Когда мы вернулись, дома никого не было, кроме мамы с отцом. Эммет, видимо, предупредил остальных, чтобы держались подальше. Для меня это всё равно не имело значения. Я не сохранил ни капли интереса к их дурацкой игре. Элис убежала на поиски Джаспера. Без мысленных разговоров стало лучше – тишина помогала сосредоточиться.

Карлайл ждал у подножия лестницы. Мне не удалось заблокировать его мысли, полные тех же вопросов, ответы на которые я вымаливал у Элис. Мне не хотелось признаваться отцу в слабостях, не позволяющих сбежать до того, как снова произойдет что-нибудь плохое. Не хотелось, чтобы Карлайл узнал, какой ужас мог произойти, если бы я не вернулся в Форкс, и о том, насколько глубоко я мог погрузиться вслед за своим внутренним монстром.

Проходя мимо, я натянуто кивнул в знак приветствия. Отец понимал значение этого жеста: я знаю обо всех его страхах, но у меня нет ответа. Вздохнув, Карлайл кивнул и медленно поднялся по лестнице, а затем я услышал, как он присоединился к Эсме в её кабинете. Они не разговаривали. Я же старался игнорировать её мысли, которые возникли, стоило ей увидеть выражение лица Карлайла – тревогу и боль.

Карлайл лучше остальных – даже лучше Элис – понимал, как тяжело мне даётся бесконечный лепет, болтовня и суматоха в голове, ведь именно со мной он жил дольше всего. Не сказав ни слова, он подвел Эсме к большому окну, которое мы часто использовали в качестве выхода. Через несколько секунд они были достаточно далеко, чтобы я ничего не слышал. Наступила долгожданная тишина. Теперь в голове оставалась сумятица, вызванная исключительно мной.

Я принял душ, смывая с кожи и волос следы леса, двигаясь поначалу медленно, чуть быстрее человека. Как и раньше, в машине, я чувствовал себя разбитым, ослабевшим, словно силы внезапно истощились. Конечно, всё это существовало лишь в моей голове. Если бы я действительно каким-то образом потерял силы, это стало бы настоящим чудом, бесценным даром. Если бы я мог стать слабым, безобидным, ни для кого не представляющим опасности…

Я почти забыл свой прежний – весьма самонадеянный – страх того, что Белла сочтет меня отталкивающим, когда солнце откроет мое истинное «я». Теперь я с отвращением относился к каждой секунде, которую потратил на это эгоистичное беспокойство. Но пока искал свежую одежду, пришлось снова подумать об этом. Не потому, что имело значение, стану ли я ей противен, а потому, что мне следовало сдержать обещание.

Я крайне редко задумывался об одежде. Элис наполнила мой шкаф самыми разнообразными предметами, которые, как оказалось, идеально сочетались. Основное назначение одежды заключалось в том, чтобы помочь нам затеряться среди людей. Вещи должны были вписываться в текущую моду, оттенять бледность и покрывать как можно большую поверхность кожи, не слишком выбиваясь из сезона. Элис раздвинула эти границы: её оскорбляла идея прикидываться незаметными. Она выбирала одежду для себя, а также одевала всех нас – в качестве художественного самовыражения. Наша кожа оставалась скрытой, её бледный оттенок никогда не контрастировал с более глубокими тонами, и мы, безусловно, не отставали от текущих модных тенденций. Но мы не терялись в толпе. Это казалось безобидной поблажкой, как и наш выбор автомобилей.

Если не принимать во внимание дальновидный вкус Элис, вся моя одежда была рассчитана, кроме всего прочего, на максимальное покрытие. Для выполнения данного Белле обещания мне понадобится нечто большее, чем просто обнаженные руки. Чем меньше мне придется разоблачаться, тем легче ей будет принять мою болезнь. Итак, Белла должна увидеть меня таким, какой я есть.

В этот момент я вспомнил о заброшенной в дальний угол шкафа рубашке, которую никогда не надевал.

Рубашка была аномалией. Обычно Элис не покупала вещей, в которых не могла нас увидеть. Как правило, она очень строго следовала букве закона. Впервые я увидел эту рубашку два года назад: Элис прикрепила её в самый конец новой партии приобретенных вещей, будто видела в ней нечто неправильное.

- А это ещё зачем? – спросил я тогда.

Она пожала плечами. «Не знаю. На модели хорошо смотрелось».

В её мыслях не было скрытых мотивов. Кажется, импульсивная покупка удивила Элис не меньше меня. Но выкинуть рубашку она всё равно не позволила.

«Кто знает, – настаивала она. – Может, когда-нибудь ты захочешь её надеть».

Вытащив рубашку, я ощутил странную волну трепета. Словно озноб, если бы я мог его чувствовать. Сверхъестественные предчувствия Элис простирались так далеко, протягивали свои щупальца настолько глубоко в будущее, что даже она не всегда понимала причины своих действий. За много лет до того, как Белла решила приехать в Форкс, Элис каким-то образом узнала, что однажды я столкнусь с этим невероятно странным испытанием.

Возможно, она все-таки была всеведущей.

Я надел белую хлопчатобумажную рубашку, нервничая при виде своих голых рук в зеркале. Застегнул пуговицы, вздохнул и снова расстегнул. Следовало открыть кожу – в этом был весь смысл. Но мне не нужно было сразу становиться заметным. Схватив бледно-бежевый свитер, я натянул его поверх рубашки. Оказалось, так гораздо удобнее. Над круглой горловиной виднелся лишь белый воротник. Может, оставлю свитер. Возможно, полное раскрытие было ошибкой.

Я вернулся к привычной скорости. Учитывая, сколько ужасных фобий и решений поселилось в моей голове, более знакомый страх, который недавно диктовал почти все мои поступки, умудрялся до нелепости легко контролировать меня.

Я не видел Беллу уже несколько часов. Всё ли с ней в порядке?

Странно, что я вообще мог беспокоиться о миллионах опасностей, которые не зависели от меня. Ни одна из других угроз не была настолько смертоносной. И всё же, всё же, всё же... что, если?

Хотя изначально я планировал провести ночь с ароматом Беллы – и сегодня это было гораздо важнее, чем в любую другую ночь, – теперь мне не терпелось там оказаться.

Я пришел рано, и всё, разумеется, было в порядке. Белла по-прежнему занималась стиркой – до меня доносились стук и плеск неустойчивой стиральной машины, а нос чуял запах простыней, нагретый в воздуховоде сушилки. Часть меня хотела улыбнуться, когда я вспомнил о её подколках за обедом, но поверхностный юмор оказался слишком слаб, чтобы преодолеть постоянную панику. Я слышал, как Чарли смотрит в гостиной спортивный канал. Его спокойные мысли казались мягкими, сонными. Полагаю, Белла не передумала и не рассказала отцу о своих настоящих планах на завтра.

Тем не менее, меня успокаивал легкий, простой, ничем не примечательный вечер семейства Свон. Устроившись на своём обычном дереве, я позволил умиротворению убаюкать меня.

Я невольно ощутил зависть к отцу Беллы. Он жил простой жизнью. Ничто серьёзное не тяготило его совесть. Завтра его ожидал обычный день, наполненный знакомыми, приятными увлечениями, которых он мог с нетерпением ждать.

Но вот следующий день…

Чарли не мог гарантировать, каким будет для него следующий день. Но мог ли я?

Меня удивил шум фена, гудящего в общей ванной. Белла обычно не утруждала себя этим. Насколько я понял во время охранного – хотя и непростительного – ночного наблюдения, она засыпала с влажными волосами, и они высыхали естественным путем. Интересно, к чему такое изменение? В голову пришло единственное объяснение: Белла хотела, чтобы её волосы выглядели красиво. А поскольку завтра она собиралась встретиться со мной, выходит, она хотела мне понравиться.

Возможно, я ошибался. Но если я был прав... как досадно! Как мило! Жизнь Беллы ещё никогда не подвергалась более серьёзной опасности, но она старалась, чтобы мне, тому, кто являлся самóй угрозой её жизни, понравилась её внешность.

Свет в её комнате погас позже обычного, даже с учетом дополнительного времени на сушку волос, а перед этим до меня доносились тихие звуки какой-то возни. Терзаемому извечным любопытством, мне показалось, что миновало несколько часов, прежде чем я убедился, что выждал достаточно, и Белла уснула.

Оказавшись внутри, я понял, что мог не ждать так долго. Сегодня она спала более безмятежно, чем обычно. Волосы веером рассыпались по подушке, руки расслабленно лежали по бокам. Глубоко погруженная в сон, Белла даже не бормотала.

В комнате сразу же обнаружился источник возни. Груды одежды были разбросаны по всем поверхностям, несколько вещей даже валялось в изножье кровати, под босыми ногами. Белла хотела, чтобы я считал её привлекательной. Меня снова накрыли удовольствие и боль.

Эти чувства – боль и радость – я сравнивал с жизнью до появления Беллы. Я был измучен, невероятно утомлен, словно испытал все эмоции, какие только можно познать. Глупец. Я едва пригубил чашу, которую предлагала жизнь. Только сейчас я осознавал, сколько вещей упустил из виду, и как много ещё предстоит узнать. Сколько впереди страданий – разумеется, больше, чем радости. Но радость оказывалась так сладка и сильна, что я ни за что не простил бы себе, если бы упустил хотя бы секунду.

Задумавшись о перспективе пустой жизни без Беллы, я вспомнил об одной ночи, о которой не думал уже очень давно.

Это было в декабре 1919 года. Прошло больше года с тех пор, как Карлайл меня изменил. Радужки охладились от ярко-красных до мягкого янтарного цвета, однако стресс от поддержания этого состояния был постоянным.

Карлайл, как мог, держал меня в изоляции, пока я продирался сквозь буйные первые месяцы. Спустя почти год я пребывал в абсолютной уверенности, что безумие прошло, и Карлайл без вопросов принял мое суждение. Он приготовился ввести меня в человеческое общество.

Итак, однажды вечером, когда солнце опустилось за горизонт, мы гуляли по главной улице маленького городка – сытые, насколько это было возможно. Тогда меня удивляло, как вообще мы можем сливаться с толпой. Человеческие лица так сильно отличались от наших – эта тусклая, неровная кожа, неправильные черты, столь округлые и бугристые, пестрота несовершенной плоти. Должно быть, их затуманенные, слезящиеся глаза почти ничего не видели, раз люди искренне считали нас частью своего мира. Прошло несколько лет, прежде чем я смог привыкнуть к человеческим лицам.

Во время этих экскурсий я настолько сосредотачивался на контроле охотничьих инстинктов, что едва воспринимал атаковавшую меня какофонию мыслей; она казалась просто шумом. По мере того, как способность игнорировать жажду становилась сильнее, мысли толпы звучали яснее, а отмахиваться от них было всё труднее. Опасность первого вызова сменилась раздражением второго.

Первые проверки я прошел если не с легкостью, то, по крайней мере, с отличными результатами. В качестве следующего испытания мне предстояло неделю прожить среди людей. Карлайл выбрал оживленную гавань в Сент-Джоне, провинции Нью-Брансуик, и забронировал для нас номера в маленькой дощатой гостинице рядом с Вест-Сайдскими доками. Все встречавшиеся нам соседи, кроме пожилого хозяина, были моряками и портовыми рабочими.

Задача оказалась трудной: меня окружили со всех сторон. В воздухе постоянно витал запах человеческой крови. Я чуял на тканях в нашей комнате следы прикосновений человеческих рук, улавливал доносившийся с улицы запах человеческого пота. Он отравлял каждый мой вдох.

Несмотря на молодость, я был упрям и полон решимости добиться успеха. Карлайл очень высоко ценил мой быстрый прогресс, поэтому главной мотивацией стало стремление угодить ему. Несмотря на практически полную изоляцию, я слышал достаточно человеческих мыслей, чтобы понимать, насколько уникален мой наставник. Он заслуживал моего поклонения.

На тот случай, если вызов окажется для меня слишком трудным, существовал план побега. Я знал, хотя Карлайл и пытался скрыть его от меня: секреты стали практически невозможны. Для нас, окруженных со всех сторон ароматом человеческой крови, оставалась возможность быстро отступить в холодные воды гавани. Мы находились всего в нескольких улицах от серых, непроницаемых глубин. Если искушение станет непреодолимым, Карлайл поможет мне сбежать.

Но он верил в мои способности. Считал, что я слишком одарен, слишком силен, слишком умен, чтобы пасть жертвой низменных желаний. Карлайл, вероятно, замечал, как я реагирую на его мысленные похвалы. Думаю, это добавило мне высокомерия, но в то же время сделало меня тем человеком, которого я видел в его голове – настолько решительно я был настроен заслужить одобрение, которое Карлайл уже дал.

Такой проницательностью он обладал.

К тому же он был очень добр.

Наступили мои вторые рождественские каникулы в качестве бессмертного, но это был первый год, когда я обратил внимание на смену сезонов. Годом ранее меня слишком измучило безумие новорожденного, чтобы я мог замечать что-то ещё. Карлайл втайне беспокоился о том, чего мне будет не хватать в новой жизни. Семьи и друзей, которых я знал в свои человеческие годы, а также традиций, скрашивающих мрачную погоду. Впрочем, ему не стоило волноваться. Венки и свечи, музыка и сборища... всё это, казалось, не имело ко мне никакого отношения. Меня и праздники разделяла пропасть.

Однажды вечером, примерно в середине недели, Карлайл отправил меня прогуляться в одиночестве. Я отнесся к заданию очень серьезно и сделал все возможное, чтобы выглядеть как обычный человек: закутался в толстые слои одежды, притворяясь, будто мне холодно. Оказавшись снаружи, я напряженно готовился дать отпор любому искушению, двигаясь медленно и неторопливо. Прошел мимо группы мужчин, которые направлялись домой из обледенелых доков. Никто ко мне не обращался, но я не пытался уклоняться от контакта. Я размышлял о будущем, когда смогу стать таким же сдержанным и спокойным, как Карлайл, и представлял себе миллион подобных прогулок. Карлайл поставил свою жизнь на паузу, чтобы позаботиться обо мне, но я твердо решил, что вскоре стану для него ценным приобретением, а не обузой.

Весьма гордый собой, я вернулся в нашу комнату, стряхивая снег с шерстяной шапки. Карлайл наверняка с нетерпением ждал моего отчёта, а я очень хотел обо всём рассказать. В конце концов, это оказалось не так уж трудно – идти в толпе, опираясь только на собственную силу воли. Притворяясь беспечным, я открыл дверь и с опозданием заметил сильный запах смолы.

Я готовился удивить Карлайла легкостью своего успеха, а он подготовил собственный сюрприз.

Кровати были аккуратно сдвинуты к углу, а шаткий письменный стол поставили за дверь, освободив место для ели, настолько высокой, что она задевала потолок. Во влажной хвое виднелись снежинки, но их быстро растапливали огарки свечей на концах ветвей. Все они горели, отражаясь тёплым жёлтым светом на гладкой щеке Карлайла. Он широко улыбнулся.

«Счастливого Рождества, Эдвард».

Я с легким замешательством понял, что мое великое достижение – одиночная экспедиция – оказалась всего лишь уловкой. А потом снова обрадовался: выходит, Карлайл настолько доверял моему самоконтролю, что отправил меня на фиктивную прогулку, чтобы устроить сюрприз.

- Спасибо, Карлайл, – быстро ответил я. – И тебе счастливого Рождества.

Честно говоря, я не совсем понимал, как отношусь к этому жесту. Это казалось… каким-то детским. Словно моя человеческая жизнь была всего лишь стадией личинки – стадией, которую я оставил далеко позади – вместе со всеми её атрибутами, а теперь мне вдруг пришлось вернуться к передвижению ползком, несмотря на наличие крыльев. Я чувствовал себя слишком старым для такого праздника, но в то же время был тронут попыткой Карлайла подарить мне короткое возвращение к прежним радостям.

- У меня есть попкорн, – сказал Карлайл. – Я подумал, может, ты захочешь поучаствовать в украшении? [примечание переводчика: Рождественская традиция США – украшать ели гирляндами из попкорна]

В его мыслях я прочел, насколько для Карлайла это важно. Я уже не в первый раз ощущал всю глубину его вины за то, что он втянул меня в эту жизнь. Он хотел подарить мне каждый доступный кусочек удовольствия человеческой жизни. А я не был настолько избалован, чтобы отказать Карлайлу в этом удовольствии.

- Конечно, – согласился я. – В этом году, наверное, работа пойдет быстро.

Он рассмеялся и поворошил угли в очаге.

Разделить его вúдение семейного праздника – пусть и очень маленькой и необычной семьи – оказалось совсем нетрудно. Я уже научился с легкостью следовать нужной роли, но все равно ощущал себя чужим в том мире, в котором играл. Мне было интересно, смогу ли я со временем приспособиться к жизни, которую вел Карлайл, или всегда буду чувствовать себя инопланетянином? Что, если я больше походил на вампира, чем он? Если жажда крови во мне была слишком сильна, чтобы я мог испытывать человеческие чувства?

Со временем я получил ответы. Я был ещё более наивен, чем думал в те дни, и с возрастом всё становилось проще. Чувство отчуждения исчезло. Я обрел свое истинное место в мире Карлайла.

Однако именно в это время года заботы сделали меня более уязвимым перед мыслями незнакомца, чем следовало бы.

Следующей ночью произошло моё самое первое социальное взаимодействие: мы встретились с друзьями.

Время уже перевалило за полночь. Мы покинули город и отправились к холмам на севере, разыскивая достаточно удаленное от города место, чтобы я мог поохотиться, никому не угрожая. Тогда я крепко держал себя в узде, пытаясь справиться с чувствами, которые стремились вырваться на свободу и провести меня сквозь ночь к тому, что утолит мою жажду. Мы должны были удостовериться, что находимся далеко от людей. Как только я дам волю этим порывам, у меня уже не хватит сил убежать от запаха человеческой крови.

«Кажется, здесь безопасно», – одобрил Карлайл и замедлился, позволяя мне начать охоту. Мы могли бы найти волков, которые тоже охотятся в глубоком снегу. Но в такую погоду, скорее всего, пришлось бы выкапывать животных из нор.

Я дал волю чувствам и ощутил явное облегчение, словно расслабил мышцу, долго пребывающую в напряжении. Сначала до меня доносился только запах чистого снега и голых ветвей лиственных деревьев. К огромному облегчению, я не чуял ни запаха людей, ни желания, ни боли. Мы молча бежали через густой лес.

И тут я уловил новый запах, одновременно знакомый и чужой. Сладкий, ясный и чистый, как свежий снег. В аромате присутствовала яркая нота, связанная лишь с двумя известными мне запахами – моим и Карлайла. Но в остальном он был мне неизвестен.

Я резко остановился. Карлайл уловил запах и замер рядом со мной. На долю секунды в его разум закралась тревога. А потом сменилась озарением.

«А, Шивон, – подумал он, мгновенно успокоившись. – Я и не знал, что она в этой части мира».

Я вопросительно посмотрел на него, не зная, стоит ли спрашивать вслух. Несмотря на непринужденность Карлайла, я напрягся. Неизвестность настораживала.

«Мы – старые друзья, – заверил он. – Полагаю, пора тебе познакомиться с другими представителями нашего вида. Давай найдем их».

Он казался безмятежным, но за мыслями, которые он ради меня выражал словами, я уловил скрытое беспокойство. И впервые задумался, почему мы до сих пор не вступили в контакт с другим вампиром. Карлайл уже рассказывал, что мы не такая уж редкость. Видимо, он намеренно держал меня подальше от остальных. Но почему? Физически я уже не представлял угрозы. Что ещё могло его мотивировать?

Запах был совсем свежий. Два разных следа. Я вопросительно посмотрел на Карлайла.

«Шивон и Мэгги. Интересно, где Лиам? В клане их трое, и обычно они путешествуют вместе».

Клан. Я знал это слово, но всегда ассоциировал скорее с более крупными военизированными группами, которые доминировали в уроках истории Карлайла. Клан Вольтури, а до них – румыны и египтяне. Но если клан этой Шивон состоял из трёх человек, значит, это слово применимо и к нам? Могли ли мы с Карлайлом считаться кланом? Мне это не казалось подходящим. Слишком… отчужденно. Возможно, я не идеально трактовал слово.

Мы нагнали нашу цель лишь через несколько часов – вампиры тоже бежали. Тропа, к нашей удаче, уводила всё глубже и глубже в заснеженную пустошь. Если бы мы подошли слишком близко к человеческому жилищу, Карлайл попросил бы меня подождать. Использование обоняния для слежки мало чем отличалось от применения в охоте, поэтому человеческий след мог свести меня с ума.

Когда мы подобрались настолько, что я смог различить впереди звук их шагов – вампиры не старались сохранять тишину и, очевидно, не беспокоились о преследовании, – Карлайл громко позвал:

- Шивон!

На какое-то время движение впереди прекратилось, а затем они направились к нам. Несмотря на уверенность Карлайла, я напрягся, услышав их решительный темп. Он замер, и я остановился рядом с ним. Я не думал, что он мог ошибаться, но всё равно почти машинально пригнулся.

«Спокойно, Эдвард. Поначалу это нелегко – встретиться с равным себе хищником. Но у тебя нет причин для беспокойства. Я ей доверяю».

- Хорошо, – прошептал я и выпрямился, но напряжение так и не покинуло моё тело.

Возможно, именно поэтому Карлайл скрывал от меня своих знакомых. Может, этот странный защитный инстинкт был слишком силен, когда вампира одолевало безумие новорожденного. Я напрягся ещё сильнее. Ни за что его не разочарую.

- Это ты, Карлайл? – раздался голос, похожий на ясный, глубокий звук церковного колокола.

Сначала среди заснеженных деревьев показался только один вампир. Самая крупная женщина, которую я когда-либо видел – выше меня и Карлайла, с более широкими плечами и мощными конечностями. Однако она отнюдь не выглядела мужеподобной. Нет, она была преисполнена женственности – сильной и агрессивной. Сегодня эта женщина явно не пыталась прикидываться человеком: она надела лишь простую льняную сорочку без рукавов, подпоясав ее замысловатой серебряной цепочкой.

В последний раз я видел женщину таким образом ещё в другой жизни. Я не знал, куда девать глаза. Сосредоточился на лице, которое, как и её тело, было очень женственным. Пухлые и чувственные губы, огромные темно-красные глаза, обрамленные ресницами, которые могли соперничать в толщине с иголками на сосновых ветвях. Блестящие черные волосы она собрала в пышный пучок на макушке, небрежно проткнув тонкими деревянными стержнями, чтобы удержать пряди на месте.

Увидев новое лицо, так похожее на лицо Карлайла – идеальное, гладкое, лишённое человеческой бугристости – я испытал странное облегчение. Симметрия действовала успокаивающе.

Через полсекунды из-за спины женщины появился второй вампир. Она оказалась менее примечательной – просто маленькая девочка, ненамного старше ребенка. Высокая дама, казалось, имела всего в избытке, а в этой девочке словно всего не хватало. Тело под простым темным платьем выглядело совсем костлявым, настороженные глаза казались слишком большими для ее лица, хотя оно, как и лицо её крупной спутницы, отличалось успокаивающей безупречностью. Изобиловали только волосы – дикая копна ярко-рыжих кудрей, завязанных в узел, который с виду не поддавался распутыванию.

Высокая женщина прыгнула к Карлайлу. Мне потребовалось все имеющееся самообладание, чтобы не вклиниться между ними и не попытаться остановить её. В тот момент, наблюдая за движением мышц её внушительных конечностей, я понял, что мог бы только попробовать. Весьма унизительная мысль. Возможно, держа меня в изоляции, Карлайл защищал и мое эго.

Она обняла его, окружив голыми руками. Обнажила блестящие зубы, но лишь в дружелюбной улыбке. Карлайл обвил руками её талию и рассмеялся.

- Привет, Шивон. Сколько лет, сколько зим.

Шивон отпустила его, но оставила ладони на плечах.

- Где ты прятался, Карлайл? Я уже начала беспокоиться, что с тобой случилось что-то плохое. – Она обладала почти таким же низким голосом, как и Карлайл – трепещущим контральто, дополненным живостью ирландских докеров, что вместе превращало его в нечто волшебное.

Мысли Карлайла обратились ко мне; промелькнула сотня картин нашего прошлого года. В то же время взгляд Шивон быстро метнулся к моему лицу, но она тут же отвела глаза.

- Непростое было время, – сказал Карлайл, но я сосредоточился на мыслях Шивон.

«Практически новорожденный... но его глаза. Странные, но не такие странные, как у Карлайла – янтарь, а не золото. Он довольно симпатичный. Интересно, где Карлайл его нашел?»

Шивон сделала шаг назад.

- Прошу прощения за мою грубость. Я не знакома с твоим спутником.

- Позвольте вас представить. Шивон, это Эдвард, мой сын. Эдвард, это, как ты, наверное, уже догадался, моя давняя подруга Шивон. А это её Мэгги.

Девочка склонила голову набок, но не в знак согласия. Тонкие линии её бровей сдвинулись, словно она очень сильно сконцентрировалась на какой-то головоломке.

«Сын? – подумала Шивон, поначалу ошарашенная этим словом. – Выходит, спустя столько лет он решил создать компаньона. Интересно. Почему именно сейчас? Должно быть, в этом мальчике есть что-то особенное».

«То, что он говорит, – правда, – подумала Мэгги одновременно с Шивон. – Но чего-то не хватает. Что-то Карлайл не договаривает». Она кивнула, как бы сама себе, а затем посмотрела на Шивон, которая продолжала меня рассматривать.

- Очень рада познакомиться, Эдвард, – сказала Шивон. Задержав взгляд на моих радужках, словно пытаясь определить их точный оттенок, она протянула мне руку.

У меня остались только человеческие воспоминания об этикете во время подобного рода встреч. Я взял её руку и коснулся губами тыльной стороны ладони, обратив внимание на гладкость кожи.

- Очень приятно, – ответил я.

«Как мило. – Она опустила руку и широко улыбнулась мне. – Такой красивый. Интересно, в чём его дар, и почему он понравился Карлайлу?»

Её мысль ошеломила меня – я только что понял, что она подразумевала под словом «дар», когда предположила, что во мне должно быть нечто особенное, – но я уже достаточно хорошо владел собой, чтобы скрыть эту реакцию от заинтересованного взгляда Шивон.

Конечно, она была права. Я действительно обладал даром. Но... Карлайл искренне удивился, обнаружив, на что я способен. Благодаря своему дару я знал, что он не притворялся. Когда он отвечал на мои «почему», в его мыслях не возникало ни лжи, ни уклончивости. Карлайл был очень одинок. Моя мать умоляла сохранить мне жизнь. Моё лицо бессознательно обещало какую-то добродетель, которую, уверен, я так и не воплотил.

Пока я размышлял над правильностью и неправильностью её предположений, она повернулась к Карлайлу. В голове задержалась последняя мысль обо мне:

«Бедный мальчик. Полагаю, Карлайл навязал парню свои странные привычки. Вот почему у него такие странные глаза. Как трагично – лишиться величайшей радости этой жизни».

В то время это умозаключение беспокоило меня не так сильно, как другие её предположения. Значительно позже – их беседа продолжалась всю ночь и задержала нас вне гостиницы до захода солнца, – когда мы снова остались одни, я заговорил об этом с Карлайлом. Он поведал мне историю Шивон: её увлечение Вольтури, интерес к миру мистических вампирских талантов и, наконец, встречу со странным ребенком, который, казалось, знал больше, чем способен человек. Шивон изменила Мэгги не из-за потребности в компании или личной заботы о девочке – в иных обстоятельствах та могла стать обедом, – а потому, что ей не терпелось найти таланты для собственного клана. Это был другой взгляд на мир, менее человечный, чем тот, который удалось сохранить Карлайлу. Он утаил информацию о моем собственном таланте (это объясняло странную реакцию Мэгги на моё представление; благодаря своему дару, девочка чувствовала, что Карлайл что-то скрывает), не в силах предсказать, как Шивон отреагирует, узнав, что он получил доступ к такому редкому и могущественному дару, даже не пытаясь его отыскать. Мой талант оказался не более чем странным совпадением. Дар читать мысли был частью меня, поэтому Карлайл не хотел, чтобы он исчез – как не захотел бы изменить цвет моих волос или тембр голоса. Однако он никогда не рассматривал эту способность как товар для собственного использования или выгоды.

Я часто думал об этих откровениях, но с течением времени – всё меньше и меньше. В человеческом мире я осваивался всё лучше, и Карлайл вернулся к своей прежней работе хирурга. Пока он отсутствовал, я изучал медицину в числе многих других предметов, но всегда по книгам и никогда – на практике. Всего несколько лет спустя Карлайл нашел Эсме, и мы вернулись к более уединенной жизни, пока она адаптировалась. Напряжённое время занимали новые знания и новые друзья, поэтому прошло ещё несколько лет, прежде чем меня начали беспокоить жалостливые слова Шивон.

«Бедный мальчик... Как трагично – лишиться величайшей радости этой жизни».

В отличие от других её предположений, которые я с легкостью мог опровергнуть, читая искренние мысли Карлайла, эта идея дала ростки. Именно фраза о «величайшей радости этой жизни» в конце концов привела меня к разлуке с Карлайлом и Эсме. В погоне за обещанной радостью я снова и снова отнимал человеческие жизни, самонадеянно полагая, что применение моего дара принесет больше пользы, чем вреда.

Когда я впервые попробовал человеческую кровь, моё тело испытало потрясение. Я почувствовал себя наполненным и абсолютно здоровым. Более живым, чем раньше. Хотя кровь оказалась не самого лучшего качества – моя жертва принимала горькие на вкус лекарства, – обычная пища в сравнении с этим казалась содержимым сточной канавы. И все же... разум оставался слегка отстраненным от телесного удовлетворения. Я не мог не видеть, насколько это отвратительно. Не мог не думать, каково мнение Карлайла о моём выборе.

Я полагал, что сомнения исчезнут. Находил очень плохих людей, которые сохранили тела в чистоте – за исключением рук, – и наслаждался едой лучшего качества. Мысленно я подсчитывал количество жизней, которые мог спасти, исполняя роли судьи, присяжного и палача. Даже если бы одно убийство спасало всего одну жертву – следующую в списке, – неужели это хуже, чем позволить человеческим хищникам продолжать?

Прошли годы, прежде чем я сдался. Тогда я так и не понял, почему кровь не стала венцом существования, в который верила Шивон, или почему я продолжал скучать по Карлайлу и Эсме сильнее, чем наслаждался свободой; и почему тяжесть каждого нового убийства казалась больше предыдущего, пока под их общим грузом я не стал калекой. Спустя годы после возвращения к Карлайлу и Эсме, когда я изо всех сил пытался заново освоить забытую дисциплину, я пришёл к выводу, что Шивон, возможно, не знает ничего приятнее зова крови, но я был рожден для большего.

И вот слова, которые когда-то преследовали меня, гнали меня, вернулись с удивительной силой.

«Величайшая радость этой жизни».

Сомнений не осталось. Теперь я понял смысл этой фразы. Величайшей радостью в моей жизни была хрупкая, смелая, тёплая, проницательная девушка, мирно спящая рядом. Белла. Величайшая радость, которую могла предложить мне жизнь, и величайшая боль, когда она была потеряна.

В кармане рубашки тихо завибрировал телефон. Я выхватил его, увидел номер и поднес к уху.

- Я вижу, что ты не можешь говорить, – тихо сказала Элис, – но подумала, что захочешь это знать. Сейчас восемьдесят к двадцати. Что бы ты ни делал, продолжай делать так и дальше. – Она повесила трубку.

Конечно, я не мог доверять уверенности в её голосе, не имея возможности прочесть её мысли, и Элис это знала. По телефону она могла мне солгать. Но я всё равно чувствовал себя воодушевлённым.

Я грелся, тонул, нежился в любви к Белле. И не думал, что будет трудно продолжать делать так и дальше.

Переводчики: mened, surveillante, leverina, Kindy, MetoU, Homba, Dreamy_Girl,
редакторы: polina_che, anna9021908094, alisanes, Нея,
главный редактор: bliss_, куратор перевода, дизайн: OVMka.

Публикация перевода не преследует никакой коммерческой выгоды.
Данный перевод является рекламой бумажных изданий.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.
Копирование и распространение запрещено!