ГЛАВА 18


Когда я подбегаю к Марлене, она как раз спрыгивает с головы Рози.

– Ты была великолепна! Великолепна! – восклицает Август, целуя ее в щеку. – Видел, Якоб? Видел, как у них получилось?

– А то как же.

– Сделай одолжение, отведи Рози, а? Мне нужно вернуться, – он протягивает мне трость и, переведя взгляд на Марлену, глубоко вздыхает и прижимает к груди руку. – Великолепна. Просто великолепна. Да, не забудь, – добавляет он, развернувшись и отойдя на несколько шагов, – сразу после Лотти твой номер с лошадками.

– Сейчас за ними пойду, – отвечает она.

Август возвращается в шапито.

– Вы были восхитительны! – говорю я.

– Да уж, она была хороша, правда ведь? – Марлена запечатлевает на боку Рози звучный поцелуй, оставив на серой шкуре четкий отпечаток губ, который тут же стирает большим пальцем.

– Я имел в виду вас, Марлена, – уточняю я.

Она краснеет, не переставая тереть пальцем шкуру Рози.

Как же я устал ей об этом говорить. Да нет, конечно, она восхитительна – но ведь я имел в виду совсем другое, и она прекрасно понимает, что я имею в виду, так что я снова поставил ее в неловкое положение. В общем, я решаю сбежать.

– Chodz[24 - Польск. – Иди.], Рози, – командую я, подталкивая слониху в спину. – Chodz, moj mqlutki paczuszek[25 - Польск. – Иди, моя маленькая пышечка.].

– Якоб, постой! – останавливает меня Марлена, кладя пальцы на сгиб моего локтя.

Вдали, у входа в шапито, появляется Август. Он останавливается и весь напрягается, как если бы чувствовал наше соприкосновение. Медленно, с мрачным видом, он поворачивается, наши глаза встречаются.

– Можно тебя попросить? – продолжает Марлена.

– Да, конечно, – отвечаю я, беспокойно поглядывая на Августа. Марлена, похоже, не заметила, что он за нами наблюдает. Я упираю руку в бедро, и пальцы ее тут же соскальзывают с моего локтя.

– Отведи Рози в мой костюмерный шатер, а? Я задумала сюрприз.

– Хорошо. Будет сделано, – отвечаю я. – А когда?

– Можно прямо сейчас. Я скоро буду. Да, и надень что-нибудь приличное – хочу, чтобы все было по первому разряду.

– Кто, я?

– Ну да. У меня сейчас номер, но я не задержусь. И ни слова Августу, если вы вдруг встретитесь, ладно?

Я киваю. А когда вновь оглядываюсь на шапито, Августа там уже нет.

Несмотря на необычность просьбы, Рози ведет себя крайне послушно. Идет рядом со мной к костюмерной Марлены и терпеливо ждет, пока Грейди с Биллом отстегнут крыло шатра.

– Слушай, а как там Верблюд? – интересуется Грейди, согнувшись в три погибели и отвязывая веревку от колышка. Рози за ним внимательно следит.

– Да все так же, – отвечаю я. – Ему кажется, что получше, но я бы так не сказал. Может, он просто не замечает, поскольку ему не нужно ничего делать. Ну, и к тому же он обычно пьян.

– Очень на него похоже, – вставляет Билл. – А где он берет выпивку? Надеюсь, это настоящая выпивка? А не то дерьмо, что он пил прежде?

– Нет-нет, настоящая. Мой сосед о нем заботится, как о родном.

– Кто? Этот Кинко? – удивляется Грейди.

– Он самый.

– А я думал, он ненавидит рабочих.

Рози вытягивает хобот и снимает с Грейди шляпу. Тот поворачивается и пытается ее сшибить, но она держит шляпу слишком высоко.

– Эй, следи за своим слоном!

Я гляжу ей прямо в глаза, она невинно моргает.

– Poloz![26 - Польск. – Положи!] – говорю я как можно строже, хотя на самом деле с трудом сдерживаю смех. Махнув ушами, она роняет шляпу на землю, и я наклоняюсь, чтобы ее поднять.

– Уолтеру – ну, то есть Кинко – не помешало бы порой сглаживать острые углы, – поясняю я, возвращая Грейди шляпу. – Но с Верблюдом он ведет себя просто безупречно. Уступил ему свою постель. И даже отыскал его сына. Уговорил встретить нас в Провиденсе и забрать Верблюда.

– Да ну! – Грейди перестает работать и бросает на меня удивленный взгляд. – А Верблюд знает?

– Ну… знает.

– И что он сказал?

Я корчу рожу и втягиваю воздух сквозь сжатые зубы.

– Что, прямо вот так?

– Все равно у нас не было выбора.

– Понятное дело, что не было, – отвечает Грейди и умолкает. – Но они расстались не по его вине. Может, родные уже и поняли. От войны у многих крышу снесло. А он ведь был артиллеристом – знаешь эту историю?

– Нет, он не рассказывал.

– Послушай, ты ведь не думаешь, что Верблюд был способен остаться в строю?

– Да уж, едва ли, – отвечаю я. – И что»?

– Кстати, ходят слухи, что наконец дадут денег – может, даже рабочим. Как-то не верилось, но после сегодняшнего представления даже у меня появилась надежда.

Крыло наконец отстегивается. Когда Билл и Грейди его поднимают, я обнаруживаю, что у Марлены в шатре все иначе. В углу – накрытый толстой льняной скатертью стол с тремя приборами. А в остальном шатер совершенно пуст.

– И куда вам вбить кол? Сюда? – спрашивает Грейди, указывая на пустое пространство.

– Да, пожалуй, – отвечаю я.

– Сейчас вернусь. – Он исчезает и миг спустя возвращается с двумя шестнадцатифунтовыми кувалдами, по штуке в каждой руке. Одну он швыряет Биллу, тот совершенно невозмутимо ее ловит и вслед за Грейди заходит в шатер. На удивление ритмичными ударами они вколачивают кол в землю.

Я завожу Рози в шатер и, присев на корточки, привязываю за ногу к колу. Не отрывая этой ноги от земли, она почему-то переносит вес на остальные. Встав, я замечаю, что она тянется к наваленной в углу груде арбузов.

– Закрепить обратно? – спрашивает Грейди, указывая на крыло шатра.

– Да, если не трудно. Едва ли Марлена хочет, чтобы Август увидел Рози до того, как зайдет в шатер.

Грейди пожимает плечами:

– Да ради бога.

– Слушай, Грейди, а можешь чуточку последить за Рози? Я бы сбегал переоделся.

– Ну, не знаю… – прищурившись, оглядывает он Рози. – Если только она не выдернет свой кол или еще чего-нибудь не учудит.

– Не думаю. Но вот смотри, – отвечаю я, подходя к груде арбузов. Рози изгибает хобот и открывает рот в широкой улыбке. Я беру арбуз и разбиваю о землю прямо перед ней. Арбуз раскалывается, и слониха засовывает хобот прямо в алую мякоть и принимается закидывать кусочки в рот вместе с кожурой. – Если что, у тебя есть страховка.

Я выхожу из шатра и отправляюсь переодеваться.

Когда я возвращаюсь, Марлена уже в шатре. На ней расшитое стеклярусом шелковое платье, которое Август подарил ей в тот вечер, когда мы ужинали у них в купе. На шее сверкает бриллиантовое колье.

Довольная Рози уплетает очередной арбуз – как минимум второй, но в углу их еще не меньше полудюжины. Марлена сняла с нее головной убор и повесила на стул перед своим туалетным столиком. В шатре появился сервировочный столик, на нем – тарелки с серебряными колпаками и вино. В ноздри ударяет запах жареного мяса, и живот у меня сразу же сводит от голода.

Раскрасневшаяся Марлена роется в одном из ящиков туалетного столика.

– А, Якоб! – говорит она, оглядываясь через плечо. – Как хорошо! А то я уже беспокоилась. Он будет с минуты на минуту. О боже! Никак не найду. – Она резко выпрямляется, не закрывая ящика. Оттуда свисают розовые лоскуты. – Можешь помочь?

– Без вопросов!

Она достает из трехногого серебряного ведерка со льдом бутылку шампанского и протягивает мне. Кубики льда в ведерке позвякивают, со дня бутылки капает вода.

– Открой, пожалуйста, когда он войдет. И крикни: «Сюрприз»!

– Договорились, – отвечаю я и беру у нее бутылку. Размотав проволоку, зажимаю пробку большим пальцем. Рози тут же вытягивает хобот и пытается просунуть его между моими пальцами и бутылкой. Марлена продолжает рыться в ящике.

– Это что еще такое?

Я поднимаю глаза. Перед нами стоит Август.

– Ой! – восклицает, поворачиваясь, Марлена. – Сюрприз!

– Сюрприз! – вторю ей я, уворачиваясь от Рози и выдергивая пробку. Отскочив от брезента, она падает в траву. Шампанское брызжет у меня из-под пальцев, я хохочу. Марлена подставляет под струю пару бокалов, но пока нам удается состыковаться, из бутылки, которую Рози все еще пытается вырвать у меня из рук, выливается не меньше трети.

Опустив глаза, я вижу, что розовые шелковые туфельки Марлены потемнели от шампанского.

– Ой, простите! – смеюсь я.

– Ничего страшного, – отвечает она. – Это не последняя бутылка.

– Я спрашиваю, это что еще такое?

Мы с Марленой замираем, не разнимая рук. Она беспокойно поднимает взгляд. В обеих руках у нее по почти что пустому бокалу для шампанского.

– Это сюрприз! Праздник.

Смертельно побледневший Август смотрит на нас, не мигая. Пиджак у него расстегнут, галстук ослаблен.

– Да уж, сюрприз, – говорит он, снимая цилиндр, и крутит его в руках, внимательно изучая. Волосы у него на лбу всклокочены. Вскоре он уже глядит на нас в упор, подняв бровь. – Вы полагаете?

– Что, прости? – упавшим голосом спрашивает Марлена.

Встряхнув запястьем, он швыряет цилиндр в угол. Медленно, методично снимает пиджак. Подходит к туалетному столику и поднимает пиджак так, как если бы намеревался повесить его на спинку стула. Однако, увидев головной убор Рози, останавливается. Передумав, складывает пиджак и кладет на сиденье. Опуская взгляд, упирается им в торчащие из ящика розовые ленты.

– Что, я не вовремя? – спрашивает он, окидывая нас с Марленой красноречивым взглядом.

Спрашивает очень обыденно, как если бы просил передать соль.

– Дорогой, я не понимаю, о чем ты, – мягко говорит Марлена.

Август наклоняется, вытаскивает из ящика длинную, почти прозрачную оранжевую ленту и, пропустив ее сквозь пальцы, принимается обматывать вокруг них.

– Баловались с ленточками, а? – Он перехватывает ленту за другой конец и вновь пропускает сквозь пальцы. – Ах ты, негодница! А ведь я догадывался.

Марлена таращится на него, потеряв дар речи.

– Итак, – продолжает он, – празднуем случку? А времени-то я вам дал достаточно? Или, может, мне уйти и вернуться попозже? Должен признать, слон – это что-то новенькое.

Страшно подумать.

– Боже правый, о чем ты?

– Ага, два бокала, – замечает он, взглянув на ее руки.

– Что? – она поднимает бокалы так быстро, что их содержимое выплескивается в траву. – Так третий же…

– Думаешь, я совсем дурак?

– Август… – вмешиваюсь я.

– Заткни пасть! Заткни свою вонючую пасть!

Август багровеет и выпучивает глаза. Он весь дрожит от ярости.

Мы с Марленой стоим совершенно неподвижно и от удивления не можем вымолвить ни слова. На лице Августа теперь появляется что-то вроде удовлетворения. Он продолжает играть с лентами и даже улыбается, а потом, аккуратно их свернув, складывает обратно в ящик. Выпрямившись, он принимается медленно покачивать головой.

– Вы… вы… вы… – подняв руку, он обмахивается пальцами, а перестав, замечает свою трость с серебряным набалдашником, прислоненную к стене у стола, где я ее поставил. Медленно подойдя к столу, Август берет ее в руки.

Услышав, как за моей спиной что-то льется, я резко поворачиваюсь. Рози, плотно прижав к голове уши и загнув хобот под морду, мочится в траву.

Август постукивает серебряным набалдашником о ладонь.

– И как вам кажется, долго вы еще могли от меня скрываться? – Помедлив, он смотрит мне прямо в глаза. – А?

– Август, – начинаю я, – я не понимаю, о чем…

– Я сказал, заткни пасть! – он разворачивается и лупит тростью по сервировочному столику, сбрасывая на землю бутылки, тарелки, вилки и ножи. А потом опрокидывает столик, толкнув его ногой. Столик заваливается на бок, фарфор, стекло и угощение падают в траву.

Оглядев учиненный разгром, Август вновь поднимает глаза.

– Думаешь, я не понял, что у вас тут творится? – Он сверлит Марлену взглядом, на виске у него бьется жилка. – Хороша же ты, дорогая. Ничего не скажешь. Хороша.

Вернувшись к туалетному столику, Август прислоняет к нему трость. Склонившись, пялится в зеркало. Поправляет волосы на лбу и приглаживает их ладонью. И вдруг замирает, не убирая ладони со лба.

– Ку-ку, – говорит он нашим отражениям. – А я вас вижу.

Из зеркала на меня смотрят полные ужаса глаза Марлены.

Август поворачивается и берет розовый головной убор с блестками, который Марлена сшила для Рози.

– В том-то и беда, верно? Я вас вижу. Вы думаете, я не вижу, а я вижу. А что, неплохо вышло, надо сказать, – говорит он, крутя в руках сверкающий головной убор. – Любящая жена, спрятавшись в уборной, шьет что-то грандиозное. А может, не в уборной? А прямо здесь? Или в шатре у шлюх? Шлюхи ведь друг другу помогают, правда? – Он оглядывается на меня. – Ну, и где ж ты умудрился, Якоб, a? Гдe именно ты отодрал мою жену?

Я беру Марлену под локоть:

– Пойдем отсюда.

– Ага! То есть вы даже не отрицаете! – взвизгивает он. Вцепившись пальцами с побелевшими костяшками в розовый головной убор, он тянет что было сил, скрежеща зубами, пока наконец не разрывает его пополам.

Марлена вскрикивает и, уронив бокалы, зажимает рот руками.

– Шлюха! – орет Август. – Потаскуха! Сука паршивая! – с каждым новым эпитетом он разрывает убор еще на несколько кусков.

– Август! – кричит Марлена, делая шаг вперед. – Прекрати! Прекрати!

Видимо, крик сбивает его с толку, потому что он и правда прекращает. Глядит на Марлену и моргает. Глядит на головной убор. И снова на Марлену, в заметном недоумении.

Марлена делает еще шаг вперед.

– Агги, – нерешительно говорит она, умоляюще глядя на него. – Ты пришел в себя?

Август недоуменно таращится на нее, как будто только что очнулся и неожиданно для себя оказался здесь, с нами. Марлена медленно, шаг за шагом, подходит все ближе к нему:

– Дорогой…

Он двигает нижней челюстью и морщит лоб. Обрывки головного убора Рози падают на землю.

Я, кажется, вообще перестаю дышать.

А Марлена между тем уже совсем рядом с ним.

– Агги…

Он смотрит на нее сверху вниз, подергивая носом. И вдруг толкает с такой силой, что она падает прямо на разбросанные тарелки. Шагнув вперед, он нагибается и пытается сорвать с ее шеи колье. Но замочек не расстегивается, и все заканчивается тем, что он тащит ее за шею, а она пронзительно кричит.

Рози трубит, а я скорее устремляюсь к ним и перехватываю Августа. Мы падаем прямо на осколки тарелок, в разлитую по траве подливку. Сперва сверху оказываюсь я и луплю его по лицу. Но вот сверху уже он, заезжает мне кулаком в глаз. Я сбрасываю его и рывком поднимаю на ноги.

– Агги, Якоб! – кричит Марлена. – Перестаньте!

Я отшвыриваю его назад, но он хватает меня за лацканы, и мы вдвоем обрушиваемся на туалетный столик. До меня доносится звон, и на нас дождем сыплются осколки зеркала. Август швыряет меня на землю, и мы, схватившись, выкатываемся на середину шатра.

Мы пыхтим, прижавшись друг к другу так тесно, что я чувствую на своем лице его дыхание. И вот уже я снова сверху, луплю его кулаками. А вот сверху он, бьет меня головой об землю. Марлена кружит над нами и требует, чтобы мы остановились, но мы не можем. По крайней мере, я уж точно не могу: мои кулаки наливаются яростью, болью и отчаянием последних нескольких месяцев.

Вот прямо перед моим носом перевернутый стол. Вот Рози – она трубит, и пытается выдернуть из земли кол. А вот мы снова на ногах, вцепились друг другу в лацканы и в воротнички, наносим удары и отбиваемся. В конце концов мы выкатываемся из шатра и попадаем в самую гущу собравшейся снаружи толпы.

Меня тут же оттаскивают и крепко хватают за руки Грейди и Билл. В какой-то миг кажется, что Август вот-вот вновь на меня набросится, но вдруг выражение его разбитой физиономии меняется. Он поднимается на ноги и спокойно отряхивается.

– Да вы же сумасшедший! Сумасшедший! – ору я.

Он окидывает меня хладнокровным взглядом, поправляет рукава и возвращается в шатер.

– Пустите, – умоляю я, поворачиваясь сперва к Грейди, а потом к Биллу. – Христа ради, пустите! Он же чокнутый! Он ее убьет!

Я вырываюсь с такой силой, что мне удается протащить их на несколько футов вперед. Из шатра доносится звон бьющейся посуды и вскрик Марлены.

Грейди и Билл, пыхтя, зажимают меня ногами, не давая высвободиться.

– Не убьет, – цедит Грейди. – Ты уж не беспокойся.

Откуда ни возьмись появляется Граф и ныряет в шатер.

Погром прекращается. Раздаются два глухих удара, затем один погромче – и, наконец, говорящая сама за себя тишина.

Я замираю, таращась на бледный свод шатра.

– Ну, вот и все. Понял? – говорит Гейди, все еще крепко держа меня за руку. – Ты как, остыл? Можно тебя отпустить?

Я киваю, не отводя взгляда от шатра.

Грейди с Биллом хотя и решаются меня выпустить, но не сразу. Сперва ослабляют хватку Потом дают сделать шаг-другой, но сами держатся рядом и не перестают за мной следить.

Кто-то берет меня за запястье. Это Уолтер.

– Давай, Якоб, – говорит он, – уходи отсюда.

– Не могу, – отвечаю я.

– Можешь. Уходи. И поскорее.

Я продолжаю смотреть на затихший шатер. Но потом, оторвавшись наконец от вздымаемого ветром входного крыла, все-таки ухожу.

Мы с Уолтером забираемся в наш вагон.

Из-за сундуков, где похрапывает Верблюд, выскакивает Дамка. Поприветствовав нас обрубком хвоста, она замирает и принюхивается.

– Сидеть, – командует Уолтер, указывая на раскладушку.

Но Дамка садится прямо на пол, а на край раскладушки присаживаюсь я. Адреналиновый дурман проходит, и я начинаю ощущать, как же у меня все болит. Руки покалечены, дышу я как в противогазе, а на мир взираю через щелочку правого глаза, веко на котором распухло дальше некуда. Когда я дотрагиваюсь до лица, на руке остается кровь.

Уолтер склоняется над открытым сундуком и поворачивается ко мне с бутылочкой самогона и чистым носовым платком в руках. И, стоя прямо передо мной, вытаскивает пробку.

– Эй, это ты, Уолтер? – слышится из-за сундуков. Ну конечно, Верблюд был бы не Верблюд, если бы не проснулся от звука вытаскиваемой пробки.

– Да ты просто весь в кровище, – не обращает на него внимания Уолтер. Прижав платок к горлышку бутылки, он переворачивает ее кверху дном, а потом подносит мокрую тряпицу к моему лицу. – Не дергайся. Будет щипать.

Но это просто неслыханное преуменьшение. Едва самогон касается моего лица, я вскрикиваю и откидываюсь назад.

Уолтер выжидает с платком наготове.

– Может, дать тебе что-нибудь прикусить? – он нагибается и поднимает пробку. – Вот, возьми.

– Не надо, – отвечаю я, стиснув зубы, – я сейчас. – Обхватив себя руками, я принимаюсь раскачиваться туда-сюда.

– Ага, я придумал кое-что получше, – говорит Уолтер, протягивая мне бутылку. – На, отхлебни. Горло дерет со страшной силой, но зато глоток-другой – и уже ничего не почувствуешь. Из-за чего весь сыр-бор, черт возьми?

Я беру бутылку и, ухватившись за нее обеими израненными руками, подношу ко рту. У меня получается неуклюже, как у боксера в перчатках. Уолтеру приходится мне помочь. Самогон жжет окровавленные губы, ножом проходит через горло и буквально взрывается в желудке. Я сглатываю и отодвигаю бутылку в сторону настолько резко, что часть содержимого выплескивается из горлышка.

– Да, крепкая штучка, – замечает Уолтер.

– Эй, парни, выньте-ка меня отсюда и поделитесь! – кричит Верблюд.

– Заткнись, Верблюд, – отвечает Уолтер.

– Ты чего? Разве можно так говорить со старым и больным…

– Я сказал, заткнись! У нас тут проблема. Давай, – возвращает он мне бутылку, – хлебни еще.

– Это какая же? – спрашивает Верблюд.

– Якоба побили.

– Что? Как? Лохобойка была?

– Нет, – мрачно отвечает Уолтер, – хуже.

– А что такое лохобойка? – спрашиваю я, едва шевеля распухшими губами.

– Пей, – он снова пытается впихнуть мне бутылку. – Это когда у нас выходит потасовка с ними. Ну, у цирковых с лохами. Готов?

Я отхлебываю еще глоточек самогона, который, несмотря на уверения Уолтера, все равно жжет ничуть не хуже горчичного газа.

– Вроде готов.

Придерживая меня одной рукой за подбородок, Уолтер поворачивает мою голову то вправо, то влево, чтобы дотянуться до ран.

– Мать честная, Якоб! Да что у вас там вышло, в конце-то концов? – вновь спрашивает он, раздвигая волосы у меня на затылке. Должно быть, нашел еще какую-нибудь гадость.

– Он толкнул Марлену.

– Что, вот так взял и толкнул?

– Ну да.

– Чего это?

– А просто спятил. Не знаю, как еще сказать.

– У тебя в волосах куча стекла. Не шевелись, – он водит пальцами у меня по голове, раздвигая и отделяя пряди волос. – А с чего это он вдруг спятил? – интересуется он, складывая осколки на ближайшую книжку.

– Да если б я знал…

– Врешь ведь! Ты за ней часом не волочился?

– Нет. Вовсе нет, – отвечаю я, ничуть не сомневаясь, что если бы лицо у меня не напоминало мясной фарш, я бы непременно покраснел.

– Хорошо бы так, – говорит Уолтер. – Ох, хорошо бы.

Справа от меня что-то шуршит и случит. Я пытаюсь оглянуться, но Уолтер крепко держит меня за подбородок.

– Верблюд, куда ты, черт тебя дери, лезешь? – сердится он, горячо дыша прямо мне в лицо.

– Хочу посмотреть, как там Якоб.

– Христа ради, сиди на месте, а? Сдается мне, вот-вот у нас будут гости. Скорее всего, придут за Якобом, но не думай, что не прихватят заодно и тебя.

Когда Уолтер заканчивает обрабатывать мои раны и выбирать из волос стекло; я переползаю на постель и пытаюсь устроиться так, чтобы голова, разбитая и спереди, и сзади, болела поменьше. Правый глаз заплыл окончательно. Ко мне тут же подбегает Дамка и осторожно принюхивается, а потом укладывается в нескольких футах, внимательно за мной наблюдая.

Уолтер прячет бутылку обратно в сундук и, не разгибаясь, принимается там рыться, пока не вытаскивает наконец большой нож.

Закрыв дверь комнатушки, он закрепляет ее куском дерева. А потом садится, прислонившись спиной к стене, и кладет нож рядом с собой.

Вскоре мы слышим, как по сходням стучат лошадиные копыта. Из другого конца вагона до нас доносятся приглушенные голоса Пита, Отиса и Алмазного Джо, но к нам не стучат и за дверь не дергают. Через некоторое время они спускаются по сходням и захлопывают дверь вагона.

Когда поезд наконец отправляется, Уолтер испускает громкий вздох. Я поднимаю на него глаза. Уткнувшись на миг носом в колени, он поднимается и прячет нож за сундуком.

– Ну, и счастливчик же ты! – говорит он, вынимая из двери деревянный клин, и, распахнув дверь, направляется к сундукам, за которыми прячется Верблюд.

– Кто, я? – спрашиваю я сквозь самогонный туман.

– Ну да, ты. До поры до времени.

Уолтер отодвигает сундуки, извлекает Верблюда и тут же тащит его в другую часть вагона, дабы заняться вечерним туалетом.

Я дремлю, оглушенный совместным действием побоев и самогона. Смутно замечаю, как Уолтер кормит Верблюда ужином. Помню, как приподнялся, чтобы выпить глоток воды, и упал обратно на постель. Когда я вновь прихожу в себя, Верблюд похрапывает на раскладушке, а Уолтер, захватив с собой лампу, устроился в углу на попоне с книжкой на коленях.

Я слышу чьи-то шаги по крыше, и миг спустя в дверь тихонько случат. Я тотчас же просыпаюсь.

Уолтер по стеночке подползает к сундуку и вытаскивает нож. Потом, крепко сжимая в руке его рукоятку, перебирается к двери. Делает мне знак, указывая на лампу. Я пытаюсь пересечь комнату, но, поскольку правый глаз у меня напрочь заплыл, мир кажется мне плоским, и ничего не получается.

Дверь со скрипом приоткрывается. Уолтер сжимает и разжимает пальцы на рукоятке ножа.

– Якоб?

– Марлена! – вскрикиваю я.

– Господи Иисусе, женщина! – кричит Уолтер, отбрасывая нож. – Чуть вас не убил. – Он хватается за край двери и вытягивает голову, пытаясь заглянуть ей за спину. – Вы одна?

– Да. Извините. Мне нужно поговорить с Якобом.

Уолтер приоткрывает дверь пошире. Лицо у него вытягивается.

– Ну да, ну да. Лучше зайдите.

Когда Марлена входит, я поднимаю ей навстречу керосиновую лампу. Ее левый глаз, украшенный лиловым фингалом, заплыл, как у меня.

– Боже правый! – говорю я. – Что он с вами сделал?

– Господи, на себя посмотри! – отвечает она, почти коснувшись кончиками пальцев моего лица. – Тебе бы показаться врачу.

– Да у меня все в порядке, – говорю я.

– Кто это, черт возьми? – вопрошает с раскладушки Верблюд. – Неужели леди? Ни шиша не вижу. А ну, поверните-ка меня.

– Ой, простите, – произносит Марлена, ошеломленно глядя на парализованного старика в углу. – Я думала, вы тут вдвоем. Ох, прошу прощения. Я лучше пойду.

– Нет, не пойдете, – говорю я.

– Я же не говорю, что… к нему.

– Нечего вам ходить по вагонам несущегося поезда, не дай бог провалитесь.

– Якоб прав, – говорит Уолтер. – Мы переберемся к лошадкам, а вы располагайтесь здесь.

– Нет, мне не хотелось бы вас выгонять.

– Тогда давайте я вытащу для вас сюда свою постель, – говорю я.

– Да нет же, я вовсе не предполагала… – качает головой Марлена. – Боже. Мне не следовало приходить. – Она прячет лицо в ладони и начинает плакать.

Я передаю лампу Уолтеру и притягиваю Марлену к себе. Всхлипывая, она утыкается носом прямо мне в рубашку.

– Ну да, ну да, – вновь начинает Уолтер. – Похоже, я теперь сообщник.

– Пойдемте поговорим, – предлагаю я Марлене.

Хлюпнув носом, она отстраняется и уходит к лошадкам.

Прикрыв дверь, я следую за ней.

Лошади, узнав свою хозяйку, тихонько ржут. Она подходит к Ночному и гладит его по боку. Я в ожидании прислоняюсь к стене. Наконец она ко мне присоединяется. На повороте дощатый пол у нас под ногами покачивается, и вот мы уже стоим плечом к плечу.

Я заговариваю первым.

– Он вас раньше бил?

– Нет.

– Если еще хоть раз ударит, клянусь Господом, я его убью.

– Если еще хоть раз ударит, тебе не придется иметь с ним дело, – тихо говорит она.

Я окидываю ее взглядом. Через доски за ее спиной пробивается лунный свет, лишая ее черный профиль всяческих черт.

– Я от него ухожу, – добавляет она, опуская голову.

Я непроизвольно хватаю ее за руку. Кольца нет.

– А ему вы сказали?

– Совершенно недвусмысленно.

– И как он воспринял?

– Его ответа трудно не заметить.

Мы сидим и слушаем, как под нами постукивают стыки. Я смотрю поверх спин спящих лошадей на кусочки ночного неба, мелькающие в щелях между досками.

– И что вы будете делать дальше?

– Пожалуй, когда приедем в Эри, поговорю с Дядюшкой Элом, чтобы перевел меня в женский спальный вагон.

– А до того?

– А до того поживу в гостинице.

– А к родным вернуться не хотите?

Она медлит с ответом.

– Не хочу. Да и едва ли они меня примут.

Мы умолкаем, опираясь о стену вагона и не разнимая рук. Где-то через полчаса она засыпает, голова ее соскальзывает ко мне на плечо. А я не сплю, всем телом ощущая ее близость.