Глава Девятнадцатая
Винная этикетка
________________________________________
Восемнадцатое марта тысяча девятьсот девяносто шестого года

Эдвард ‒ первый человек, которого я вижу, сходя с трапа в терминал. Он одет во фланелевую рубашку и джинсы. Его волосы растрёпаны, и видно, что он решил не бриться с утра. Я смотрю на него и думаю, что он самый красивый на свете, а ещё понимаю, что никогда не скучала по кому-нибудь так сильно, как соскучилось по Эдварду за эти две недели. Наплевав на то, что он не любитель проявления публичной страсти, я бросаюсь в его объятия.
Он прочищает горло, и я отступаю.
– Извини, – говорю я. – Я знаю, ты не любишь, когда я так делаю. Просто, я так рада видеть тебя.
– Всё в порядке. Я тоже очень скучал, – он поднимает сжатую в кулак руку и, прикрывая ей рот, кашляет.
– Ты заболел?
– Немного простудился, – говорит он. – Это не имеет большого значения.
Я снова обнимаю его, ничего не могу с собой поделать. Когда он сильнее прижимает меня к себе, до меня доходит, что он и раньше не стеснялся меня. Возможно, это и плохо, что я с облегчением вздыхаю, узнав, что он простужен, но это лучше, чем думать, будто он не хочет, чтобы люди знали, что мы пара.
– Что? – спрашивает он, улыбаясь.
– Я на самом деле очень соскучилась по тебе.
– И я соскучился. А теперь давай отвезём тебя домой.
– Домой?
– Я знаю, твоя мать не слишком обрадовалась, когда узнала, что ты останешься со мной на летние каникулы, но она ведь уже не передумает, так ведь?
– Нет!
На данный момент, я очень сомневаюсь, что кто-нибудь сможет изменить моё мнение об Эдварде. Только я начинаю думать, что не могу его любить сильнее, как тут же происходит что-то и моя любовь усиливается.

Двадцать третье ноября две тысячи девятого года.

Не смотря на то, что я взяла с собой пижаму, в постель я надеваю одну из футболок Эдварда. Переодевшись, я возвращаюсь в комнату, где нахожу Эдварда, сидящего на краю кровати, из одежды на нём только лишь серые боксёры и футболка.
– Я думала, ты можешь заснуть только полностью обнажённым.
– Ты правильно думаешь.
Я опускаю взгляд на его промежность. Задерживаюсь на его почти готовом к бою мужском достоинстве прежде, чем снова посмотреть ему в глаза.
– Я тоже проснулась. Интересно, как это у тебя получится?
Я чуть прищуриваюсь:
– И что ты будешь делать? Ждать, пока я не засну и потом разденешься?
– Да, таков был план. Хочешь, чтобы я разделся уже сейчас?
– Ничего хорошего из этого не выйдет.
– Нет, но мы могли бы попробовать.
Я улыбаюсь, ничего не могу с собой поделать.
– Ты только что облизала губы? – спрашивает он.
– Что? Нет, – я ложусь в постель, укрываясь одеялом, – по крайней мере, не осознано.
Смеясь, Эдвард укладывается рядом со мной. Притягивает в свои объятия, и я кладу голову ему на грудь. Всё это так легко, и я чувствую себя, как дома.
– Ты помнишь наш первый день Благодарения? – спрашиваю я.
– Конечно. Я тогда в первый раз попробовал твою индейку и моллюски. Кстати, они были очень вкусными.
– Я никогда не готовила для тебя моллюсков.
Он одаривает меня грязной улыбочкой, и я понимаю, что он имеет в виду.
– Ох, – я закрываю глаза и вдыхаю его запах ‒ он такой же, как я и запомнила.
Я вспоминаю наши первые выходные четырнадцать лет назад, каким терпеливым он был со мной, возбуждение, когда понимаю, что он любит меня так же, как и я люблю его, как я отдавала ему своё тело тогда, когда ещё думала, что не влюблена в него. Но, как оказалась, была, если верить словам Эдварда о том, что он никогда бы не смог доставить столько удовольствия человеку, который не испытывает к нему сильного чувства. И тут до меня доходит, что Эдвард никогда мне не рассказывал о своём первом разе, и меня просто снедает любопытство.
– Что это было для тебя?– спрашиваю я
– Что?
– Первый раз, когда ты занимался сексом.
Он напрягается в моих объятиях.
– Не смей скрывать это от меня, – я слегка шлёпаю его по груди, чуть приподнимая голову, чтобы иметь возможность смотреть ему в глаза, – это справедливый вопрос. Я имею в виду, ведь ты знаешь всё о моём.
– Я задумался не о твоей просьбе, я удивлён тем, как ты сформулировала вопрос.
– А что не так?
– Ты знаешь, – говорит Эдвард, улыбаясь. – Раньше у тебя был многометровый список эвфемизмов (п/п: непрямое, смягчённое выражение вместо резкого или нарушающего нормы приличия). Я раньше никогда не понимал людей, ругающихся матом налево и направо, но ты даже не могла произнести слово «секс» вслух.
– Ты пытаешься отвлечь меня и таким образом избежать ответа на вопрос, – я провожу пальцем по его щеке, спускаясь ниже к шее, устраивая руку на груди, – ничего не получится, у меня уже выработался иммунитет к этим твоим приёмам.
– У тебя нет иммунитета ни к чему, когда дело касается меня, – Эдвард прижимает губы к моей шее, – и я могу это доказать.
– И как ты собираешься это сделать?
Он целует меня в шею, после выдыхая, дразня своим дыханий теперь уже влажный участок кожи. Это доставляет мне удовольствие, но едва ли это развязало ему руки.
– Четырнадцать лет назад это могло бы обеспечить тебе минут десять.
– Всё только начинается, – он проводит языком вдоль моей шеи, – теперь раздвинь ноги.
– Нет.
– А почему нет?
– Ты ведёшь нечестную игру.
– А я и не обещал играть честно, – руки Эдвард забираются под мою футболку, кончики пальцев ласкают кожу.
Всё так по-другому, но, в то же время всё ‒ такое родное. Возможно, это и смешно, но я снова чувствую себя восемнадцатилетней, снова меня одолевает желание к нему и страх перед ним. Различия в том, что тогда мне нужно было бояться потерять девственность, сейчас же поставлено на карту гораздо больше.
– Я не хочу заниматься с тобой сексом.
Он убирает руки из-под моей футболки, и кладёт одну из них мне на бедро.
– Ох… хорошо.
– Не совсем так. Я имею в виду, понятное дело, я хочу секса с тобой. Я всегда хочу этого. Но я не хочу, чтобы наш второй первый раз был особенным, я не хочу сдерживать себя, стараясь не издавать стоны, которые будут раздражать твою сестру, и есть ещё так много вещей, которые нам нужно обсудить…
– Понимаю, и согласен по обоим пунктам, особенно по первому, – пальцы Эдварда выводят круги на моём бедре поверх нижнего белья.
– Я не смогу быть тихой. У меня никогда не получалось, ты слишком хорош. Кстати говоря, о твоих навыках в спальне… – я легонько толкаю его в бок и смотрю прямо в глаза, – меня всегда интересовало, где ты всему этому научился?
– Почему?
– Это часть того, что делает тебя таким, какой ты есть. Кроме того, ты обещал, что расскажешь мне всё о своей сексуальной жизни…
– Я имел в виду только последние десять лет.
– И об этом я тоже хочу услышать, – я закрываю глаза, глубоко вздыхая, – мне было бы легче, если бы ты начал всё с самого начала и до этого момента. Я не думаю, что ты догадываешься каким пугающим ты можешь быть.
– Это всё из-за моей работы.
– Нет, это потому что ты такой сам. Я хочу сказать, что, когда мы начали встречаться, тебе было двадцать два. И если у тебя и были какие-нибудь сомнения, ты их не показывал. Даже тогда ты был отшлифованным и таким утонченным, весь такой неестественно грациозный. Я знаю, ты не родился таким. Элис много чего мне рассказывала. У тебя было много неловких моментов…
– Конечно, у кого их не было?
– Тогда расскажи мне, я обещаю, что не буду смеяться.
– Дело не в этом.
– Тогда почему ты не хочешь рассказать мне?
– Потому что я не горжусь этим, – он переворачивается на спину, и вздыхает, – это было почти сразу после смерти мамы, и я узнал, что у меня есть сводный брат. Я уверен, что говорил тебе о нём…
– Только то, что он есть, и что Элис не должна об этом знать.
– Мама упомянула о нём в своём завещании. Видимо, она узнала о нём за несколько недель до её смерти. У меня был серьезный разговор с отцом относительно его неверности, и он рассмеялся. Он сказал, что, очевидно, я – девственник, иначе бы понял, какую власть имеют вожделение и секс. Я был в полном смятении, когда вернулся обратно в университет. Несколько недель спустя я был на вечеринке, и девушка, что организовала праздник, пригласила меня к себе в комнату.
– Я понимал, что использую её, но тогда меня это не заботило. Моя мать умерла, и я думал, что если займусь сексом, то пойму отца, и, следовательно, перестану его ненавидеть. Вместо этого, я стал только больше ненавидеть себя.
Как не чудесно, что он открылся мне, я чувствую себя полным дерьмом. Все эти годы я воображала неуклюжую возню на заднем сиденье автомобиля, или что, возможно, он кончил только от взгляда на две женские груди – что обычный случай среди подростков. Но я никогда не могла представить, что будет что-то подобное, к тому же, он держал это в себе только потому, что ненавидит себя за этот поступок. Это пробуждает во мне сильное желание прикоснуться к нему, не к безукоризненному образу, который он показывает миру, а к страхам, которые он скрывает. Так хочется стать водой, которую он пьёт, воздухом, которым он дышит, чтобы иметь возможность унять ту его боль, что он никогда не позволить мне увидеть.
Я беру его руку и провожу пальцем по ладони.
– Мне очень жаль.
– Это не твоя вина. Ну, так или иначе, это был мой первый раз. После неё была моя девушка из колледжа, про неё ты знаешь, а потом ты.
– А после меня?
– За всё это время у меня никого не было. Мне потребовалась много времени, чтобы понять, что ты не вернёшься. Затем я сосредоточился на своей карьере, и у меня не было времени на отношения. В любом случае, это всё сложно. Предвыборные кампании, обычно, довольно грязная игра, и меньше всего мне нужно было, что бы мои экс-подружки твердили в таблоидах, будто я из тех мужчин, которые презирают женщин. Но, в то же время, я парень. И, всё-таки, нуждаюсь в некотором сексуальном освобождении. Ты понимаешь, как ты там сказала: ты и твой сосед были друзьями с привилегиями?
Я киваю.
– На протяжении многих лет я делал то же самое с женщинами, про которых точно знал, что они ничего не скажут, боясь потерять столько же; а, возможно, даже больше, чем я.
– Другие политики? – спрашиваю я.
– Иногда, а иногда и их жёны.
– Серьёзно?
Эдвард пожимает плечами:
– Я говорил тебе, что не горжусь собой.
– Но, ты, ведь, презираешь неверность… по крайней мере, раньше всегда презирал.
– Я не изменил своего мнения. Поэтому, я никогда не изменял.
– Технически, возможно, и нет, но ты был прямым участником.
– Если бы это был не я, то был бы кто-то другой.
– Когда ты стал таким фаталистом?
– В Рождество, когда женщина, с которой я хотел провести остаток своей жизни, ушла от меня! – его грудь опускается и поднимается, его лёгкие наполняются воздухом, после чего резко выдыхает. Эдвард качает головой,– извини, я не это имел в виду.
– Всё нормально, я заслужила это, – слёзы подкатывают к глазам, и я не в силах их остановить; я ненавижу то, что сделала с ним, ещё больше, чем то, что он сделал со мной, – мне очень жаль. Я не должна была… То есть, я никогда не поступила бы так… – мой голос дрожит, – я не думала, что ты любишь меня.
– Как ты могла так думать? – Эдвард поворачивается на бок, обхватывая руками моё лицо, – я столько раз говорил тебе.
– Да, говорил. Но мне казалось, что ты любишь саму идею, то, что я такая молодая, податливая и полностью поклоняюсь тебе. Я не думала, что ты любишь меня. Чёрт, ты даже никогда не произносил моего имени в признаниях.
Эдвард прижимает меня к себе, обнимая.
– Крепче, – произношу я.
Он выполняет мою просьбу, прижимая губы к моей макушке.
– Я люблю тебя, Иззи.
____________________

от Лисбет: Привет красавицы мои, вот и новая глава и такое признание в самом конце. Такие они милые. Я все еще жду вас на форуме. И не забываем благодарить моих бет BAST и Tanger они как никто другой стараются сделать эту историю лучше. Спасибо вам всем, с любовью ваша Таня