– И ты вот так просто войдешь? 
Карлайл отступает на шаг от двери и смотрит на меня так, словно у меня выросла вторая голова. 
– Ну, это же дом моей матери. 
– Я знаю, но всё же. Лично у меня даже нет ключа от дома матери. Последний раз, когда я приезжала, она даже не собиралась давать мне его – упаси Боже, чтобы я могла приходить и уходить, когда вздумается. А мой отец… – я вспомнила, как летала в этом году домой на свой день рождения. В тот момент жизни я была в затруднении и чувствовала себя нежеланной. – Скажем так, в итоге я оказалась в номере отеля «Dew Drop Inn». 

– Вот те на!.. – он поднимает руки, и на долю секунды мне кажется, что он собирается меня обнять. Вместо этого, он подталкивает меня к открытой двери и жестом приглашает войти. – Дамы вперед. 

Я переступаю порог, так и не понимая, что испытываю: разочарование или облегчение. 

– Мы пришли! – кричит стоящий позади меня Карлайл. 
– Иззи! – Сара выбегает в фойе и обнимает меня. – Я так рада, что ты решила присоединиться к нам! 
– Спасибо, что пригласили. 
– Конечно. Мне так жаль, что ты не смогла полететь домой, чтобы провести время с семьей. 

На самом деле, я и не собиралась. В мои планы входило остаться в квартире, смотреть старые фильмы и, возможно, приготовить кусочек индюшиной грудки, а в остальное время – пытаться не думать о том, что если бы мы с Эдвардом по-прежнему были вместе, то это была бы наша пятая годовщина. Он говорил, что первый День благодарения вдали от семьи всегда самый тяжелый, но я едва заметила это, находясь рядом с ним. Это мой первый День благодарения без него, и меня это убивает. 

Притворно улыбаясь, я вручаю Саре принесенную бутылку вина. 

– Это для вас. 
– Ратценбергер Штеегер Св. Йоста? – спрашивает она, читая этикетку. 
– Это сухой немецкий рислинг, – отвечаю я. – Думаю, он должен хорошо сочетаться с индейкой. 
– Я знаю, что он будет хорошо сочетаться с индейкой, – Карлайл выходит из-за моей спины и целует Сару в щеку. – У Иззи превосходное чутье, когда дело касается вина; ей просто нужно доверять ему. 
– Он прав, – говорит Сара. – Ты бы не смогла работать с Лораном, если бы это было не так. 
– Нет, я до сих пор всего лишь помощница официанта. Я многому научилась и надеюсь, что после реорганизации «У Джуда» у меня появится возможность двигаться вперед. 

Сара бросает на Карлайла пристальный взгляд, который я не совсем понимаю. 

– У нас не было возможности поговорить об этом, – говорит он ей. – Это форменное сумасшествие. 
– Ох... Ладно, мне нужно положить это на лед, чтобы остыло к ужину. Остальные уже собрались в гостиной, – Сара спешить удалиться, оставляя меня наедине с Карлайлом. 
– Позволь взять твое пальто, – говорит он. 

Я успеваю снять перчатки и сдернуть шарф, прежде чем меня одолевает любопытство. 

– О чем это у нас не было возможности поговорить? 
– О грядущих переменах в персонале «У Джуда». 

– Ой, – я снимаю пальто и засовываю всю свою холодрыжную экипировку в один из рукавов. Вздохнув, я передаю пальто Карлайлу. – Я не питала на этот счет больших надежд. Ты же знаешь, какой Джордж сексистский хрен. До тех пор, пока он отвечает… – я пожала плечами. 
– Он не будет рулить вечно. 
– Полагаю, что так. Трудно рассчитывать на что-то, когда не знаешь, что может случиться. 
– Ты не будешь протирать столы до конца своих дней. 
– Знаю, – говорю я. – И как только у меня наберется полный год трудового стажа, я начну искать работу где-нибудь, где больше перспектив для карьерного роста. 
– Тебе не придется далеко ходить. 

Он поворачивается спиной ко мне, когда вешает оба пальто в гардероб. Его плечи широкие, как и у Эдварда, и на мгновение мне хочется, чтобы он обнял меня, потому что я так соскучилась по физическим ласкам. Отстранившись от всего, мне удалось создать для себя пост-Эдвард псевдо-жизнь, и больше всего я ценю дружбу Карлайла. 

Он улыбается, когда вновь оказывается ко мне лицом. 

– Идем. Я познакомлю тебя с моими бабушкой и дедушкой. 

Я следую за ним в гостиную, благодарная за небольшое отвлечение в виде разговора с незнакомыми людьми. А если не сработает, то всегда есть вино. 
   

– Но это же какая-то бессмыслица, – продолжает Каллен. – У нее хороший вкус во всём, кроме музыки – подбирать музыку для праздников у нее получается хуже всего. Всё это слащавая хрень, и чем мелодраматичней, тем лучше. Когда я увидел ее перед вылетом сюда, она наигрывала песенку про обувь. Вы должны знать, о чем я говорю – мать умирает, а ее сын ходит по магазинам, чтобы она хорошо выглядела, когда попадет в рай? Элис сидела за обеденным кухонным столом. Я дразнил ее; просто не мог удержаться. Она поинтересовалась, как я могу быть таким бессердечным, учитывая то, что наша мать плакала на Рождество перед своей смертью, потому что не чувствовала себя красивой. На самом деле, тогда моя мать как раз узнала о Карлайле. Чувствовать себя красивой было, на тот момент, наименьшей из ее забот, но Элис я об этом не сказал. 

– Возможно, следовало бы. Кое-что об Элис я знаю наверняка – она необычайно сильная, – «И внимательная», добавляю я про себя. 
– А еще она боготворит нашего отца. 

Я пожимаю плечами. 

– Рано или поздно, у всех нас наступает момент, когда мы осознаем, что наши родители всего лишь люди. Я не совсем уверена, что ты делаешь ей одолжение, оттягивая неизбежное. 
– Я не собираюсь утаивать это от нее до бесконечности. Я скажу ей. Просто это… – он качает головой. – Она столько сделала для меня за эти годы. Это Рождество – то, что могу дать ей я. Кроме того, если я знаю свою сестру, она захочет оказаться подальше от нашего отца, когда узнает обо всём. Если рассказать ей сейчас, когда она живет под его крышей, будет только хуже. – Внимание Эдварда приковано к коробке с украшениями, стоящей рядом с ним. – Ну, – говорит он, держа кусочек сыра, – это отличается. 

– Вот, – я беру следующее елочное украшение с винным орнаментом. – Этот хорошо сочетается с рислингом. 

Эдвард кивает, когда улыбается. И от этой улыбки во мне просыпается желание сорвать с него одежду. 

– Ты каждый год ставишь елку? – он откидывается на локти и вытягивает ноги перед собой. – Я не ставил ни одной с тех пор… ну, скажем так, уже давненько. 
– Да, каждый. Хотя в начале меня заставляли. 
– И кто же? 
– А кто, по-твоему? – нежелание произносить его имя, вероятно, делает меня дрейфлом, но мне было всё равно. Я хотела, чтобы сегодня были только я и Эдвард, а если я упомяну Карлайла, мы больше не будем одни. 
– Ох… – на мгновение его плечи кажутся напряженными. – Итак, а сверху? 
– Я, – улыбаюсь я, – но ты это знаешь. 

Эдвард смеется. 

– Я имею в виду что сверху на елке, грязная ты девчонка. 
– У меня ничего нет. Мне всегда казалось, что это должно быть нечто, символизирующее важную для меня вещь. Водрузить на верхушку своего сенатора… это какое-то сумасшествие. 
– Неужели ты хочешь видеть там меня? 
– Нет, – отвечаю я, качая головой. – Я бы предпочла, чтобы ты оказался внутри меня. 

Он притягивает меня к себе и переворачивает на спину. В его поцелуе нет ни капли нежности – он страстный и грубый, даже требующий. 

За Сочельником последует Рождество, а мы стали единым целым, и я чувствую себя более умиротворенной, чем когда-либо. В его объятьях не страшны никакие напасти. 
Даже Рождество.

 

Переводчик: Deruddy