег. На следующий день Диогнот приобрел сразу двух рабынь с навыком ухода за телом взамен той, но Розалия отослала их на кухню — обеим девушкам было далеко до уровня, к которому привыкла хозяйка. 

Приказав однажды Изабелле поухаживать за собой, Розалия Каллона была приятно удивлена. Ей показалось, что новая рабыня благодаря врожденной аккуратности и знаниям сочетаний трав и масел справилась с делом лучше. И теперь Изабелла, пока Диогнот подыскивал новую обученную уходу за телом рабыню, в определенные дни, особенно перед важными приемами, заботилась только о хозяйке: умасливала кожу своей благородной госпожи и мыла ее. 
 

V

В один из праздничных дней, коих в то время насчитывалось более ста восьмидесяти в год (и это только официальных, а сколько еще было импровизированных праздников), Каллон пришел домой, значительно перебрав вина в гостях. Увидев первую попавшуюся рабыню, склонившуюся перед ним, хозяин задрал ей тунику, обнажив сливочные бедра и нежные ягодицы. Лишь тихий шокированный вздох удалось издать Изабелле, которую и настиг господин. В решающий момент появилась хозяйка рабы — Розалия Каллона. Устроив грандиозный скандал брату, демонстрирующий, что ее давние предупреждения были серьезны, она изрядно повеселила его этим. В прекрасном настроении глава рода отправился в свои покои, куда и вызвал одну из невольниц с кухни, чтобы утолить вспыхнувшую страсть. 

Ни разу не провинившуюся до сей поры Изабеллу госпожа оттащила в сад и отхлестала по щекам. Рабыня молча терпела наказание, считая господ вправе поступать, как им вздумается. Наказав Диогноту дать невольнице десять ударов плетью, хозяйка успокоилась и направилась обратно к подруге Алиспине, вдове Бальбы, с которой и проводила праздничный вечер. Эта темноволосая особа часто бывала в доме Каллона и оказывала хозяину повышенное внимание — по наблюдениям Изабеллы, подруга Каллоны изнывала по Эдварду Антонию. Она специально подстраивала свои встречи с Розалией на то время, когда хозяин приходил со слушаний в сенате или иных мероприятий. Алиспина Бальба следила за ним, иногда даже кралась по коридорам жилища, совершенно не стесняясь рабов. 

Другие невольницы призывали Изабеллу не влезать в отношения господ. Они рассказывали, что хозяйка в курсе увлечения подруги, но считает такое поведение невинной шалостью, увлечением, которое поможет Алиспине пережить недавнюю смерть мужа. 

Каллон же был равнодушен к вдове своего хорошего друга Бальбы. Не пересекая определенной черты, он вежливо разговаривал с ней, обсуждая политическую обстановку и сплетни. Несколько раз Изабелла, накрывая на стол, обслуживала хозяев и заставала приставания Алиспины Бальбы к хозяину, но тот всегда жестко и решительно пресекал ее поползновения, невзирая на свою обычную слабость по отношению к прекрасному полу. 
 

VI

Ежели хозяйка, Розалия Каллона, желала днем развлечений, она почти всегда брала с собой и личную рабыню. А двадцать первого апреля, в праздник Парилий — день этот считался днем основания Рима — к ним присоединился сам Каллон. В этот знаменательный день Цезарь приглашал всех римлян посетить цирковые игры на особом ристалище в долине между Палатинским и Авентинским холмами. 

Госпожа за несколько дней до праздника высказала брату свои опасения – как бы ни повторилась трагедия десятилетней давности, когда Помпей Великий надумал устроить в цирке сражение между слонами и воинами, вооруженными острыми пиками. Тогда животные взбесились от боли и, круша все на своем пути, в том числе и нижние ряды со зрителями, бросились наружу, пытаясь убежать. Эдвард Антоний успокоил родственницу, рассказав, что Гай Юлий Цезарь, вступив в должность консула, приказал прорыть между зрительскими местами и ареной широкий ров, который затем заполнили водой. Также он добавил, что сестре не стоит тревожиться — она и брат будут сидеть на почетных местах, высоко над нижними трибунами. 

По прибытии в цирк госпожа и Изабелла сразу направились на предназначенную для их дома скамью. Каллона здесь не было, ведь он принимал участие в торжественной процессии, предшествовавшей зрелищу. Устроившись на своих местах, Розалия и Изабелла наблюдали, как процессия, в значительной мере напоминавшая триумф — торжественное вступление в столицу победоносного полководца и его войска, прошла через ворота Помпы в цирк и обошла его кругом. Возглавлял шествие Гай Юлий Цезарь, одетый как триумфатор, в тунику, расшитую пальмовыми ветвями, и пурпурную тогу, с жезлом из слоновой кости с орлом наверху; государственный раб держал над его головой дубовый золотой венок. Консула окружала толпа клиентов в белых парадных тогах — среди них Изабелла заметила и Каллона — а также друзья и родственники. За ними шли музыканты и те, кто принимал непосредственное участие в играх: возницы, всадники, борцы, а дальше в окружении жрецов в облаках ладана несли на носилках изображения богов. 

Оглянувшись по сторонам и сумев разобрать выкрики отдельных зрителей, Изабелла с удивлением подметила, что большинство из них радовалось не триумфальному шествию, медлительное движение которого утомляло большинство присутствующих, а скорому началу представления. Рабыня первый раз присутствовала в этом цирке, впервые видела столь величественную торжественную процессию и самого Цезаря, так что не понимала недовольства окружающих. 

Все было готово к началу представления, ждали, только когда почетные зрители рассядутся по местам. Толпа гудела в нетерпении, и Изабелле в полной мере передался восторг и предвкушение, которыми были охвачены все присутствующие. Даже Розалия выглядела воодушевленней обычного. Наконец Цезарь появился в своей ложе и поднял руки вверх, приветствуя свой народ. Музыканты играли праздничный марш, барабаны отбивали торжественный ритм, а народ в такт выкрикивал слова любви и уважения консулу. 

Поднялся на свое место и Эдвард Антоний, усаживаясь вплотную к Изабелле — трибуны для почетных гостей были переполнены. Господина наличие рабыни рядом никак не трогало, она была для него пустым местом. Хозяйка же так увлеклась происходящим, что не сразу заметила возвращение брата. А потом начались забеги, и если Розалии что-то и не понравилось, она умолчала об этом. 

На первый забег выехали шесть колесниц. Арену полагалось объехать семь раз, победителем считался тот, кто первым достигал проведенной мелом белой черты напротив ложи Цезаря. Всего заездов было десять, насколько поняла Изабелла из разговоров соседей. 

Отвечая сестре на какой-то вопрос о происходящем, Эдвард Антоний не сразу заметил, что между ним и Розалией сидит его вечерний книгочей. Раба в доме была тиха и незаметна, всегда появляясь, будто из небытия. Скромно выполнив свои обязанности, рабыня, имевшая столь необычное для римского слуха имя, вновь пропадала, растворяясь в комнатушках, предназначенных для невольников. Это под ее мерный спокойный голос Эдвард Антоний засыпал, что ни в коем случае не было недостатком книгочеи, наоборот — достоинством. Своей неторопливой речью она напоминала Каллону нянечку-рабыню по имени Пассия, что присматривала за ним в детстве. Это была мягкая и добрая женщина греческих кровей. Повзрослев, Эдвард Антоний не раз втайне признавался себе, что любил ее за нежность и трогательное отношение к нему больше родной матери. Когда нянечка умирала, он, скрыв свой поступок от отца, приказал привести к ней видного врача-грека Асклепиада, уроженца Вифинии. Но тот ничем не смог помочь старой рабыне, лишь прописал настои трав для уменьшения болей в оставшиеся ей дни. 

Сейчас, наблюдая за бегами, Изабелла казалась отрешенной, как и обычно, но Каллона весьма забавляли опровергающие ее апатию маленькие пальцы, с такой силой впивавшиеся в рабские одежды, что грозили порвать темную ткань. Она переживала за участников. И когда в пятом заезде одна из колесниц перевернулась, а возничий попал под лошадиные копыта своего соперника, Эдвард Антоний услышал взволнованный тихий вздох, показавшийся ему знакомым. Внимательно посмотрев на девичье лицо, он был удивлен тому ужасу, что испытывала рабыня от обычного происшествия. Такое случалось очень часто, и удивляться, скорее, следовало тому, что в первых пяти заездах никто не выпал из колесницы. Пострадал человек Гладия, известного торговца оливковым маслом, и, насколько видел Каллон, не только возница не обладал должным мастерством, но и выучка левой пристяжной лошади была не на уровне. 

Сверху, прямо над местами Каллонов, лицезрела представление Алиспина Бальба. Она разместилась на своем месте еще позже Эдварда Антония, поэтому не стала окликать подругу Розалию. Но Алиспина наблюдала не за возницами и лошадьми, не за победами и поражениями, и даже не за великим Гаем Юлием Цезарем. Она пристально следила за Каллоном. Сидя выше и немного левее от него, Алиспина прекрасно видела те два взгляда, которые он бросил на новую никчемную рабыню Розалии. И каждый из них по своей значимости превосходил десяток тех равнодушных взоров, что Эдвард Антоний дарил ей. 

Алиспина всю сознательную жизнь хотела близких отношений с Каллоном. Еще юной девушкой она мечтала стать его женой, но отец отдал ее за Валента Цезония Бальбу — мерзкого уродливого мужчину, главным достоинством которого было богатство и тесная дружба с родом Каллонов. Только благодаря этим заслугам Алиспина согласилась стать супругой Бальбы, но до Эдварда Антония до сих пор было далеко, как до солнца. 

В последнем, десятом заезде выступал самый известный и удачливый возничий своего времени — Гай Аппулей Диокл. Он был знаменит тем, что, дожив до сорока двух лет, принадлежал к возницам-«тысячникам», тем, кто одержал более тысячи побед! Каллон еще с детства следил за карьерой этого человека, поэтому был очень рад, что и в этот раз Диокл победил. 

Забеги подошли к концу. Хозяева и наниматели возничих праздновали победу или переживали поражение. Первыми стадион покидала знать. Чинно двигаясь, Эдвард Антоний вел под руку сестру. Раба двигалась где-то сзади, как бесшумная тень. 

Дома господа разошлись по своим покоям. Каллон приказал привести ему пару невольниц, чтобы развеяться. Предаваясь наслаждению и слушая томные стоны рабынь, он снова и снова вспоминал тот тихий задушенный полувсхлип-полувздох книгочеи. 
 

VII

Утром по дороге в сенат Эдвард Антоний вспомнил, что вчера вечером даже не вызывал книгочею. Он уснул самостоятельно, сильно утомившись цирковыми играми и всегда готовыми услужить в постели домашними рабынями. 

Позавтракав смоченным в оливковом масле хлебом, он обсудил с Розалией планы на ближайшее время. В срединный день недели Марк Туллий Цицерон приглашал их на междусобойчик, а в седьмой день Каллоны планировали позвать высокопоставленных гостей к себе. 

Дебаты в сенате сегодня, как и в последние недели, шли напряженно, волнения в народе отражались и в высшем государственном органе власти. В этот день сенатор Каллон устал от рабочих споров больше обычного. 

Двигаясь в носилках до бань, Эдварду Антонию казалось, что окружающие все больше сходят с ума — крики торговцев, мальчишек-зазывал, носильщиков других паланкинов и его охранников, громко выкрикивающих «дорогу!», сливались в один невыносимый гул. Высунув руку из занавесей носилок, Каллон щелкнул пальцами, подзывая главу своей охраны, и приказал вести себя тише. Головные боли иногда преследовали аристократа, и он научился более-менее справляться с ними, но дома на всякий случай держали особенное лекарство. 

В частных банях не стало легче. Хотя в помещении было намного тише, Эдварду Антонию казалось, что малейший звук падения капли в воду отражается болью в голове. Поэтому сенатор по-быстрому омылся, оделся и направился домой. 

Головная боль все усиливалась, и когда Эдвард Антоний вошел в свои покои, достигла небывалых размеров — Каллону казалось, что подобных мигреней у него еще не было. Рабы уже принесли старое проверенное средство — вино, настоянное с хамелеоном. Его не нужно было пить — требовалось полить таким вином голову больного. Но болезненные ощущения уменьшились совсем немного. 

Другие приемы лечения головной боли не казались Эдварду Антонию надежными, так что он не приказывал рабам позаботиться об их воплощении. Один из способов заключался в том, чтобы до головы больного дотронулся хоботом слон, а другой требовал от пациента употребить воды из поилки, где до этого пил вол или осел. 

Мечтая провалиться в небытие, лишь бы не испытывать такой ужасной боли, в какой-то момент Эдвард Антоний вспомнил о своей книгочее, которая странным, но всегда благоприятным образом влияла на него, и приказал позвать новую рабыню. Он полагал, что ее присутствие сколько-нибудь успокоит разыгравшуюся хворь, а чудный голос окажет свое волшебное воздействие не только на его сон, но и на мигрень. 
 

VIII

Изабелла полностью погрузилась в копирование страниц одного из томов Марка Теренция Варрона, по месту рождения именуемого Варрон Реатинский. В своем труде «Образы» римский учёный-энциклопедист представил более семисот портретов великих личностей Греции и Рима в пятнадцати частях, доказывая равноправное положение греческой и римской культур. Ранее Изабелла мельком просмотрела те два тома, что хранились в библиотеке хозяев, отметив информацию и о своих дальних предках в одной из книг. Она бы с удовольствием изучила текст подробнее, но свободного времени у рабыни было очень мало — Розалия Каллона требовала очередной готовый свиток уже завтра. 

Тихий стук в дверь оторвал рабыню от кропотливого занятия. Дверь открыл робкий и скромный юноша-раб Ливий. 

— Изабелла, господин вызывает тебя в свои покои. Он мучается от мигрени, так что будь тиха и услужлива. 
 

IX

Девушка очень осторожно ступила в хозяйскую спальню, не желая вызвать гнева Каллона или усиления его болей. 

С тех пор как Изабелла появилась в доме, господин не замечал ее, забыв о покупке, но рабыне это было только на руку. Она слышала ужаснейшие истории о судьбах римских невольниц, знатные хозяева которых были не равнодушны, а наоборот, исполнены злобы и ярости, получая удовольствие от истязания безответных рабов. Господа могли назначать кровавые наказания за малейшие проступки и даже просто потому, что так захотелось. Дешевых рабов было на рынке много, и их жизни совсем не ценились. Если раб погибал, легко было купить другого взамен. 

Изабелла считала, что в этом плане ей повезло — для хозяина она была лишь снотворным средством. Необходимо было только стойко переносить периодические перепады настроения Розалии Каллоны, которая если и наказывала жестоко, то по делу, и едкие издевательские замечания ее лучшей подруги. С того раза, когда хозяйка избила ее, Изабелла старательно избегала любых ситуаций, что могли привести к повторению унизительного болезненного опыта, напоминание о котором до сих пор темно-розовыми полосами «украшало» спину. 

Зайдя в комнату господина, Изабелла медленно прикрыла дверь, но та все равно скрипнула напоследок, заставив сердце девушки забиться сильнее. Эдвард Антоний не шевельнулся — он в напряженной позе лежал на постели, закрыв лицо ладонями. 

Перед успокаивающим чтением, ради которого ее и позвали, Изабелла решила сделать кое-что еще, желая помочь страдающему хозяину. Обнаружив на одном из столиков несколько лоскутов, рабыня смочила их в чаше с водой для умывания и, подкравшись тихой поступью к мужчине, шепотом окликнула его. 

— Господин, я положу вам на лоб смоченную в прохладной воде ткань. Должно стать легче, — Каллон не шевельнулся, и Изабелла посчитала, что он не против ее действий. Голова хозяина была испачкана чем-то розоватым, а обычно красиво уложенные волосы слиплись. Устроив смоченные тряпицы на лбу Эдварда Антония, Изабелла направилась к стоящему у порога креслу, в котором обычно услаждала слух господина чтением. Возле него на столике с тремя ножками лежала и книга. Открыв на нужном месте трагикомедию Плавта «Амфитрион», включающую в себя тысячу сто сорок шесть строк, Изабелла начала читать. 

Произнеся вслух всего несколько предложений, рабыня услышала, как Каллон зовет ее, бормоча что-то непонятное. Девушка бросила книгу и кинулась на зов хозяина. Руки Эдварда Антония лежали вдоль тела, ладони то сжимались в кулаки, то разжимались в попытке хоть немного утихомирить испытываемую боль. 

— Помоги… помоги мне… — хриплый шепот мужчины заставил сердце Изабеллы сжаться от жалости и желания помочь. 

— Конечно, господин, — тихонечко произнесла рабыня. Она сняла лоскуты со лба Эдварда Антония, вновь смочила их и подошла, чтобы положить их назад. После, позволив себе обхватить ладонь Каллона, тут же с силой сжавшую кисть девушки, опустилась возле его постели на колени и негромко начала рассказывать первое, что пришло в голову. — Я расскажу вам, хозяин, о создании Рима — Вечного города!.. — Изабелла запнулась, уверенная, что уж хозяин-то точно знает об этом, но продолжила: — Наверняка вы слышали эту историю, а знаете ли вы, что впервые «Великой» назвал столицу нашей республики поэт Альбий Тибулл в своей второй элегии около пятидесяти лет назад? Так вот… Ромул и Рем – братья-близнецы, были внуками Энея, троянца, спасшегося при разрушении Трои. Корабль Энея долго блуждал по морю, пока не был выброшен на побережье Апеннинского полуострова. Было здесь царство Лациум, его правитель искал жениха для своей дочери. Будучи сыном Венеры, Эней без труда очаровал девушку и после преодоления определенных препятствий женился на ней. Двести лет потомки Энея правили этими краями в городе Альба-Лонга, пока корыстный Амулий не сверг своего старшего брата и законного царя Нумитора, дочь же его Рею Сильвию он отдал в услужение богине Весте. Жрицы ее, весталки, весь период службы должны были хранить обет безбрачия. Девушка больше не представляла опасности, ведь она не должна была родить законных наследников. Вот только в лесах ее встретил бог Марс и, очарованный ее красотой, овладел ею, — Изабелла в очередной раз сняла тряпицу со лба господина Каллона, намочила ее и положила ее обратно. — Так появились на свет Ромул и Рем, потомки Венеры и дети Марса. Оставить в живых законных наследников было немыслимо, и Амулий поручил убийство детей крестьянину Фаустилу, но тот оказался не в силах поднять руку на невинных младенцев. Он сделал им люльку из дерева и пустил ее по течению Тибра. Прибило эту люльку к подножью холма Палатин, где их нашла волчица и вскормила своим молоком. Когда же Ромул и Рем, достигнув совершеннолетия, узнали о тайне своего происхождения, они свергли незаконного правителя, освободили мать из заточения и вернули трон дедушке Нумитору. В благодарность царь дал братьям золото, рабов и ремесленников для основания нового города… 

Эдвард Антоний, находившийся между сном и явью, почти не вслушивался в слова рабыни, чувствуя, как под успокаивающие волны ее рассказа боль становилась терпимее, превращаясь из шумной горной реки в бурлящий ручеек, а затем в тихий и прохладный горный ключ. Но только чуть Изабелла замолкала, как скорость потока возрастала, вода начинала клокотать, ударяясь о камни. Тогда засыпающий Каллон немного сильнее сжимал хрупкую ладонь, вынуждая девушку продолжать рассказ. 

Невольница поведала уже с два десятка больших историй и несчетное количество маленьких, даже начиная повторяться, но каждый раз после окончания очередного сюжета господин вынуждал ее не замолкать, с силой обхватывая ладонь. И вот, выложив последнее, что пришло на ум, Изабелла замолчала. Мужчина сжал ее руку, и язык рабыни против воли хозяйки начал выбалтывать сокровенное сказание, которое она держала в секрете от всех. 

— Еще есть такая история, господин. Сказка о Белой лебеди. Одной юной девой из старинного рода Синьиальби (лат. — Белый лебедь) увлекся децемвир⁴, член коллегии по составлению законов, назовем его Аппий Ворон, который вознамерился сделать ее своей любовницей. Родители девушки были примерными гражданами римской республики, ее отец — известным в определенных кругах ученым. И он сам, и его жена в свое время получили строгое воспитание, поэтому и свою дочь взрастили в тех же правилах. Ворон одаривал девушку подарками, вниманием, но она была холодна, категорически отрицая возможность подобной связи. Тогда он велел одному из своих приближенных объявить ее рабыней. Децемвир Ворон утверждал, что дева была не законной дочерью своего отца, а рабыней, прижитой от одной из невольниц Аппия. Несмотря на вмешательство родственников девушки и друзей семьи, суд признал деву рабыней и приказал вернуть к хозяину ее матери… — переводя дыхание, Изабелла глубоко вздохнула и с удивлением поняла, что ладонь хозяина в ее руке расслаблена, а сам он спит. Но невольница чувствовала потребность закончить историю. — Ворон был так рад успешно завершенному делу, что закатил пир горой, во время которого девушке и удалось сбежать. Опозоренная, она не могла вернуться домой, к родителям, поэтому покинула родные края. Так было угодно богам. Долго скиталась названная невольницей, пока, обессиленная, не набрела на стоянку своего первого настоящего хозяина. Тот без лишних слов заковал одинокую деву в цепи, не задавая вопросов и не желая знать ответов. А девушка, обесчещенная перед всеми, кого знала, и не думала возражать... — пошатываясь, Изабелла встала с колен. От воспоминаний тряслись руки, но она не собиралась сейчас покидать господина, волнуясь, что в ее отсутствие ужасные боли Каллона вновь вернуться. Поэтому девушка просто пересела в обычное кресло для чтения и продолжила декламировать «Афитриона» Плавта с того места, на котором остановилась. 

Когда на рассвете Эдвард Антоний проснулся, в голове немного шумело, но эту неприятность было не сравнить с испытанной ранее болью. Он выпил воды, до дна осушив стоящий на столике возле кровати ценный серебряный кубок работы Ментора, мастера-чеканщика старой школы, творившего более четырех сотен лет назад. Аккуратно сев на кровати, стараясь не потревожить и не разбудить демонов, разрывавших его вчера на части, Каллон обвел взглядом комнату. В кресле книгочеи кто-то сидел, свесив голову на плечо — человек спал. Ступив босыми ногами на покрытый разноцветной мозаикой пол, сенатор подошел ближе к креслу чтеца. Новая рабыня спала сидя, а дорогой рукописный том практически сваливался с ее колен. Каллон присел на корточки рядом с девушкой. Она улыбалась. То безмятежное выражение радости, что источало ее лицо, привлекало. Эдвард Антоний вспомнил, как крепко держала она его за руку, а звук ее прекрасного голоса так успокаивающе действовал на него. Необычайно привлекательный тембр, правильное прочтение книг и грамотная постановка ударений — они с Розалией, и правда, приобрели сокровище. Красивое сокровище. Жаль, что сестра так бережет лоно девушки, уж Каллон бы насладился им. Прекрасное тело рабыни так и манило Эдварда Антония, привыкшего к доступности женщин. Сенатор облизал губы, втайне желающие испить удовольствия и неги, прижавшись ко рту книгочеи, и отошел прочь. Он был уверен, что несмотря на привлекательность этой девушки без проблем выполнит запрет сестры — ведь кругом столько женщин, готовых без лишних просьб раздвинуть перед ним колени. 

Вернувшись на свое ложе, Каллон прикрыл глаза, желая лишь вздремнуть, но уснул, а проснувшись, понял, что находится в комнате один. Рабыня ушла, книга лежала на столике возле кресла, раскрытая на середине. 

Продолжение...