В это время дня я больше всего жалел, что неспособен заснуть.

Средняя школа.

Или правильнее назвать её чистилищем? Если и существовал способ искупить мои грехи, то это должно стать тем, что мне хотя бы отчасти зачтётся. Скука была не тем, к чему я мог привыкнуть, здесь же каждый день казался еще более однообразным, чем предыдущий.

Пожалуй, это можно было бы назвать некой формой сна – если считать сном инертное состояние между периодами активности.

Я пялился на трещины в штукатурке в углу кафетерия, высматривая в них разные узоры, которых на самом деле не было. Это помогало мне отвлечься от голосов, гудевших в моей голове как поток горной реки.

Нескольких сотен таких голосов, которые я игнорировал.

Все, что только может прийти в человеческую голову, я уже слышал прежде, и не раз. Сегодня, например, все мысли крутились вокруг незначительного события – нового дополнения к нашему школьному сообществу. Как мало надо, чтобы расшевелить их. Я видел новое лицо в мыслях каждого из присутствующих. Всего лишь обычная человеческая девочка. Волнение по поводу её приезда было утомительно предсказуемым, такую же реакцию вызывает новая блестящая игрушка, брошенная детям. Половина мальчишек уже представляли, как теряют из-за неё голову, а всё потому, что она была новенькой. Мне приходилось прикладывать максимум усилий, чтобы отключиться от их фантазий.

Только четыре голоса я блокировал скорее из вежливости, а не отвращения: голоса моей семьи, двух братьев и двух сестер, которые настолько привыкли к тому, что в моём присутствии сложно рассчитывать на уединение, что почти не задумывались об этом. Я делал для этого все, что мог, и изо всех сил старался не слушать их мысли.

Но как бы ни старался… я все же знал.

Розали, как обычно, думала о себе, – её мысли напоминали тихую заводь, таившую лишь небольшое количество сюрпризов. Она увидела своё отражение в какой-то стеклянной поверхности и теперь размышляла о собственном совершенстве.

Ни у кого не было таких волос цвета золота; ни у кого не было такой фигуры в форме песочных часов; ни у кого не было столь безупречно симметричного овала лица. Она никогда не сравнивала себя с людьми, подобное сравнение было бы смехотворно абсурдным. Она думала лишь о подобных нам и не находила себе равных.

Обычно беззаботное выражение лица Эммета было искажено гримасой разочарования. Он проводил огромной рукой по своим темным кудрявым волосам, сжимая их в кулаках. Даже сейчас он всё ещё кипел от злости из-за проигранного Джасперу поединка прошлой ночью. Требовалось всё его весьма ограниченное терпение, чтобы дождаться конца занятий и потребовать реванша. Пожалуй, мысли Эммета никогда не казались мне навязчивыми, поскольку он никогда не думал о том, чего затем не высказывал вслух или не делал. Возможно, я чувствовал вину за чтение чужих мыслей только потому, что знал – существуют вещи, которые они хотели бы скрыть от меня. И если мысли Розали были тихой заводью, то у Эммета они были похожи на озеро с чистейшей, прозрачной водой.

А Джаспер… мучился. Я подавил вздох.

«Эдвард», – мысленно позвала меня Элис, чем сразу привлекла моё внимание.

Это было всё равно что позвать меня вслух. Мне нравилось, что за несколько последних десятков лет моё имя вышло из моды – раньше это раздражало; всякий раз, когда кто-то думал о каком-нибудь Эдварде, я автоматически оборачивался.

Но сейчас я не обернулся. Элис и я привыкли общаться таким образом, и редко кто ловил нас на этом. Я по-прежнему смотрел на трещины в штукатурке.

«Как он держится?» – спросила она меня.

Я нахмурился – лишь небольшое изменение в изгибе губ. Никто другой ничего бы не понял. В конце концов, я мог хмуриться от скуки.

Джаспер слишком долго оставался неподвижным. Он совсем не двигался, как это делают люди, и как делал каждый из нас, чтобы не выделяться. Например, Эммет тянул себя за волосы, Розали скрещивала ноги то в одну, то в другую сторону, Элис постукивала носком туфли по линолеуму, а я периодически поворачивал голову, рассматривая трещины в штукатурке. Джаспер же выглядел застывшим, словно его тело прошил кол; даже его медового цвета волосы, казалось, не шевелились от движения воздуха, нагоняемого кондиционером.

Тон Элис был встревоженным, и я видел в её мыслях, что краем глаза она наблюдает за Джаспером.

«Есть какая-нибудь опасность?»

Она заглядывала в ближайшее будущее, перебирая однообразные видения, чтобы понять причину моей хмурости. Но делая это, она не забывала подпирать кулачком подбородок и постоянно моргать. Она откинула с глаз прядь чёрных, коротко подстриженных волос.

Я медленно повернул голову налево, как бы взглянув на стену, вздохнул и снова повернулся направо, к трещинам на потолке. Для остальных всё выглядело так, будто бы я просто притворялся человеком. Только Элис поняла, что я покачал головой.

Она расслабилась: «Дай мне знать, если станет слишком плохо».

Я лишь поднял взгляд выше, а затем снова опустил глаза.

«Спасибо, что делаешь это».

Я рад, что мне не пришлось отвечать вслух. Что бы я сказал? «Рад помочь»? Едва ли. Мне не нравилось прислушиваться к терзаниям Джаспера. Действительно ли требовалось так экспериментировать? Разве не было безопаснее признать, что он, возможно, никогда не сможет справляться со своей жаждой так, как могут остальные, и не испытывать свой предел прочности? Зачем играть с огнем?

Прошло две недели после нашей последней охоты. Для остальных это не было большим сроком. Может, мы и чувствовали себя слегка неуютно, если люди подходили слишком близко, или если ветер дул в нашу сторону. Но люди редко подходили настолько близко. Их инстинкты подсказывали им то, что разумом они осознать не могли: мы опасны, нас надо избегать.

А прямо сейчас Джаспер был очень опасным.

Подобное случалось нечасто, но порой меня поражала людская близорукость. Мы к этому привыкли, мы этого ожидали, но иногда поражались степени их неведения. Никто не обращал внимания на нас, лениво развалившихся за потрескавшимся столом в кафетерии, хотя даже тигры, притаившиеся в засаде, были бы менее опасны, чем мы. Они видели лишь пятерых странно выглядевших созданий, настолько похожих на людей, что за них нас и принимали. Как можно выжить с таким притупленным инстинктом самосохранения?

В этот момент маленькая девочка остановилась у края ближайшего к нам стола, чтобы поболтать с приятелем. Она руками взъерошила свои короткие светлые волосы. Поток теплого воздуха от радиаторов подул в нашу сторону, а вместе с ним и её аромат. Мне были привычны симптомы, вызываемые подобными запахами – сухая боль в горле, урчание в желудке, рефлекторное сжатие мышц; рот тут же наполнился ядовитой слюной.

Все было нормально, обычно я легко это игнорировал. Но сейчас мне было труднее, потому что приходилось контролировать реакцию Джаспера. И я испытывал двойную жажду, а не только свою собственную.

Джаспер тем временем позволил своему воображению разыграться. Он представил, как поднимается со своего места рядом с Элис и встает возле девочки. Как склоняется вниз и, будто собираясь шепнуть ей что-то на ухо, позволяет губам коснуться изгиба её шеи. Как чувствует ртом пульсацию горячего потока, скрытого лишь тонкой кожей…

Я пнул его стул.

Он встретил мой пристальный взгляд, с секунду в его глазах пылала обида, а затем он их опустил. Я слышал в его мыслях стыд и смятение.

- Извини, – пробормотал Джаспер.

Я пожал плечами.

- Ты не собирался ничего делать, – прошептала Элис, успокаивая его униженное достоинство. – Я бы увидела.

Я удержался от хмурого взгляда, который мог выдать её ложь. Мы с Элис должны были держаться вместе. Нелегко было быть уродцами среди других уродов. Мы хранили секреты друг друга.

- Будет немного легче, если будешь думать о них как о людях, – предложила Элис. Она произнесла это своим высоким музыкальным голосом слишком быстро для человеческих ушей: даже если кто-то оказался поблизости, всё равно бы ничего не разобрал. – Её зовут Уитни. У неё есть младшая сестренка, которую она обожает. Её мама приглашала Эсми на ту вечеринку в саду, помнишь?

- Я знаю, кто она, – кратко ответил Джаспер. Он отвернулся и уставился в одно из маленьких окон, расположенных по периметру помещения. По его тону было понятно, что он не желает продолжать разговор.

Ему следовало отправиться на охоту сегодня ночью. Было глупо так рисковать, проверяя свои силы и испытывая выносливость. Джасперу надо принять свои ограниченные способности и не выходить за их пределы.

Элис, тихо вздохнув, встала, взяла свой поднос с едой в качестве предлога и ушла, оставив его одного. Она знала, когда он не нуждался в её поддержке. Хотя Розали и Эммет были более откровенны, демонстрируя свои отношения, именно Джаспер и Элис знали всё о потребностях другого так, словно о своих собственных. Как будто они тоже могли читать мысли, но только мысли друг друга.

«Эдвард».

Рефлекторная реакция. Я повернулся на звук своего имени, хотя его произнесли не вслух, а только мысленно.

Мои глаза на мгновение встретились с парой больших темно-карих человеческих глаз на бледном лице сердечком. Я узнал её, хотя до этой минуты никогда не видел. Сегодня она была в мыслях всех студентов. Новая ученица, Изабелла Свон. Дочка шефа полиции, переехавшая жить к отцу. «Белла», – поправляла она каждого, кто называл её полным именем.

Я отвернулся, скучая. Мне понадобилась секунда, чтобы понять, что не она мысленно произнесла моё имя.

«Конечно, Каллены произвели на неё впечатление», – услышал я продолжение мысли.

На этот раз я узнал «голос»: Джессика Стэнли. Было время, когда она беспокоила меня своей мысленной болтовней. Каким облегчением стало то, что её безумное увлечение мной прошло. Еще совсем недавно было невозможно избегать её постоянных глупых фантазий. Я даже хотел наглядно объяснить ей, что может случиться, если мои губы, а заодно и зубы, окажутся где-нибудь возле её шеи. Она сразу бы забыла про свои нелепые мечты. Мысль о её реакции вызвала у меня улыбку.

«Ей не плохо бы поправиться, – продолжала Джессика. – Не такая уж она и хорошенькая. Я даже не знаю, почему Эрик так пялится на неё… И Майк тоже».

Она мысленно дрогнула на последнем имени. Её новое увлечение, всеобще популярный Майк Ньютон, совсем её не замечал. А вот на новенькую, очевидно, он обратил внимание. Как тот самый ребенок, тянущийся за блестящей игрушкой. Поэтому Джессика мысленно перемывала ей косточки, хотя внешне выглядела вполне доброжелательной, когда рассказывала о моем семействе. Должно быть, новенькая спросила о нас.

«Все сегодня смотрели и на меня тоже, – самодовольно думала Джессика, – удачно, что у нас Беллой совпали занятия по двум предметам. Держу пари, Майк захочет расспросить меня о ней...»

Я попробовал отгородиться от этой глупой болтовни прежде, чем её мелочность и ограниченность свели бы меня с ума.

- Джессика Стэнли пересказывает новой ученице, Свон, все сплетни о клане Калленов, – прошептал я Эммету, чтобы отвлечься.

Он тихонько усмехнулся.

«Надеюсь, она хорошо с этим справляется», – подумал он.

- На самом деле, у неё довольно туго с воображением. Лишь намек на скандал. И ни капли ужасов. Я даже немного разочарован.

«А новенькая? Она тоже разочарована тем, что услышала?»

Я стал прислушиваться, что эта Белла думала о рассказе Джессики. Что она видела, глядя на странное семейство с бледной кожей, которое все так дружно избегают?

Это было моей ответственностью – знать её реакцию. Я выступал для своей семьи этаким, за неимением лучшего слова, разведчиком. Чтобы защитить нас. Если кто-то начинал о чем-то подозревать, я всегда мог предупредить остальных, и мы могли скрыться. Такое иногда случалось – люди с богатым воображением видели в нас персонажей книг или фильмов. Обычно они ошибались, но все же лучше было переехать, чем лишний раз рисковать. И лишь крайне редко у кого-нибудь возникала верная догадка. Но мы не давали им возможности проверить свою гипотезу. Мы просто исчезали, оставляя о себе лишь пугающие воспоминания.

Подобного не случалось уже многие годы.

Я не услышал ровным счетом ничего, хотя Белла сидела ко мне ближе, чем ведущая свой фривольный внутренний монолог Джессика. Как будто возле той никого и не было. Как странно. Может быть, она незаметно ушла? Но это казалось маловероятным, поскольку Джессика по-прежнему что-то бормотала. Я обернулся, чувствуя себя так, будто у меня выбили почву из-под ног. Никогда раньше мне не приходилось проверять свой «суперслух». Мой пристальный взгляд снова встретился с большими карими глазами. Она сидела на том же самом месте и смотрела в нашу сторону, что было совершенно естественно, ведь Джессика всё еще развлекала её сплетнями о Калленах.

И было бы совершенно естественно при этом думать о нас.

Но я не мог прочесть ни одной её мысли.

Тёплый, соблазнительный румянец залил её щеки, и она опустила глаза, смутившись, когда её застали подсматривающей за незнакомцем. Хорошо, что Джаспер по-прежнему смотрел в окно. Мне совсем не хотелось представлять, что легкий приток крови может сделать с его самообладанием.

Эмоции легко читались на её лице, как если бы были написаны словами: удивление, поскольку она неосознанно распознала едва уловимые различия между нашими видами; любопытство, вызванное рассказом Джессики, и что-то еще… восхищение? Это я видел уже не впервые. Для них, наших потенциальных жертв, мы были прекрасны. И, наконец, смущение.

И хотя все её мысли ясно отражались в её странных глазах – странных из-за их глубины, – я не слышал ничего, кроме тишины, с того места, где она сидела. Совсем ничего.

Я почувствовал тревогу.

Никогда не сталкивался с подобным. Может, что-то случилось со мной? Хотя я чувствовал себя как обычно. Взволнованный, я прислушался еще сильнее.

Все голоса, которые я прежде блокировал, стали вдруг оглушительно громкими в моей голове.

«…интересно, какую музыку она любит… может, я смогу упомянуть в разговоре с ней новый диск…» – Майк Ньютон за два столика от нас думал о Белле Свон.

«Только посмотрите, как он уставился на неё. Как будто недостаточно, что половина девочек в школе сохнут по нему…» – мысли Эрика Йорка были едкими, но тоже крутились вокруг девочки.

«…отвратительно. Можно подумать, что она знаменитость или что-нибудь в этом роде. Даже Эдвард Каллен пялится… – на лице Лорен Мэллори отражалась такая ревность, что оно должно было приобрести темно-нефритовый оттенок. – И Джессика всем демонстрирует свою новую лучшую подружку. Даже смешно…» – её мысли так и сочились сарказмом.

«…держу пари, об этом её уже спрашивали. Но я хотел бы с ней пообщаться. Что бы такое оригинальное придумать?» – размышлял Эшли Доулинг.

«…может, мы будем в одном классе испанского…» – надеялся Джун Ричардсон.

«…столько уроков сегодня задали. Тригонометрия и тест по английскому. Надеюсь, что мама…» – Анджела Вебер, тихая девочка с непривычно добрыми мыслями, была единственной за столом, кто не зациклился на этой Белле.

Я мог слышать их всех, каждую пустяковую мыслишку, промелькнувшую в их головах. И совсем ничего от новенькой с такими обманчиво говорящими глазами.

Конечно, я мог слышать, что она произносила, когда общалась с Джессикой. Не требовалось уметь читать мысли, чтобы слышать её низкий чистый голос на другом конце кафетерия.

- Как зовут мальчика с рыжевато-каштановыми волосами? – услышал я, как она спросила, украдкой взглянув на меня ещё раз, и тут же быстро отвернулась, заметив, что я всё ещё смотрю на неё.

Если я и надеялся, что звук её голоса поможет мне настроиться на волну её мыслей, то тут же был разочарован. Обычно мысли людей звучат для меня так же, как и их обычные голоса. Но этот тихий застенчивый голос был мне незнаком, он не был похож ни на один из сотен голосов, звучавших у меня в голове. Я был абсолютно в этом уверен. Он был совершенно новым для меня.

«Ох, удачи, идиотка», – подумала Джессика прежде, чем ответить:

- Это Эдвард. Он, конечно, великолепен, но можешь не тратить на него время. Он ни с кем не встречается. Очевидно, наши девушки для него недостаточно хороши, – тихо фыркнула она.

Я отвернулся, пряча улыбку. Джессика и её одноклассники понятия не имели, насколько им повезло, что никто из них меня особенно не привлекал.

Снова став серьезным, я вдруг почувствовал странный порыв, которого не понял. Это было как-то связано с тем, что новенькая не подозревала о язвительных мыслях Джессики… У меня возникло странное желание встать между ними, оградить Беллу Свон от злобных мыслей Джессики. Какой, однако, необычный порыв. Пытаясь найти его причину, я изучал девушку еще некоторое время, но теперь уже глазами Джессики. Мое разглядывание привлекло слишком много внимания.

Возможно, это просто древний инстинкт защищать более слабых. Почему-то эта девочка выглядела гораздо более хрупкой, чем её новые одноклассники. Её кожа была настолько прозрачной, что трудно было представить, как она может защищать её от угроз внешнего мира. Я видел кровь, пульсирующую по её венам под бледной кожей… Но мне не следовало заострять на этом внимание. Я хорошо адаптировался к той жизни, которую выбрал, но сейчас мучился от жажды так же, как и Джаспер, а потому стоило избегать любых искушений.

У неё на лбу появилась небольшая складочка, о которой она, казалось, и не подозревала.

Это невероятно разочаровывало! Я легко мог понять, что для нее было испытанием вот так сидеть там, разговаривать с незнакомыми людьми, быть в центре всеобщего внимания. Я чувствовал её смущение, видя, как она напрягала свои хрупкие плечи, слегка сутулясь, будто каждую минуту ожидала быть отвергнутой. Но все это я мог только видеть, только чувствовать, только представлять. В мыслях же самой обычной человеческой девочки была тишина. Я не мог слышать ничего. Почему?

- Пойдём? – голос Розали вернул меня в реальность.

Я испытал облегчение, отвлекшись от девочки. Я не хотел и дальше продолжать бесплотные попытки прочесть её мысли – неудачи редко случались в моей жизни и раздражали даже сильнее, чем что-то нетипичное. И я не хотел даже думать о том, что её мысли могут быть интересными только потому, что они скрыты от меня. Наверняка, когда я расшифрую их – а я обязательно найду способ сделать это, – они окажутся такими же мелкими и обыденными, как и у любого другого человека. И даже не стоящими тех усилий, которые я затратил бы на них.

- Так что, новенькая нас боится? – спросил Эммет, всё ещё ожидая ответа на свой вопрос.

Я неопределенно пожал плечами. Его не очень-то интересовал ответ, поэтому он не стал развивать тему.

Мы встали из-за стола и вышли из кафетерия.

Эммет, Розали и Джаспер играли роль старших и ушли на свои занятия. Я же был вынужден притворяться, что младше них, поэтому направился на урок биологии начального уровня, заранее приготовившись скучать. Вряд ли мистер Баннер, преподаватель с весьма ограниченным интеллектом, сможет рассказать на лекции о чем-то, что удивит того, кто имеет две научные степени по медицине.

В аудитории я уселся за стол и вывалил книги – еще одно прикрытие, ведь в них не было ничего, чего я бы уже не знал. Я был единственным в классе, кто сидел один. Люди не были достаточно умны, чтобы понять, почему они боялись меня, но их врожденный инстинкт самосохранения подсказывал, что от меня следует держаться подальше.

Аудитория постепенно заполнялась теми, кто уже пообедал. Я откинулся на стуле назад и ждал, когда закончится перемена. Я снова пожалел, что не могу спать.

Поскольку я размышлял о ней, то сразу уловил её имя, когда Анджела Вебер провела новенькую через дверь.

«Белла выглядит такой же застенчивой, как и я. Готова поспорить, что сегодня у неё трудный день. Хотела бы я сказать ей что-нибудь… но это, скорее всего, прозвучит глупо…»

«Да!» – подумал Майк Ньютон, развернувшись на своём стуле, чтобы увидеть, как она заходит.

И снова с того места, где стояла Белла Свон, я не услышал ничего. Лишь пустое пространство там, где её мысли должны действовать мне на нервы.

А что, если мой дар совсем пропадет? Что, если это был лишь первый симптом какого-то умственного упадка?

Мне часто хотелось избавиться от этой какофонии в своей голове. Чтобы я стал нормальным, насколько это возможно в моей ситуации. Но теперь мысль об этом заставила меня паниковать. Кем я стану без этих способностей? Я никогда не слышал о таком. Надо будет уточнить у Карлайла.

Она прошла по проходу, направляясь к столу преподавателя. Бедная девочка, единственным свободным местом в классе было место рядом со мной. Автоматически я расчистил её половину стола, сложив свои учебники в стопку. Я очень сомневался, что ей будет комфортно. Её ждал очень длинный семестр, по крайней мере, в этом классе. Хотя, возможно, сидя рядом с ней, я найду способ выманить её мысли из того укромного уголка, где они прятались. Не то чтобы я раньше нуждался в такой непосредственной близости… Не то чтобы я мог найти там что-то стоящее моего внимания…

Белла Свон шагнула в поток горячего воздуха, что дул в мою сторону от кондиционера.

Её аромат настиг меня, как разорвавшаяся граната. Нет слов достаточно ёмких, чтобы передать всю силу того, что произошло со мной в тот самый миг.

Мгновенно я переродился. Я оказался как никогда далек от того существа, которым когда-то был, утратил последние крупицы человечности, которые ещё во мне оставались.

Я был хищником. Она была моей добычей. И больше не было ничего во всем мире, кроме этой правды.

Не было комнаты, полной свидетелей – все они стали для меня сопутствующим ущербом. Тайна её мыслей была забыта. Её мысли уже не имели никакого значения, потому что больше ей не придется думать.

Я был вампиром, а у неё была самая сладкая кровь, запах которой я когда-либо ощущал за более чем восемьдесят лет.

Я и представить не мог, что может существовать такой аромат. Если бы я знал, то давно отправился его искать. Я бы обошел всю планету. Я мог только догадываться, какова она окажется на вкус…

Жажда пламенем обжигала горло. Во рту пересохло, и яд, что тут же заполнил мой рот, никак не облегчал этих ощущений. Желудок скрутило от голода, что был отголоском жажды. Мышцы сжались пружиной перед прыжком.

Все это заняло не более секунды. Она все ещё делала тот же шаг, находясь всё с той же стороны от кондиционера.

Когда её нога, наконец, коснулась пола, она взглянула в мою сторону – она явно хотела сделать это незаметно. Её взгляд встретился с моим, и я увидел своё отражение в зеркале её глаз.

Потрясение, которое я испытал, увидев своё лицо, спасло ей жизнь в те несколько мгновений.

А она не облегчила мне задачу. Когда она рассмотрела выражение на моём лице, кровь снова прилила к её щекам, окрашивая кожу в самый восхитительный цвет, который я когда-либо видел. Её аромат застил мой мозг густым туманом. Я едва мог соображать. Инстинкты бушевали, сопротивляясь остаткам самоконтроля.

Теперь она шла быстрее, будто осознала необходимость бежать. Торопливость сделала её неуклюжей – спеша, она споткнулась, чуть не упав на девочку, сидящую передо мной. Такая уязвимая и слабая. Даже для человеческого существа.

Я попробовал сосредоточиться на том лице, которое увидел в её глазах, лице, в котором с отвращением узнал своё. Лицо монстра внутри меня, десятилетиями усилий и бескомпромиссной дисциплины я отбивался от этого образа. С какой же легкостью он снова вынырнул на поверхность!

Аромат вновь окутывал меня, заставляя мысли разбегаться, а меня – почти сорваться с места.

Нет.

Я вцепился в край стола, пытаясь удержаться на стуле. Дерево не выдержало. Столешница хрустнула, в руке осталась горсть щепок, а на поверхности – очертания моих пальцев.

Не оставлять улик. Это было фундаментальным правилом. Я быстро подправил края пролома, не оставив ничего, кроме рваной дыры и кучки щепок на полу, которые тут же разбросал ногой.

Не оставлять улик. Сопутствующий ущерб…

Я знал, что сейчас должно было случиться. Девочке придется сесть рядом со мной, и я её убью.

И невинные свидетели – восемнадцать других детей и один взрослый – не должны покинуть эту комнату после того, что они увидят.

Я содрогнулся при мысли о том, что должен буду сделать. Даже в самые худшие времена я не совершал подобных зверств. Я никогда не убивал невинных. А теперь я собирался пролить кровь сразу двадцати человек.

Монстр из моего отражения насмехался надо мной.

Часть меня содрогалась при одной мысли об этом, а другая тем временем планировала следующие шаги.

Если я сперва убью девочку, у меня будет пятнадцать-двадцать секунд, прежде чем остальные среагируют. Может, чуть больше, если они не сразу поймут, что я делаю. У неё не будет времени, чтобы закричать или почувствовать боль, я не буду с ней жесток. Это все, что я могу дать этой незнакомке с её невыносимо желанной кровью.

Но тогда я не должен дать сбежать остальным. Я мог не беспокоиться насчет окон, слишком маленьких и расположенных высоко, чтобы кто-то мог попробовать спастись. Оставалась дверь – если заблокировать её, они окажутся в ловушке.

Будет куда сложнее, да и времени потребуется немало, если пытаться удержать всех, пока они будут паниковать, бороться и метаться по классу. Это всё еще возможно, но будет много шума. Они будут кричать. Кто-нибудь услышит… Мне придется убить ещё больше невиновных в этот страшный час.

И её кровь. Она остынет, пока я буду разбираться с остальными.

А ещё этот аромат, что стал моим наказанием. Глотку раздирало от сухости и боли…

Итак, сначала свидетели.

Я наметил план. Я сидел в среднем ряду за последней партой. Начну с правого ряда. По моим подсчетам, сломать шеи четверым или пятерым займет не больше секунды. Это не вызовет много шума. И им повезёт больше – они даже не увидят меня. Так, двигаясь по кругу справа налево, мне потребуется самое большее пять секунд, чтобы покончить с каждым в этой комнате.

Достаточно времени, чтобы Белла Свон мельком увидела, что её ждет. Достаточно времени, чтобы она почувствовала страх. Достаточно, если, конечно, шок не заставит её замереть на месте и начать кричать. Один сдавленный крик, на который никто не сбежится.

Я глубоко вдохнул, и аромат пламенем пронесся по моим сухим венам, выжигая из моей груди, уничтожая все лучшие намерения, на которые я был способен.

Она как раз повернулась. Через несколько секунд она сядет в нескольких дюймах от меня.

Монстр внутри меня ликовал.

Кто-то слева от меня захлопнул книгу. Я даже не обернулся, чтобы взглянуть, кто из обреченных это был. Но это действие послало в мою сторону волну воздуха – чистого, лишенного запаха.

На одну короткую секунду я был способен мыслить ясно. В тот драгоценный миг я увидел в своем сознании два лица.

Одно было моим, вернее, было им когда-то: красноглазый монстр, убивший стольких людей, что сбился со счёта. Продуманные, оправданные убийства. Я убивал других, более слабых чудовищ. Я признал, что мною двигал комплекс бога, когда я решал, кто заслуживал смертного приговора. Я шел на компромисс со своей совестью. Я питался человеческой кровью, но в самом широком смысле слова «человеческой». Мои жертвы в своих чёрных деяниях были не большими людьми, чем я сам.

Другое лицо принадлежало Карлайлу.

Между этими лицами не было никакого сходства. Ясный день и самая темная ночь.

Мы и не должны быть похожи. Ведь Карлайл не был моим биологическим отцом. Мы не были похожи внешне. Общей чертой был цвет кожи, но это определяло лишь то, кем мы были: все вампиры мертвецки-бледные. Совсем другое – одинаковый цвет глаз, он был отражением нашего общего выбора.

И все же, пусть для этого не было никаких оснований, я надеялся, что в последние семьдесят лет, когда я следовал выбранному им пути, мое лицо хотя бы в малом стало отражать его. Мои черты не изменились, но мне казалось, что часть его мудрости нашла отражение в выражении моего лица, немного его сострадания можно было проследить в изгибе губ, а намёк на его терпение – в рисунке бровей.

И вот все эти крошечные изменения терялись на лице монстра. Несколько мгновений, и во мне не останется ничего, что отражало бы годы, которые я провел с моим создателем, моим наставником, моим отцом во всех смыслах. Мои глаза будут пылать красным, как у дьявола, и любое сходство между нами будет потеряно навсегда.

В моем воображении добрые глаза Карлайла не осуждали меня. Я знал, что он простит мне это ужасное деяние. Потому что он любит меня. Потому что думает, что я лучше, чем я есть на самом деле.

Белла Свон опустилась на стул возле меня, её движения были скованными и неуклюжими – без сомнений, из-за страха, – и аромат её крови окутал меня густым облаком.

Я не оправдаю надежд моего отца. Мýка от осознания этого факта ранила почти так же сильно, как и пламя в моей глотке.

Я отодвинулся подальше, испытывая отвращение к чудовищу внутри меня, жаждущему схватить её.

Зачем ей понадобилось сюда приезжать? Зачем она существует? Какое право она имеет разрушать тот хрупкий мир, который у меня был в этой моей не-жизни? Почему это раздражающее человеческое существо вообще появилось на свет? Она погубит меня.

Я отвернулся от нее, внезапно пронзенный беспричинной отчаянной ненавистью.

Я не хотел быть монстром! Я не хотел устраивать резню в комнате, полной невинных детей! Я не хотел терять всё то, что приобрел за целую жизнь вынужденных жертв и лишений!

Я не сделаю этого. Она не сможет меня заставить.

Главная проблема заключалась в её запахе, отвратительно притягательном аромате её крови. Если бы только был способ сопротивляться… если бы еще один порыв свежего воздуха прочистил мне мозги.

Белла Свон откинула свои длинные, густые волосы цвета красного дерева в мою сторону. Она в своём уме?

Ни малейшего столь необходимого сейчас дуновения. Но ведь мне не требовалось дышать.

Я остановил приток воздуха к своим лёгким. Облегчение наступило сразу же, но не полностью. Я всё ещё помнил этот аромат, ощущал его вкус на кончике языка. Я не смог бы сопротивляться ему в течение долгого времени.

Каждая жизнь в этой комнате подвергалась сейчас опасности, пока мы с ней находились здесь вместе. Я должен был бежать. Я хотел убежать, прочь от жара рядом со мной, от мучительного жжения, но не был на сто процентов уверен в том, что, как только разрешу своим мышцам двигаться, даже просто расслаблю их, не произойдёт запланированная мной бойня.

Но, может, я выдержу один час. Хватит ли часа для того, чтобы обрести над собой достаточную степень контроля и не наброситься на людей? Я сомневался, но заставил себя принять решение. Мне должно хватить времени. Его достаточно, чтобы покинуть эту комнату, полную жертв, которые не должны стать жертвами. Если только я выдержу один короткий час.

Это было неприятное ощущение – не дышать. Мой организм не нуждался в кислороде, но это было вопреки всем моим инстинктам. В напряженные моменты я полагался на обоняние больше, чем на остальные чувства. Оно направляло меня на охоте, предупреждало в случае опасности. Я не часто сталкивался с чем-то, что могло представлять для меня опасность, но инстинкт самосохранения у меня был развит так же сильно, как и у любого человека.

Неприятно, зато выносимо. Терпимее, чем ощущать её запах и не вонзить свои зубы в эту тонкую, прозрачную кожу, чтобы добраться до горячей, влажной, пульсирующей…

Час! Всего один час. Я не должен думать о её запахе и вкусе.

Молчаливая девочка распустила свои волосы и наклонилась вперед так, чтобы они стали завесой между нами. Я не мог видеть её лица и читать эмоции в её ясных глубоких глазах. Почему она пытается скрыть от меня свои глаза? Из-за страха? Застенчивости? Чтобы спрятать свои тайны?

Моё прежнее раздражение оттого, что её беззвучными мысли ставили меня в тупик, было бледным подобием по сравнению с той потребностью – и ненавистью, – которые я испытывал в эти минуты. Я просто ненавидел эту хрупкую девочку рядом со мной, ненавидел всем сердцем, цепляясь за моё прежнее «я», за любовь к моей семье, за мечты стать лучше, чем я есть на самом деле. Я ненавидел её, ненавидел за то, что она заставила меня почувствовать, и это немного помогло. И прежняя злость на неё, пусть и слабая, тоже отчасти помогала. Я цеплялся за каждую мысль, которая отвлекала бы меня, не позволяя представлять, какова она будет на вкус…

Ненависть и злость. Нетерпение. Неужели этот час никогда не закончится?

А когда закончится... она выйдет из кабинета, и... И что я буду делать?

Если бы я мог контролировать своего монстра, убедить его, что отсрочка того стоит… я бы представился: «Привет. Я Эдвард Каллен. Могу я проводить тебя на следующий урок?»

Она скажет «да». Хотя бы из вежливости. Даже если она боялась меня, в чем я был уверен, она пойдет со мной, только чтобы не показаться грубой. Будет достаточно просто увести её куда-нибудь в укромное местечко. Лес доходит до школьной стоянки. Я мог бы сказать ей, что забыл учебник в машине…

Заметит ли кто-нибудь, что я был последним человеком, с которым её видели? Как обычно, шел дождь, и две фигуры в темных плащах, идущие в сторону автостоянки, не вызовут особого интереса, и это никак не свяжут со мной.

За исключением того, что я был не единственным, кто интересовался ею сегодня. Майк Ньютон, в частности, следил за каждым её движением, когда она ёрзала на стуле – ей было некомфортно рядом со мной, как я и предполагал до того, как её запах уничтожил все мои благие намерения. Майк Ньютон определенно заметил бы, что она вышла из класса вместе со мной.

Если я продержусь один час, может, смогу выдержать и второй?

Я вздрогнул от жгучей боли.

Она пойдет домой, где никого больше не будет. Начальник полиции Свон работал по восемь часов в день. Я хорошо знал его дом, как и любой другой в этом крошечном городишке. Он жил прямо возле густого леса, и никаких соседей поблизости. Даже если ей хватило бы времени закричать, чего с ней не случится, – никто бы не услышал.

Это казалось вполне разумным. Я прожил семь десятилетий без человеческой крови. Если я смогу не дышать, то продержусь ещё два часа. И когда я застану её одну, то никто не пострадает. «И нет причин торопить события», – согласился монстр внутри меня.

Конечно, нелепо думать, что достаточно приложить усилия и проявить терпение, чтобы спасти девятнадцать человеческих жизней, и тогда я смогу считать себя меньшим монстром, когда убью эту невинную девочку.

Хоть я и ненавидел её, я отлично понимал, что моя ненависть несправедлива. Я знал, что на самом деле ненавижу самого себя. И буду ненавидеть нас обоих сильнее, когда она умрет.

Вот так я провел этот час – изобретая всё новые и новые способы её убийства. При этом я старался не представлять само действие. Это был бы перебор. Так что я лишь планировал стратегию и ничего больше.

Один раз, в самом конце, она взглянула на меня сквозь занавес своих волос. Я снова почувствовал, как во мне разгорается неоправданная ненависть, когда встретился с ней взглядом и увидел своё отражение в её испуганных глазах. Кровь окрасила румянцем её щеки прежде, чем она успела снова спрятаться за волосами, а я почти потерял самообладание.

Но прозвенел звонок. И мы оба – какое клише – были спасены. Она – от смерти. Я же на какое-то время мог отсрочить свое превращение в чудовище из ночных кошмаров, которого боялся и ненавидел.

Теперь я должен был двигаться.

Даже сосредоточив всё свое внимание на простейших действиях, я не смог передвигаться достаточно медленно – я бросился прочь из аудитории. Если бы кто-то смотрел, то мог заподозрить что-то неладное в том, как я перемещался. Но никто не обращал на меня внимания. Все их мысли по-прежнему крутились вокруг той, кто была приговорена к смерти немногим более чем через час.

Я скрылся в своей машине.