Эпиграф к эпилогу от великолепной Насти ѼTwilight_BabyѼ
Ты ведь так медленно, но верно погибаешь.
И как прикажешь мне с тобою поступить?
Ведь отвергая, словно сердце вырываешь,
Но не могу я всё так бросить, отступить.
Мне тоже тяжко, но к кому мне обратиться?
Ты ускользаешь, вызывая страх и дрожь.
За нити связей должен крепко я схватиться.
Не удержу - ты безвозвратно пропадёшь.
Моё желание - помочь, моя родная.
Не оставляй меня за гранью бурь и стуж.
Мы вместе сможем, победим, я обещаю.
Не забывай, я умоляю.
Подпись: муж.
Ты ведь так медленно, но верно погибаешь.
И как прикажешь мне с тобою поступить?
Ведь отвергая, словно сердце вырываешь,
Но не могу я всё так бросить, отступить.
Мне тоже тяжко, но к кому мне обратиться?
Ты ускользаешь, вызывая страх и дрожь.
За нити связей должен крепко я схватиться.
Не удержу - ты безвозвратно пропадёшь.
Моё желание - помочь, моя родная.
Не оставляй меня за гранью бурь и стуж.
Мы вместе сможем, победим, я обещаю.
Не забывай, я умоляю.
Подпись: муж.
***
7 июня. Вашингтон. Отс-стрит.
Она выглядела довольной, но я не желала задумываться о причинах этого.
Видимо, по ее мнению, я демонстрирую какой-то прогресс.
Прогресс – сдвиг с мертвой точки…На движении вперед все еще стояло вето.
Некомфортно пошевелившись на кушетке, я затеребила в руках носовой платок.
До сих пор было не привычно без гипнотически вьющейся перед глазами завесы сигаретного дыма. Будто я была нагой. Уязвимой, открытой каждому взгляду и слову.
За несколько месяцев бесед в этом кабинете я научилась сосуществовать с этим чувством.
Она положила ногу на ногу. Красивые линии лодыжки и колена вновь под черной вуалью узоров.
Доктор Розали Хейл была педантична и консервативна во всем. Кроме легкомысленного настроя, который демонстрируется выбором колготок. Сегодня – продольные и поперечные рисунки точек, расползающихся в овалы. Напоминающие детские представления о каплях дождя на листе альбома.
…Мари часто рисовала дождь. Потом я научила ее рисовать зонтик и крохотную фигурку девочки под ним.
- Есть что-то, что представляет для вас наибольшую трудность на данный момент?
Все еще было тяжело формировать боль в слова. Быть откровенной, выражая то, в чем нельзя быть откровенной, на что нельзя наложить швы разговора по душам.
Расставляя слова в своем будущем ответе, я заскользила взглядом по кабинету.
Безликие белые, бежевые, орехово-коричневые тона сегодня были вплетены в игру солнечного света, делающего их немного волшебными. Витиевато-закрученные буквы на серебристых листах дипломов исчезли за ровной гладью золота, легшей на стекло, - магическое зеркало. Прочертив две ровные широкие полосы – дорожки из желтого кирпича, солнце затерялось в сухой композиции, занимавшей место в углу: на черных мертвых ветвях, вытянувших сухие кривые и узловатые пальцы к самому потолку, красовались нежно-розовые звезды четырех крупных цветков.
Натуралистичная аллегория городской рутины, убивающей воображение.
- Да, полагаю, есть, - тихо начала свой ответ я. – Эдвард почти каждый день бывает у Мари, подолгу говорит с ней, а я… Я не могу. Я хочу, но не хочу, понимаете?
- Вам придется пояснить, Белла, - Розали Хейл смотрела на меня со спокойной сосредоточенностью, ни одна черта лица не дрогнула в эмоции.
Это был будто кивок одобрения для меня.
Мать, которая ни разу не была на могиле своей обожаемой дочери. Эквивалент смертного греха, смоляное неотмывающееся пятно оскорбления памяти.
- Я хочу, чтобы для меня она оставалась живой. Всегда. Если.., - я справилась со спазмом в горле. – Если увижу ее могилу, то Розмари умрет и в моих воспоминаниях.
Доктор Хейл, сделав пометку в блокноте, подняла взгляд на меня.
Бессердечность мудрости – вот что было в серых глазах.
- Но вы хотите быть с мужем там?
Я кивнула. Ноздри и глаза защипали подступающие слезы.
Мари больше нет. Скоро уже будет год…
И каждое утро я, просыпаясь, заново выстраиваю себя. Реанимирую. Учусь дышать, двигаться и наполнять свою жизнь шелухой смысла под громкий шепот своего рефрена. Учусь спокойно шагать по всаживающейся в кожу стеклянной крошке чувства своей вины.
Да, мне хотелось бы говорить с ней так же свободно, как и Эдвард. Сидя у ее могилы. Воспринимая факт смерти так же безмятежно, как факт жизни.
Нет. Невозможно.
Мне так много нужно сказать моему солнышку!.. В последние дни мне казалось, что она совсем оставила меня…
- Белла, дайте себе время. То, что вы не бываете на кладбище, понятно и не заслуживает порицания. Вы придете на могилу Розмари, когда внутренне будете к этому готовы.
Буду ли я к этому готова?
Сумею ли найти в себе силы, чтобы однажды посмотреть мужу в лицо? Посмотреть и вспомнить Мари без обрывающейся пропасти осознания ее вечного отсутствия? Хватки ледяной тоски на моем сердце? Посмотреть и увидеть лишь его самого?
Ответы на эти вопросы не даст мне даже всеведущая Розали Хейл.
- Вы говорите с мужем о дочке?
Я облизала потрескавшиеся губы и вцепилась в платок похолодевшими пальцами, снова сожалея о том, что бросила курить.
С тех пор, как вернулись с Эсперанцы, как раз к самому Рождеству, мы говорили о ней каждый день. Эти разговоры были как кровопускание…
- Да, ежедневно.
На последнем слове мой голос сломался.
Эдвард. Я не была уверена, что испытываемые мной чувства к нему являются любовью.
Не может являться любовью то, что похоже на нужду больного в кардиостимуляторах или же инвалида – в протезе.
Болезненная, трагичная зависимость.
Он заставлял меня говорить с ним, заставлял считаться с тем, что он есть в моей жизни. Задевал незаживающие раны.
Это было слишком близко к ненависти, к враждебной неприязни. Слишком близко, если бы не сокрушающая благодарность. За трепетную, опекающую любовь, за внимание, за разделение мира воспоминаний. За то, что с терпеливой нежностью вытирал мои слишком частые слезы, крепко прижимая к себе, наполняя мою холодную пустоту теплом. За иллюзию незыблемости своей близости, за обещание угасания боли.
- Хорошо, - доктор Хейл выпрямилась в кресле, обе стопы, заключенные в лакированную кожу классических черных туфлей, опустились на бежево-золотое ковровое покрытие, примяв его толстый ворс.
Это означало, что наше время истекало. Вскрытие моих душевных патологий подходило к концу.
Я выдохнула, снова беспокойно заерзала.
Устала, истощена. Хочу вернуться обратно: в ограничивающе-спасительные стены квартиры, в сети заботы Эдварда.
- После того, как вы переедете, кое-что изменится, - Розали расположила блокнот на коленях, разместив ухоженные руки симметрично друг к другу.
…Мне бы понравилось создать для нее браслет из золота, берилла и оникса со стилизацией под шахматную клетку…
Казалось, доктор выверяла каждое свое движение, каждое слово, тон голоса и каждый аспект взаимодействия с клиентом с той же тщательностью и знанием дела, с каким выверяется каждый шаг в ритуале.
Чайная церемония психотерапевтической беседы.
- На данный момент я помогла вам всем тем, чем смогла. Дальше – дело времени. Помните, Белла, вы всегда можете позвонить мне и поделиться любой проблемой. А теперь мой последний вопрос к вам. Я уже задавала его на нашем первом сеансе. Каким вы видите свое будущее?
Я смутно помнила свою первую встречу с ней. И совсем не помнила то, что ответила тогда.
Те дни ложились в мою память засыпанные толщей пепла. Зачастую не ложились вовсе…
Каким я вижу свое будущее?
Я не сомневалась, что оно у меня есть. Я сомневалась, что смогу быть для него достаточно живой, чтобы откликаться на каждый импульс происходящего.
Мне казалось, что я умерла вместе с Мари… Или же вместо нее.
Пожав плечами, я заглянула в бесстрастно-профессиональное лицо доктора.
- Тоска. Преодоление. Бескрайняя пустыня засасывающего в себя черного песка.
Она ничего не ответила. Через секунду, поднявшись с места, Розали подошла к своему столу и выключила диктофон.
Точка была поставлена. Я глубоко вздохнула и тоже поднялась.
Устала. Измотана.
…Закрывая дверь кабинета доктора Хейл, попрощавшись с ней, обменявшись пожеланиями удачи, я все еще блуждала в словах своего ответа.
Тоска. Преодоление. Но где-то далеко, там, в пустыне этого будущего, робко, рискуя погаснуть в любую минуту, сверкает искорка надежды.
Хотела ли я ее? Ведь Розмари больше нет.
1 июля. Форкс. Пайнвуд- стрит
Я проснулась, очнувшись от своего забытья. Открыла совершенно сухие глаза. Сухие впервые за много месяцев.
Новая мягкость подушки, колючая шерсть пледа. Новые стены, волны света, расположенные по-новому.
Туманное утро в Форксе. В этом городе под холодный серебристый перезвон дождя рождается солнце.
Эдвард уже не спал. Прижавшись грудью к моей спине, согревая шею своим дыханием, он играл с краем моей футболки, заворачивая и разворачивая его, едва касаясь кончиками пальцев кожи моего живота.
Его запах, размеренное движение его грудной клетки во время вдохов, методично выстроенная игра длинных пальцев, тепло и комфорт сильного тела воспринимались так ярко и выпукло, словно под увеличительным стеклом, превращающим хорошо знакомое в иное. Огромное. Значимое.
- С добрым утром, любимая, - бархатный шелест возле моего уха, легкое касание губ на шее.
Почему-то сейчас я подумала, что, возможно, готова.
Сглотнув сухой ком в горле, задержав дыхание, я легла на спину, затем, сложив сжатые в кулак руки на животе, повернула голову, чтобы посмотреть в лицо своего мужа.
КОНЕЦ
Источник: http://robsten.ru/forum/34-1549-1
0
