- Элизабет, пожалуйста, прекрати тянуться за куклой. Так мы с тобой опоздаем.

Мне всё-таки удаётся застегнуть на ножках своей трёхлетней дочери блестящие красные сапожки, и будто назло именно в этот момент она садится идеально ровно и останавливает свой внимательный взгляд на моём лице. Я словно вижу своё зеркальное отражение, ведь за исключением зелёных глаз она во многом похожа на меня. Шелковистыми волосами шоколадно-коричневого оттенка длиной до плеч, изгибом губ, контурами головы и позициями, занимаемыми ушами, носом и бровями. Лишь цвет радужки у неё определённо от отца. Как это довольно часто бывает, мы с ним познакомились на первом курсе колледжа, оказавшись сидящими по соседству на одной из лекций, а дальше всё развивалось слишком стремительно. Мы влюбились друг в друга буквально до сумасшествия и поженились вскоре после выпускного. В день нашей свадьбы мне не было ещё и двадцати трёх лет. Молодые, амбициозные, полные надежд и планов, верящие, что у них впереди вся жизнь на то, чтобы они стали совместной реальностью. Но уже чуть больше, чем через год, будучи на седьмом месяце беременности, я стала вдовой. Наше с Джаспером счастье оказалось недолгим и мимолётным. Элизабет появилась на свет в середине октября. Красивая и тихо сопящая девочка, которая никогда не увидит своего отца и будет знать его лишь по фотографиям и рассказам других людей. Воспоминаниям, принадлежащим мне, родителям Джаспера и его старшему брату. Несмотря на всю свою занятость, связанную с должностью генерального директора, дядя Эдвард не чает души в своей племяннице, и она отвечает ему взаимностью. Это именно к нему в гости мы сейчас и собираемся.

- Можно взять её с собой? - спрашивает Лиззи, крепко прижимая игрушку к себе. Пупс выглядит, как настоящая новорождённая. Чепчик, ползунки, кофточка, соска. Если вытащить её, ребёнок будет плакать и звать маму с папой либо до тех пор, пока предмет не вернётся обратно в ротик, либо пока цикл из соответствующих звуков не повторится три раза. Когда Эдвард преподнёс младенца на День рождения Элизабет две недели назад, первое время при извлечении соски я постоянно вздрагивала от рыданий и даже хотела достать батарейки, но всё-таки каким-то образом смогла привыкнуть.

- Можно, милая, но зачем она тебе? Завтра ведь Хэллоуин. Помнишь, как дядя Эдвард сказал, что ему нужна твоя помощь, и пообещал непременно дождаться тебя прежде, чем начать вырезать тыкву? Вы будете очень заняты, и у тебя не останется времени играть с куклой, - я помогаю дочери просунуть руки в рукава кофты на пуговицах и, застегнув их, чувствую почти подавляющую любовь, которой окружаю её за двоих. И за себя, и за её папу. Элизабет знает, что он очень её ждал и хотел, и что не может быть рядом по независящим от него причинам, но подробности… для них ещё не время. Я бы вообще ей ничего не говорила, если бы однажды она не назвала Эдварда папой. Тем вечером перед сном мне было больно расстраивать её, но я не могла позволить, чтобы она стала это повторять, и в ней окрепло неправильное представление.

- Он меня не ждёт.

- О чём ты говоришь, милая? Он очень тебя ждёт.

- Просто он ждёт не только меня. Ты ведь… останешься с нами? Иногда ты уезжаешь по делам и возвращаешься, лишь когда приходит время ехать домой. Дядя Эдвард говорит мне, что всё в порядке, но на самом деле он грустит в твоё отсутствие. Он тебя любит, как ты любишь меня.

- Да, родная, конечно, сегодня я никуда не уеду, но я уверена, что твой дядя грустит не из-за того, что меня иногда не бывает рядом. Просто у вас почти одинаковые глаза, и, скорее всего, глядя на тебя, ему становится особенно печально, что твой папа не может быть с нами. Дяде Эдварду наверняка не хватает его младшего брата, - я ставлю Элизабет на ноги и провожу рукой по её волосам, - а теперь иди вниз и покажись бабушке, пока они с дедушкой не уехали в приют, чтобы поздравить детей.

Может быть, кому-то это и покажется странным, что двадцатисемилетняя женщина живёт с родителями своего покойного мужа, но для нас с Элизабет так даже лучше. Она всегда под присмотром, они не пропускают ни одного момента из её взросления, и, перебравшись сюда по их настоятельной просьбе фактически сразу после похорон, я не вижу ни единой причины съезжать даже спустя всё это время. Мы одна семья, и так будет всегда.

Когда я спускаюсь на первый этаж и вхожу на кухню, Элизабет кружится перед Эсми, словно юла, настолько движения вызывают головокружение, но бабушка лишь восхищается платьем и тем, что оно сидит, как влитое.

- Твой дядя молодец, не ошибся с размером.

- Он её слишком балует. И кукла, и наряд, и всё в один день, - я подхожу к ним, укладывая телефон в сумку, и беру контейнер со свежеиспечённым яблочным пирогом. Мы уже сегодня его ели, но это для Эдварда. Эсми сразу отрезала ему чуть ли не половину. - Всё, Элизабет, нам уже пора. Пожалуйста, подожди меня в коридоре. Я скоро подойду и помогу тебе одеться, - я поворачиваюсь к свекрови, как только Лиззи послушно покидает помещение, чтобы попросить о небольшом одолжении, - мне бы хотелось, чтобы ты поговорила с ним и сказала, что не нужно быть таким расточительным.

- Не уверена, что можно назвать это расточительством, когда он более чем в состоянии позволить себе такие траты. А почему ты сама не можешь ему этого сказать? Вы всё равно едете к нему.

- Просто не могу, и всё.

- Белла, Эдвард хочет лишь того, чтобы ты… чтобы вы с Лиззи были счастливы. Мы все хотим. И Джаспер тоже бы хотел. То, что случилось с моим сыном, это ужасная трагедия, но я не думаю, что ему бы понравилось видеть тебя одной. Я пытаюсь сказать, что ты имеешь полное право снова начать с кем-то встречаться.

- Мне это не нужно. Я счастлива и так.

После завершения всех сборов я пристёгиваю Элизабет в её детском кресле за передним пассажирским сидением, и мы отправляемся в сорокаминутную поездку на другой конец города. Небо темнеет, как будто предвещая дождь, но сегодня пасмурно с самого начала дня, и я не обращаю на это сильно много внимания. Эдвард выходит к машине, едва я заглушаю двигатель на подъездной дорожке около его двухэтажного дома, и открывает мою дверь ещё до того, как я справляюсь с ремнём безопасности.

- Привет, - голос звучит, как обычно, заботливо и тепло. Полуопущенный взгляд из-под ресниц тоже странным образом согревает, и на какой-то миг я снова задумываюсь о том, что неоднократно обещала себе пресечь на уровне мыслей. О его доброте, привлекательности и обаянии, и о том, почему он, несмотря на явную любовь к Элизабет, до сих пор не спешит обзаводиться своей собственной семьёй и детьми.

Серьёзный, ответственный и целеустремлённый, Эдвард всегда и во всём невероятно отличался от Джаспера. Человек, давший мне самое дорогое, что у меня есть, был беспечным, свободным, азартным и до последнего своего дня жил так, будто его ничто не обременяет. Даже несмотря на наш брак и все те факты, согласно которым ему следовало думать о том, как его решения могут отразиться на мне и нашем будущем ребёнке, хотя бы немного больше, Джаспер так и не успел разделить со мной мою точку зрения. Имея привычку гонять на своём мотоцикле со скоростью нередко выше допустимого, однажды он просто не справился с управлением и буквально влетел в отбойник. Смерть была мгновенной. Я знаю, что с Эдвардом бы никогда такого не случилось. Когда-нибудь по прошествии ещё некоторого времени я надеюсь увидеть рядом с собой именно такого человека. Того, на кого можно будет всецело положиться и позволить себе быть немного слабой.

- Привет. Элизабет в кресле.

- Я понял. Ты ведь не уезжаешь?

- Нет, - его лицо словно наполняется светом, когда я отрицательно качаю головой. Так Эдвард выглядит ещё более прекрасным. Мне приходится приложить силу воли, чтобы одёрнуть себя изнутри. - Эсми передала тебе пирог.

- С яблоком?

- Да, твой любимый.

- И где он?

- Ты как ребёнок. Я его возьму, а ты помоги Элизабет.

Улыбнувшись, Эдвард обходит машину спереди, и меньше, чем через полминуты, я слышу возбуждение Лиззи, с которым она приветствует, наконец, оказавшегося рядом дядю. Взяв её на руки после всех манипуляций с ремнями детского кресла, он прижимает мою дочь к себе так, будто у него нет никого дороже. Хотя, наверное, во многом всё так и есть. И будет, по крайней мере, до тех пор, пока у мужчины не появятся собственные дети. Тогда мы автоматически отойдём куда-то на задний план, но это и правильно.

Войдя в дом и раздевшись, мы все располагаемся в гостиной. Я сажусь на диван, откуда и наблюдаю за Эдвардом и Элизабет около журнального столика, пока она сосредоточенно созерцает то, как умело и последовательно её дядя превращает тыкву в весёлую и совсем не страшную рожицу. Однажды он станет замечательным отцом.

- Белла, ты не сходишь на кухню за свечой и спичками?

- Конечно.

Я приношу необходимое, и к этому моменту Эдвард как раз наносит завершающие штрихи. Откладывая нож, он опускает зажжённую свечку внутрь тыквы, и Элизабет это буквально завораживает. Она смотрит на преобразившийся овощ, моргая реже обычного, а мы не сводим взгляда с неё, и это… это делает нас словно семьёй. Будто она наш общий ребёнок, а мы её родители, и такие вечера совершенно не новы. За ужином Эдвард напоминает состоявшегося папу ещё больше. Он помогает ей с куриными крылышками, которые сам же и запёк, отделяет кусочки птицы от косточек и придерживает бокал с соком, пока Элизабет пьёт.

- А что это у тебя? - спрашивает она у дяди, когда её тарелка становится пустой. Лиззи тянется вперёд, и, обхватив её правой рукой, он позволяет ей оказаться на своих коленях. - Вкусно?

- Это капуста брокколи, но я не знаю, понравится ли тебе. Хочешь попробовать?

- А можно? - она смотрит на него почти умоляющим взглядом и вскоре кушает первое соцветие. А затем ещё немного от второго, после чего всё-таки теряет всякий интерес к еде. Эдвард включает ей мультфильм, который поглощает и нас самих. Настолько, что я совершенно забываю о времени и прихожу в себя лишь тогда, когда осознаю, что, видимо, всё же начавшийся снаружи дождь стабильно и уверенно превращается в ливень.

- Наверное, нам пора, пока он совсем не разошёлся.

- Ну и куда ты поедешь в такую погоду? Даже и не думай, Белла, - говоря об этом, Эдвард переводит взгляд туда же, куда и я. На Элизабет между нашими телами, которая уже клюёт носом и еле-еле борется с закрывающимися глазами, но при этом всё ещё пытается оставаться сосредоточенной на мультике. Такая трогательная и… смешная. Джаспер бы её обожал. Не проходит ни дня, чтобы я не думала об этом. С ней постоянно и регулярно происходит что-то, что я непременно бы хотела, чтобы он наблюдал лично, и я хочу верить, что так или иначе он созерцает нас откуда-то сверху или со стороны, просто мы этого не видим, но всё равно иногда становится особенно больно, что на самом деле его нет. Если говорить совершенно честно и откровенно, то я почти ненавидела его, когда он умер. - Давай уложим её в гостевой комнате. Я буду рад, если вы останетесь на ночь.

Эдвард берёт Лиззи на руки и относит её на второй этаж. Я раздеваю её и обкладываю подушками, чтобы она точно никуда не делась с кровати, и после поцелуя накрываю пледом. Мы оставляем ночник включённым и возвращаемся обратно вниз.

- Вот и остались мы вдвоём, - я говорю это в надежде разрядить обстановку. Без Элизабет мне почему-то становится неловко. Мы ещё никогда не оказывались наедине вот так. Я толком и не знаю, о чём говорить. И чувствую себя будто неправильно. Сидя на диване, который внезапно стал казаться уж слишком большим и просторным. Теперь, когда Лиззи спит наверху, и прежде занимаемое ею место пустует.

- Может быть, хочешь вина?

- Лучше я сделаю глинтвейн.

Но Эдвард отказывается от него и для себя всё же открывает бутылку. Переключает на какое-то кино, которое мы смотрим в полном молчании в сопровождении грома и молний, освещающих комнату серебром в дополнение к люстре, и иногда явно изучает мой профиль своим пристальным взглядом. В очередной раз, когда это происходит, я не выдерживаю и поворачиваю голову направо, лишь теперь понимая, что мужчина стал ближе, чем я помню, что он был.

- Со мной что-то не так?

- Нет, ничего такого, просто… - и тут, замолчав, Эдвард стремительно сокращает расстояние между нашими лицами и, скользнув рукой мне на талию, целует меня. Несколько нежных секунд сменяются немного отчаянно-страстным оттягиванием моей нижней губы, и я осознаю, что начинаю отвечать, когда, смыкаясь, веки погружают окружающую реальность в темноту. Но моя правая рука уже живёт своей жизнью, возвращает мне рассудок и отталкивает Эдварда прикосновением к его груди. Слыша его участившееся дыхание, я думаю о приятной на ощупь клетчатой рубашке, о вкусе алкоголя и будоражащем запахе мужчины, пока в голове не возникает образ Джаспера. Он будто укоряет меня, и я избегаю смотреть на Эдварда. Тем временем его ладонь по-прежнему касается моего тела сквозь ткани блузки. Согревая и распространяя не только тепло, но и что-то ещё, что я не в состоянии описать. - Белла.

- Всё в порядке, Эдвард. Ты просто много выпил. Я понимаю. Мы можем забыть об этом.

- Притвориться, что этого не было?

- Да.

- Но я не хочу. Я желал этого, - в его голосе уверенность. Искренность. Надрыв. Услышав всё это, я совершаю промах, когда поднимаю глаза. Потому что они обнаруживают те же самые эмоции и на лице Эдварда. Оно невероятно близко. Красивое и обезоруживающее некоторым смятением и ранимостью. Но в состоянии опьянения люди совершают и говорят всякое. Придя в себя наутро, они о многом сожалеют. Я не хочу, чтобы это случилось с Эдвардом. Или не хочу, чтобы меня причислили к ошибке?

- Ну что ты такое говоришь? Ты просто пьян, - я пытаюсь отстраниться, выбраться из этих почти объятий, но от следующих слов моё тело совершенно застывает. Удивительно, учитывая, что сердце вроде бы начинает биться быстрее, создавая фактически шум в ушах, но я словно прирастаю к дивану помимо того, что и так уже нахожусь в его углу.

- Пьян от любви к тебе, - между молнией и очередным раскатом грома со странной агонией шепчет Эдвард. Она ощущается, как горечь. Как нечто ядовитое и опасное. Что-то, что нужно искоренить. Но ничего из этого не может быть. Ни её, ни любви. Невозможно. Нельзя.

- Эдвард, я…

- Ты мне ответила, Белла. Ты что-то чувствуешь… - горячее, страстное дыхание порождает испарину на моей коже. Или, быть может, всё дело в словах. В правде о том, что я сделала. Так или иначе я действительно поощрила его, но это не было осознанно. Я не думала, но теперь… теперь…

- Это была случайность, и только. Больше ничего. И Джаспер твой брат, - отворачиваясь, говорю я, лишь бы не видеть того, как словно ударила его. Настолько мужчина стал выглядеть внезапно осунувшимся и разбитым. - Этого не будет. Никогда.

Эдвард резко, но нежно прикасается к моему подбородку, поворачивая мою голову обратно. Я чувствую… злость. Возможно, даже ярость. Всегда тепло взирающие глаза сейчас кажутся мрачными и охваченными непроглядной темнотой и гневом. Его волны исходят и от тела, практически нависающего надо мной. Новый громкий звук стихии только усиливает эти ощущения, наполняя всё ещё большей безысходностью.

- Какого чёрта ты говоришь о нём так, будто по-прежнему являешься его женой? Вот кого нет и уже никогда не будет. Всё остальное вполне может быть. Ты и я. Мы. Я влюбился в тебя ещё в нашу первую встречу, когда он привёл тебя познакомиться.

- Не надо, Эдвард… Пожалуйста, прекрати, - но я словно говорю со стеной, которая по определению не может услышать и ответить. Потому что всё это продолжается. Не собирается заканчиваться. Я касаюсь сильной правой руки на своём лице, но её хватка поверх моей кожи вроде бы лишь усиливается. Мне становится немного страшно.

- Джаспер никогда не вернётся, Белла. Ты же не собираешься быть одна всю оставшуюся жизнь? Я любил его и всё ещё люблю, но он бы хотел, чтобы ты была счастлива. Почему не со мной? - спрашивая об этом, он делает мне почти больно непониманием в своём голосе. По сравнению с этим некоторая жестокость касания становится совершенно несущественной. Отходит куда-то на задний план. Затмевается переживанием эмоциональным.

- Эдвард, - то, что я вновь произношу его имя, чтобы остановить, не приносит ожидаемого эффекта. Наоборот, словно меняет всё. Делает из человека, которого я вроде бы знаю, того, кто мне совсем незнаком. Эдвард прикасается ко мне абсолютно несдержанно. Проникает ладонью под мою блузку и одновременно с этим пытается поцеловать. Я уворачиваюсь, но всё равно чувствую губы на своей челюсти. Даже так они ощущаются… приятно. Желанно. Но, наткнувшись пальцами на опустевшую бутылку из-под вина, которая прежде стояла на диване, я ударяю ею Эдварда по голове. Не смотрю, куда именно попадаю, а, едва обретя свободу и перестав чувствовать вес тела, убегаю на второй этаж и скрываюсь в гостевой комнате. Элизабет спит в том же положении, в каком я её и оставила.

Я ложусь рядом с ней, но засыпаю далеко не сразу. Даже услышав шаги спустя некоторое время, означающие, что мои действия не нанесли серьёзного урона, я вслушиваюсь в звуки дома и после того, как в нём становится тихо. Стихия снаружи не собирается уступать позиции, но, когда наступает утро, о ней напоминает разве что мокрая земля. А вот между мною и Эдвардом возникает ожидаемая напряжённость. Я не могу ни смотреть на него, ни говорить с ним. Еле-еле выдавливаю из себя односложные ответы, когда это необходимо. И мысленно облегчённо выдыхаю, как только Элизабет заканчивает с оладьями. Меня радует, что можно уехать. Подумать обо всём вдали. Но я не знаю, о чём именно собираюсь думать. Я ведь не верю в то, что он сказал, правильно? И не хочу посмотреть, что из этого может получиться? И как быть с Лиззи? С Эсми и Карлайлом? Вряд ли она подразумевала своего старшего сына, когда говорила мне о желании видеть меня счастливой. Это… неправильно. По отношению ко всем.

- Ну всё, Элизабет, говори дяде Эдварду пока, и поедем домой, - он склоняется к моей девочке, сидящей в кресле, и целует её в лоб. Она обнимает его за шею со всей силой, содержащейся в её маленьких ручках. Возможно, моё сердце ещё никогда не чувствовало между ними столько любви, как сейчас. Я слышу тихие слова, но не разбираю их. Наконец, Эдвард закрывает заднюю дверь. И тут же обращается ко мне, удерживая за левый рукав пальто. Но настолько слабо и едва ощутимо, что я осознаю, что в любой момент могу освободиться.

- Я бы никогда тебя ни к чему не принудил. Ты же знаешь это? Прошу, скажи, что знаешь. Мне не по себе из-за вчерашнего и… Лиззи... я не могу потерять ещё и её, - пальцы цепляются за ткань, поглаживают её, и внутри меня что-то рвётся. Повисает на тонкой нити, которая настолько истрёпана и изношена, что вот-вот может лопнуть.

- Я не собираюсь так поступать. Я не такая.

- Ты могла бы дать мне шанс, Белла. Я обещаю, что никогда тебя не оставлю и не сделаю больно. Я не претендую на то, чтобы понять все твои чувства или мысли, или, возможно, страхи, но кого ты обидишь, если позволишь себе снова начать действительно жить? Я не могу быть хуже тех, кто не будет обязан относиться к Элизабет, как к родной, - я знаю это… Что другие могут отнестись к ней неподобающим образом. Не захотеть связывать свою жизнь с женщиной, уже имеющей ребёнка. Что Эдвард не только не хуже, но и лучше их всех. Но я больше не могу столь слепо доверять чьим-то заверениям. Даже его. Теперь, когда мне известно, что такое разбитое сердце, которое всё равно не станет целым, что бы я ни делала…

- Я… Нам пора. Извини.

Я сажусь за руль, и мы с Лиззи возвращаемся домой. Выходные уступают место привычным будням с их занятостью и бытовыми делами. В течение недели Эдвард пару раз заезжает в гости. Но ни в один из дней особо не задерживается. Конечно, я выхожу и здороваюсь, но преимущественно потупив свой взор. А потом ссылаюсь на то, что взяла с собой работу на дом, и ухожу к себе. Потому что в голове всё ещё свежи воспоминания о нашем поцелуе. Об ощущении губ на моей коже. О том, как жар руки словно заполз внутрь моего тела и заполнил каждую его клеточку желаниями, которые, наверное, уже никуда не денутся. Я начинаю осознавать, что, и правда, пытаюсь отрицать свои чувства. И понимаю, что если задержу свой взгляд на Эдварде дольше, чем на несколько секунд, или проведу в его обществе значительное количество минут, то забуду про все свои внутренние преграды и опасения и поцелую его прямо на глазах у Эсми, Карлайла или собственной дочери. Поэтому и избегаю находиться поблизости сильно долго. Трусливо боюсь признаться, что погорячилась. И раскрыть то, что на протяжении этих лет у меня неоднократно случались моменты, когда я думала о семье с ним, но впоследствии тут же корила себя за это. Не считая и даже не предполагая, что он тоже может испытывать эмоции, подобные моим.

Вероятно, ты не хочешь или не готова это слышать, и я не должен этого говорить, но я навсегда запомню вкус твоих губ. От тебя пахло клубникой. Если это, и правда, была лишь случайность, которая ничего для тебя не значит, то, пожалуйста, скажи, как мне выбросить тебя из головы. Ты наверняка должна знать рецепт. Действенное средство. Потому что я так чертовски устал. Устал за эти несколько дней больше, чем за все предшествующие годы, прошедшие со времени нашего знакомства.

Его сообщение застаёт меня на работе однажды вечером. Я уже заканчиваю с делами и начинаю собираться домой, когда телефон издаёт уведомляющий сигнал. В голове словно возникает туман, застилающая разум и все его доводы пелена, и спустя время я осознаю себя звонящей в дверь, в то время как ладони нервно проходятся по джинсам. Кожа кажется вспотевшей. Но это ощущение отходит на задний план, как только свет из прихожей падает на крыльцо, и, переступая через порог, Эдвард выходит ко мне. Прекрасный. Взволнованный. Выглядящий готовым помочь, несмотря на всё то, что я наговорила ему и сделала в тот вечер. А ещё действительно утомлённый. Сильно и заметно. Под глазами темнеют круги, которых не было в нашу прошлую встречу.

- Белла? Что-то случилось? - он не прикасается, оставаясь на почтительном расстоянии, и, наверное, именно оно, то, что я хочу, чтобы он дотронулся и не только, окончательно подталкивает меня действовать.

- Да. Я получила твоё сообщение. И не думаю, что знаю средство. Вообще-то у меня есть лишь вот это, - я делаю разделяющий нас шаг. Обхватываю рукой заднюю часть мужской шеи около границы роста волос, ощущая родинку на коже, и целую Эдварда. Чувствую тепло его тела, то, что губы немного обветрены, их ласковое движение, из-за которого мне хочется, чтобы это длилось и длилось. Он кажется застигнутым врасплох, неуверенным в реальности происходящего, но правая рука, оказываясь в моих волосах, прижимает меня ближе. Поцелуй становится глубже, наши зубы задевают друг друга, и я ощущаю незначительное, но очевидное давление на живот. И, возможно, начинаю испытывать желание в ответ. Но… - Мы можем двигаться медленно? - мы дышим одинаково тяжело и громко. Эдвард проводит большим пальцем по моей нижней губе. Явно хочет всё повторить. И я тоже хочу.

- Медленно это лучше всего. Это замечательно.

Он широко улыбается мне и утягивает меня за собой внутрь дома.