– Не люблю спаржу, – неожиданно заявляет Саймон.

Печенье, что мы приготовили, ещё в духовке, и, поскольку погода хорошая, я отвела малыша обратно в сад. Мы поиграли в мяч, а когда Саймон заскучал, вместе заползи в гамак. Я накрыла нас одеялом, которое Джаспер оставил снаружи, и мы стали медленно раскачиваться из стороны в сторону.

Дежа вю, которое создаёт обстановка, выглядит жутким, и я продолжаю слышать голос мамы в своёй голове. Хотя воспоминание расплывчатое, я всё ещё помню о той безопасности, которое давало её объятие.

– Спаржа полезная, – уверенно отвечаю я на заявление Саймона.

Он пожимает плечами.

– Я не люблю полезное.

Я должна рассмеяться с детской вздорности и задаться вопросом, была ли я сама требовательной в детстве. Я принимаю решение даже не пытаться урезонить Саймона, зная, что он получает достаточно всего этого от своей матери дома.

– Тогда хорошо, что мы сделали печенье, верно? – отвечаю я.

– Мне хотелось бы есть печенье каждый день, – говорит Саймон. – Но дома я получаю конфеты только по выходным.

– Это потому что конфеты должны быть угощением. Если станешь есть их каждый день, они перестанут быть особенными.

Он не отвечает, возможно, потому, что не знает ответа. Малыш вздыхает, и я чувствую, как его маленькое тельце тяжелеет, и его вот-вот сморит сон.

Я слышу, как открывается дверь, и поворачиваю голову, чтобы увидеть Карлайла, выходящего на улицу. Он идёт прямо к нам, выглядя слегка небрежным в своих тёмных широких брюках и тонком синем свитере. Мне хотелось подняться с места, но Саймон наполовину лежит на мне, и я не смогла бы ровно встать. Я всё ещё чувствую себя некомфортно, когда Карлайл подходит близко, а я в это время не стою на ногах.

– Саймон, – говорит Карлайл, – твоя мама только что звонила. Она немного опоздает, хорошо? Она заберёт тебя перед ужином.

– Хорошо, – застенчиво отвечает Саймон.

– Ты хорошо проводишь время? – спрашивает Карлайл. Когда Саймон не отвечает, он пытается снова и добавляет: – Тебе нравится гамак?

Саймон кивает.

– Да.

– Хорошо. Ты можешь оставаться здесь столько, сколько захочешь, – Карлайл улыбается нам прежде, чем вернуться в дом. Саймон провожает его взглядом, его большие  глаза полны задумчивости.

– Белла? – спрашивает он тихо, когда Карлайл снова уходит.

– Хммм?

– Мой папа очень сильно нас обижал. Твой папа тоже это делал?

Что я могу ему сказать? Что я не знаю, кто мой настоящий отец? Или лучше уберечь Саймона от этих деталей и рассказать другую часть правды, что, те мужчины, которые должны были заботиться обо мне, вместо этого  меня травмировали? Что я должна сообщить Саймону, когда всё, что я хочу ему объяснить – когда все хотят, объяснить мне  – что не все мужчины – плохие?

– Да, обижал, – наконец, говорю я. Когда я собираюсь продолжить разговор, Саймон смотрит в сторону дома широкими, полными ужаса, глазами.

– Не этот папа, – произношу я, пытаясь сохранить голос бодрым. – Он очень хороший.

– Он не твой папа? – спрашивает Саймон. Я слышу смятение в его голосе.

– Нет, это не он. И Эсме – не моя мама. Я просто живу здесь какое-то время.

Саймон хмурится, и я буквально слышу, как он думает. 

– Ты скоро поедешь домой?

– Нет, – отвечаю я. – Теперь это мой дом.

– Хорошо, – замечает Саймон, устраиваясь напротив меня. – Потому что, знаешь, я бы скучал по тебе, если бы ты уехала. 

Я улыбаюсь его словам.

– Я никуда не собираюсь. Я бы слишком скучала по вам, молодой человек! Хочешь пойти и посмотреть, готово ли печенье?

Он тут же вскакивает с места, и я вздрагиваю, когда его локоть касается моего живота. Когда мальчик начинает бежать к дому,  в какой-то момент я думаю, что он позабыл о нашем маленьком разговоре, но тут Саймон останавливается в полушаге от порога и оборачивается ко мне.

 – Если твой папа когда-нибудь появится и обидит тебя, я тебя защищу, – серьёзно заявляет он.

Его храброе личико растапливает мне сердце, особенно, когда я понимаю, что, он, должно быть, думает так же и о своей матери. Но всё же, мальчик в его возрасте не должен волноваться о подобных вещах. Я сжимаю зубы от несправедливости этого мира, но что я могу сделать?

Зайдя в дом, мы достаём печенье из духовки. Конечно, Саймон тут же хочет схватить одно, но мне удается отвлечь его прежде, чем он обожжёт руку. Я приношу Дымку из своей комнаты и представляю ее Саймону. Я намеренно затягивала с этим знакомством, так как боялась, Саймон слишком бурно отреагирует на появление маленького котенка. К моему удивлению, он осторожно играет с Дымкой, пока печенье остывает, и к тому моменту, когда Саския приезжает, чтобы забрать сына, я складываю почти всю выпечку в бумажный пакет, чтобы Саймон взял его домой.

– Ты не хочешь оставить себе немного? – спрашивает у меня Саския.

Я качаю головой и чуть улыбаюсь, давая понять, что всё в порядке. Мы прощаемся, и я наблюдаю, как Саймон идёт к машине, осторожно сжимая бумажный пакет, но, всё же, сохраняя уверенность в своей походке.

– Ты сделаешь из него шеф-повара, – говорит Розали, походя ближе и становясь рядом, пока я наблюдаю за их отъездом.

– Вряд ли, – бормочу я. Наблюдение за счастливым Саймоном почему-то оставляет пустоту внутри меня, и я не понимаю, откуда берётся это чувство. Может, это осознание того, что он сможет излечиться от своего прошлого, что у него впереди ещё целая жизнь, в то время как я обречена вечно носить свои шрамы и страхи?

Я не замечаю, как Розали осматривается по сторонам, проверяя, есть ли кто на кухне.

– Эй, Белла, можно спросить тебя кое о чем? – осторожно спрашивает она. Когда я киваю в ответ, она продолжает: – Вчера в машине… когда я сказала, что ты никогда не провоцировала мужчин на насилие, ты рассмеялась. Ты это помнишь?

Я снова киваю, и проглатываю внезапное беспокойство.

– Почему? – тихо спрашивает она. – Почему ты так рассмеялась?

Я не могу встретиться в ней взглядом. 

– Я не хочу говорить об этом, – отвечаю я натянутым тоном.

– Ты можешь рассказать мне, – мягко произносит Роуз. – Иногда это помогает избавиться от всего этого.

Я знаю, что должна отступить, иначе сорвусь, а мне этого совсем не хочется. Сделав глубокий вдох, я повторяю последние сказанные слова.

– Окей. Всё хорошо, – говорит Роуз, и я слышу настоящее понимание в её словах. Я испытываю облегчение, когда она выбрасывает это из головы. Роуз уважает мои границы – что-то, что всё ещё является для меня столь новым, что лишает меня дара речи каждый раз, когда это происходит.

Затем Роуз меняет тему разговора. 

– Может, вместе приготовим ужин? Ты бы могла научить меня.

Я киваю, хотя мне бы хотелось иметь пару минут для себя прежде, чем мы начнем ужинать. Не видя другого выхода, я спрашиваю Розали, что бы она хотела приготовить.

Розали – идеальная ученица, хоть она и настаивает, что учится лишь потому, что я –  хороший учитель. Она быстро вникает в суть вещей, и паста кассероле (прим. запеченные в духовке макароны с овощами, мясом и сыром), которую мы говорим вместе, получается очень вкусной. Даже Элис, которая обычно равнодушна к пасте, накладывает себе добавку, и Роуз светится от гордости.

После ужина Эммет и Розали уходят в кино. Элис и Эсме расчищают стол, удачно прогоняя меня из кухни. Тем не менее, я задерживаюсь возле двери, как всегда, чувствуя себя некомфортно, наблюдая, как другие работают.

– Если хочешь, можешь пойти и принести Карлайлу чай в его кабинет, – предлагает мне Эсме. – Я уверена, он будет очень тебе признателен.

Её предложение застигает меня врасплох, и я колеблюсь. Я не хочу подниматься наверх и оставаться с ним наедине – с другой стороны, мне не хочется, чтобы Эсме знала, что я по-прежнему так напряжена в присутствии Карлайла. Мои собственные слова, сказанные Саймону о том, что Карлайл – хороший отец, отражаются эхом в моей голове.

Я знаю, что это так. Правда, знаю.

Знаю.

Тем не менее, мне требуется мужество, чтобы собраться духом и просто подойти к чайнику. Даже если я никогда не видела, чтобы Карлайл применял насилие – даже когда его дети вели себя плохо –  ещё не означает, что он оценит, что я принесу ему чай.

Я имею в виду, что если Карлайлу нужно сконцентрироваться на чём-то, а я вмешаюсь и оторву его от работы? Пар медленно поднимается ввысь кольцами, пока я поднимаюсь по лестнице с чашкой в одной руке и тарелкой оставшегося печенья в другой. Я делаю паузу перед закрытой дверью в кабинет Карлайла, ненавидя тот ужас, что появляется где-то в районе моего живота. И это не только потому, что я держу горячий напиток  в руке – что-то, чего я бы не сделала, когда только начала жить здесь.

Просто сделай это, приказываю я себе. Даже мой внутренний голос, кажется, в бешенстве от того, что я так подвержена своим страхам.

Я стучу, но звук выходит таким мягким, что я задаюсь вопросом, услышал ли его Карлайл. Когда я слышу его приглушенное: «входите», то захожу внутрь.

Карлайл сидит за своим столом, его кресло стоит чуть в стороне. Волосы Карлайла растрепаны, словно он дергал себя за них.

– Белла, – радостно произносит он. – Что я могу для тебя сделать?

Хотя его голос спокоен, здесь что-то не так. Тонкие линии напряжения видны под глазами Карлайла, а его лицо кажется осунувшимся. Он, должно быть, устал.

Вспомнив, зачем я здесь, я показываю ему чай и печенье. Когда его глаза оживляются, я подходу к столу, чувствуя себя странно, словно животное, что боится принять еду из чьей-то руки. Когда я отхожу назад, как я думаю, слишком торопливо, он просто улыбается снова.

– Спасибо за это, – говорит он и берёт чашку. Когда его пальцы касаются фарфора, Карлайл хмурится. – Как долго ты стояла снаружи прежде, чем войти? – спрашивает он в удивлении.

Попалась. Мои щёки горят, и я неожиданно издаю смущенный смешок. Должно быть, это всё из-за чувства безопасности, что исходит от Карлайла, а также его удивления от наблюдения за мной и его расслабленного вида, с которым он сообщает мне, что всё заметил. Карлайл качает головой, но в его глазах читается грусть. Это тот же самый взгляд, что был у него, когда Карлайл разрезал ремень, присланный Стефаном, но только сейчас я понимаю эмоцию, которую он тогда  испытал.

И эта грусть, больше, чем удивление или его искренние попытки заставить меня чувствовать себя непринужденно, уносит острые углы моего страха прочь.

– Ты всё ещё стесняешься меня, – замечает Карлайл, делая маленький глоток чая. – Мне интересно, если мы подарим тебе щенка – ты пожалуешь мне улыбку в ответ?

Услышав это, я вынуждена усмехнуться. Просто не могу ничего с этим поделать. Каким-то образом между нами формируется согласие. Он понимает, что я сражаюсь со всем, что принимала за правду так долго времени.

Карлайл вытягивает в руке печенье. 

 – Чтоб мне провалиться, ты могла бы неплохо зарабатывать на жизнь своей выпечкой, – замечает он. – А теперь ты должна простить меня. У меня целый ворох бумажной работы, которую нужно просмотреть.

Я киваю и поворачиваюсь к двери.

– Белла? – спрашивает он. Я останавливаюсь и оборачиваюсь к нему, держа руку на ручке двери. Карлайл смотрит на меня смеющимися глазами, словно пытается подобрать нужные слова. После некоторой паузы, он только качает головой.

– Спасибо за перекус, – наконец, произносит он. Я жду в течение ещё одного удара сердца, на случай, если Карлайл собирается сказать что-то ещё, а когда он этого не делает, тихо покидаю кабинет.

Интересно, что он хотел сказать? Хоть я и горжусь собой за свой талант читать других, я не уверена, какие слова остались невысказанными. Мой инстинкт направляет меня в сторону мыслей о чем-то хорошем, но я не уверена на этот счёт. Могло ли это быть похоже на то, что сказала мне Розали? Мне интересно, когда же я перешла черту. Роуз сказала, что словно увидела меня в первый раз, и вот теперь, я не перестаю ощущать, что нечто похожее было и в глазах Карлайла. Во мне действительно что-то изменилось, раз уже двое это заметили?

Погрузившись в свои размышления, я иду в свою комнату вместо того, чтобы спуститься вниз. Закрыв за собой дверь, я снимаю простынь с огромного зеркала, которое до сих пор на нем висело. 

Подойдя ближе, я разглядываю себя –  я по-настоящему себя рассматриваю впервые за долгие годы. Мое лицо ещё сохранило форму сердца, у меня высокий лоб, а мои щёки немного впалые, ведь мне ещё недостает веса. Мои губы обветрены, я постоянно жую их, и одна губа полнее другой.

Но моё внимание привлекают мои глаза. Они кажутся… ярче? Не уверена, как правильно описать это. Они остаются коричневыми, и всё ещё кажутся слишком большими на моём изможденном лице, но какая-то часть тьмы, что, кажется, всегда была в там, будто немного исчезла.

Вместо этого я вижу печаль, что заставляет меня грустить, лишь глядя на это. И все же, под этой грустью, видна какая-то искра, спрятанная в моих глазах, взращенная, возможно, встречами с Саймоном, хорошей погодой и перспективой снова обнять Эдварда. Кто знает?

Но она здесь.

И мне это нравится.

Снова завесив зеркало, я осматриваю свою комнату. Пустота в ней внезапно кажется больше давящей, чем внушающей безопасность, и я спускаюсь вниз, где Элис Джаспер и Эдвард смотрят телевизор. Эсме читает журнал, сидя в кресле. Атмосфера здесь расслабленная и тихая.

Я уже видела этот фильм, и кроме того, слишком напряжена, чтобы сидеть смирно. Мне хотелось бы пойти на пробежку, но я уже бегала вчера, и у меня устали ноги. Следуя глазами за шаловливыми исследованиями Дымки в гостиной, я на какой-то момент задаюсь вопросом, чем мне заняться.

Это новое для меня чувство. Будучи нацеленной на то, чтобы выжить, я никогда не испытала ничего подобного. Я научилась контролировать сигналы своего тела и разума так долго, что это – новая вещь, к которой нужно привыкнуть. 

Обойдя первый этаж, я прохожу мимо пианино и иду в библиотеку. Я люблю эту комнату, но сейчас мне не хочется читать. Рассматривая ряды книг, заставленные книгами, мой взгляд падает на несколько полок в углу комнаты. Вместо книг там лежат стопки настольных игр. Монополия, шарады, тривиа и скрэббл – все они здесь. Даже китайские шашки. 

Поддавшись импульсу, я подхватываю Стратего (прим. настольная военно–стратегическая игра; выглядит как поле с расставленными на нем закрытыми фигурами с каждой стороны)  и покидаю библиотеку, чуть не споткнувшись о Дымку. Она везде следовала за мной, и сейчас тихо мяукает, глядя на меня своими янтарными глазами. Встав на колени, я глажу её. Дымка трется мордочкой о мою руку, а её крошечный хвост дёргается из стороны в сторону.

Подхватив её свободной рукой, я возвращаюсь в гостиную.

– Тебе стоит положить её на плечо, – говорит Джаспер, поднимая на меня взгляд. – Научи её путешествовать таким способом.

– И тогда станешь настоящей кошатницей,  – присоединяется Элис. – Хотя будет круто.

– Эй, это Стратего? – спрашивает Эдвард, прерывая беседу.

Мне приходится сглотнуть прежде, чем заговорить.

– Да. Ты… ты сыграешь со мной?

В его глазах появляется блеск. 

– Конечно! Где ты хочешь сесть?

Когда я пожимаю плечами, он принимает решение.

– Моя комната.

– Приготовься к разгромному проигрышу, – смеясь, говорит Джаспер. – Эдвард выиграет в этой игре даже у настоящего маршала.

Эдвард ухмыляется, и улыбка повторяется и на моём лице. Будет здорово увидеть что-то, в чем Эдвард хорош, ведь мне нравится видеть его улыбку. Возможно, он захочет научить меня одной из стратегий. Я погружаюсь в раздумья, пока отпускаю Дымку в своей комнате, чтобы она могла воспользоваться лотком. Я оставляю дверь открытой, и она сможет бродить дальше, когда закончит.

Я застываю на лестнице по пути к комнате Эдварда, когда до меня доходит, как сильно я хочу сыграть с ним. Я не боюсь ни выигрыша, ни проигрыша, или ошибки. Эдвард идет впереди меня и не замечает моего прозрения, так что объятие, которое я дарю ему по прибытию в комнату, выглядит для него сюрпризом. Тем не менее, он не сомневается, и его руки оборачиваются вокруг меня, притягивая ближе.

Я вдыхаю знакомый запах и чувствую тепло его тела. Когда мы разрываем объятия, он уходит, чтобы включить поп-музыку, а я сажусь на кровати, размещая доску на середине матраса.

– Я тебе поддамся, – заявляет он и устаивается на кровати вместе со мной. Расставляя фигуры на доске, Эдвард объясняет мне правила. Я как-то читала об этой игре, и его объяснение кажется мне простым и лаконичным. Я размещаю фигуры, как мне кажется, в лучшей позиции, и мы начинаем игру.

Поначалу мы играем в лёгкой тишине, прерываемой лишь тихими советами Эдварда. Он очень расслаблен, и я обнаруживаю, что совсем не переживаю насчет того, что могу ошибиться. Если я не понимаю правил, Эдвард терпеливо объясняет их до тех пор, пока я не начинаю усваивать их, после чего мы играем дальше.

Эдвард немного говорит о погоде и своих планах на каникулы, а также о том, когда мы поедем в Сиэтл.

– Ехать довольно далеко, – говорит он. – Мы можем отправиться туда и вернуться назад за день, если Элис поедет с нами и мы будем везти по очереди. Ты хочешь посмотреть что-то конкретное, когда мы туда приедем?

Немного поразмышляв об этом, я пожимаю плечами, но это, скорее, способ пропустить слова, чем показать, что я не знаю, чего хочу. 

– Может, что-то для моей комнаты, – тихо отвечаю я. – Может, гирлянды или новые безделушки? Я не знаю. Я не хочу впустую тратить деньги.

Эдвард выгибает бровь.

– Тратить впустую деньги? Белла, земля поменяет своё направление, если случится что-то подобное. Я вполне уверен, что мама с папой будут отмечать тот день, когда ты действительно купишь что-то для себя.

Он заставляет меня покраснеть, и я опускаю голову, закрывая своё лицо волосами.

Позади слышится тихое мяуканье. Оглянувшись через плечо, я вижу Дымку, входящую в комнату. Поднявшись с кровати, я подбираю её и мягко целую. Похоже, она провела всё это время, поднимаясь по ступенькам. Должно быть, оставлять ее без присмотра было не лучшим решением. Она могла в любой момент скатиться вниз и получить травму.

– Можно взять её на кровать? – спрашиваю я, чтобы быть уверенной.

Эдвард демонстративно закатывает глаза, и я забираюсь на кровать, держа на руках Дымку. Мы проводим пару экспериментов, пытаясь помочь ей балансировать на моем плече, и спустя несколько минут она находит удобное место между моим воротником и шеей. Прежде, чем я замечаю это, Дымка устраивается поудобнее, и её крошечное тело прижимается к моему плечу.

У этой крохи столько доверия по отношению ко мне. Она каждый день сбивает меня с толку.

– В любом случае, мы найдем тебе какие-нибудь бесполезные вещи, – Эдвард продолжает разговор, и я слышу улыбку в его голосе. – У Элис не будет проблем с этим.

Зная, что его слова – правда, я издаю беззвучный смешок.

Рука Эдвард медленно приближается ко мне, и  пальцами осторожно убирает волосы с моего лица. 

– Эй, – говорит он, создавая наш пузырь, который я начала любить... и по которому я тоскую.

– Эй, – шепчу я в ответ.

Эдвард подаётся вперед через игровую доску, и его лицо так близко, что он может коснуться моих губ своими. Когда я дергаюсь, Дымка пересаживается, прижимаясь ещё ближе ко мне. Её мягкое, нежное урчание и постоянное «хррр»  отдаёт мне в ухо.

– Так какие бесполезные вещи ты планируешь купить? – спрашивает Эдвард, отстраняясь. В его глазах блестит искра.

– Я не знаю, – отвечаю я. Я не уверена, что хотела бы продолжать этот разговор.

– Кулон, что подойдёт к твоему топу? – игриво спрашивает Эдвард.

– У меня уже есть кулон, – говорю я. – Он красивый. 

Это бабочка, которую я получила на Рождество, и я ношу её каждый день. Я приучилась проверять её каждый час или около того, и ощущение того, как кулон нагревается от тепла моего тела, всегда успокаивает меня.

– Тебе нужен хотя бы ещё один, – произносит Эдвард с насмешливой важностью. – Потому что твой кулон синий, а синий и зелёный цвета не сочетаются вместе. И у тебя много зеленых вещей.

 Наконец, до меня доходит, к чему он клонит.

– Тогда я лучше куплю себе больше синих вещей.

– И зелёный кулон, – серьезно добавляет он. – И ещё сережки.

Я качаю головой.

– У меня не проколоты уши.

Он вздергивает бровь.

– Это можно исправить.

– Не думаю, я смогу выдержать чьё-то присутствие так близко ко мне, – отвечаю я, и мой желудок сжимается от одной лишь мысли об этом.

– Я имел в виду, есть и другие способы. Ты ведь носила сережки на выпускном, разве нет?

– Верно, – отвечаю я. Это был клипсы, которые Элис откопала где-то.

Эдвард смотрит мне в глаза, удерживая мой взгляд. 

– Твоя очередь, – говорит он спустя мгновенье.

Я снова концентрируюсь на игре, но мой разум уходит в галоп. Я приняла решение ничего не любить, словно в этом нет ничего особенного. Словно нет никаких толчков к тому, что, безусловно, является минным полем – незнакомец, приближающийся ко мне и находящийся в моем личном пространстве, да еще и дотрагивающийся до меня? Я уверена, что вновь потеряла бы свой голос, по крайней мере, на год, даже если была готова к чему-то подобному.

Я смущенно смещаю фигуру, и мне требуется время, чтобы понять, что Эдвард смотрит на меня с широко раскрытыми глазами.

– Ты выиграла, – говорит он. – Вау. Я еще никогда не проигрывал в этой игре.

Я колеблюсь в течение секунды, опасаясь, что он может разозлиться, но Эдвард только дарит сияющую улыбку в ответ.

– Как ты это сделала?  – спрашивает он.

– Я не знаю, – с удивлением отвечаю я.

Он смотрит на меня, сузив глаза.

– Ты меня обманываешь?

Я больше не слышу лёгкости в его голосе. Мое горло сжимается от ужаса. 

– Прости, – шепчу я. – Прости.

– Нет, – произносит он, тут же становясь серьёзным. – Ты не вернешься к своим старым привычкам. Не сегодня. Ты меня слышишь?

Эдвард звучит гораздо старше, чем есть, и моё дыхание медленно затухает, когда я встречаюсь с ним взглядом.

– Что мне делать?

– Всё, что тебе нужно сейчас делать – это позволить мне сыграть с тобой снова, – говорит Эдвард. – Играем дальше до двух побед из трех игр. Я ещё не могу поверить, что ты обыграла меня. Так что, давай убедимся, что это всего лишь потому, что новичкам везёт, – продолжает он, начиная снова расставлять фигуры. – Ты снова играешь со мной.

И мы играем.

Я снова выигрываю.

Он снова смотрит на меня, сузив глаза.

– Тогда до трех побед из пяти.

Когда мы собираемся начать третью игру, я вспоминаю, что Элис однажды рассказала мне, каким чувствительным порой бывает Эдвард, когда проигрывает. Я лишь надеюсь, что он не будет на меня злиться, и, не делая этого намеренно, позволяю ему выиграть третью партию.

Он победно улыбается.

– Видишь? Новичкам везёт, – говорит он. – Готова к следующей партии?

Я соглашаюсь, хотя бы потому, что мне нравится видеть его счастливым. И он снова выигрывает, хотя я и не пытаюсь сдать игру. В конце концов, Эдвард правда хорош в этой игре.

Нацепив улыбку победителя, он подмигивает мне. 

– Хочешь закончить? Не хочу портить настроение тем, что без усилий выиграю в третий раз.

Я смотрю на него, сузив глаза, как я надеюсь, в игривой манере.

– Попробуй.

Его глаза озаряются, и он начинает тут же начинает расставлять фигуры. В это время Дымка просыпается у моей шеи, и я позволяю ей спуститься вниз. Ее попытки просто умилительны, и помогаю ей сделать последний прыжок. Она забавно потягивается, и, зевая, высовывает свой розовый язычок. Дымка так быстро растет. Я поняла, что не замечала этого, ведь я видела её каждый день, но это правда. Её шерсть потрясающего темно–серебристого оттенка, а глаза Дымки цвета сияющего янтаря, чего я никогда не видела у животных. Когда Дымка замечает игру на кровати, она двигает фигуру лапой. Исследуя новую игру, она тут же вострит уши, проявляя тревогу.

Я ненадолго отпускаю её, пока она учится играть, а я никак не хочу мешать ей в исследовании мира. Глядя на Эдварда, я замечаю едва заметную улыбку на его лице, пока он наблюдает за перемещениями Дымки.

– Давай завтра поедем в город и купим ей игрушки. Или ошейник –  к тому моменту, когда она станет выходить наружу, – говорит Эдвард.

– Я думаю, она чипована, – отвечаю я, пытаясь вспомнить наш с Карлайлом визит к ветеринару. У меня остались весьма смутные воспоминания о том вечере, ведь я была слишком напряжена в присутствии огромного ветеринара. Эдвард кивает.

– Но люди, которые не знают этого, не поймут, что это чья-то кошка, разве нет?

– Ладно, – соглашаюсь я. – Но не сейчас. Дымке пока нельзя долго находиться снаружи. Её иммунная система слишком слаба.

– Тебе решать, – легко произносит он.  – Я все еще не могу поверить, что тебе разрешили ее оставить. Видит Бог, мы прожужжали маме все уши насчет питомца, когда были младше.

– Почему они вам этого не позволили?

– Думаю, у мамы и так хватало дел с шестью детьми. Если честно, я не считаю, что кто-то из нас выгуливал бы собаку так исполнительно, как мы обещали. И думаю, мама с папой знали это.

Эдвард не чувствует сожаления на этот счет. Скорее, теперь он понимает, почему всё пошло не так, когда он был ребенком, и это лишний раз показывает, что он гораздо старше своего реального возраста.

– А когда вырастешь? – спрашиваю я с любопытством.

Эдвард смотрит на Дымку, которая отлично проводит время, разбрасывая фигуры.

– Мне бы хотелось иметь большую собаку. Но если я и правда стану врачом, это не самая лучшая идея. Меня вечно не будет дома, ведь так?

Я киваю, соглашаясь с его аргументом.

– Что насчёт тебя? – спрашивает он.

– Ну, – начинаю я, гладя Дымку. Потревоженная, она перестает играть и в движении поворачивается ко мне, чтобы я могла достать до её любимых местечек, – я слышала, что коты могут прожить больше пятнадцати лет, так что я определилась на ближайшее будущее.

Эдвард широко улыбается.

– Кто знал, что тебе так сильно захочется иметь питомца? Если бы мама с папой об этом знали, они подарили бы тебе кого-нибудь в твой первый день здесь.

Я качаю головой.

– Это бы не сработало. 

Думаю, Эдвард помнит мои первые дни здесь так же ясно, как и я: частые срывы, отключки и – давайте ещё вспомним – нашу первую встречу.

– И то верно, – уступает он. Эдвард потягивается, распрямляя руки над головой. Его суставы хрустят, и Дымка смотрит вверх, реагируя на незнакомый звук. – Черт, мне нужно начать какие-то тренировки, или еще что-то. Порой я чувствую себя, словно дряхлый старик.

– Тебе семнадцать, – замечаю я. Я не говорю ему о том, что считаю, будто его душа гораздо старше ста лет.

Он пожимает плечами. 

– Почти восемнадцать. Кто знает, может, если я оторву свою ленивую задницу и начну тренироваться, то начну больше выглядеть, как Эммет.

– Ты мне нравишься таким, какой ты есть, – говорю я, и тут же краснею из-за своих честных слов.

– Что ж, спасибо, – шутливо говорит Эдвард. – Я вспомню об этом, когда в следующий раз почувствую неуправляемый порыв к тренировкам.

Я улыбаюсь.

– Мне нравится бегать, – робко говорю я, будучи неуверенной в том, что ему интересно знать о моих впечатлениях. – Это меня успокаивает.

– Тебе не понравилось ходить в зал?

Я качаю головой.

– Не очень, – я еще не решила, сможет ли преимущество постоять за себя перевесить преграду в виде занятий в общественном месте.

Эдвард улыбается и качает головой.

– Ты –  настоящая загадка. Твой дом никогда не был для тебя безопасным местом, но, похоже, ты еще больше ненавидишь находиться на виду у публики.

– Я не люблю заниматься тем, что привлекает внимание, – признаюсь я. – И мне не нравится, когда люди на меня смотрят.

Эдвард не спрашивает почему, и я благодарна за его тихое понимание. 

– Все же, я хочу знать. Ты когда-нибудь выходила гулять, пока жила в старом доме?

Я киваю.

– Так часто, сколько могла.

Он вскидывает бровь.

– Ты ведь знаешь, что тебе разрешено покидать наш дом, так?

– Дом Стефана располагался как раз в центре города. Я могла прогуляться в ближайшие магазины или супермаркет, а ещё неподалеку была автобусная остановка. Здесь? Не так уж много выбора.

– Тебе нужно сдать на права. И тебе нужна машина. Это поможет? Чаще выбираться наружу?

И пожимаю плечами.

– Возможно. Я… я вроде как наслаждаюсь тишиной в доме. Спокойствием, я имею в виду, –  добавляю я, когда встречаю его испытывающий взгляд.

Эдвард хмурится.

– Это совсем не тихий дом.

– Он тихий, – тихо отвечаю я. – Это действительно так.

Эдвард долго смотрит на меня, и я вижу, что он о чем-то думает. Затем он делает глубокий вдох и задерживает дыхание, а когда вновь выдыхает, я знаю, что Эдвард принял какое-то решение. Осторожно взяв Дымку, он усаживает ее рядом с доской.

– Давай сыграем, – говорит он. – В конце концов, мне всё ещё нужно побить тебя.

Вдох. 

– Я имею в виду, в игре. О Боже, – бормочет Эдвард, пряча лицо в ладонях.

Я даже поначалу не поняла игры слов прежде, чем он это отметил.

Я смотрю на него, но ладони Эдварда еще скрывают его от моего взгляда.

– Эй, – говорю я, пытаясь создать тот пузырь, ту безопасную зону, которая означает: «всё в порядке, не слишком беспокойся об этом».

Эдвард опускает руки.

– Эй.

Я улыбаюсь ему, и подобно этому, все вещи, о которых мы не говорим, становятся понятными. Затем я возвращаюсь к игре. 

– Надо играть.

Надо. Так что мы играем. 

Но излишне говорить о том, что… я выигрываю.