Обложка №14

Характеры: 

На усмотрение автора 

Жанр: Романс/Комфорт 

Пейринг: Белла/Эдвард 

Рейтинг: PG-13 

Саммари: Я записываю свои мечты. Детально, с уточнениями и дополнениями. Я записываю - и они сбываются. 

Ерунда, скажете вы. И будете неправы, главное – правильно мечтать. 

МЕЧТАЙТЕ ПРАВИЛЬНО.

Сильно. Отчаянно. Навсегда.

…представляет собой коллоидный матрикс, служащий для реализации жизненно-важных функций…

     Это, и навязчивое «жжжжжжж» над ухом, сильно отвлекало. Я обвела глазами аудиторию, где, в звенящей тишине, раздавался бархатистый голос:

      …рибосомы и запасные гранулы; остальное пространство занимает коллоидная фаза…

     …имеются специальные трубочки — рапидосомы, аналогичные микротрубочкам простейших…

     Муха, навязчиво и громко жужжащая, наконец-то, затихла, и я увидела её прямо перед собой, она сидела и смотрела на меня своими огромными фасеточными глазами и укоризненно, да-да, укоризненно, качала головой.

     Скорее всего, даже муха понимала больше из того, что говорил бархатистый голос.

     …глобулярные образования, состоящие из различных молекул…

     Не поймите неправильно, всё это невероятно увлекательно, как фейерверк на день Независимости, сверкает, переливается, ты смотришь на разноцветные вспышки, фонтаны из разноцветных брызг, но кто захочет постоянно смотреть на фейерверк? Думаю – никто.

     Так же и слова:

     …рибосомы…

     …эукариоты …

     …резистентный…

     Мало кто захочет слышать их каждый день, изо дня в день. Кроме тех тридцати человек, что сидят сейчас в этой же аудитории, где летает укоряющая меня муха.

     И  меня – Изабеллы Свон, прилежной студентки факультета английской литературы.

     Вам кажется это странным? Я готова объяснить своё пристрастие к «глобулярным образованиям» и даже к «коллоидной фазе».

     Это, конечно же, бархатистый голос, потому что, когда девушка слышит  слово «рапидосомы», произнесённое таким голосом, это почти как слушать Кейко Матсуи – так же завораживающе прекрасно и хочется закрыть глаза и плыть, плыть по волнам этих звуков.

     ….рибосомы….

     ….эукариоты….

     Чувствуете, как начинает спирать дыхание и слезятся глаза от невозможности выразить словами всю гамму чувств, которая обрушивается на тебя, а потом поднимает и несёт, несёт тебя в круговорот желания любить весь мир, а особенно – обладателя этого бархатистого голоса.

     Прислушайтесь. И вы меня поймёте.

     - Изабелла? Изабелла? Из-за-бел-ла? – услышала я сквозь вату, медленно поднимая глаза на звук. Медленно, потому что смотреть на обладателя невероятного голоса ещё более захватывающе, чем слушать. Мои глаза оказались напротив… напротив… в общем, напротив. Потому что я сижу, а обладатель голоса стоит и внимательно смотрит на меня. В то время как я медленно поднимаю взгляд, отмечая про себя, что никогда не встречала мужчин, на которых настолько потрясающе сидят темно-синие джинсы. Однотонный деним приковывает моё внимание на какое-то время, пока я не вижу мягкую ткань свитера и, клянусь, я не встречала мужчин, которым шёл бы серый цвет. Но ему – идёт.

     Встретившись с серыми глазами обладателя бархатистого голоса, я невольно перестала дышать. Он смотрел внимательно, и я узнавала все нюансы и оттенки его глаз.

     Эдвард Энтони Мейсон Каллен положил обе руки на стол и, нагнувшись, смотрел прямо на меня, ровно в глаза, на очень-очень маленьком расстоянии, таком, что я невольно облизнула губы и проследила глазами, как нервно дёрнулся кадык Эдварда.

     - Изабелла? Что вы можете рассказать про цитоплазму бактерий? 

     - Ааааааааа? – и уточняю на всякий случай. – Бактерий?

     - Бактерий, - подтверждает Эдвард и внимательно смотрит на меня, вернее, как мне кажется, на мой рот. – Я слушаю.

     - У бактерий есть цитоплазма, - отвечаю я, потому что это вполне логично предположить, это понятно даже младенцу, а уж мне, не пропустившей ни одной лекции – тем более!

     - И?

     - И? – это «И» ставит меня в тупик, на самом деле  мне достаточно знать, что она есть, скажу откровенно, мне достаточно знать, что есть бактерии. Вообще. Они есть. Есть бактерии, есть микробы, есть цитоплазма, наверное, есть ещё что-то, но какое это имеет значение, когда бровь Эдварда поднимается, и он внимательно всматривается в моё лицо, как будто изучает его, или ищет что-то, или уже нашёл.

     - Посмотрите свои записи, Изабелла.

     - Записи? – вся проблема в том, что я не веду записи, вернее, веду, но об этом чуть позже.

     - Да, вы же записываете, я вижу.

     - Это не то, что вы думаете, - почти выкрикиваю я, понимая, как странно это звучит для Эдварда и, в целом, для всех, и для меня тоже.

     - Не то, чтобы я об этом думал, - бровь поднимается выше, пока лицо не озаряет улыбка и, гибко оттолкнувшись, лёгким движением, таким, что у меня буквально дрожат колени, Эдвард встаёт прямо и идёт обратно на своё место.

     Посмотрите внимательно на то, как он двигается. Словно он танцор или хищник. В его движениях грация, я имею в виду, очень странно, когда мужчина, знающий анатомию бактериальной клетки, двигается так.

     Его длинные ноги ступают мягко, и вряд ли это заслуга обуви на гибкой подошве. Мягкий свитер обтягивает широкие плечи, а отросшие волосы цвета бронзы немного закрывают шею.

     Пока я любовалась, без сомнений, прекраснейшим видом на спину (и не только спину, но и синий деним), окружающие меня тридцать человек встали и начали собираться. Осуждающая меня муха незаметно улетела, и я почти уверена, что мы с ней встретимся снова, а Эдвард Энтони Мейсон Каллен остался сидеть за своим огромным столом, сцепив руки в замок, провожая кивками и улыбками студентов, с некоторыми перекидываясь парой слов.

     Пока не осталась я. И он.

     Он – невозмутимо прекрасный.

     И я – так непохожая на цитоплазму бактерий. Мне хотелось в это верить. На самом деле у меня довольно привлекательная внешность, мне не на что жаловаться или быть недовольной. Конечно, я не модельной внешности, но дело исключительно в росте. Вряд ли на подиум примут модель ростом  пять футов три дюйма. (* около 162 см)

     Всё остальное у меня в отличной форме. Густые каштановые волосы, за состоянием которых я тщательно слежу, и они отливают темно-красным на солнце. Ровные зубы, аккуратный маникюр, не слишком вызывающий макияж, чувственные губы, мне нравится думать, что мои губы чувственные, и, конечно, зелёные глаза. Всё это должно вызывать интерес у мужчин, вернее – одного, конкретного мужчины – Эдварда Каллена, который сейчас сосредоточенно смотрел в свои записи и не обращал на меня никакого внимания, пока я проходила мимо него. В узких джинсах и полупрозрачном свитере с открытыми плечами.

     - Изабелла, подождите, - услышала я, когда почти вышла. Резко обернувшись, я смотрела на Эдварда, он на меня, и мне показалось, что он собирался мне сказать что-то другое, а не: - Вы, очевидно, не поняли материал, нарисуйте мне схему строения бактериальной клетки.

     - Я не умею рисовать, - призналась я честно, я действительно не умела рисовать, исключения составляют простые геометрические фигуры, такие как круг, вернее, овал, или квадрат, но никак не схема строения бактериальной клетки. Последний раз, когда я рисовала, это был домик, состоящий из квадратика и треугольника, для соседского малыша, с которым иногда сидела после школы, учась в девятом классе, и это мало напоминало бактериальную клетку, во всяком случае, мне приятно так думать.

     - Схематично, - он небрежно махнул рукой в неопределённом жесте и подошёл ко мне, пока я испытывала одновременно два желания: вжаться в доску, на которой я должна нарисовать бактериальную клетку  (видимо на случай, если я однажды встречу бактерию, будет неловко пройти мимо, не узнав её, не так ли?) и вжаться в Эдварда, наплевав на все бактерии.

     …цитоплазматическая  мембрана…

     Примерно это я слышала, пока держала в руках кусок мела, а Эдвард держал эту руку, повернув меня к себе спиной, и рисовал…  рисовал и даже подписывал, и говорил, говорил, говорил своим бархатистым голосом, пока мел крошился и крошился мне на джинсы…

     Его рука мягко держала мою, и большой палец поглаживал запястье – легко, почти невесомо, но оглушительно приятно, я закрыла глаза и отдалась бархатистому голосу, скрипу мела по доске, мужскому дыханию над своим затылком. Нечаянно, скорее даже невольно, я подалась спиной на грудь Эдварда и буквально утонула в его и своём вздохе.

     - Эдвард! Ой, прошу прощения, кхм, прошу меня извинить… - услышала я, и сразу стало тихо и пусто. Пусто, потому что Эдвард тут же отошёл от меня, бросая взгляд на того, кто стоял в дверях. И тихо, потому что его дыхание и сердцебиение стали бесконечно далеко от меня. Четыре его шага. В дверях стоял  блондин, наверное, даже привлекательный.

     - Я сейчас, Джас, минутку, - услышала я немного смущённый голос Эдварда.

     - Не буду ээээ… мешать, - ответил Джас, пока я накидывала сумку на плечо и пыталась просочиться между неким Джасом и косяком двери.

     - Изабелла не совсем поняла схему строения бактериальной клетки, - услышала я Эдварда. – Я остался после лекции…

     - Да, - подтвердила я, остановившись, - мы рисовали… глобулярные… образования.

      - Это было довольно очевидно, - улыбнулся блондин Джаспер, - в общем-то, ничего другого в голову и не придёт, - он задумчиво посмотрел на доску, где была изображена бактериальная клетка, и я уверена, что этот портрет взорвал бы мировое сообщество авангардистов. – Немного абстрактно, но… это определённо очень глобулярно, - услышала я уже за своей спиной.

     - Изабелла, - тоже услышала, - позволите посмотреть ваши записи, я уверен, где-то допущена системная ошибка, я укажу на неё, и вы всё усвоите, это довольно лёгкий материал, - это говорил Эдвард под уже несдерживаемый смех блондина Джаса. И я, забыв, что не веду записи, отдала ему свой молескин (блокнот moleskine) и побежала по длинному коридору.

     Думаю, теперь самое время вернуться к моим записям и молескину.

     Помните, я говорила, что не веду записи на лекциях по анатомии строения бактериальной клетки. Но блокнот и удобная ручка или карандаш всегда со мной. И я, конечно, делаю записи и отметки в своём молескине.

     Я записываю свои мечты. Детально, с уточнениями и дополнениями. Я записываю - и они сбываются.

     Ерунда, скажите вы.

     И будете неправы, главное – правильно мечтать. И записывать, уточняя все детали. Попробуйте, и вы удивитесь, насколько это работает.

     Первый раз я испробовала этот метод раньше, чем научилась записывать свои мечты.

     Я сидела на ступенях, ведущих на второй этаж, в доме своей новой подружки - Элли, которая, к слову, со временем стала моей лучшей подругой, и плакала. Не так давно меня привезли к отцу, шефу полиции маленького городка, в котором всегда шёл дождь. И меня до смерти пугал он, и особенно – его усы. До этого года я жила в Фениксе, со своей бабушкой, там всегда было тепло, и в доме пахло корицей и немного пылью. Здесь всё имело запах сырости, хвои и леса, в который мне нельзя было заходить «ни в коем случае».  

     Итак, я плакала, и, как у каждой девочки, причина моя была веской и заслуживающей искренних слез.

     - Почему ты плачешь, Белла, малышка? – спросил меня старший брат Элли.

     - Чарли, - всхлипнула я и, вспомнив причину своих слез, заплакала ещё сильнее.

     - Твой папа?

     - Чарли! – упорно повторила я.

     - Что случилось с Чарли? – на «Чарли» он сделал акцент, как бы показывая этим, что согласен с тем, что мой папа – Чарли, а не папа.

     - Я хотела куклу, хочу, как у Элли, только в красном платье. И вот тут, - я показала рукой на шею, - бусики, зелёные.

     - Чарли не подарил тебе куклу?

     - Подарил, - ответила я тихо в свои коленки, - другую, в брюках и даже без бусиков, - отсутствие бусиков меня огорчило сильнее всего.

     - А он знал, какую куклу ты хочешь, Белла?

     - Нет! – я была категорична. – Я загадала, когда задувала свечки на торте, значит, должно сбыться.

     - Правда?

     - Да!

     - Может, стоит сказать Чарли, какую именно куклу ты хочешь?

     - Ты что! - я взмахнула руками в возмущении. – Тогда точно не сбудется! Нельзя говорить, что загадал, а я мечтала о кукле с бусиками, - заплакала я снова, вспомнив про отсутствие бус и брюки, тогда как я хотела платье – красное.

     - Знаешь, - подмигнул старший брат Элли, - ты записывай, о чём ты мечтаешь, только подробно, и тогда, я уверен, всё сбудется.

     - Но я не умею писать.

     - Рисуй, - он протянул мне тетрадку и цветные карандаши, которыми я нарисовала куклу, красное платье (оранжевым карандашом) и зелёные бусики. Тони, так звали старшего брата Элли, даже подписал, для точности, какая именно должна быть кукла, на платье он написал: «Это красный цвет» и даже приписал, где именно я видела такую куклу.

     - Ты самый выносимый подросток, - благодарно прошептала я Тони, глядя на свой подробный рисунок.

     - Какой? – он улыбнулся.

     - Чарли говорит, что ты невыносимый подросток, - доверила я тайну Тони. – Я думаю, ты самый настоящий выносимый.

     На следующий день у меня появилась именно та кукла, о которой я мечтала.

     И с тех пор я всегда описываю свои мечты. Подробно.

     Сначала это были игрушки или канцелярские принадлежности, все эти блокнотики, ручки с мишками вместо колпачков, тетради с изображением котят. Потом – журналы для тинэйджеров, духи и даже помада.

     У меня появлялись баллончики с краской или велосипед с низкой рамой, мы вдруг ехали на пикник именно туда, куда я хотела в течение нескольких месяцев, или у меня появлялись билеты на выступление любимой рок-группы и, самое удивительное, что у Чарли в этот день выпадал выходной, и он мог отвезти нас с Элли и дождаться окончания концерта.  

     Ерунда, скажите вы. И будете неправы.

     Потому что сбывались не только мечты о подарках, происходили и другие вещи. Например, однажды, когда я от всей души хотела, чтобы Майк Ньютон, самый красивый и умный мальчик нашего класса, обратил на меня внимание, я придумала, как это сделать. И записала.

     Сидя на игре в бейсбол между командой нашей школы и из соседнего городка – такого же маленького и дождливого, – я волновалась, как никогда, у меня всё было записано и продумано. И вот, когда я присела на скамейку вдали от одноклассников и услышала победный клич нашей команды и визги старшеклассниц-черлидерш, случилось это. Один из бейсболистов подбежал ко мне и закружил, прямо на поле, на виду у всех и, конечно, Майкла Ньютона.

     - Мы выиграли, Белла, малышка, - проговорил Тони, - класс!

     - Класс! – подтвердила я и обняла в ответ старшего брата Элли, показав рукой, чтобы он для этого нагнулся. Он сильно вырос, был старшеклассником и скоро поступал колледж, а я была всё ещё маленькой девочкой, и ростом значительно ниже него.

     - Ты знаешь его? – спрашивал меня удивлённый Майк Ньютон.

     - Конечно, - ответила я кокетливо, да, я была маленькой девочкой, училась в начальной школе, но я умела кокетничать, - это мой парень, - добавила для убедительности.

     - Врёшь!

     - Зачем мне врать, я дружу с Элли, ты знаешь это, а он её брат.

     - Как ты думаешь, твой парень сможет замолвить за меня словечко перед тренером? – прошептал Майкл.

     - Не знаю, - ответила я небрежно. И несколько месяцев Майкл Ньютон ходил за мной, словно привязанный.

     Не очень-то честно, скажите вы, но главное – что метод работает.

     Стоит детально записать мечту, как она сбывается.

     Не верите? Вот ещё одно подтверждение.

     И, собственно, то, что привело меня на лекцию по анатомии строения бактериальной клетки.

     Перед выпускным балом меня бросил парень. Да-да. Увы, такой факт есть в моей биографии. Он просто подошёл перед уроком испанского и сказал:

     - Прости, Белла, между нами всё кончено, я теперь встречаюсь с Джессикой.

     И пока я думала, что ответить, повернулся и, обняв Джессику, крашеную блондинку, как и сам Майкл, (оказалось, он высветлял себя пряди волос на чёлке), пошёл в столовую, оставив меня оглушённую и несчастную. Вернее, я должна была себя так ощутить – несчастной. Ведь, когда тебя бросает парень, в этом нет ничего хорошего, это не то, что ты загадываешь, когда задуваешь свечи на торте, или падает звезда, и это не записываешь в качестве своей мечты «номер 118». Первый поцелуй, первое прикосновение, первый секс, в конце концов, – всё это связано с конкретным парнем, который тебя бросает накануне выпускного, а ведь у нас даже наряды были подобраны, как у пары.

     Всеми силами пытаясь ощущать себя несчастной, я пришла домой и закрылась в своей комнате, с намерением как следует пострадать от любви. Но я не ощущала себя ни несчастной, ни страдающей.

     Что никак не хотели понять одноклассники, которые сочувствовали мне, Элли, которая на каждой перемене протягивала мне шоколад, утверждая, что он снимает стресс, Чарли, который, увидев Майкла на подъездной дорожке нашего дома, вышел на порог с ружьём и молча передёрнул затвор. Одним словом, мне полагалось страдать, и постепенно, как-то само собой, я все-таки стала ощущать себя несчастной, брошенной, и отказалась идти на выпускной бал.

     - Бедная девочка, - вздыхала мама Элли, глядя на меня.

     - Оторвать бы ему ноги, - говорил Чарли.

     - Недостойный поступок, - вторил папа Элли.

     - Ах, - вздыхала Элли.

     - У девочки депрессия, - прошептала мама Элли и, вздохнув, отправилась на второй этаж, туда, где были спальни.

     Тогда я села и написала свою мечту. Я хотела пойти на выпускной бал (на самом-то деле я хотела пойти, но это сильно не соответствовало тому, что я «несчастна» и «в депрессии») с красивым, незнакомым мне мужчиной, который будет одет с иголочки, и его наряд подойдёт к моему платью, и  приедет он за мной на красивой машине. Да, я даже указала марку, уверенная, что это не сбудется никогда. Где в нашем городке можно встретить незнакомого красивого мужчину, готового пойти на выпускной бал? Я знала всех в этом городе, мой отец – шеф полиции, и я не встречала таких мужчин.

     И за день до выпускного я встретила такого мужчину. У себя на крыльце. Буквально.

     Я протирала окно и почти вывалилась из него, когда увидела выходящего из серебристого Вольво красавца, который шёл прямо к нашей входной двери.

     - Тооооооооооони, - крикнула я.

     - Привет, - он махнул рукой, и я побежала вниз, перескакивая ступени.

     - Белла, малышка, - Тони приподнял меня за талию, потом поставил с собой рядом, - ты немного подросла.

     - Я выше Элли, - я хотела было возмутиться, но разглядывание Тони отвлекло меня. Он вырос, правильнее сказать – возмужал. Я знала, что он закончил университет и сейчас преподаёт микробиологию, знала, что он редко приезжал к родителям, а когда приезжал, я не встречала его, только  иногда, мельком. Он приветственно мне подмигивал: «Белла, малышка», и уезжал с приятелями. Но я никогда не всматривалась в Тони, какой он на самом деле.

     Он был красивый, самый красивый мужчина из всех виденных мною за всю мою восемнадцатилетнюю жизнь. Он был красивее всех известных мне актёров и певцов, вместе взятых. И при этом он улыбался, как Тони. Тот самый, что научил меня записывать мечты, тот самый, что залил мне коленку зелёнкой и туго перебинтовал, когда я упала с качелей. Это был тот Тони, который прошептал: «Белла, малышка, попробуй», и я робко и очень тихо сказала: «Спасибо, папа», и увидела мелькнувшие слезы на глазах своего усатого и уже совсем не страшного Чарли.

     - Тооони, - прошептала я, - это ты…

     - Немного непривычно, меня уже давно так не зовут, - он кривовато улыбнулся и взъерошил бронзовые волосы.

     - Как же тебя зовут?

     - Эдвард. Эдвард Энтони Мейсон Каллен. Или просто Эдвард Каллен.

     - Эдвард, красиво звучит, Эдвард, - я улыбалась от уха до уха и разглядывала незнакомого мужчину, красивого незнакомого мужчину, который вдруг произнёс:

     - Слышал, у кого-то выпускной, и кто-то отказывается на него идти.

     - Угу, - призналась я, зная наверняка, что Элли всё выболтала брату, иначе это была не Элли.

     - Не окажешь ли ты мне честь, Изабелла, позволь сопроводить тебя на выпускной бал?

     - О, - мой рот был подобен этой букве «О», пока я хлопала глазами.

     - Не отказывайся, Белла, выпускной бал – это важно, он бывает раз в жизни.

     - Но?.. – в конце концов, я несчастна и в депрессии. Меня, между прочим, бросил парень.

     - Белла, - Эдвард внимательно посмотрел на меня, - не порть себе праздник из-за парня, который не понимает, что он потерял. Никто не даст тебе гарантии, что подобное не повторится, и только ты можешь дать себе гарантию, что это не сломает тебя.

     И я согласилась пойти на выпускной бал с Тони. Вернее – с Эдвардом Калленом. Красивым и незнакомым мне мужчиной.

     Шёпот восхищённого удивления пробежал по залу, когда мы вошли.

     Так не принято, скажите вы? На выпускной бал ходят только выпускники? Но ведь это мой выпускной, мой праздник, это моя мечта, и я записала её именно такой, какой она сбывалась.

     Когда мы танцевали в полутёмном зале, Эдвард держал мою руку в своей, а другой придерживал за поясницу. Когда мы вышли из помещения, у меня немного кружилась голова, а потом я подняла глаза к небу и увидела, что оно чёрное, с яркими, высокими звёздами – что бывает очень редко в этом промозглом городе. Когда мы ехали на пляж Ла Пуш, Эдвард смотрел, как я смеюсь над его шутками, потому что они на самом деле смешные. Когда мы гуляли по берегу океана и смотрели на шуршащие волны и бескрайнюю водную даль. Когда я уснула и проснулась только тогда, когда Эдвард поднял меня на руки, чтобы передать Чарли. Всё это, и даже недовольно торчащие усы папы, входило в перечень моих мечтаний, аккуратно записанных мной в молескин.

     Так что, получив письма из трёх колледжей, я выбрала тот, что рядом с Эдвардом. И он даже помог мне с переездом, обустройством на новом месте, показал приятные кафе и магазинчики, несколько раз мы погуляли и… он пропал. Он перестал звонить, приходить, просто исчез  из моей жизни, словно и не появлялся. В то время как я влюбилась в него.

     Сильно. Отчаянно. Навсегда.

     Плохо, скажите вы? И будете правы, потому что в этот раз я действительно ощущала себя несчастной и была почти в депрессии. Каждый день я мечтала о шоколаде, но Элли жила теперь в другом штате. Я хотела, чтобы Чарли вышел на крыльцо и, передёрнув затвор ружья, максимально вежливо попросил Эдварда встречаться со мной, а лучше сразу жениться (ведь это мои мечты, так что – почему нет?). Мне хотелось, чтобы мама Элли пожалела меня, а папа Элли осуждающе вздохнул (ведь это его сын разбил мне сердце), но я была одна, и от души предавалась своим страданиям. Долго. Ровно четыре дня.

     Потом мои глаза наткнулись на блокнот, я встала, оделась и отправилась на поиски Эдварда, которые не увенчались успехом. В канцелярии мне сказали, что он уехал на неопределённое время по личным причинам, и предложили переписать расписание его лекций и семинаров, чем навели меня на прекрасную мысль. Я записалась на один из циклов лекций по микробиологии, которые проходили по вечерам, посещение было свободным, так что уже пару месяцев я ходила на лекции, которые поначалу вёл седой профессор, и я откровенно спала на них, но всё равно, каждый вечер бежала, в надежде увидеть Эдварда, пока однажды не увидела.

     - Белла, малышка - спросил он, - что ты тут делаешь?

     - Эм, слушаю лекцию по микробиологии… это, знаешь, занимательно… все эти плазмиды…

     - Значит, ты, вроде как, моя студентка.

     - Я? – удивилась я, потому что, чтобы быть студентом-биологом, нужно понимать, о чём говорит лектор, ведь так?

     - Ты… добро пожаловать, Изабелла - улыбнулся Эдвард.

     И с тех пор я стала Изабеллой, но это не мешало мне мечтать и тщательно записывать свои мечты. Очень тщательно. В деталях. Я изучала английскую и немного мировую литературу и знала толк в тщательности и правилах написания.

     И всё было отлично, шло почти по плану, не считая того, что Эдвард не замечал меня, совсем. Впервые мой метод дал сбой, существенный, и я мечтала с удвоенной, утроенной силой, не пропуская занятий, не отвлекаясь на осуждающих меня мух и тридцать человек рядом.

     У меня всё отлично получалось. В своих мечтах я не только встречалась с Эдвардом, и мы посещали страны и континенты, но и проводили бурные ночи (а иногда и дни), в мои мечты так же входила свадьба. Идеальная.

     Но, главное, в моих мечтах Эдвард любил меня.

     Сильно. Отчаянно. Навсегда.

     Когда дома я сообразила, что именно отдала в руки Эдварду, холодный пот прошиб меня, я сидела, уставившись в столешницу, изучая узоры на текстуре дерева, и молча моргала.

     - Ты отдала ему в руки свой порно-блокнот? – Джейкоб, мой сосед, сидел напротив и подпирал кулаком щеку. Он был славным парнем и красивым, к тому же добряком.

     И, вероятно, было бы лучше влюбиться в него, чем в Эдварда, но любовь – это не то, что вы можете выбирать. Она просто приходит.

     Отчаянно. Сильно. Навсегда.

     - Никакой он не порно, - обиделась я.

     - Вообще-то, я его читал, - уточнил Джейк. И это чистая правда, однажды я оставила молескин открытым, и он, бросив взгляд, дочитал всё до конца, заявив, что мне следует писать любовные романы, а ему уединиться, и ушёл в ванную комнату. Потом несколько дней Джейк смотрел на меня странно, но вскоре встретил Лию, и всё прошло. Джейк поклялся никогда никому не рассказывать о том, что читал, и я верила ему.

     Непорядочно читать чужие дневники, скажите вы?

     Но, знаете, все не без греха, в конце концов, Джейк был уверен, что читает конспект. Потом он извинился, и мы больше не возвращались к этой теме. Так что Джейкоб Блек – отличный парень.

     - Тебе нужно выкрасть свой молескин, - серьёзно сказал Джейк.

     - Как?

     - Пробраться в кабинет и выкрасть…

     - Может, он ничего не поймёт?

     - Неееет, - Джейк хитро улыбнулся, - это невозможно не понять, и потом, ты же так и пишешь «Эдвард Энтони Мейсон Каллен», очень сложно не понять, о ком идёт речь при такой постановке вопроса.

     Так что я снова вышла на улицу, села в машину и, через некоторое время, зашла в кабинет Эдварда Каллена, готовая выкрасть свой молескин, в крайнем случае – выкрасть самого Эдварда, а ещё лучше – он меня, чтобы влюбиться.

      Сильно. Отчаянно. Навсегда.

     Эдвард держал в руках мой молескин, и резко открыл глаза, когда я вошла.

     Мы молча смотрели друг на друга. Я ещё смотрела на свой блокнот в его руках, когда поняла, что метод не работает, что Эдвард не влюбится в меня. Никогда. И уж тем более:

     Сильно. Отчаянно. Навсегда.

     Я набрала в лёгкие воздух и, повернувшись на каблуках, вышла. По длинным коридорам, с рамками фотографий выпускников, которыми гордятся,  со стендами с кубками и просто бесцветными стенами.

     На улице я запахнула куртку, но не стала застёгивать, несмотря на холод, и продолжила идти. Мимо своей машины, серебристого Вольво, мимо парка, парковки, магазина, пока не услышала шелест шин за своей спиной, и тут же почувствовала тёплую руку у себя на запястье.

     - Я не читал, - Эдвард протянул мне блокнот.

     - Почему? – спросила я.

     - Это личное, - он возвышался надо мной и застёгивал мою куртку.

     Мне хотелось отвести глаза из-за того, каким невыносимо красивым я видела Эдварда. Было темно, несколько фонарей бросали свет на взлохмаченные волосы и серые глаза мужчины, который молча смотрел на меня, и я не находила слов, чтобы что-то сказать. Или сил, чтобы уйти. На самом деле я хотела простоять так всю жизнь. Под фонарями и первым снегом, и чтобы моя рука была в его руке.

     - Зачем ты записалась на лекции, Белла, малышка? – он говорил тихо и, наверное, от этого я немного привстала на цыпочки.

     - Я хотела видеть тебя, - призналась я, - ты не звонил, не приходил.

     - Мне нужно было срочно уехать. Там плохая связь, прости, что не сообщил заранее, а когда вернулся, первое что увидел - тебя в своей аудитории.

     - И не подошёл…

     - Не подошёл, Белла, малышка, ты ведь знаешь, что такое дисциплинарная комиссия? Как ты думаешь, что будет, если я начну встречаться с собственной студенткой?

     - Я… я же…

     - Ты. Моя. Студентка.

     - Но?..

    - Белла, - я вздрогнула от этого «Белла», от того, как Эдвард внимательно смотрел на меня, словно искал что-то на моем лице или уже нашёл. Мурашки на моей спине танцевали под музыку Кейко Матсуи, меня кружило в одном ритме с ними, закручивало в вихрь его близкого горячего дыхания, на мгновение мне показалось, что я не дышу и даже не существую, я парила где-то в невесомости, законы гравитации не действовали на меня.

     - Я завидую снежинкам на твоих щеках, Белла, малышка, - послышалось откуда-то извне моей невесомости, - они могут целовать тебя.

     - Ты тоже, - прошептала я, зная, что он не может, и следующее, что я почувствовала – невесомый поцелуй в щеку, скользящее дыхание к губам и вкус губ Эдварда. Кажется, я всхлипнула, и свет от фонаря расплылся у меня перед глазами. Потому что именно таким должен быть первый поцелуй. Волнительным, желанным, невыносимо горячим и в то же время лёгким. Поцелуй, от которого не оторваться, от которого кружится голова, сбивается дыхание и немеют ноги. Поцелуй, который хочется продолжать и продолжать. Пока на головы нам сыпал первый в этом году снег, и в нашей невесомости играла музыка Кейоко Матсуи.  

    
Cкачать Кейко Матсуи Вот это мощно ! бесплатно на pleer.com

Я не очень хорошо запомнила, как мы сели в машину, как оказались у Эдварда дома, как мы занимались любовью, и это превзошло мои мечты, потому что я бы никогда не смогла представить себе то, что ощущала рядом с Эдвардом, не могла и подумать, что его глаза темнеют, когда он нуждается во мне, как и я в нём. Я не могла мечтать о такой ночи, потому что не знала, какой она может быть в реальности. Но я отлично запомнила, как под утро, когда зарево рассвета только-только стало пробиваться сквозь ночь и свет фонарей, Эдвард сказал.

     - Я люблю тебя, Белла, малышка. Сильно. Отчаянно. Навсегда.

     Через пару дней я официально перевелась на курс по микробиологии к Джасперу Хейлу, другу Эдварда, и честно отходила все оплаченные мной лекции, и в конце даже нарисовала Эдварду схему строения бактериальной клетки, почти нарисовала, потому что слова:

     …рибосомы…  

     …эукариоты …

     …резистентный…

произнесённые бархатистым голосом, действовали на меня довольно странно, не более странно, чем походка или деним на бёдрах Эдварда, и всё это отвлекало меня и не давало сосредоточиться, особенно, когда Эдвард брал мою руку с мелом и вёл её своей рукой. Мел крошился, и я слышала дыхание у себя над головой, пока не услышала голос Джаспера Хейла.

     - Глобуляничать будете дома, - и со смехом отвела глаза от счастливо улыбающегося Эдварда.

     Эдвард в действительности не стал читать мои мечты, вместо этого мы купили новый молескин и теперь записывали в него свои общие мечты, и они всегда сбывались.

      Мы мечтали отправиться в путешествие через всю страну, и отправились туда. Мы не мечтали об идеальной свадьбе, мы мечтали о свадьбе такой, которая будет лучшей для нас, и наша мечта сбылась, в путешествии мы случайно наткнулись на красивейшую поляну, утопающую в  благоухании трав и шелесте листьев, и  именно это место нам показалась идеальным для свадьбы.

     Пожалуй, сегодня первый раз, когда наши мечты не сходятся.

     Эдвард хочет сына, третьего сына, а я отчаянно мечтаю о дочке. Милой девочке с бронзовыми кудрями, которая будет воровать мою помаду и, может быть, даже потеряется девственность с глупым одноклассником, но всё равно однажды её настигнет её невесомость и её настоящий первый поцелуй.

     Но главным образом, потому что невыносимо, когда трое мужчин в семье произносят слова:

     …коллоидный матрикс…

     …эукариоты …

     …глобулярные… образования…

     И первое, что рисует твой маленький сын – это схема строения бактериальной клетки.

     Я мечтаю рисовать куколок и домики, заплетать косички и выбирать на день рождения ручки с глупыми мишками, а не микроскоп.

     Посмотрим, чьи мечты сбываются, ведь главное – правильно мечтать.