<<< Начало ауттейка

***

Следующие несколько дней проходят в том же духе, с «не напрягающимся» Эдвардом, заботящимся обо всех предметах в доме, в улучшении которых мы нуждаемся (а в не которых и не нуждаемся), одной рукой. На протяжении всего этого он ясно показывает своими действиями, а то и словами, как сильно он мешает, вынужденный оставаться дома.

А я делаю всё возможное, чтобы удержать себя в узде и не бахнуть ему по голове.

Я убедила себя, что это гормоны так действуют на меня. Это должны быть они. Обычно я не так раздражительна. За прошедшие пять лет, что мы с Эдвардом вместе, я выучила, как он устроен. Если я позволяю ему взять всё на себя, он берёт. Если я не вытягиваю из него слова время от времени, он умалчивает обо всём, что его беспокоит до того момента, когда уже готов просто вскипеть.

Но я беременна, чёрт возьми, и в последнее время я так устала. Как только я падаю на кровать – я отключаюсь. Я пробовала пару ночей продержаться, чтобы мы с Эдвардом могли поговорить, но он оставался работать по дому допоздна, и когда он, наконец, забирался в постель, я уже спала без задних ног.

Но я знаю, что мы должны поговорить, и не только о том, что он станет отцом, но и о том, почему он такая твердолобая, упрямая, эгоистичная задница.

Вопрос только… когда?

И как?

***

В ночь перед свадьбой Энджи я просыпаюсь затемно. За окном, за рекой, яркие огни города сверкают и сияют, словно городские звёзды.

Мне необходимо несколько секунд, чтобы понять, что меня разбудило, потому что в последнее время я спала как убитая. Моей озабоченности по поводу недосказанности с Эдвардом о ребёнке или возможности повреждения его плеча недостаточно для того, чтобы отбить полное изнеможение, которое накатывает на меня между восьмью часами вечера и восьмью часами утра. И я привыкла к ярким огонькам, играющим на наших стенах и потолке, так что они не могли меня разбудить.

А потом я чувствую тёплую шершавую руку, украдкой ползущую по моему обнажённому бедру под тонкой хлопковой простынёй, окутывающей мою кожу. Рука продолжает медленное движение вверх, ловко скользя в мои трусики и решительно устраиваясь между моих ног. Два чудесно-мозолистых кончика пальцев выводят лёгкие круги у верхней части моей щёлочки, мгновенно обнаруживая мой припухший бугорок и тихонько прося подтверждения того, что вход разрешён… и добро пожаловать.

И хоть я смущена и совершенно раздражена тем, что он доставал меня в последнее время, он всё равно сумел заставить меня быть влажной и разгорячённой. Медленная улыбка приподнимает уголки моего рта, поскольку пульсация, которую всегда провоцируют прикосновения Эдварда, начинает вибрировать от моей шеи и южнее – везде. Я ёрзаю на его пальцах, тихонько постанывая от удовольствия, и, полагаю, для моего мужа этого приглашения достаточно.

– Ты не спишь? – шепчет он в темноте. Тепло его дыхания щекочет мою кожу, когда я чувствую, как он оттягивает зубами топик, обнажая мою трепещущую грудь для своего рта.

Я снова стону в ответ, а язык Эдварда перемещается между моими сосками, заставляет их стать напряжёнными пиками, которые он ласково полизывает. В то же время его свободная рука использует то, насколько он уже пропитан моими соками, и он скользит в меня сразу двумя пальцами. Я беспомощно всхлипываю, прижимаясь к его руке.

– О, детка, ты более влажная, чем обычно, – я слышу самодовольство в его голосе, прежде чем он возвращает свой язык на мои соски, и мимолётно замечаю, что он прав. Я абсолютно мокрая.

– Ты не занимался со мной любовью с тех пор, как произошёл несчастный случай, – вздыхаю я, оборачивая свою руку вокруг его руки и подталкивая его пальцы глубже. – Ооох… – я охаю, пока он медленно толкается туда и обратно.

Он ничего не отвечает на мой комментарий. Вместо этого его идеальные длинные пальцы продолжают движения между моих ног, а рот – на груди, полизывая и посасывая то одну, то другую. Когда он устраивает свой вес надо мной, я раздвигаю ноги, постанывая от ощущения его твёрдой эрекции, прижатой к моему животу.

– Эдвард…

Я тянусь рукой вниз, и он задыхается, когда я обхватываю его толстый член, и несколько минут мы дарим друг другу удовольствие руками и ртами, пока их становится просто недостаточно.

– Эдвард… достань пальцы и толкайся, – шепчу я, отпуская его, чтобы он мог погрузиться туда, где ему самое место. Он стоит передо мной на коленях, и я стягиваю его боксёры, пока он управляется одной рукой, снимая мои трусики. Затем я скидываю с себя топик и встаю на колени, осторожно толкая его на спину, и быстро седлаю его. Я прикрываю глаза и опускаюсь, задыхаясь от совершенного, твёрдого и толстого вторжения.

Сразу же я глубоко вбираю его в себя, но насколько я разгорячена и возбуждена, настолько же я осторожна с тем, как сильно его объезжаю, потому как не хочу повредить его плечо, слишком сильно его толкая. Так что, хоть одной рукой я и опираюсь на его плечо, чтобы поддерживать себя, другое я не трогаю. Вместо этого я использую эту руку, чтобы ласкать свою грудь.

Он наблюдает за мной; свет, струящийся из открытых окон, сияет в его глазах и позволяет мне разглядеть в них вожделение. Свободной рукой он направляет мои бёдра.

– Да, детка. О, да. Позволь мне увидеть, как ты касаешься себя.

Я откидываю голову назад и не спеша раскачиваюсь на нем, жёстко сжимая грудь, и кусаю нижнюю губу от усилий, предпринимаемых мною для того, чтобы не трахать его так, как я действительно того хочу.

Эдвард, кажется, чувствует мои сомнения.

– Почему ты двигаешься так медленно?

– Не хочу, чтобы ты навредил себе, – на выдохе признаюсь я.

Понимание, что бёдра Эдварда перестали двигаться, занимает у меня несколько секунд, и когда я опускаю взгляд на него, его ноздри раздуваются.

– Белла, я хочу, чтобы ты объездила меня так блядски жёстко, чтобы все за рекой услышали твои крики.

Без лжи – его слова завели мне ещё, чёрт возьми, больше, чем я уже была заведена. Но я должна сфокусироваться на его повреждённом плече.

– Я не хочу, чтобы ты навредил се…

Прежде чем я успеваю закончить предложение, он переворачивает нас так, что теперь я лежу на спине, а он толкается в меня так быстро и неистово, что спинка кровати с громким стуком ударяется о стену.

– Агх!

Затем он раскаляется, врезаясь в меня на невероятной скорости.

– Эдвард! Иисус, господи, Эдвард!

Я не могу думать, я не могу дышать, когда Эдвард погружается в меня с силой и настойчивостью, которые буквально захватывают моё дыхание. Всё это время он удерживает свой вес на здоровой руке, его бёдра вращаются и ударяются о мои с целеустремлённой свирепостью.

– Эдвард! Эдвард! Да! Да!

Моя спина выгибается над кроватью, и я крепко обхватываю его ногами за талию, оставляя его похороненным глубоко внутри себя. Где-то в самых удалённых уголках моего разума я знаю, что должна сказать ему снизить скорость, прежде чем он повредит плечо, но волны наслаждения, накрывающие меня, полностью заглушают эту мысль.

– Агх! Ох! Ух! Ааах! Уууф!

Я издаю такие звуки, о существовании которых даже не подозревала, и всё это время Эдвард вбивается в меня.

– Вот так правильно, детка, – его голос грубый и низкий. – Не говори мне, что я не заставляю тебя видеть звёзды.

– Я никогда не говорила… Эдвард! Эдвард! Да! Блядь! Дааа!

– Положи ноги мне на плечи, – командует он, и когда я делаю, как он сказал, он поднимает свои бёдра выше и погружается так глубоко, что я абсолютно забываю о его плече. Я забываю своё имя. Я забываю его имя. Я забываю всё, когда сжимаюсь вокруг него и отпускаю себя, кусая предплечье, чтобы сдержать рвущийся из груди крик, потому что, хоть я и забыла обо всём и несусь на волне эйфории, я помню, что Мел находится лишь в нескольких комнатах отсюда.

Когда мы заканчиваем, я устраиваю голову на его здоровом плече.

– Что это было такое? Ммм, не то чтобы я жалуюсь, – хихикаю я.

Он оставляет нежный поцелуй на моём лбу, и, думаю, в конечном счёте он говорит: «Ничего», но к тому моменту я уже дрейфую в сон.

***

– Проклятье!

Ругательство раздаётся за дверью нашего гардероба, но я натягиваю своё платье, и как только голова появляется в вырезе, выхожу посмотреть, по какой причине Эдвард так раздражён.

– Что не так? – спрашиваю я.

Он стоит по другую сторону двери, лицом к зеркалу в полный рост, которое мы там повесили. Каким-то образом ему удалось залезть в свою рубашку от смокинга, хоть она и остаётся не застёгнутой и раскрытой. Сейчас он пытается завязать свой галстук – одной рукой.

Это странно. В тот день, выбежав из душа и найдя Эдварда срывающим панели, похрюкивающего и постанывающего каждый раз, когда его повреждённое плечо двигалось слишком сильно, это расстроило меня, но не вывело окончательно. На следующий день, когда я приехала домой после вылазки по своим делам и обнаружила, что он каким-то образом передвинул половину мебели в гостиной, чтобы перекрасить одну из стен, это взбесило меня, но не вывело окончательно. Прошлой ночью, когда он занимался со мной любовью так, будто пытался вознести меня на небеса, это вроде как напугало меня (хотя чувствовалось чертовски потрясающе), но не вывело окончательно.

Наблюдение за тем, как он пытается затянуть галстук одной рукой, потому что он чертовски упрямый или гордый, или хрен знает что ещё… это… это, чёрт побери, вывело меня из себя окончательно.

– В чем, чёрт возьми, твоя проблема?

Эдвард останавливается, его рука бессмысленно скручена над шёлковым серым материалом вокруг его шеи. Поражёнными и расширенными глазами он встречает в зеркале мой взгляд. И хотя я зла, как чёрт, я задаюсь вопросом, почему он выглядит таким сбитым с толку.

Потом Мел заходит в спальню. Она, одетая на свадьбу Энджи в тёмное-синее платье без бретелек длиной до середины бедра, выглядит абсолютно великолепно… и так же шокировано, как её дядя.

– Ох… – её глаза бегают между Эдвардом и мной, – всё нормально тут? Ты в порядке, тётя Белла?

– Да, Мел, я в порядке, – говорю я, хотя мой голос подрагивает от еле сдерживаемого гнева.

– О, ладно. Кое-кто из нас собирался встретиться с Джейком и уже оттуда отправиться в церковь, и я думаю… сейчас, вероятно, хорошее для меня время пойти.

Я озадачена, но потом…

Мой мозг воспроизводит мои слова, и, испуганно ловя ртом воздух, я понимаю, что не просто сказала: «В чем, чёрт возьми, твоя проблема?» её дяде, а закричала всей силой своих лёгких:

– Maldita sea, в чем, блядь, твоя долбанная проблема? [Прим.: исп. «Проклятье».]

– Ладно, – говорю я Мел, чувствуя, как вспыхивает краской моё лицо. – Увидимся в церкви. Не опаздывай. И… ты выглядишь прекрасно, принцесса.

– Не опоздаю, и ты тоже выглядишь прекрасно, тётя Белла.

Она нежно мне улыбается, прежде чем подарить своему дяде испепеляющий взгляд.

– Удачи, чувак.

Как только мы слышим, как закрывается входная дверь за Мел, мы с Эдвардом поворачиваемся лицами друг к другу, и о, это начинается.

– Мы уже имели с этим дело на этой неделе! В чём, чёрт возьми, твоя проблема?

Он зло тыкает пальцем в свою грудь.

– В чём моя проблема? В чём моя проблема? Это ты та, кто провёл прошедшую неделю, вопя и крича на весь дом как помешанная!

– Как помешанная? Ты называешь меня помешанной? Pero mira que cojones tiene este hijo e… [Прим.: исп. «Посмотрите-ка на этого сукиного сы…»]

Он указывает пальцем на меня.

– Эй-эй-эй, прекрати с этим испанским. Если я не могу понять сказанного, я не могу защитить себя!

Я бросаю грозный взгляд на него.

– Кто вёл себя как придурок, сердясь, пребывая в задумчивости и свирепо глядя на каждого, как вернулся из больницы? – я раздражённо взмахиваю руками. – Ты совершил серьёзный промах! Ты должен был, блядь, быть благодарен, что не убил себя! Теперь ты не можешь вернуться на работу в течение нескольких месяцев, и что? Мы будем в порядке! Мы можем позволить себе это, Эдвард! Ты не всегда должен быть альфа-самцом-кормильцем! Иисус, если бы я хотела всё время такое вопиющее проявление мачо-дерьма, я бы вышла замуж за Элайя!

Оу.

Чёрт.

Что я, блядь, говорю?

Я полностью готова обвинить во всём гормоны, но затем вспоминаю, что Эдвард даже не знает о беременности.

Между тем Эдвард совершенно сердито смотрит на меня, его брови взлетают вверх, квадратная челюсть крепко сжимается.

– Даже не начинай, – говорю я предупреждающе, выставляя ладонью вперёд руку, прежде чем он вывернет этот аргумент вокруг кого-то, кого в наших жизнях нет уже несколько лет. – Ты знаешь, что я имею в виду, – шиплю я.

– Что ты имеешь в виду? – говорит он сквозь стиснутые зубы.

– Я имею в виду – попроси чёртовой помощи, когда она тебе нужна!

Я подхожу к нему и достигаю галстука на шее, туго затягивая концы и заставляя его голову двинуться вперёд. Он морщится, и на долю секунды я чувствую себя ужасно, потому что, вероятно, причинила боль его плечу, но затем я вспоминаю, как он красил чёртовы стены и срывал панели, как жёстко трахал меня со своим повреждённым плечом; ему лучше даже не жаловаться на маленький рывок. Поэтому я яростно завязываю ему галстук, слыша его стон снова, когда затягиваю его слишком сильно вокруг шеи.

– Спасибо тебе… большое, – усмехается он, как только я завершаю. Его голос сочится сарказмом.

Я уставляюсь на него, тяжело выдыхая через ноздри, а затем отворачиваюсь, прежде чем мои гормоны заставят меня сделать что-то ещё более глупое, чем упоминание бывшего. Например, врезать ему по лицу.

Но Эдвард оборачивает здоровую руку вокруг моей талии, останавливая меня, притягивая моё нерасположенное и напряжённое тело к своей обнажённой, наполовину перевязанной груди, удерживая меня там, пока я борюсь за освобождение.

– Отвали! Убирайся!

– Нет.

Эта борьба продолжается около минуты.

– Закончила? – спрашивает он, как только я, очевидно, устаю. Его голос более спокойный и сдержанный, чем был пару минут назад.

Я пожимаю плечами, слишком измученная для чего-то ещё.

Он выдыхает. Моя причёска обнажает шею, так что я чувствую его тёплое дыхание на задней её части и на плечах. И когда он оставляет нежный, тёплый, томный поцелуй за моим ушком, перед тем как устроить свою челюсть между шеей и плечом, я пропадаю.

Он густо сглатывает, прежде чем сделать глубокий вдох. Когда он говорит, его голос низкий и дрожащий.

– Пока я падал, эти несколько секунд до того, как я приземлился на защитную сетку, всё, о чём я мог думать, это о тебе и Мел, и о том, как я оставил бы тебя вдовой прежде, чем тебе даже исполнилось бы тридцать, а Мел – без отца… снова.

– Эдвард… – я пытаюсь повернуться, но он крепко удерживает меня на месте.

– Я знаю, что всё это – моя собственная вина, Белла. Конечно, я знаю это, и знаю, как близко я подобрался к тому, чтобы оставить вас одних, и я не могу простить себя за это, – хрипло говорит он.

– Но ты в порядке, – шепчу я.

Он продолжает, будто не слышал меня.

– Я думал про себя, что когда Джаспер умер, он хотя бы взял с собой Элис. Ей не нужна была жизнь без него. Но потом я подумал о Мел, о том, как она наконец обрела тебя. Всё это было просто таким… пиздецом.

Он выпускает длинный рваный выдох, и я высвобождаюсь из его рук, ослабевших на моей талии. Когда я разворачиваюсь, он опускает голову, но я вижу выражение боли, которое он пытается скрыть.

– Эдвард… – я врываюсь в поле его зрения, так что он должен посмотреть на меня.

– Прости меня, Белла. Прости, что был так неосторожен, и прости, что был таким придурком дома последние несколько дней. Ни ты, ни Мел, ни кто-то ещё не имел отношения к тому, что я был расстроен. Я злился на себя и пытался проработать ситуацию без… желания выпить.

Я обнимаю его за шею, в этот раз будучи осторожной с его повреждённым плечом.

– Ты хотел выпить?

– Немного, – он дарит мне грустную улыбку, полную отвращения к себе, и это разбивает моё сердце.

– Малыш… тут нечего стыдиться. Это болезнь, моя любовь; та, которую ты держишь под контролем, и когда тебе нужна помощь, то вот зачем здесь Карлайл… и вот зачем здесь я. Говори со мной, Эдвард.  Я никогда не упрекну тебя. И ты знаешь это к настоящему моменту.

Он глубоко вздыхает, закрывая глаза и прижимаясь своим лбом к моему.

– Ты права. Я знаю. Полагаю, мне нужно было напоминание.

– Тогда вот твоё напоминание: я люблю тебя, Эдвард. Ты – мой мужчина, и ты храбрый и сильный, у тебя больше силы воли, чем у всех, кого я когда-либо встречала, – я выдыхаю и устраиваю голову на его твёрдой груди, слушая быстрое биение его сердца. – И ты цел. Это всё, что меня волнует.

Он фыркает.

– Ты уверена? Потому что ты звучала довольно… разозлённой, мягко говоря.

Я отстраняюсь и смущённо улыбаюсь.

– Я была довольно разозлена, и приношу извинения за свои выражения. Но как только ты пообещаешь мне, что будешь больше заботиться о себе, мы сможем всё это отпустить.

– Обещаю, – говорит он. – Я не хочу потерять тебя или Мел в ближайшее время.

Я почти говорю: «Ты потерял бы не только нас двоих».

Но по каким-то причинам слова не выходят.

Эдвард глубоко вдыхает, его грудь с облегчением расширяется. Он растягивается в улыбке, вся очевидная напряжённость ушла. Его здоровое плечо крепкое и решительное. Он притягивает меня к себе здоровой рукой и целует в макушку.

– Я люблю тебя, Белла.

– Люблю тебя тоже.

Он поворачивается и выходит из спальни, посвистывая и говоря что-то о том, что проверит, встретятся ли Роуз и Эммет с нами уже на месте или всё же у нас, а я иду в гардероб и встаю напротив своей полки с обувью, глядя на соответствующие лавандовые туфли-лодочки, которые надену сегодня вечером и отчаянно пытаясь сдержать угрожающие пролиться слёзы.

Хотя, хоть убей, не понимаю, почему они всё ещё грозят пролиться. Мы всё выяснили. Он извинился. Я извинилась.

Тогда почему, чёрт побери, я не могу заставить себя сказать ему, что беременна?

Моя трусость заставляет меня хотеть разрыдаться, и, господи, я не выдержу себя, если буду такой сопливой, неумелой, трусливой и нерешительной идиоткой следующие девять месяцев.

Когда я слышу, как Эдвард возвращается в спальню, я сглатываю все свои слёзы, отталкивая их, пока добираюсь до своей обуви и опускаю её на пол.

Затем я чувствую, как он снова меня обнимает, только в этот раз его прикосновение пылает волнением.

Его ладонь прижимается к моему плоскому животу.

– Это то, о чём ты хочешь мне рассказать? – выдыхает он.

Я задыхаюсь и оборачиваюсь, встречая его изумлённый взгляд поражённым своим.

– Откуда ты знаешь?

Он выдыхает сквозь сжатые губы, моментально закрывая глаза, как будто несмотря на то, что он только что спросил, он не был полностью уверен, пока я не подтвердила это. Его адамово яблоко подскакивает вверх и опускается вниз.

– Это было ещё одной вещью, о которой я думал, пока падал, – он останавливается. – Я так сожалел, что никогда не подарю тебе малыша. Сожалел, что никогда не увижу крошечного ребёнка с твоими глазами и моими волосами – танцующую маленькую девочку или всезнайку мальчика. Я подумал обо всём этом сейчас, когда шёл на кухню, и… – он озорно посмеивается, – и это навело меня на мысль, что я хочу попробовать сделать малыша с тобой прямо сейчас, прежде чем мы уйдём на свадьбу. А это в свою очередь натолкнуло на мысль о твоём цикле… что напомнило мне, что твои месячные должны были начаться на той неделе… а затем передо мной вспыхнул тот странный взгляд, которым ты одарила меня в больнице… и я вспомнил… что у тебя не было месячных.

Я не могу не посмеяться над его запутанным, но результативным мыслительным процессом.

– Ты отслеживаешь мой цикл?

– Конечно. Не все мужья это делают?

Я пожимаю плечами.

– Я не знаю, на самом деле.

– Ну, они должны. Иначе как они узнают, почему их жёны ведут себя как…

Он быстро трясёт головой, заключая мою голову в колыбель своих сильных рук.

– Не заморачивайся. Но вопрос в том, почему ты не рассказала мне?

– Ты упал с подмостка! – говорю я, и теперь слёзы начинают капать. – А потом тебе было больно, и ты был раздражён, и… это никогда не выглядело как правильный момент. Я собиралась сказать тебе сегодня вечером, а потом ощутила из-за этого вину, потому что сегодня – ночь Энджи, и я не хотела похитить её звёздный час.

Он широко улыбается мне, его глаза полны эмоций, которых я никогда не видела на его лице.

– Белла, да, сегодня – ночь Энджи и Бена, но прямо сейчас мне наплевать на похищение их звёздного часа. Здесь – наш звёздный час.

– Так ты счастлив? – реву и улыбаюсь я одновременно, а из Эдварда вырывается самый неудержимый смех, который я когда-либо от него слышала. Он притягивает меня в свои объятия, крепко держа, пока смеётся.

– Боже, я даже не могу описать, как себя чувствую. Я немногословен, ты знаешь это, так что, полагаю, «счастлив» опишет моё состояние, но я не могу поверить, что ты задавалась вопросом… – он откидывает голову назад, – подожди, как долго ты знаешь, что ты беременна?

– Со дня произошедшего с тобой несчастного случая, – признаюсь я.

Он с сожалением качает головой.

– Не могу поверить, что ты беспокоилась обо мне, заботилась о моей жалеющей саму себя заднице с того момента, как узнала, что ты стала… мы стали… Боже, я должен был заботиться о тебе! Ты должна быть взволнованна и воодушевлена, а не иметь дело со своим придурком-мужем.

– Эй, эй, эй, – усмехаюсь я, – ты говоришь о моём муже-придурке. И я была взволнована и воодушевлена, – заверяю его я. – И я знала, что… в конце концов… ты тоже будешь счастлив. Я просто не была уверена в твоей первой реакции. Это часть причины, по которой я не сказала тебе сразу.

– О, малыш, – его голос дрожит, но глаза… боже мой, они практически светятся. – Мне жаль, что я всё испортил.

– Ты ничего не испортил. Но ты уверен, что счастлив?

Он смотрит на меня с таким обожанием, что заставляет меня покраснеть. Затем он падает на колени, и когда он прижимает ладонь здоровой руки к моему животу, я с трудом дышу.

– Спасибо тебе, – благоговейно бормочет он, смотря на меня сквозь длинные тёмные ресницы. – Спасибо тебе, что даришь мне жизнь, которой я никогда не представлял для себя… или для Мел. Спасибо тебе, что терпишь меня, когда я поступаю глупо. И спасибо тебе, – он целует мой живот, – за нашего… ребёнка, – когда он обнимает меня за талию, прижимая меня к себе и устраивая свою голову на моём животе, я выпускаю несколько неровных выдохов, в то время как тихие слёзы радости струятся по моему лицу, а Эдвард снова и снова шепчет: «Наш ребёнок… наш ребёнок…»

Он поднимает взгляд на меня и, видя мои слёзы, быстро встаёт на ноги.

– Не обращай на меня внимания, – хихикаю я сквозь слёзы. – Думаю, я собираюсь быть всхлипывающим беспорядком следующие девять месяцев или около того.

Он посмеивается в ответ, вытирая слезинки подушечками своих пальцев.

– Так ты не обеспокоен своими генами… или ДНК… или… алкоголизмом и тем, как это может повлиять на ребёнка?

Он вздыхает, обнимая меня за талию здоровой рукой.

– Ну, это что-то, о чём мы должны знать, но… Белла, эти последние годы с тобой, оставаясь трезвым, я ощущаю себя совсем непохожим на того человека, который встретился с тобой в студии тем вечером. Алкоголизм… искушение будет всегда, но это другая жизнь… которая давно кажется кошмаром. Мы будем рядом с нашими детьми, Белла, несмотря ни на что.

Меня настолько переполняет облегчение, что я начинаю плакать – снова.

Он изучает меня, нежно улыбаясь.

– Знаешь что?

– Что?

– Я начинаю думать, что этот несчастный случай был каким-то образом замаскированным благословением, потому что я буду дома следующие пару месяцев и буду заботиться о тебе.

Я вздёргиваю брови и позволяю глазам опуститься на его перевязанное плечо.

– Ну, уж не знаю насчёт замаскированного благословения. Но как тебе забота друг о друге?

Он посмеивается, удерживая мой взгляд.

– Да, ладно, но я просто хочу дать тебе знать одну вещь, Белла: я всегда буду заботиться о тебе… о тебе и о Мел… и малыше или малышке вот здесь, – говорит он, поглаживая мой живот.

Это простые слова, обещания, которые он дал и сдержал так много раз за последние несколько лет, но сейчас они произносятся с новой пылкостью и новой решимостью.

Он берёт мою руку в свою и целует костяшки.

– А теперь, если сегодня мы не хотим умереть, нам лучше пораньше добраться до той церкви, или Энджи выбьет из нас всё дерьмо.

– Точно, – соглашаюсь я.

Он переплетает наши пальцы и глубоко вздыхает.

– Изабелла Мари Свон, я готов на всю оставшуюся нам жизнь. А ты?

– С тобой, – улыбаюсь я, – всегда.